Текст книги "Хадур"

Максим отходил от импровизированного лагеря все дальше и дальше. Несколько раз он оборачивался, но продолжал видеть тусклый костер сквозь желтеющие кусты. Обернувшись в четвертый раз, он увидел, что костер исчез среди неровных стволов и густых зарослей, и Максим почувствовал, будто он оказался в другом мире, мире дикой природы, нетронутой человеком, где вообще неизвестно о существовании цивилизации. Но жестяная банка из-под пива – захрустевшая под стоптанным ботинком Максима – напомнила о том, что человек успел нагадить по всей планете.

Максим не пошел в сторону бурелома и болотистых земель, и он не собирался искать деревню. Он двинулся на юг, планировал пройти некоторое расстояние лесом, а затем выйти к шоссе и продолжить движение на Москву. Возможно, ему повезет, и он найдет заправленный автомобиль с рабочим аккумулятором. Ну, а если не найдет, то будет идти пешком. И Максим вспомнил книгу, которую он читал в шестом или седьмом классе – «Путешествие из Петербурга в Москву». Воспоминания о школе, о приятном и беззаботном детстве заставили улыбнуться.

Но что-то его останавливало. Это «что-то» хватало за руки, упиралось в грудь и просило подождать, не уходить, не бросать эту кучку перепуганных и потерявших убежище и друга людей. Остановиться. Вернуться и помочь им найти хотя бы дом, чтобы несчастные смогли пережить скорую зиму. Максим считал, что он тоже приложил руку к их бедам, ни напрямую, но косвенно.

Нет, я не причастен к этому, уверенно заявил он сам себе. Я не просился к ним в дом на ночь и не я прибежал в дом с толпой тварей. Я к этому непричастен, и не мое дело, что с ними будет.

Все правильно. Брось их и иди ко мне. Путь ты знаешь, осталось лишь пройти его…

Боль появилась резко, но казалась терпимой. Постепенно она росла, порождая ощущение того что вот-вот лопнет череп. Максим зажмурился.

…тебе нравится белокурая сучка, но ты не должен на это отвлекаться, ты выше этого. Сильнее. Иди. Ты знаешь, где я, и мы должны встретиться.

Максим схватился за голову и уселся под дерево. От боли помутилось зрение, и картинка перед глазами превратилась в темное размытое пятно. Максиму казалось, что он может потерять сознание (или разум?) в любую секунду. Но где-то в дальнем и темном углу подсознания он желал этого. Он хотел потерять сознание. Отключиться. Хотел не слышать этот ужасающий голос и не чувствовать боли.

Кто ты?

Иди…

Кто ты?

…ко мне!

Ответь…

Зрение отключилось полностью, и Максим начал проваливаться в темноту. Постепенно скорость падения увеличивалась. Он пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но руки не могли ничего нащупать. Оставалось только падать, ожидая смертельного удара в любую секунду.

Неожиданно темнота начала рассеиваться и послышался приятный голос. Добрый голос из другой реальности, но он слышал его. «Максим, что с тобой? Очнись. Открой глаза». Веки. Максим пытается поднять тяжеленые веки, но сначала ему не удается это сделать. Он предпринял еще попытку, и когда глаза открылись, кругом все еще было темно, но теперь Максим различал силуэты.

Я в лесу и я снова отключился.

Перед взором Максима появилось лицо, покрытое густой бородой. Затем он увидел глаза, они смотрели прямо на него и казались испуганными, а затем в зарослях бороды появилась улыбка.

– Максим, – Священник тряс его за плечи. – Что с тобой? Ты в порядке?

– Да, да, – зрение вернулось к Максиму, и прямо перед собой он увидел Священника, стоящего на коленях. Антон тоже был рядом и держал правую руку в кармане армейских штанов, Максим не сомневался, что тот сжимает рукоятку пистолета. – Просто уснул.

– Ну да, конечно, – Антон смотрел на него с уже привычным подозрением, и взгляд перемещался с лица человека на мачете и обратно. – На сырой земле под деревом.

Максим действительно лежал на сыром мху, но дождевик не пропускал воду, и она не могла добраться до тела. Он не собирался объяснять это Антону. Максим начал подниматься с земли, и Священник кинулся помогать, но помощь не требовалась. Максим знал, что когда появляется демонический голос – начинает болеть голова и мутиться сознание, отчего он иногда отключался на минуту-другую. Но как только голос замолкал, то боль и помутнение разума мгновенно отступали, будто ты принял таблетку анальгина.

Священник придержал Максима, пока он поднимался, а затем принялся очищать свои колени, на землю посыпались елочные иголки, желтые листья, кусочки мха, но сырые круги ему не удалось оттереть. Антон стоял рядом и пристально наблюдал за Максимом, продолжая держать руку в кармане с пистолетом. Когда Священник закончил чистку своих потасканных и грязных штанов он поднял взгляд на Максима и сказал:

– Мы можем с тобой побеседовать?

Максим сразу догадался, о чем будет эта «беседа», и он не хотел об этом говорить. Не хотел им рассказывать.

Почему я вообще здесь нахожусь? задумался Максим. Почему я должен с вами беседовать? Рассказывать вам что-то, объяснять. Надо идти. Мне надо идти.

Тебе нравится белокурая сучка

Максим поморщился от легкой волны боли.

– С тобой все в порядке? – с робостью в голосе поинтересовался Священник.

– Да, если ты хочешь, то мы можем поговорить, – ответил Максим.

– Я говорю: спасибо тебе, – Максима раздражал этот речевой оборот, захотелось ударить Священника по губам, но парень сдержался. – Я знаю, что ты хороший человек. Я вижу это, Максим. Мне кажется, что ты пережил что-то страшное и если ты хочешь выговориться, то не стесняйся. Я выслушаю и постараюсь понять, возможно, я помогу тебе.

– Мы все пережили что-то страшное.

Священник заглянул в глаза Максима и понял, что если этот человек и повидал ужаса на своем веку, то не станет рассказывать первому встречному об этом.

– Да, это верно, – Священник решил перейти к своему основному вопросу. – Антон рассказал мне, что случилось в аптеке, – он с беспокойством глянул на Максима. – Ты как-нибудь можешь пояснить случившееся?

– Нет, я сам не понял, что произошло, – спокойно и уверенно ответил он. – Сначала я подумал, что там обычный ребенок, а потом он пошел на меня и я понял, что это мутант. Я начал выхватывать мачете, а тварь заорала и кинулась через стойку на Антона.

Военный молчал и с презрительным подозрением смотрел на Максима. Антон знал, что слушает ложь, но вмешиваться не собирался. На самом деле он не видел полной картины того, что произошло в аптеке, видел только, как непонятно откуда появившейся ребенок-мутант снес стеллаж и, разбив своим маленьким тельцем стеклянную дверь, набросился на него. Но в любом случае мутант должен был кинуться сначала на Максима, но не сделал этого. И это – странно.

– И мутант тебя не видел? – Священник продолжал расспрос, но в его глазах отсутствовала та подозрительность, которая постоянная мелькала в глазах Антона. Возможно, слуга Господа верил Максиму, а может просто хотел верить. – Ты извини меня, Максим, что расспрашиваю тебя но, мне кажется, эта ситуация немного странная. Ты так не думаешь?

– Не знаю. Я вообще не думаю об этой ситуации, – Максима начали раздражать дурацкие вопросы Священника. – Что было, то было. Главное что все живы.

Повисла пауза, в которой как будто витало напряжение. Антон смотрел на Максима нехорошо. Священник смотрел на Максима тоже. Но служитель алтаря снял напряжение очередным вопросом:

– А зачем тебе в Москву?

– У всех людей есть свои личные дела, и они не обязаны никому говорить об этом, – Максим сделал неуверенный шаг в сторону лагеря, затем второй. Он опасался, что Антон может сорваться и пристрелить его, но тот был недвижен. – Там осталась твоя жена и Маша. Думаю, правильнее будет, если мы пойдем к ним.

– Да, ты говоришь правильно.

Мужчины двинулись к лагерю, Антон так и не произнес ни слова. Он пребывал в непонимании, но решил, что обязательно докопается до истины. Возможно, не сегодня, но в самое ближайшее время, конечно, если этот тип в дождевике не сбежит сегодня ночью. А если уйдет, то и скатертью дорога!

Они довольно быстро дошли до лагеря, хотя Максиму казалось, что он далеко успел отойти от костра. Лидия спала, а Маша сидела и караулила (хоть ее глаза и слипались) как велел Антон. Увидев Максима, она улыбнулась ему и позволила себе расслабиться. Легла подле Лидии и разрешила глазам сделать то, чего они так долго ждали.

Максим залез на поваленное дерево рядом с костром и сказал Антону:

– Можете спать, я покараулю ночью.

Антон медленно подошел к нему и заговорил так, чтобы никто, кроме Максима его не слышал:

– Свалить надумал? Так, это – правильно. Можешь проваливать. Но только помни, что я за тобой наблюдаю, и если тронешь кого – убью.

Максим не стал отвечать на эту дерзкую угрозу, он отвернулся от Антона и уставился в лес. Военный немного постоял, ожидая ответа, но плюнул на это, и лег у костра так, чтобы можно было видеть объект возможной угрозы.

Максим думал о том, чтобы уйти отсюда, но решил, что пока ему с этими людьми по пути, он останется. Хотя у его пути есть цель, а у них – нет.

Тебе нравится белокурая сучка.

– Паша что-нибудь успел сказать?

Максим повернул голову и увидел Лидию, которая приподнялась на руках и смотрела на него. И что ответить? Что перед тем, как мальчику сунули язык в мозг, он кричал: «Они везде. Я умру»?

– Он сказал, что очень любит вас, – Максим не мог «тыкать» этой женщине.

– Спасибо тебе, Максим. – И Лидия легла.

В этот момент Максим увидел, как на ее щеке блеснула слеза, а может ему просто показалось. Ему стало стыдно за то, что он обманул эту приятную женщину.

Маша проснулась, когда уже рассвело но, к ее сильному разочарованию, солнце не светило. Небо затянуло сплошными серыми тучами и сейчас оно чем-то напоминало мятую фольгу, сквозь которую прорывалась мерзкая морось. За ночь влажность сильно повысилась и упала температура градусов на пять, отчего по всему телу пробежал озноб. Маша заметила, что костер продолжает гореть (Максим позаботился об этом), но холод не покидал ее. И тут девушка заметила, что накрыта черным дождевиком, а Максим сидит на поваленном стволе в тонкой серой кофте, обхватив себя руками. Лидия, ее супруг и Антон мирно спали, но теперь их тела находились ближе к костру. Замерзнув, люди во сне инстинктивно придвинулись к источнику тепла.

Маша поднялась и аккуратно оттряхнула дождевик от утренней росы. Подошла к Максиму.

– Доброе утро, – заговорила она с улыбкой, протягивая элегантно наброшенный на правую руку дождевик. – Спасибо.

– Ночью ты замерзла, – Максим потянулся за плащом, но остановился. – Если тебе холодно, то оставь.

– Нет, я уже согрелась. – Маша слегка покраснела.

Максим надел дождевик, застегнул на все восемь пуговиц и накинул капюшон. Маша залезла на ствол и уселась рядом.

– Я так тебя толком и не поблагодарила за помощь, – застенчиво и немного стесняясь, заговорила она. – Если бы ты тогда не пришел, я не знаю, что бы они со мной сделали…

Они бы ее трахнули.

Максим скривил от боли лицо, но Маша не видела этого, капюшон почти полностью скрывал его лик.

– …я даже не хочу думать об этом. Это очень ужасно, – Маша немного помолчала, вспоминая своего отца, который любил прикладывать руку к домочадцам. – Спасибо тебе.

– Рад был помочь.

И они замолчали.

Маша чувствовала себя в безопасности рядом с Максимом, а теперь добавилось еще и чувство комфорта. Ее совсем не напрягало то, что они сидят молча. Маша боялась, что сейчас появится неловкость из-за молчания, ведь так часто бывает, когда молчишь с малознакомым человеком, но с Максимом оказалось по-другому. С ним, словно со старым добрым знакомым, – можно молчать, и желание убежать как можно дальше – не появится. Но все же Маша хотела поговорить. Появилось безудержное желание узнать о Максиме все: откуда он, какая у него фамилия, что любит, а что – нет. Девушка попыталась посмотреть на него, но капюшон закрыл лицо, она увидела лишь подбородок и торчащий кончик носа. На мгновение ей стало страшно спрашивать что-либо.

Да прекрати ты, подбодрила Маша сама себя. Не ударит же он меня, в конце концов. И не зарежет.

– Максим, а сколько тебе лет? – Она все же решилась на разговор.

– А сколько дашь?

– Э… ну, – Маша не поняла, шутит он или нет. – Наверно не больше тридцати?

– Двадцать восемь, – ответил Максим. Некоторое время он молчал, но все же спросил: – А тебе?

– Двадцать пять.

И они снова замолчали.

Так они просидели минут пять, может, семь, и за это время Максим ни разу не шевельнулся. Во время этой молчаливой посиделки проснулся Священник и, увидев, что молодые люди не спят, подошел ближе. Маша ощутила легкое расстройство из-за того, что Петр так нагло вторгся в их уединение, но тут же пожурила себя за то, что испытала злобу. Священник – хороший человек и она не должна на него злиться. Когда пять месяцев назад Маша и Антон появились в Тосно и ступили на порог дома божьего, Священник не прогнал их, а принял и накормил. И Маша должна не злиться на этого человека, а благодарить за добро.

– Доброе утро вам, – сказал Священник глядя в небо, и мелкая морось оросила его бородатое лицо. – Скажем: спасибо Господу, он даровал нам еще один день. Как твой синяк, Маша? – Он посмотрел на девушку, к пятну темно-синего цвета прибавился желтый оттенок. – Да, выглядит не очень хорошо, но думаю, скоро пройдет.

– Наверно, – согласилась Маша. – Уже практически не болит.

– И это прекрасно, – решил Священник. – Максим, а давно рассвело?

– Около часа назад. – Максим даже не повернул голову.

– Тогда, сейчас, примерно… – Священник закрыл глаза и принялся подсчитывать в уме. – Сейчас где-то восемь утра. Ведь я стараюсь считать дни с того самого момента, я даже практически точно могу сказать, какое сейчас число. – Он думал, что Маша или Максим захотят узнать число, но те не показали заинтересованности. Однако Священник все равно продолжил: – Сейчас двадцать седьмое сентября. Ну, плюс-минус пару дней. А если сегодня действительно двадцать седьмое сентября, то сегодня – Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня. А ведь Явление Креста – это, прежде всего, победа добра над злом. Я говорю вам: спасибо за то, что вы – добрые люди.

– Нам пора идти, – Маша и Священник не заметили, как проснулся Антон и подошел к ним. Он все тем же ненавистным взглядом смотрел на Максима, но после этой ночи военный убедился в том, что чужак не собирается их убивать. – Буди жену и пойдем. Сегодня я планирую найти нам новый дом.

Священник склонился над Лидией и нежно потряс ее за плечо, он не смел спорить с Антоном, ведь военный казался безоговорочным лидером их маленькой группы. Возможно, Антон опасался, что Максим займет его место и, именно, поэтому невзлюбил парня. А то, что случилось в аптеке, всего лишь подлило горючего в тлеющий костер противоречий, отчего тот разгорелся сильнее.

Проснувшаяся Лидия посмотрела на всех, но ничего не сказала. Ее лицо по-прежнему передавало горечь пережитой утраты и нежелание принимать то, что близкого ей человека больше нет в живых, во всяком случае, в том понимании, к которому привыкли люди. Невыносимая грусть, исказившая лицо Лидии делала ее старее, морщины под глазами и на щеках казались глубже и отвратительнее.

– Идемте, – скомандовал Антон и двинулся к шоссе тем же путем, которым они сюда пришли. – Твари могут нас преследовать и, если их ничто не отвлекло, то скоро нас нагонят.

И все двинулись за Антоном.

За ночь растительность, которую они примяли, когда прокладывали себе тропу – вновь потянулась к небу, и людям пришлось протаптывать путь вновь. Минут через двадцать они вышли на федеральную трассу «М-10» и двинулись на юг. С каждым шагом Максим становился ближе к Москве.

Пять человек двигались по шоссе. С тех пор как они покинули лесной лагерь, прошло более пяти часов, и за это время они ни разу не остановились передохнуть из-за опасения, что мутанты идут следом. Люди устали, их ноги гудели от непрерывной ходьбы, радовало только то, что идут они по асфальту, а не по железнодорожным путям. Но, несмотря на сильную усталость, никто не произнес ни слова и не попросил устроить пятиминутный привал. Даже Лидия молчала, которая, казалось, уже готова лечь на асфальт и отдать Богу душу, лишь бы поскорее закончилась эта выматывающая ходьба.

Поганая морось то усиливалась, то вновь затихала.

Но усталость – это не самое страшное, что может настичь человека и, даже голод не так опасен. Обезвоживание – вот реальная угроза для жизни, и Антон пытался вспомнить, когда последний раз он пил. Но память еще не начала подводить и уверенно утверждала, что это было вчера, перед тем как отправиться в увлекательное путешествие до аптеки. Они все не выпили ни капли воды в течение суток. Антон не сомневался в том, что у людей уже давно наступила первая стадия обезвоживания, лично он в этом убедился час назад, когда сошел с шоссе опорожнить мочевой пузырь. Густая темно-желтая моча, вырвавшаяся из его недр, говорила о том, что организм готов ко второй стадии дегидратации. А что дальше? Сильное головокружение, онемение конечностей, мышечные судороги, учащенное дыхание, слабый пульс, обморок. Смерть. Отличное завершение жизненного пути. Спасибо Господу нашему, как любит говорить Священник.

Последние несколько часов лес по обеим сторонам шоссе не заканчивался. За это время не повстречалось ни одного городка или деревни. Только дорога, местами заваленная машинами, да темный лес.

Но неожиданно лес справа расступился, и их взору предстали бескрайние поля, тянувшиеся к горизонту но, к сожалению, никаких построек не видно. Только десяток брошенных комбайнов, оставшихся доживать свой век в одиночестве, а ближе к шоссе стоят два трактора, уставившись огромными фарами друг на друга. Создавалось впечатление, что они затеяли спор, который уже никто не поможет разрешить, и они так и будут продолжать полемику, пока железо не заржавеет, и машины не рассыплются в прах.

Когда прошли поля, непроглядный, заметно пожелтевший, лес снова окутал шоссе, и километров через пять показалась небольшая речушка, через которую перекинулся бетонный мост. Железные перила с одной стороны вырвало от удара автомобиля, и рваные прутья торчали, словно кобры факира, а весь мост и груду искореженных машин покрывала черная копоть. Подойдя ближе Максим решил, что причиной взрыва послужило столкновение бензовоза с рейсовым междугородним автобусом. У Максима перед глазами нарисовалась картина, как многотонный бензовоз врезается в автобус, набитый людьми, а другие автомобили, мчавшиеся по шоссе, не успевают затормозить и на полной скорости влетают в железное месиво. Происходит оглушающий взрыв, раскидывая горючее на много метров. Люди кричат, запертые в своих покоробленных машинах, не имея возможности вылезти. Им остается только гореть, чувствуя невыносимую боль, видеть, как плавится собственная кожа.

Максим разогнал ужасные образы и подошел ближе к автобусу. Пассажиры так и остались сидеть на своих местах, только теперь они напоминали обгорелые бревна и единственное, что придавало им человеческое прошлое, так это открытые рты, словно мертвый хор бесконечно тянет букву «О». И Максим словно услышал их крики боли и нежелание умирать вот так.

– И, пришед, находит их опять спящими, ибо у них глаза отяжелели…

Максим вздрогнул от неожиданно раздавшегося рядом голоса но, повернув голову, увидел Священника, тот смотрел на трупы людей и крестился. Когда Петр закончил осенять себя крестным знамением, Максим сказал ему:

– По мосту мы не пройдем, – ему, оказалось, сложно говорить, сухость во рту и легкое головокружение усиливались. – Спустимся и перейдем реку. Не думаю, что она глубокая.

Священник лишь кивнул головой.

Максим, никого не дожидаясь, спустился по склону к речке. Сухая желтая трава хрустела под ногами. Главным объектом его внимания стала река, он спускался, ничего не замечая, с мыслью как можно скорее сделать глоток воды. Максим пал на колени перед речкой, сложил руки «лодочкой» и зачерпнул как можно больше жидкости. Его губы почти коснулись мутной влаги, но за спиной послышался голос Антона:

– Я бы не стал пить эту воду, – военный встал рядом и подождал, пока Максим выплеснет воду из рук и встанет на ноги. Потом Антон продолжил: – В лучшем случае ты будешь дристать несколько дней. А в худшем, – он немного помолчал. – В худшем – холера, тиф, туберкулез. Можешь мне поверить. Знаю, что говорю.

– И откуда такие познания? – Максиму стало немного стыдно и неловко из-за того, что он чуть не сглупил, ведь всего несколько глотков грязной воды могли вызвать острое отравление.

– Давно это было. Больше двадцати лет назад. Тогда я еще простым солдатом был, рядовой. Нашу роту на учения заслали. На месяц в леса, – Маша встала рядом с Максимом и стала слушать историю Антона, а изможденная Лидия легла на желтую траву и закрыла глаза. Сейчас ей совсем не интересны военные рассказы, она хочет пить и немного дать ногам отдохнуть. Ее муж сидел рядом, держал за руку и не прекращал беседы со своим Господом.

– Бежали мы марш-бросок, шесть километров. В полной амуниции. Во время этого броска мне пить захотелось, вот я и попил из такой же речушки. Вместе с водой я проглотил какую-то заразу, и у меня началась бактериальная дизентерия, – Антон с трудом выговорил это словосочетание. – Ну, а потом: температура, госпиталь… в общем, малоприятная болезнь.

– Увлекательная история, – с сарказмом произнес Максим.

– И после этой увлекательной истории, – Антон презрительно глянул на Максима. – Я узнал много способов, как очистить воду в полевых условиях.

– Поделишься хоть одним?

– А ты так пей.

– Только после тебя.

– Может, вы прекратите, наконец! – Маша крикнула так громко и озлобленно, что даже уставшая Лидия открыла глаза и приподнялась. Все удивленно уставились на Машу, и Максим решил, что до этого момента никто из присутствующих никогда не слышал, насколько громко может кричать эта хрупкая девушка. Когда спорщики замолчали, Маша продолжила уже привычным для всех голосом: – Стоите тут, спорите, кто из вас круче, а то, что, Антон, твои друзья от жажды помирают, – тебе наплевать.

Военный опустил виноватые глаза и в этот момент стал похож на школьного хулигана, который снежком разбил директорское окно и сейчас стоит перед педагогическим советом. Потом он все же поднял глаза и сказал:

– Виноват, – Антон прикинул в голове, какие материалы понадобятся для создания самодельного фильтра, а затем озвучил: – Мне нужен кусок материи, лучше джинса. Штанина. Ну, и какие-нибудь емкости.

– Я поищу тряпку.

Максим пошел к тому месту, где они спускались и начал взбираться по склону. Он поднялся наверх и двинулся на мост – в самое сердце ужаснейшей аварии, которая произошла, скорее всего, еще в марте и забрала не меньше пятидесяти жизней. Максим подошел к ближайшей искореженной машине, на ней не было копоти, но водителя зажало так сильно, что добраться до его одежды не представлялось возможным. Да, и само тело больше напоминало высушенную мумию. Он огляделся. Заметил, что слева сажи меньше и направился туда. Залез на груду металла, аккуратно переступал с остова на остов, заглядывая в каждую щель в поисках ткани. Максим не заметил, как наступил на боковое стекло, оно треснуло под ботинком, и нога провалилась в темень. Он упал пахом на раму и взвыл от боли. На лице высыпал пот, а тупая и невыносимая резь окутала яйца. Максим задышал, как роженица, держась обеими руками за больное место и зажмурив глаза. Минут через десять боль отступила, но все же при движении давала о себе знать. Пока Максим пережидал волну рези в паху, ему пришла идея срезать ткань с сиденья автомобиля. Все равно в этой груде металла ему не найти подходящих брюк, все тела обгорели и сгнили вместе с одеждой, так что Максим принесет Антону то, что сможет найти.

Да пошел он в задницу, больше я своими яйцами рисковать не стану.

Максим медленно и скрупулезно полз по искореженным машинам, еще раз упасть и удариться он не хотел и, когда ступил на твердый асфальт, с облегчением выдохнул. Затем он залез в мятую машину, полностью срезал обшивку с заднего сиденья и спустился обратно к речке.

– Ты долго, – обрадованная Маша смотрела на Максима. – Мы уже хотели пойти искать.

Ну да, как же, подумал Максим. Особенно Антон.

– Это все что я нашел, – он протянул военному обшивку. – Джинсы все сгорели.

– Нормально, и это сгодится, – Антон поднял с земли две пластиковые бутылки. Одна полуторалитровая, а вторая – двух. – Отрежь им горлышки.

И острое лезвие мачете без проблем разрезало пластик.

– Еще что-нибудь нужно? – спросил Максим.

– Так точно. Три палки, метра по полтора.

Максим прошел несколько десятков метров вниз по речке туда, где начиналась густая растительность. Он отыскал нужные сучья и срубил их. Затем очистил от листьев (половина из них уже пожелтели и потому отваливались сами) и пошел обратно. Они оказались не совсем одинаковой длины, но как выяснилось, это не имело особого значения.

Антон взял сучья и воткнул их в землю, тем самым соорудив треногу. Обшивку он ухватил за четыре угла и повесил образовавшийся «мешок» в треногу. Накидал туда травы, песка, мелкой гальки и камней. Внизу поставил двухлитровую бутылку без горлышка, а полуторкой зачерпнул воды из речки. Сквозь прозрачный пластик Максим увидел грязную воду и мысленно порадовался, что Антон его все-таки остановил. Цветом вода напоминала школьный компот с сухофруктами. А мутно-грязный осадок, скорее всего, на девяносто пять процентов состоял из живых организмов.

Антон вылил мутную воду в «мешок» и через мгновение она полилась снизу – в другую бутылку. Военный проделал это несколько раз, и вода стала заметно чище и прозрачнее.

– Ее еще бы прокипятить, – Антон протянул бутыль с водой Лидии. – Только не пейте сразу много, почки могут не справиться с такой нагрузкой. Пейте глоток два и передавайте.

За два часа, пока длился их привал, каждый выпил литра по полтора, и никто уже не беспокоился о тифе или дизентерии. Об этом думать поздно. Главное, что обезвоживание в ближайшее время не страшно.

Закончив отдыхать, люди перешли реку. Она оказалась совсем неглубокой, максимум метр, но этого хватило, чтобы выбраться на другом берегу с мокрыми ботинками и получить вероятность прихватить грипп, а то и с осложнениями.

Они вышли на шоссе с другой стороны моста и двинулись дальше.