Текст книги "Особый порядок"

Поздно вечером пришёл Сергей Петрович, он увидел Андрея Ивановича, и они тепло, по-приятельски обнялись. – Уж больно ты изменился, – сказал Андрей Иванович, разглядывая его.

– А тебя, друг, годы не берут, – с замечанием говорил Сергей Петрович. – Нисколько даже не изменился; видать, натура у тебя такая.

– Натура как натура, и сколько всего в ней переменилось, ушло невозвратно, а вот в тебе осталось всё прежним. Не так ли?

– Не знаю, не знаю, – отговаривался Сергей Петрович, тяжело и лениво уходя в другую комнату.

Не изменяя своей привычке, Сергей Петрович не спеша переоделся, удобно разместился на диване, давно ставшем излюбленным местом, и быстро впал в сладкую дрёму. Его в такие минуты никто в доме не беспокоил – не то чтобы не смели, а просто-напросто не хотели. Не беспокоили его и сегодня. Но вскоре, проснувшись, Сергей Петрович оживился, а вместе с ним оживилось всё в доме… Только далеко за полночь всё утихло и свет в доме угас.

VII

На следующий день Андрей Иванович забрал оставленные в вокзальной камере хранения вещи, а вечером разложил и развесил их в шкафу, раздарил привезённые с собой подарки. Кроме того, на следующий день он купил компьютер и привёз его домой. Для Андрея Ивановича он был некогда на работе необходимым предметом, а для других – ещё дорогой и не для всех доступной вещью, но так хотелось его иметь у себя.

Андрей Иванович никого не стеснил в доме: была очищена от ненужного накопившегося хлама никем не занимаемая маленькая комната. Вымыт потолок в ней, очищены и оклеены новыми светлыми обоями стены, выдраен пол, а после в неё занесли необходимую мебель.

Комната эта была с небольшим окном, потому казалось в ней сумрачно, но это ничего, даже нравилось Андрею Ивановичу. В ней находилось всё под рукой; всё, что необходимо, обставлено по его вкусу. Сергей Петрович в неё не заходил. Ирина заглядывала время от времени. Димочка иногда забегал и просил, чтобы дядя включил компьютер. Но совсем другое дело Елена Ивановна: она часто заходила и порой подолгу оставалась наедине с братом – они разговаривали, беседовали, философствовали. Без этого она не видела смысла жизни: профессиональная болезнь, в положительном смысле этого слова, с годами развилась, но не обострилась, как обостряется с годами телесная, физическая боль, а это значит, что рассудок довольно здоров и трезв. Елена Ивановна работала старшим сотрудником по истории в научной библиотеке.

Глава вторая

I

Вскоре Ирина поступила в институт. К Диме недавно приезжал отец. Приезжал и брат Андрея Ивановича; как они были обрадованы, увидев друг друга! Иногда приходила мать. В поведении Сергея Петровича мало что изменилось, он оставался прежним, ленивым в доме. Елена Ивановна, несмотря на свой философский склад ума, на всё в доме смотрела просто, без каких-либо умозаключений, не беспокоилась по пустякам: она их попросту не брала во внимание. Она просто была заботливой хозяйкой дома.

Андрей Иванович сделал несколько телефонных звонков своим друзьям, некогда коллегам, и сердце его затосковало. А не позвонить было бы невежливо с его стороны – так он полагал.

Был вечер, за окном шёл небольшой дождь. В комнату Андрея Ивановича заглянула Ирина и застала его в кресле с раскрытой книгой.

– Дядя, не помешаю тебе?

– Нет.

Ирина прошла в комнату.

– Мне хочется с тобой поговорить.

– Хорошо.

Ирина знала, что будет говорить Андрею Ивановичу, но не знала с чего начинать. И книга послужила ей лишь удобным поводом.

– Дядя, а какую ты книгу читаешь?

– Преотличную – Достоевского!

– И чем же она отличная?

– А ты разве не читала?

– Ну, как сказать; уж очень мудро и сложно у него написано.

– Путано, Ирочка, потому, что ты читала так, отрывками. А книга эта действительно сложная и мудрая.

– Дядя, скажи мне просто, в чём в ней мудрость?

– Мудрость, знаешь, само понятие очень сложное, а ты хочешь, чтобы я сказал тебе о ней просто… Ну ладно, вот скажи: все ли добрые и злые дела совершаются по совести, по справедливости, как вот в этой книге?

– Ну, дядя, ты сравнил с мудростью.

– А как же ты думала?

– Этого в принципе невозможно.

– Вот как раз-то в принципе и возможно.

Племянница посмотрела на дядю.

– Сколько совершается в мире зла, скажем так, по совести – ради добра или во имя его? – продолжал он. – И совершивший зло по совести должен быть наказан, потому что это такое же преступление, которым руководила алчность. И страшнее оно потому, что оно выношенное, обдуманное.

– Ой, как всё сложно.

– Вот именно, что сложно. А в общем-то, перечитай Достоевского: тебе его полезно знать как будущему педагогу.

– У Достоевского не только об убийстве по совести или по справедливости говорится, но и о любви, – наконец-то начала свой разговор Ирина.

– Это верно… Ты хочешь со мной поговорить о любви? Я правильно понял?

– Да, – улыбнулась она.

– Это светлое и меж тем мучительное счастье, поверь мне; я это знаю наверняка. Ты хочешь поговорить о любви? Но лучше я воздержусь от разговора о том… Вижу, ты любишь, – и люби; и пусть тот, кого выбрало твоё сердце, будет достоин твоей любви. Надеюсь, он хороший. Да?

Ирина улыбнулась и отвечать дяде не стала. Она быстро вышла из его комнаты.

Наконец в доме установилась тишина. За окнами была уже глубокая ночь. Андрей Иванович лежал в постели и слушал шум усиливающегося дождя – окно в его комнате было приоткрыто. Карлин чему-то вдруг улыбнулся – и с улыбкой полежал какое-то время, затем перевернулся набок и вскоре заснул.

II

Здесь, в старом районе города с деревянными домами, как в деревне. А в деревне, известно, всё на виду и все обо всех знают, потому скрыть что-либо невозможно. Зато, случись вдруг беда у кого-нибудь, узнав про то, непременно помогут советом, делом или утешат добрым словом.

На другой улице недалеко от дома, в котором теперь обосновался Андрей Иванович, жили два друга. Как говорится, друзья с детства, если даже, осмелюсь выразиться, не с колыбели. Они жили в разных домах, но дома их были расположены друг против друга по соседству, через дорогу-улицу, что широкая и длинная. Одного друга звали Одовцевым Николаем, а другого – Мудриковым Ильёй. Друзья эти разные, противоречащие во многом друг другу, но меж тем была у них, вернее в них самих, одна-единственная напасть, которая их так единила, – это некое братство, чуть ли не родство; об этом чуть дальше и по порядку.

Уже пришла осень. После коротких дней бабьего лета, как обычно, застили дожди, моросящие, наводящие тоску. Улицы быстро размокли, стало грязно, как в деревне. Из-за холодной промозглости дня, да ещё с ветром, не было охоты лишний раз выходить на улицу. Деревья обнажались – срываемая ветрами пёстрая листва редела. Итак, дело ясное: осень… холод… Дома теперь отапливались, из печных труб то здесь, то там тянулся дым. Некоторые дома (улицы), куда ещё не был проведён газ, отапливались дровами, отчего запах на улице был особенно ощутим.

Несмотря на холод, Андрею Ивановичу нравилось прогуливаться по старым улицам и переулкам, дышать здешним воздухом, придающим ему бодрости. Нагулявшись, нет-нет да и зайдёт к кому-нибудь знакомому и засидится у него.

III

Пожалуй, следует начать разговор с самого Одовцева. Родился Николай лет двадцать тому назад. Он, высокий и стройный, поддерживал в себе гордую осанку – не каждому то давалось; всегда аккуратен и чист; одежда на нём всегда выглажена. На красивом лице лежал лёгкий загар. Да и вообще, лицо его имело больше женских черт, нежели мужских. Гладкий, без морщин, высокий лоб. Едва улыбающиеся узкие губы. Глаза, серые и большие, добрые и жизнерадостные; однако в последнее время в них стала проявляться некая тревога. Ухоженные короткие тёмно-русые волосы гладко причёсывались. Николай был рассудительным, сдержанным, спокойным. Случалось, срываясь, выходил из себя. Когда происходил срыв, страшно было на него смотреть, он становился неузнаваемым и неуправляемым. За считаные мгновения превращался он в существо, совершенно чуждое ему, проявлялась в нём вторая натура, ужасная и гневная. И задержись она в нём немного дольше, то обязательно гнев погубил бы саму добрую натуру Николая. К счастью, случалось оно нечасто, а случившись, быстро исчезало – это как вспышка. Немногие знали вспыльчивый нрав Николая, этот нрав передался от матери.

Мать Николая, Татьяна Тимофеевна Одовцева, души не чаяла в своём первом ребёнке. Она сразу, после рождения его, почувствовала всем своим существом, а впоследствии и увидела, что он абсолютно вышел в неё и ничуть не было в ребёнке отцовского. Это обстоятельство отца сильно взволновало, и, вероятно, потому он первое время недолюбливал сына. Отец заревновал. Мать видела в нём не ревность, а нервозность. Он очень хотел девочку и ждал её появления, а получил мальчика. Ну что здесь поделаешь? Природа как-никак! Татьяна Тимофеевна скоро успокоила мужа и, не зная почему, пообещала, что следующим ребёнком обязательно будет девочка. Ведь есть же женская интуиция!

Татьяна Тимофеевна сумела сохранить себя, и по-прежнему она выглядела молодой и довольно привлекательной женщиной.

Татьяна Тимофеевна, в девичестве Отраднова, несколько лет тому назад, сразу после школы поступив на первый курс, появилась в коридорах и аудиториях университета и своей манерой держаться обратила на себя внимание. Как ей шла гордость, порою надменность! Особенно удивительно проявлялось в ней то, что напыщенность, казавшаяся многим поддельной, была в действительности естественной, от природы. Одним такое её поведение не нравилось: задевало их самолюбие; другим было абсолютно всё равно, как она выглядела и что собой представляла; некоторым, разумеется мужчинам, заметившим её, нравилось. Стали заводить с ней дружбу, оказывая знаки внимания.

Воспитанная бабушкой в строгих старых правилах, Отраднова держала всех почитателей на расстоянии, однако ни в коем случае ни с кем не теряя дружбы. Только на последнем курсе она выбрала себе человека, которого полюбила, которым оказался Одовцев. Учился он тоже на последнем курсе, хотя на другом факультете. После окончания университета они сразу обвенчались (венчание проходило в храме), и муж перебрался жить к жене. Дом, в котором жила и бабушка Татьяны Тимофеевны, был большим, просторным, светлым. Одовцеву дом молодой жены сразу пришёлся по душе (ещё бы не пришёлся!), и в нём молодой человек быстро прижился. В общем, совместная их жизнь пошла, как говорится, в совете да в любви. Хотя и выдался в их жизни один нерадужный период, чуть было не испортивший их взаимные отношения. Тем периодом было время, когда у них появился первенец.

Одовцевы жили в достатке, зарабатывали довольно хорошо. Они состояли на государственной службе значимыми чиновниками, а какой чиновник, спросите себя сами, у нас не зарабатывает?

Когда в семье появился первый ребёнок, Николенька, все хлопоты взяла на себя добрая, милая старушка – бабушка; иначе никак и быть не могло: обычное это дело. Затем появилась обещанная девочка.

Зато дочка Анечка вышла в отца. Какое удивление было, каким счастливым оказался отец, когда ощутил и увидел своё не только по крови, но и по духу родство в девочке! Вот когда ярко проявились отцовские чувства, самые нежные и заботливые. Отец оказался настолько заботливым, что дочка стала расти капризной, а этого он не выносил. Мудрый отец поступил по-хитрому – и каприз любимой дочки исчез.

Нельзя было утверждать, ибо это глупо, что мать менее занималась дочерью, нежели отец, и наоборот – что отец вовсе не занимался сыном. Конечно, иногда проявлялись ревнивые чувства то у одного, то у другого, однако это нисколько не сказывалось на их совместной жизни… Едва Анечке исполнилось три годика, а Николаю уже было шесть лет, как умерла бабушка, и дом Одовцевых, казалось, наполовину опустел.

IV

Вечер. Было ещё светло, когда Андрей Иванович, нагулявшись, решил заглянуть к Одовцевым, тем более Татьяна Тимофеевна его однажды настойчиво звала в гости.

«Нынче воскресенье, и наверняка все будут дома», – подумал Андрей Иванович и вошёл в дом.

Гостя никто не ожидал. Увидев его, Одовцевы приятно удивились. Неожиданное появление Андрея Ивановича в доме Одовцевых внесло некое оживление.

Карлин хорошо знал Татьяну Тимофеевну, знал её с детства. Когда-то они вместе ходили в школу, возвращались из неё – учились в одной школе. Самого Одовцева и детей Андрей Иванович знал лишь по разговорам; в свою очередь, и они так же знали его. Потому, видно, какое-то время дети, хоть и взрослые, чуждались гостя, но с открытым любопытством и радостью посматривали на него. Самого Одовцева в доме в данное время не оказалось.

– Как мы рады, Андрей Иванович, – говорила, улыбаясь, Татьяна Тимофеевна. – Ну наконец-то.

Он снял с себя верхнюю одежду и повесил её в прихожей.

– Проходите сюда, – предложила хозяйка.

Гость, пройдя прихожую, вошёл в комнату, которая, как и в те годы, служила залом. Комната просторная, большая, в три окна, отчего светлая. В ней стояла мягкая мебель, большой раздвижной стол, стенка, набитая книгами и другими предметами, а также разная мелочь – ничто в ней не было лишним, ненужным.

– Как вижу, – начал Андрей Иванович, – у вас в доме произошли перемены.

– Да, произошли кое-какие.

– Нет, много чего переменилось.

– Подумаешь, оклеены стены новыми обоями, мебель сменилась кое-какая…

– Не стоит перечислять, – перебил он её, – я и так всё вижу, что теперь здесь не так. Мне почему-то представлялось, что я, войдя в дом, обязательно увижу прежнее… Почему? Откуда мне знать почему…

В комнату вошла девушка, милая и, как показалось гостю, робкая.

– Это дочь моя – Анна.

Девушка улыбнулась и, взглянув коротким ясным взглядом на гостя, тихо сказала:

– Добрый вечер!

Она хотела ещё что-то сказать, но некое робкое чувство помешало ей, и вдруг залилась едва заметным румянцем. Анна постояла на месте несколько секунд и ушла в другую комнату.

Они, Андрей Иванович и Татьяна Тимофеевна, удобно расположились на диване и стали беседовать, расспрашивать: что да как, какими судьбами и так далее.

– Когда же я здесь был последний раз? – задумался Андрей Иванович и самому себе ответил: – Давно… Как давно!

На Карлина нахлынули воспоминания. Проявился образ сначала маленькой девочки, затем школьницы. Виделось ему, как он с нею играл, как провожал её то в школу, то из школы. Как захаживал домой к Отрадновым, где всегда было радостно и светло. Как Танечке помогал делать уроки, так как сам был старше её. Он ей казался умным, всезнающим. Как Танечка радовалась очередной полученной пятёрке. Живо образно предстали и сами Отрадновы: родители и бабушка – добрейшие люди… Насколько, оказывается, возможно, чтобы в памяти человека за какие-то мгновения вдруг перелистались страницы, как живой книги, давней невозвратимой жизни.

– Да расскажите хоть, чем занимались, как жилось? – спрашивала Татьяна Тимофеевна. – Любопытно ведь нам знать. Сколько времени прошло-то!

Андрей Иванович улыбнулся (улыбка получилась печальной), взглянул в глаза Татьяны Тимофеевны, которые блестели радостью, едва прослезившись, и начал своё повествование, нехотя и тяжело… Рассказал о том, как учительствовал, как сходил с ума из-за любовной напасти, как овдовел.

Татьяне Тимофеевне стало грустно, она печально-задумчиво глядела в никуда.

– Да ладно уж грустить, – успокаивал Андрей Иванович. – Когда это было? Давно как всё успокоилось.

– Разумеется, давно… Однако вы ещё не всё о себе рассказали.

Он вопросительно взглянул на неё.

– Да, да, – настаивала хозяйка. – Как-то однажды у вас дома я видела фотографию, на которой вы в мундире с офицерскими погонами.

– Служил в своё время в милиции, занимаясь криминалистикой. Но мне не хотелось бы о том распространяться.

– Понимаю вас: ныне люди в форме сотрудника милиции – люди, не уважаемые обществом…

– А сами-то хоть как? – спросил Андрей Иванович, желая перевести разговор в другое русло. – Не всё же о себе рассказывать.

– А у меня, друг мой, сложилось всё просто: после школы университет, после него замуж вышла, потом пошли дети – растут вон они, слава богу… Родителей давно схоронила.

В доме тихо; было слышно, что кто-то вошёл. Татьяна Тимофеевна поднялась с дивана и пошла посмотреть…

– Это мой муж – Михаил Михайлович, – сказала она, войдя в зал вместе с ним, и, показывая на гостя, продолжила: – А это Андрей Иванович.

– Мы знакомы уже, – ответил Михаил Михайлович. – Добрый вечер, Андрей Иванович! – последовало рукопожатие. – Виделись мы уже несколько раз, да и жена мне за это время все уши прожужжала. Как давно зашли?

Андрей Иванович и Татьяна Тимофеевна одновременно посмотрели на часы, висевшие на стене в зале, и хозяйка, опередив гостя, быстро ответила:

– Больше часа.

Михаил Михайлович задумался.

– Давай-ка организуем что-нибудь, – предложил он Татьяне Тимофеевне.

Она сообразила, что имел в виду муж, и была уже готова выйти из комнаты.

– А где Анна и Николай?

– Дома, – ответила она мужу и пошла на кухню.

– Вот и ладно.

После чего он тоже ушёл, оставив гостя одного, и тот удобно расположился вновь на диване и заскучал. Скучать, правда, пришлось совсем недолго.

– Добрый вечер, – был чей-то голос.

Гость обернулся и увидел молодого человека, только что вошедшего в комнату, стоявшего возле дверей. Андрей Иванович быстро поднялся с дивана.

– Николаем зовусь, – продолжал молодой человек. – А вы, вероятно, Андрей Иванович?

– Да.

Андрей Иванович вновь расположился на диване. Видя нерешительность в молодом человеке, который хотел о чём-то спросить, сам поинтересовался:

– Чем занимаешься: работаешь или учишься?

– Да, занимаюсь, то есть учусь, – ответил тот, садясь в кресло.

– Где и на кого?

– В университете, на юридическом.

– Стало быть, где и родители?

– Да, да не совсем: мать училась на историческом, а отец – на экономическом.

– А чем в свободное время занимаешься? Полагаю, его у тебя предостаточно. Не так ли?

– Так. Бывает, провожу по-разному: то с однокурсниками куда-нибудь ходим, то с другом, а то и просто сижу дома.

Вдруг Андрея Ивановича будто осенило.

«Что это я с ним как на допросе, – подумалось ему. – Вот где привычка – поистине дурная натура. Нет, наверное, мне от неё никогда не избавиться».

На лице у него проявились досада и смятение.

– Что-то не так, да? – спросил Николай.

– Всё так. Мне просто вдруг подумалось совсем о другом.

Нависло молчание. Николай выдвинулся из кресла, поднялся и, направившись к выходу, сказал:

– Я посмотрю, что там делают другие.

Андрей Иванович невольно бросил взгляд на окна. За окнами темнело. Гость медленно поднялся и подошёл к шкафу. Он открыл длинную стеклянную створку и вынул из плотного книжного ряда книгу. Как только она оказалась у него в руках, в зал вошла Татьяна Тимофеевна. Она попросила его пройти в другую комнату – и книга быстро оказалась на прежнем месте. Другой комнатой оказалась большая кухня, одновременно служившая и столовой, посередине её стоял большой стол. На столе было уже выставлено различное кушанье.

– Вы что, дорогой наш, предпочитаете, – спрашивала хозяйка, – вино или водочку?

– А без разницы.

Все собрались к столу. За столом разговор складывался не сразу, вяло. Разумеется, когда было выпито несколько порций вина и водки (Татьяна Тимофеевна и Анна, недавно вернувшаяся от подруги, пили вино, а мужчины – водку), стало непринуждённо, весело, и разговор оживился…

За весёлым разговором, как обычно, время шло неудержимо быстро. Андрей Иванович, погостив ещё часок, простился с добрым гостеприимным семейством Одовцевых, пообещав, что непременно будет заходить чаще. Карлин вышел на улицу и медленно пошёл к себе домой.

V

На улице темно, дул сырой, холодный ветер. Как хорошо было на душе у Карлина – легко и светло; давно он себя таким не ощущал. Встреча навеяла ему светлые молодые воспоминания, смешные и наивные. А что ещё мог, скажите, испытывать человек, побывавший в гостях, где было ощутимо доброе прошлое, где определился новый круг друзей, где была им выпита водка, разогнавшая в крови гормоны радости. И больно оказалось бы, если бы радость вдруг исчезла, сменившись на мрачность. А омрачить человека гораздо проще, уж так устроена его натура, впрочем человеческая вообще.

Улица, по которой Андрей Иванович шёл домой, освещалась лишь местами и тускло. Идя по улице, он не заметил, как перед ним оказались два человека, а разглядеть их не было возможности.

– Закурить не будет?

– Нет, не курю, – ответил Андрей Иванович.

– Спортсмен, значит.

– Обидно как-то здоровеньким помирать.

– Нет, здоровеньким жить, – возразил им Карлин, – а помирать-таки – как бог даст.

– Ну, тогда будь здоров, папаша, и не помирай.

– Благодарю!

– А не за что.

На этом и обошлось – они разошлись.

Андрей Иванович вошёл в дом и быстро проследовал в свою комнату. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь его видел, ему хотелось побыть одному. Карлин оставался в ней один немного больше получаса.

Дверь тихо отворилась, и в комнату вошёл Дима с вопросом:

– Дядя, а ты где был?

– Гулял.

– А ты возьмёшь меня с собой в другой раз?

– Куда?

– Гулять… Ой, дядя, а чем это ты пахнешь?

– Иди-ка лучше в свою комнату и не мешай мне, устал твой дядя, – улыбаясь, возмутился Карлин. – Ишь ты какой, пахнет от меня!

Дима ушёл, нисколько не обидевшись. Напротив даже, обрадовался: ему стало интересно, отчего это дядя сегодня совсем не такой и весело-странный. И с этой радостью побежал к тёте, надеясь, что она ему, бестолковому, растолкует. Андрей Иванович знал свою сестру – она-то точно растолкует, и знал, что она после обязательно захочет поговорить с ним. Он стал её дожидаться, но пришла Ирина.

– Ты чем-то расстроен, дядя, да? – заискивая, спросила племянница.

– С чего это ты взяла? Нет, наоборот даже.

– А к кому ты ходил сегодня?

– К Одовцевым.

Ирину вдруг всю передёрнуло, будто сквозь неё прошёл электрический разряд. Она на какое-то время даже забылась. Резкое изменение в племяннице удивило дядю.

– Что с тобой?

– Со мной?.. Да так… Ничего.

Андрей Иванович подозрительно посмотрел на Ирину, которая, не дожидаясь, что ещё скажет дядя, быстро ушла. Он хотел последовать за нею, но передумал.

Известно, что всем пребывающим в хорошем настроении трудно усидеть на одном месте, тем более одному, да притом в замкнутом пространстве. Трудно было усидеть одному и Андрею Ивановичу. Он направился к дверям; на выходе столкнулся с Еленой Ивановной, которая хотела зайти к нему. Карлин вернулся на прежнее место, а она проследовала за ним и остановилась у окна комнаты.

– Слушай, Леночка, Ирина какое-нибудь имеет отношение к Одовцевым?

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что у меня возникли некоторые подозрения.

– Да какие могут быть отношения?.. Разумеется, никаких, если не брать во внимание одно обстоятельство… – И какое?

– Неужели ты до сих пор не знаешь, не увидел?..

– Привычка, Леночка: мне нужно лишь уточнить, услышать от тех, кто убеждённо знает. Ты ведь знаешь? – Наша Ирина влюблена в Николая.

– Прекрасно!

– Что прекрасно?

– Что влюблена она, – улыбнулся Андрей Иванович.

– Ты к Одовцевым ходил сегодня?

– Ну, ходил.

– И что? Как там они?

– Живут хорошо, в мире и согласии. А когда ты у них была в последний раз?

Елена Ивановна задумалась и ответила:

– Не помню…

– А кстати, встречаются ли они? Я ведь не видел.

– Николай с Ириной?

– Ну.

– Встречаются… Впрочем, Ирина не любит, когда ей напоминают о нём.

– Отчего? – удивился Андрей Иванович.

– Не любит, когда вмешиваются в её чувства. Это её личное дело.

– Разумеется, её. Нынешняя молодёжь предпочитает не слушать нотаций взрослых, а учиться на собственных ошибках. Тем самым как раз-то они очень заблуждаются. А попробуй поучить их. О!..

– Но всё равно хочется им помочь.

– Откуда нам знать, что им надо: чужая душа – потёмки. Они лучше нашего знают, что им нужно. Потому будет разумнее, если они сами разберутся в себе.

Елена Ивановна не возражала ему, хотя была убеждена, что родители знают лучше, что нужно их детям. И Карлин же был готов во многом согласиться с нею, но много чего оставил при себе. Несказанное или само недосказанное порождает сомнения, а за сомнениями следуют мучения – прародитель страданий, как ниспосланное наказание.