Текст книги "Неизбежности"

Глава пятая

I

Ильмутдин по настоятельной просьбе Темира приехал в Кизилюрт и уже второй выходной день находился в гостях у своего друга, никак не хотевшего отпускать гостя. Но и сам гость не рвался домой: жил он одиноко в своём махачкалинском доме, давно казавшемся его обитателю опустелым. Так что Ильмутдин даже обрадовался: на выходные ему посчастливилось выехать из него.

Он был в гостях как раз тогда, когда Раиса Владимировна позвонила своей сестре и сообщила, что уже едет. Невольно узнав об этом, гость ещё больше оживился и вместе с тем растерялся. Хозяин весело улыбнулся ему (растерянность друга выглядела смешно) и поспешил успокоить.

– Да-а, дружище, – обратился к нему Темир. – Вот что значит душевное беспокойство.

– Вернее, сердечное… – заметила его жена.

– Ну, если сердечное… значит, дело без врача никак не обойдётся.

– И нужный врач как раз уже в пути, – сказала хозяйка, весело подмигнув гостю.

– Издевайтесь, издевайтесь надо мной, – отвечал он, как бы сердясь, – изверги вы дружелюбные, – и он отвёл от них свой лукавый взгляд.

– Мы не издеваемся…

– Это мы так тебе сочувствуем, – сказал Темир, не дав договорить жене.

– Я благодарен вам за это, – отозвался Ильмутдин.

– А кстати, – обратился к нему хозяин, – придёшь её встречать?

– Не знаю, – он задумался, – там видно будет.

– Где это там? – улыбнулась хозяйка.

Ильмутдин смотрел на неё, не зная, что ответить. Она поняла, что они поставили его в неудобное положение.

– Это там, – махнул гость рукой, – у себя дома, – и, как бы очнувшись, спросил: – А когда?

– Через три дня, – ответила хозяйка и, подумав, добавила: – Днём.

Поздно вечером гость простился с хозяевами и в растерянных чувствах поехал к себе, в Махачкалу. По ночной дороге он ехал не спеша и старался не думать о ней, хотя это ему давалось с большим трудом. Обрывочные воспоминания о прошлом помогали забыться, а о будущем он боялся задумываться: полагал, что самое лучшее в его жизни уже безвозвратно прошло и потеряно.

С такими мыслями Ильмутдин возвратился к себе домой. Он чувствовал себя уставшим, но спать ему не хотелось. И бессонница продолжалась до тех пор, пока не наступил рассвет.

II

Рассвет хмурился. Просыпался город, поддаваясь утреннему настроению. Эта хмурость нисколько не влияла на людей, и к полудню Махачкала повеселела, засияло солнце.

Ильмутдин проснулся с ощущением, будто проспал не пять, а полноценных десять часов. Ему хотелось подняться бодро и весело, но уже который раз он физически не мог этого сделать.

Так вот, он проснулся, но вставать с постели не торопился: знал, что больная нога не захочет слушаться и в знак протеста возобновится боль при ходьбе. И чтобы отпустило, надо было разработать, разогреть ногу, походить. И Ильмутдин, прихрамывая и превозмогая боль, бродил по дому из одной комнаты в другую. Мало-помалу боль в ноге успокоилась, походка выровнялась. Он привёл себя в порядок, вышел во двор и, сев в автомобиль, выехал в центр города.

Был уже полдень… Ильмутдин зашёл в кофейню, что находилась в городском саду, где год тому назад он познакомился с Раисой Владимировной, и позавтракал и пообедал одновременно. После прошёлся по саду, вернулся к своему автотранспорту и отправился в путь.

Выехав из Махачкалы, Ильмутдин направился в родное горное село, где доживал свой век отец-старик, за которым присматривала единственная дочь и теперь стареющая вдова. Старость год за годом стирала её некогда, казалось бы, неувядаемую красоту.

Было проделано чуть больше четверти пути, когда Ильмутдин осознал, что не знает, для чего, собственно, ему нужно было увидеться со стариком. Он съехал на обочину и оказался на перепутье: двигаться ли ему дальше или возвращаться домой. Поразмышляв несколько минут, он понял, что ему необходимо было поговорить с отцом о Раисе Владимировне. Осознав это, он с пробуксовкой тронулся с места и поехал дальше, но уже с ясным пониманием своего дела.

Между тем сын подозревал, что отец к этому отнесётся если не отрицательно, то уж верно с холодным равнодушием. Ещё лет десять тому назад, когда от него ушла жена из-за боязни оставаться дальше в Дагестане, отец предложил ему обратить внимание на молодую женщину – дочь его давнишнего друга-соседа. Он к отцовскому предложению тогда остался равнодушен, и больше они об этом не говорили. Отец с тех пор стал холоден с ним. Сын последний раз навещал отца года три назад. Отец же лет десять безвыездно оставался в своих родных Левашах, именно с того момента, когда похоронил свою жену, подарившую ему дочь и сына.

Перед въездом в родное горное село Ильмутдин остановился и вышел из автомобиля.

Ясный солнечный день был в самом разгаре. Было бы невыносимо жарко, если бы не холодный горный воздух. Он жадно вдохнул, задержал его в себе, а после медленно, как бы нехотя выдохнул. Тот глоток воздуха остудил мысли, беспокоившие его всю дорогу. Радость солнечного дня передалась Ильмутдину, и с этим настроением он приехал домой.

III

Старик не ждал сына: он уже перестал ждать, но обрадовался его появлению.

– Ас-саляму алейкум, – дрожащим голосом приветствовал старик, – и с возвращением блудного сына.

– Ва-алейкум ас-салам, – виновато улыбнулся сын. – Здравствуй, отец!

Пожимая друг другу руки, они обнялись. По седой щетине старика скатилась слеза.

Узнав о приезде брата, сестра бросила все свои дела в школе и прибежала домой.

– Да ты так даже в детстве не бегала! – радостно заметил брат.

– Здравствуй, мой братик! – вскрикнула она и кинулась обнять его. На побагровевших от бега щеках заблестела влага.

Соседка, которую старик некогда прочил в жёны своему сыну, узнав о приезде несостоявшегося жениха, засуетилась и побоялась высунуться из дома. Её отец, заметив это, засмеялся.

– Что, Динара? Всё ещё подумываешь о нём?

– И что мне о нём подумывать?

– Тебе лучше знать.

– Ничего не знаю…

– Тогда и нечего суетиться, – объявил он ей строго.

Динара отвернулась от отца-старика, чтобы скрыть своё неудовольствие. Старик отправился к соседям.

Его приняли как уважаемого гостя. Он поздоровался с Ильмутдином, справившись о его здоровье. Ильмутдин не считал себя мусульманином и тем более православным, но соседу-мусульманину ответил, что всё – слава Богу!

– Правда, иногда прихрамываю, как Хаджи-Мурат, – улыбнулся Ильмутдин, – но всё равно хожу и даже бегаю.

– Тогда я рад за тебя, – ответил сосед, не поняв его весёлости.

– Э-э, Хаджи-Мурат ты наш, – обратился к нему отец. – Хватит тебе веселиться над такой бедой, и так чуть было… – старик недоговорил и махнул рукой.

– Я не веселюсь, отец. Я так над бедой… над самим собой беру верх…

– Ты уже взял однажды свой верх тем, что остался жив…

– А теперь беру верх, что живу… Верх над жизнью.

– Над жизнью… – усмехнулся отец.

– Вот философы домотканые! – заметил им сосед.

– Доморощенные, – поправил его старик-хозяин.

– Что?

– Философы мы доморощенные.

– Вот я и говорю, что философы… умные, значит.

– Мадина, – окликнул старик свою дочь, – где ты там?

Старик это сделал нарочно, чтобы прекратить бессмысленный разговор: он не любил многословия и тем более пустословия. Мадина молча вошла в комнату и, словно не зная, в чём дело, вопросительно уставилась на отца. Старик в недоумении взглянул на дочь.

– Ну, что там у нас?

– Всё готово, – очнулась она.

Мужчины прошли в комнату, где было, по словам дочери-хозяйки, всё готово. Они уселись за стол, богато накрытый по случаю приезда сына.

Застолье непредвиденно затянулось… Старики косо посматривали друг на друга, не решаясь возобновить разговор о Динаре. Ильмутдин понимал, что мешает своим присутствием старикам, но выходить из-за стола не намеревался: ему совсем не хотелось, чтобы между ними вновь состоялся тот разговор. Наконец отец не выдержал:

– Сын, – обратился он, – всё ещё не подумываешь о женитьбе?

– Я уже был однажды женат…

– На русской… – улыбнулся отец.

– И что с того?

– А то…

– И не то, и не что, отец! – возразил сын и вышел из-за стола.

– Ты куда?

– Выйду на улицу… подышать.

Он вышел из дома. Старики обрадовались, что остались одни. Сосед особенно повеселел, ведь вновь заговорили о его дочери.

На улице уже стемнело. Холод спускался с гор. Звёздное небо казалось низким. Звонко в воздухе раздавался то лай, то вой… Ильмутдин не понимал, сколько времени находился на улице. Он почувствовал, что начал зябнуть, и вернулся домой.

Соседа уже не было, и это Ильмутдина обрадовало. Но он боялся разговора с отцом. И весь оставшийся вечер Ильмутдин проводил с сестрой, любившей поболтать о том о сём. Вскоре и они наговорились и разошлись. Отец же к тому времени уже отдыхал в своей постели. Прежде чем уйти на ночной покой, он твёрдо решил, что завтра же утром, когда дочь уйдёт на работу, поговорит с сыном… Ильмутдин осознавал неизбежность очередного столкновения с отцом, чего, разумеется, не хотел.

IV

Наступило то утро, которое уже со вчерашнего вечера пугало Ильмутдина.

Вставать с постели ему не хотелось. Но взяв себя в руки, встал на ноги и, прихрамывая и превозмогая боль, походил по комнате, а затем вышел из дома. Отец и сестра ему сочувствовали. Им казалось, что они вместе с ним испытывали боль, которая отзывалась в сердце.

Вскоре Ильмутдин вернулся в дом. Его нога разработалась, перестала болеть, вместе с тем прошла и хромота.

Мадина ушла на работу, и отец с сыном остались одни. Они косо поглядывали друг на друга в ожидании разговора о соседке. Однако разговор никак не начинался, внутренняя напряжённость только нарастала. Боясь очередного столкновения характеров, они отложили разговор на потом, когда придёт Мадина. Но она всё никак не приходила: задерживалась на работе.

И всё-таки, не дождавшись её прихода, старик заговорил:

– Послушай-ка, а почему ты избегаешь встречи с соседкой?.. Что это значит?

– Я не избегаю… И ничего это не значит.

– Тогда почему бы тебе не сходить к соседям в гости?

– Сходить, конечно, можно, да вот только боюсь, что ещё хуже получится.

– И ты уже заранее знаешь: что хуже, а что лучше?

– Знать-то не знаю, но так думаю…

– А ты не думай… Ты сходи к ним.

– Отец, если ты настаиваешь…

– Я не настаиваю – я только прошу.

– И притом настоятельно, как в прошлый раз.

– Но для тебя же.

– А мне это нужно?

– А что тебе нужно? – начинал сердиться старик. – Который год всё один мыкаешься…

– Ничего мне не нужно. И живу один, и не мыкаюсь.

– Вдвоём всё веселее…

– Ну, веселее, – согласился сын. – Но не в весёлости дело…

– Не в весёлости! – передразнил отец. – В чём же?

– А в том… – смутился сын. – В том, что… думаю, скоро останусь… буду не один.

– Как это не один?

– А так, отец.

– И давай без так… давай рассказывай, что там у тебя на уме.

– Ну, отец… – сын не знал, с чего начинать, – ну, понимаешь, я повстречался… познакомился с одной хорошей женщиной.

– И кто же она? – неодобрительно прищурился старик. – Ну?

– Она… русская, отец.

– И опять эта русская?!

– Русская, но не эта.

– Хм, – сердито усмехнулся старик, – не эта!

– Да…

– Да у тебя, помнится, уже однажды была русская…

– Была…

– И уплыла, как говорят сами русские.

– Была и уплыла… И что же?

– Что же?.. То, что она от тебя ушла! – рассердился старик.

– Не потому, что была русская… Ведь и дагестанские уходят, – заметил сын и, чтобы смягчить отца, добавил: – Разные уходят… или уплывают, – улыбнулся он.

– Уходят! Уплывают! – взорвался старик. – Но ведь и приходить надо!

В этот миг пришла с работы Мадина. Она поняла, что вернулась вовремя, опоздав всего на какие-то минуты. Но этого оказалось достаточным, чтобы инерция эмоционального взрыва распространилась по всему дому.

– Кому приходить? – выпалил сын.

– Тебе!

– Куда?

– Вон туда! – указал старик своим крючковатым пальцем в сторону соседей.

Мадина вбежала в комнату и оказалась между отцом и братом. Они приутихли.

– Если так настаиваешь, отец… – смирился сын. – Но только это ещё хуже будет…

– Да, сын, – прохрипел старик. – Ты уже второй раз меня позоришь перед соседями, – сказал он и вышел из комнаты.

– Братик?..

– Потом, – бросил он сестре и вышел из дома.

После этого Мадина не знала, чем себя занять, и ходила по дому как неприкаянная.

Прошло чуть более часа, как она пришла в себя и взялась за домашние дела, которые в тот вечер её не радовали, но всё же она была довольна, что своим появлением успела предотвратить окончательный разлад между отцом и сыном.

Вечером, когда стемнело (в горах темнеет быстро и рано), под навесом во дворе дома между братом и сестрой состоялся разговор. Он рассказал ей, где и когда познакомился с русской женщиной, которая в настоящее время едет в Дагестан к родной сестре, и что теперь у него имеются серьёзные виды насчёт неё. Сестра это всё одобрительно выслушала, но сумела уговорить брата послушаться отца и сходить в гости к соседям.

– Ведь они ходят к нам… ради тебя, и тебе нужно сделать уважительный визит.

– Да, это долг, – согласился он с сестрой.

Но согласился с тем условием, что сестра будет сопровождать его в гостях. Мадина в знак согласия улыбнулась.

– Теперь пойду к отцу, – и она весело зашла в дом.

Ильмутдин ещё какое-то время оставался на прежнем месте, затем вышел со двора на улицу. Он как неприкаянный блуждал в потёмках и настолько погрузился в самого себя, что ничего не слышал: ни воя и лая собак, ни гула ветра, ни рёва проносящихся где-то в стороне автомашин. Он даже не видел низкого звёздного неба… Холодный воздух вскоре остудил его дыхание, и он только тогда решил вернуться домой, когда уже царствовала ночь.

Отец давно был в постели, но ему всё ещё не спалось. Сестра находилась в комнате, в которой произошла ссора, и дожидалась возвращения, как она любила ласково говорить, братика.

V

Вот, ей-богу, старики – что дети малые!.. Что отец, что сосед обижались и дулись на молодого, в их понимании, человека. Сын и сосед в одном лице не понимал их, и потому не разделял их старческое неудовольствие. Его это даже возмущало, но он уважительно относился к их возрасту.

Утром сын виновато подошёл к отцу и извинился за своё вчерашнее поведение. Однако прозвучало это так, мол, извинение извинением, а всё равно будет по-моему, то есть не по-отцовски.

– Ну и делай, как знаешь, – заявил отец. – Что я теперь тебе?

– Отец!.. – только и сказал сын.

Он быстро вышел из дома – ушёл, как говорится, от греха подальше. Отец улыбнулся ему в спину и с гордостью про себя заметил: «Наша порода – Абдулхановская! Всё делает наперекор». Старик вспомнил себя в молодости, когда и он сам перечил своему отцу. Впрочем, его настроение смягчилось всё же по причине послушания сына: знал через дочь, что он всё-таки намеревался навестить соседей, с которыми старик никак не хотел, а то и боялся терять дружбу. А это могло вот-вот окончательно произойти.

В полуденное время оба старика-соседа вышли из своих домов и встретились на улице. Они по-своему (по-даргински) поприветствовали друг друга и вместе отправились вниз по улице в сторону мечети, заведя между собой разговор, становившийся по мере удаления от места встречи всё оживлённее и оживлённее.

Мадина пришла с работы раньше обычного. Дома она не застала ни отца, ни брата. Это её нисколько смутило: полагала, что сразу же вместе с братом отправится в гости к соседям, и стала дожидаться их возвращения.

Вскоре домой вернулся отец, а следом, спустя несколько минут, и сам Ильмутдин, гостивший до этого времени у своего друга детства. Сестра вопросительно взглянула на брата. Он улыбнулся ей.

– Сейчас, сейчас, – и скрылся в своей комнате.

Минут через пять он вышел переодетым.

– Теперь пойдём, – скомандовал брат.

– Я скоро к вам присоединюсь, – предупредил их, находившихся уже на выходе из дома, отец.

Сын намеревался что-то сказать, но сестра предугадала возражение и вывела брата из дома. На улице уже чувствовалась вечерняя прохлада. Солнце едва-едва катилось над горами.

Сосед-старик ждал гостей, но до самого их прихода всё ещё сомневался в этом событии.

– Ну, слава Аллаху! – взмолился хозяин. – Для нас честь видеть вас у нас в гостях.

– Нет, – возражал гость, – это вы оказываете нам честь принимать нас у себя.

Хозяин знал, что так и должен был отвечать гость, но этой фальшивой учтивости он обрадовался. Зато искренне радовались дочь старика-соседа и сестра желанного гостя. Они ушли в другую комнату, где и занялись своим обыденным делом.

– А где отец? – спросил хозяин у гостя.

– Он после к нам присоединится.

– Всё дела у отца…

– Да у всех какие-то свои дела.

– Да-да, дела, – с хитрецой сказал хозяин. – А у тебя какие? – спросил он, взглянув гостю прямо в глаза.

– Да какие у меня теперь дела?.. Вот хожу хромоного по грешной земле и радуюсь Божьему свету.

Старик хрипло хохотнул.

– Земля грешная и свет Божий, – говорил он, – вот где удивительное сочетание различий.

– Да, бывают сочетания различий, но что в том удивительного?.. Вот, к примеру, одна нога у меня изуродована, а другая здоровая, но вот без удивления хожу…

– Ты своими ногами мне зубы не заговаривай… и не жалуйся.

– Я не жалуюсь, я так… говорю.

– А получается, что…

– Что не о чем нам и поговорить… – неопределённо сказал гость.

Старик вновь хрипло хохотнул и, проведя гостя до стола, предложил ему располагаться. Они сели друг против друга.

– Ну почему же нам не о чем поговорить? – недоумевал хозяин. – С хорошим человеком всегда есть о чём поговорить.

– А хороший ли я человек?

– У хорошего отца не могут быть плохие сыновья.

– Хорошо сказано – да и только…

– Не скажи, – изумился хозяин.

– Вот и говорю, что сколько раз встречал мерзавцев – сыновей отцов… возможно, даже хороших отцов…

– Я сказал не о мерзавцах, а о хороших сыновьях, что не могут быть от плохих отцов.

– А как насчёт дочерей?.. – заикнулся гость.

Он тут же понял, что сам начал разговор именно о том, о чём никак не хотел, даже побаивался заикаться. Но, как говорится, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.

И старик, уже не надеясь завести разговор о дочери, с охотой ухватился за эту возможность.

– За других дочерей я не отвечаю, – сказал старик. – У меня вон, – указал он в сторону комнаты, где хлопотали его дочь с соседкой, – одна – за неё я и отвечаю… И отвечу головой.

– Зачем головой? – улыбнулся гость. – Лучше сердцем.

– А это уже, – радовался старик, – не отцовское дело…

В это время вошёл сосед-старик. Хозяин вышел из-за стола и встретил уважаемого гостя, затем проводил до стола и предложил место, и гость с благодарностью разместился за столом. Отец с сыном коротко вопросительно переглянулись. Хозяин это заметил.

– Динара! – крикнул он.

Дочь его торопясь вышла из соседней комнаты, неся угощение. Следом за ней вышла и Мадина, и тоже не с пустыми руками.

За столом разговор шёл о политике, о войне на Украине и даже о погоде, которая в горах капризна, как разбалованная девица.

Вскоре желанный гость простился с хозяином и вместе с сестрой вышел на улицу, заполненную густой вечерней мглой, которая казалась тяжёлой из-за спустившегося с гор холода, занявшего горную долину, на которой раскинулось родное село Ильмутдина. Зато было свежо, и легко дышалось.

Брат с сестрой вошли во двор своего дома, но входить внутрь не торопились, несмотря на холод. Они уютно разместились на скамье под густой алычой, всё ещё обильной своими плодами.

На этом самом месте любили сиживать отец с матерью, но когда её не стало, он расстался с этой привычкой: боялся одиночества. На днях старик надумал отдохнуть под алычой, но, посидев несколько секунд, он соскочил со скамьи, точно она была раскалённой.

– Ну что? – спрашивал брат. – Наговорилась с подругой?

– Наговорилась.

– Обо всём разном?

– И не только… Это разное и тебя касалось.

– И что меня касалось?

– Немногое… – призадумалась сестра. – Я рассказала ей о твоей новой русской знакомой.

– И что?

– И Динара перестала интересоваться тобой… Так что, братик, зря ты боялся… Думал, что будет только хуже.

– Вот и хорошо…

– Что хорошо?

– Что я ошибался, так думая…

– Да-а, – задумалась сестра.

– Хорошо, что наши старики останутся в прежней дружбе.

– Да, – сказала сестра, едва вздрогнув. – Пойдём домой, братик. Я начала мёрзнуть.

Они зашли в дом и стали дожидаться возвращения отца.

Он вернулся от соседа довольно поздно и в радостном настроении. Его радость передалась в первую очередь сыну. Посидев и поговорив ещё какое-то время, они все втроём разошлись по своим местам. Но прежде сын объявил отцу, что завтра утром возвращается в Махачкалу. Отец отнёсся к этому как к данности. Сестра же, понимая эту неизбежность, многозначительно промолчала.