Текст книги "Гришкины саги"

– Какую мечту? – не поняла его Света. А сама подумала: «Исполнили же мечту, отдохнули на берегу реки».

Гриня, словно удаляясь в далекое-далекое прошлое, начал говорить:

– В кандальной поре я мечтал своим ходом спуститься вниз по реке, любуясь очарованием берегов, закатов и рассветов.

– У тебя не все потеряно, – подбадривала его Света, – когда-нибудь вместе воплотим ее в жизнь.

Две недели. Две самые чудесные недели пролетели в одно мгновение. Расставались как будто навсегда. Гриня сдержал обещание – вернул лодку, привязал на пристани лодочной станции.

– Утром сами разберутся, чья она и кому принадлежит, – сказал он и обнял Свету. Она плакала. Ей не хотелось разлучаться, а Гришку манила даль. Ему не терпелось сорваться осенним листом с ветки дерева и унестись по дуновению ветра.

– Я буду ждать, – сквозь слезы сказала она, подходя к дому.

Гриня поцеловал ее еще раз и поспешил удалиться. Он не любил сентиментальности, не мог их переживать, не умел долгое время на чем-то сосредотачивать мысли.

Он уходил, а она еще долго смотрела ему вслед. Даже когда

он исчез, она продолжала смотреть в ту сторону, и он чувствовал ее взгляд. Замкнутая система воспитала в нем умение достигать своих целей. Даже если эти цели несут за собой разрушение собственной жизни. Над последствиями он задумывался потом, воспринимал их без сожаления: «Могло быть и хуже», «Кому-то сейчас намного хуже, чем мне». Останавливать его не имело никакого смысла. Что-то невидимое толкало его вперед. Посадить дерево – значит пустить корни своей жизни в определенной местности. Построить дом – значит воспитать свой дух. Родить сына – значит создать семью и оставить после себя поколение. Гриня Рубахин не был готов ни к одному, ни к другому, ни к третьему. Цыганская душа требовала дорогу. Ведь цыган – это не нация. Так как нация имеет государство, веру, царя. У цыган нет ничего подобного. Значит, цыганом может быть любой. Цыган – это просто образ жизни. Дорожная душа, требующая постоянных перемен. Таков был Гриня Рубахин.

Утром следующего дня он уехал на корабле, где его одноклассник работал рулевым мотористом. Такие достопримечательные места, как «Щеки», «Пьяный бык», «Ленские столбы» и многие-многие другие остались позади. Впереди оставалась дорога в неизвестность, но его это не пугало и не останавливало, а вдохновляло. Жажда познаний не давала ему покоя и полностью им владела. Жизнь на одном месте его утомляла и делала грустным…

Глава 2

Якутск встретил хорошей погодой. Короткое знакомство со столицей Севера и в аэропорт. Циферблатные стрелки не прерывно отсчитывали секунды. До посадки в самолет оставалось совсем не много времени. И вот.

– Уважаемые пассажиры, – заголосил селектор женским голосом. – Объявляется регистрация билетов и посадка в самолет на рейс… следующий до Зырянки.

Данная процедура прошла быстро, и Рубахин уже в салоне АН-24 возле иллюминатора. Выход на полосу, разгон, взлет. Земля все дальше и дальше, а находящееся на ней все меньше и меньше. Воздушный путь до поселка Зырянка длительностью три часа полета с дозаправкой в городе Хандыга на реке Алдан. Вскоре после вылета из аэропорта Хандыга показались заснеженные горы, растянувшиеся бесконечными белыми волнами. В самолете Гриня познакомился с попутчиком, Карыпкиным Сергеем Михайловичем, капитаном речного сухогрузно-наливного судна. Сергей Михайлович возвращался с Большой земли, куда выезжал по срочным делам.

– Эти горы называются Арга-Тасы, – сообщил он Рубахину, – на их вершинах снег не тает сотни лет. А вот что в себе несет их название, я понятия не имею, – пожал он плечами.

Из-за колоритного телосложения он выглядел неуклюже, постоянно задыхался. Когда он двигался, его огромный живот за что-нибудь да цеплялся и создавал огромные неудобства. От лица Карыпкина исходило тепло, а глаза почему-то непрерывно наполнялись влагой, и он их часто протирал платочком. «Так издеваться над собой нельзя», – посмотрев на него с сожалением подумал Гриня.

– В вашем селении у меня нет никого знакомого, – пояснил ему Рубахин, – а несет меня в ваши края в большей степени любопытство.

Внимательно его выслушав, Карыпкин внес свое предложение:

– Поживешь первое время у меня. Присмотришься. Может, понравится, устроишься на работу. Отработаешь навигацию, глядишь и останешься. Получишь квартиру, женишься. Один раз в три года будешь на Большую землю бесплатно ездить. В общем, в наших краях жить резонно.

У Грини вариантов не было. Он и сам толком не понимал своего порыва, ехал, и все на этом.

Посадка прошла благополучно. Ступив на трап для выхода из самолета, Гриня почувствовал невыносимую жару.

– Это тропики, а не Север, – вылетела из него автоматически фраза. – А где автобусная остановка? – поинтересовался он попутно.

– Какие автобусы? – колыхнув своим телом, словно холодцом, засмеялся Сергей, – за час обойдем весь поселок.

Путь в затон, где жили в основном речники, пролегал через реку Ясачную. Она впадает в реку Колыму, которая протекает по всему левому берегу Зырянки. Паромная переправа здесь двигалась каждые тридцать минут. По улице, уходящей вглубь Затона, с незатейливым названием Затонская, они направились к дому капитана, который рассказывал историю этой местности. Он показал рукой на двухэтажные строения, построенные давным-давно и отпугивающие своими почерневшими бревнами.

– В недавнем прошлом, – говорил он, словно экскурсовод, – в этих домах жили охранники лагерей. Сегодня лагеря уже не работают, да и рабочие, кто остался в живых, уехали на Большую землю. В домах этих теперь живут местные.

Карыпкин говорил, а Гриня разглядывал теплотрассу, которая проходила вдоль улиц. В деревянной опалубке, растянутой по всему периметру, находились металлические трубы. Проводники горячей воды, засыпанные деревянными опилками. Вся конструкция возвышалась на метр от земли.

– А почему отопление проходит сверху? – заинтересовался Гриня необычным явлением.

– Закапывать нельзя, – объяснил Карыпкин, – иначе они нарушат вечную мерзлоту и дома, по той же причине воздвигнутые на сваях, начнут оседать.

До пункта назначения добрались быстро. Супруги Карыпкины долго обнимались. Марина, жена Сергея, наглядно показывала, что ее любовь к мужу без фальши. Женщина провела гостя и мужа в гостиную, а сама засуетилась. Забегала на кухню и обратно. Как девчонка, постоянно о чем-то забывала. Улыбалась, задавала разные вопросы и, порой до конца не дослушав ответ, убегала опять на кухню. В свои сорок с небольшим лет выглядела она просто потрясающе. Ее голубые глаза искрились азартными огоньками. Волосы были прибраны со вкусом. Платье, подвязанное на талии поясом из такого же материала, подчеркивало красивые формы. И только лицо, которое уже начало увядать и тускнеть, выдавало возраст. Но Карыпкина этот природный феномен не огорчал и не тревожил. Он смотрел на нее с восхищением, словно на божество, прокручивая в своей голове какие-то мысли. Если судить по довольному выражению лица, думал он о хорошем.

Минут через сорок Марина пригласила мужчин к столу. Она не задавала вопросов о Грине. Видимо, у них это не было принято и считалась неприличным. Зачем лезть в мужские дела? Раз он так поступил, значит, так надо. А может быть, даже необходимо. Сергей тоже не лез в ее личные отношения с другими людьми. Это создавало гармонию в их личных отношениях. Но все вопросы, касающиеся семьи, они решали только вдвоем.

– Рыба, икра, оленина – неотъемлемые атрибуты обеденного стола колымского жителя, – сообщила Марина, обращаясь к гостю. Гриня кивнул головой в знак согласия. Дескать, я искренне благодарен вашему чуткому вниманию, но вслух ничего не сказал.

– День, два походи по поселку, – советовал Сергей, – присмотрись. Понравится, пойдем в отдел кадров. Рулевые мотористы у нас в цене. Да и мне на судно одного надо.

Сергей говорил убедительно, было видно, что он уважает Гриню. Чувствовалось, что он пытается как-то заинтересовать Рубахина, заманить его в колымские сети. А Гриня и не был против, ему было без разницы, что произойдет завтра, а что послезавтра.

– Придержусь твоих советов, – коротко ответил Рубахин.

Своих детей, сына и дочь, супруги Карыпкины отправили в Якутск учиться в институте. Оставшись вдвоем, они затосковали от однообразия и одиночества, и новый гость оказался для них глотком свежего воздуха. После обеда Сергей показал Грине комнату сына.

– Будешь спать здесь, располагайся. Мой теплоход приходит из Черского послезавтра. А ты пока оставайся, – сказал он Грине и удалился.

Комната была небольшого размера и, судя по всему, с отъезда сына здесь ничего не меняли. Проигрыватель, стопка грампластинок. На стенах плакаты с полураздетыми девицами и фотоснимки популярных музыкантов того времени. Гриня прикрыл за собой дверь, негромко включил проигрыватель, выбрав пластинку группы «Пинк Флоид», альбом «Стена», и развалился на кровати, ноги оставив на полу. «Что ж, – подумал он про себя, – следуя наставлениям капитана, буду осваиваться».

Утром Рубахин отправился на прогулку. Единственными особенностями поселка было только то, что абсолютно все сооружения стояли на сваях, и приятно удивляла чистота улиц. На полках в магазинах были обычные товары, все то же, что и в магазинах других русских городов. В хозяйственном отделе на него обратил внимание мужчина. На вид ему было пятьдесят пять, шестьдесят лет. Он подошел к Грине и попросил помощи.

– Дефицитный товар приобрел, – пояснил он, – редко привозят такие эксклюзивы. Вот и набрал целый куль. А донести до дома один не смогу. Помог бы, сынок?

Гриня увидел перед собой человека с обликом матерого волка, многое повидавшего в жизни. Он был суетлив и неспокоен, словно торопился куда-то. Его лицо, усыпанное ямками, было землистого цвета.

– Далеко ли живешь, старина? – поинтересовался Рубахин.

– Нет, рядом совсем. Через улицу, – заторопился старик объяснить, голосом роняя нотки надежды.

– Знакомство с местным населением мне не повредит, – согласился Гриня. – Бери с другого конца и вперед, – первым проявил инициативу Рубахин, взяв куль. Старик обрадовался и подхватил куль с другой стороны. Всю дорогу старик без умолку трещал, как жук в коробке, но Гриня его не слушал. Он был занят своими мыслями. Дошли действительно быстро. Старик предложил зайти в гости, Гриня не отказался, ему было все безразлично и в то же время любопытно.

– Как имя-то? – спросил старик.

– Гриня, – ответил Рубахин.

– А меня Николай Федорович зовут. А это баба моя, Софья Ильинична, – кивнул он головою на открывавшую дверь женщину. – Тридцать лет уж как вместе, – то ли с восхищением, то ли с сожалением пояснил он.

Раздобревшее тело Софья Ильинична носила на нестандартно тонких ногах и тоже своим не спокойствием создавала суету. Волосы на затылке были собраны в шишку по моде ее молодости. Она навряд ли могла вызвать интерес в ком-то, но по привычке прошлых лет пыталась кокетничать.

Когда прошли в единственную комнату, старик развязал мешок и вынул несколько пол-литровых емкостей с синей жидкостью.

– Что это? И зачем столько? – удивился Гриня, с подозрением глянув на содержимое.

– Стеклоочиститель! – произнес Федорович так, словно перед ним стоял французский коньяк «Наполеон», – сейчас мы его приладим к употреблению.

Он достал из-под дивана кусок металлической трубы, диаметром сантиметров десять. С одной стороны набил ее ватой, поверх которой насыпал активированный уголь, и дал держать это сооружение над трехлитровой банкой гостю. А сам, открывая бутылки, стал выливать жидкость в верхнее отверстие, дабы пропустить сквозь фильтр. Гриня глянул на него так, как будто старик сделал сенсационное открытие.

– Труба нагревается! – сказал он.

– Хорошо! – довольничал дед. – А с другой стороны видал, какая чистенькая вытекает? Вливалась жидкость синего цвета, а вытекла с другой стороны прозрачная, как слеза.

– Надо запомнить, – неожиданно для себя сказал Рубахин, – может пригодится.

– В магазине-то коньяк да шампанское по бутылке на месяц, – словно не услышав его, говорил Николай Федорович, – вот и выдумываем сами горячительные напитки. Сейчас закончим, да я Саньке, попу, позвоню. Он в местном ансамбле по выходным дням играет. Пусть придет, порадует нас.

Банка быстро наполнилась. После хозяин набрал номер гитариста и пригласил в гости. Затем поставил напиток на стол и вновь обратился к гостю.

– А ты не местный, видать?

– Видать, не местный, – улыбнулся Гриня, испытывая в своей душе неведомое доселе состояние.

Софья поставила закуску на стол.

– Салат по-колымски, – объявила она, сделав ударение на «колымский».

– Как это, по-колымски? – полюбопытствовал Гриня, услышав название неизвестного блюда.

Хозяйка обрадовалась, что хоть кто-то проявил интерес к ее кулинарным рецептам, и разъяснила, как его можно приготовить.

– Этот салат от всех остальных отличается тем, что все компоненты используются консервированные. Понимаешь? – посмотрела она на Рубахина. Он кивнул головой в знак согласия. – В общем, – продолжала Софья Ильинична, – открываем банки с овощами: помидоры, огурцы, перец – все, что имеется в наличии. Мелко их шинкуем. Картошка у нас в основном сухая, и ее главное не переварить. Нарезаем ее кубиками, берем сухой лук, долго замачивать его не обязательно. Добавляем маринованный зеленый горошек. Все перемешиваем и заправляем подсолнечным маслом, к столу подавать желательно в глубокой посуде.

– Ну, все, хватит, – остановил ее Федорович, – садимся! – вдохновенно произнес он и прямо из банки наполнил

три рюмки.

– За нашу многострадальную землю! – произнес он тост и, никого не дождавшись, опустошил свою тару.

У Софьи рука подрагивала, отчего жидкость плескалась по бортам рюмки и капала на стол. Это говорило о том, что подобные напитки старики употребляли часто. Гриня попробовал глоточек. «Вроде бы ничего. Годно к употреблению», – подумал он про себя, осушил рюмку до дна и закусил калымским салатом. «Вроде бы съедобно» подумал он про себя.

– Хороший замес! – делая акцент на букву «р» и «о» в слове «хороший», произнес Николай.

Гриня мимикой лица и несколькими кивками головы согласился. Закусив салатом, хозяин предложил повторить, после чего сразу же поступило еще одно предложение. Гриня почувствовал, как его накрыла легкая синяя волна. На душе посветлело и повеселело. Раздался звонок в дверь, хозяин направился открывать.

– Вот и артист наш прибыл! – искренне обрадовался он.

Худощавый молодой якут держал в руках концертную гитару. Его глаза были чуть шире обычных якутских. Смоляной черный волос закрывал уши. Классический костюм. темно-серого цвета, вернее всего изготовленный по заказу, сидел на нем великолепно.

– Проходи, Санек! – протянул старик обе руки для приветствия. – Оштрафуешься, да споем.

Застолье набирало обороты. С каждой выпитой рюмкой в комнате становилось шумнее и веселее. Дойдя до необходимого уровня, Санек взял в руки гитару и брякнул по струнам. Компания приготовилась слушать. Прозвучала первая песня, за ней вторая, третья. После каждой звучавшей песни Федорович просил спеть еще.

– А ты эту-то, Санек, знаешь? – не давал он отдохнуть пальцам гитариста. – «За занавесками-то они спрятались,

он ей на час жених, она ему на час невеста…»

Санек играл и пел без остановки.

– Вот еще! «Жакет мать ему подарила на шестнадцатый день рождения»?

И вновь звучала песня. И вновь стаканы наполнялись «живительной водой». Только уже не до краев, а на палец. Чисто символически, для поддержания настроения. В коридоре прозвенел звонок, Софья Ильинична отправилась поглядеть, кто пришел.

– Гриня! – крикнула она от двери. – Тебя спрашивают.

Гриня вышел из-за стола, прошел на зов хозяйки и увидел на лестничной площадке молодого человека примерно одного с ним возраста. Тот был в спортивном костюме и домашних тапочках. Бледен, ресницы короткие, глаза серые, высоко поднятые брови, что придавало лицу удивленное выражение. С первого взгляда было понятно, что это человек слабохарактерный, не способный на героические поступки. «Ни дать, ни взять», – подумал про себя Гриня.

– Привет! – произнес парень с неприсущей его возрасту застенчивостью.

– Привет! – отозвался Гриня, не понимая, зачем этот незнакомец хочет его видеть.

– Я живу по соседству, за стенкой, – стал объяснять парень, – услышал ваше веселье и решил к вам присоединиться. Конечно, если вы будете не против. Софья Ильинична рассказала, что ты виновник торжества и что вначале необходимо спросить у тебя.

Гриня осмотрел его изучающе с ног до головы. Затем пояснил:

– Мы суррогат пьем.

– У меня есть бутылка сухого вина, но это не важно, – натянуто улыбнулся сосед, словно пытаясь сгладить разговор и не вызвать в незнакомом человеке гнев или отказ. – Я мало выпиваю, – объяснил он на всякий случай, – а приятно провести время не откажусь.

– Ладно, – помолчав с минуту, согласился Рубахин. – Бери с собой «сухарь» и присоединяйся. Пей его сам. Как раз на весь вечер растянешь.

Паренька звали Борис Евсеев. Работал он в аэропорту авиатехником и в дополнение подрабатывал в «Калымторге». Он был поклонником творчества Владимира Высоцкого. Именно звуки гитары заставили молодого человека сделать этот нелегкий для его натуры шаг. Несколько месяцев назад, находясь в отпуске, он решил посетить могилу кумира. Столица встретила его неприветливо: Борис стал легкой добычей для местных аферистов. После этой встречи ему пришлось устроиться на вторую работу, чтобы заработать денег и вернуть долг, в который он влез, чтоб вернуться домой. Сегодня у него был выходной, что случалось крайне редко.

Гулянка продолжалась. Однако Борис чувствовал себя неуютно и скованно, было заметно, что такое времяпровождение для него непривычно.

– Ты один живешь? – спросил его Гриня после того, как они познакомились.

– Да, один. Отец работал в райкоме партии. За добросовестное отношение к труду его повысили в должности и перевели в Якутск. Они с мамой уехали. Государственную квартиру забрали местные власти. А мне взамен выделили двухкомнатную квартиру по соседству с Николаем Федоровичем.

Пока Борис рассказывал о себе, Гриню посетила восхитительная идея. Когда он замолчал, Рубахин задал ему вопрос:

– Может, я потесню тебя немного?

– Как потеснишь? – забеспокоился и насторожился Евсеев.

– Поживу какое-то время у тебя, – спокойным голосом сообщил Гриня.

«Не спугнуть бы птичку», – подумал он про себя и решил объяснить причину появившегося желания жить у него.

– Сам я издалека приехал, поселился у дяди. А он и его супруга люди интеллигентные. Мне почему-то с ними постоянно не в ногу.

Борис некоторое время посомневался и дал согласие.

– Я не против, – процедил он сквозь зубы, одновременно размышляя как может сложиться их совместная жизнь. «Ведь я его совсем не знаю», – думал парень. Он был не рад такому соседству, потому что боялся, что гость может нарушить его личную свободу и вторгнуться во внутренний мир, в котором он в одиночестве чувствовал себя уверенно и уютно. Но из-за своей нерешительности Борис не смог отказать. Он мучился и корил себя за слабость. Настроение его резко испортилось. Гриня заметил потухшие глаза собеседника и понял причину перемены в нем. На какой-то миг он тоже почувствовал себя скверно. Но мгновенно отогнав эти мысли, он по-дружески опустил свою руку Борису на плечо:

– Расслабься, старик, – сказал он веселым голосом, – все в наших руках. Что не так пойдет, не молчи, дай знать, и я в тот же миг съеду.

– Нет, нет, ничего, – засуетился Борис, – я не против! – спешил он оправдать свое испортившееся настроение. – Мне понравилось твое предложение, – слукавил он и вновь, как будто стесняясь или боясь чего-то, натянуто улыбнулся. Такие улыбки бывают у тех, кто хочет скрыть свои истинные чувства. Но эмоции сильнее, и поэтому улыбка получается заметно искусственной.

Стены квартиры сотрясались до поздней ночи. В первом часу Гриня и Борис покинули гостеприимных хозяев. Долго прощались на пороге. Федорович лез обниматься и благодарить за компанию. Когда вошли в квартиру Евсеева, Рубахин почувствовал себя невероятно спокойно. Обе комнаты были обставлены со вкусом и чисто убраны. В гостиной возле стереопроигрывателя лежала стопка грампластинок с песнями Владимира Высоцкого и Марины Влади. На стене висел огромный плакат с изображением певца. Фанатизм захватывает человека, и в целом жизненного развития он не имеет. Подобные люди ограниченны и очень редко могут вызвать интерес в ком-то. Даже по пустякам они ранимы и обидчивы. Чтобы расположить к себе подобную личность, необходимо словить с ним одну волну. Если он о чем-то говорит, то надо его поддерживать, делать вид, что это интересно, кивая удовлетворительно головой. Поощрять его высокую культуру и привязанность к кумиру. Это его вдохновит и расположит. При необходимости он придет на помощь, даже если это будет касаться личных потерь и ущербов, дабы не упасть лицом в грязь перед человеком, ценящим его интересы. Как мало такому человеку надо. Всего лишь чуточку внимания и понимания, и можно им полностью владеть. Он словно женщина, слабое существо, предпочитающее одиночество и нуждающееся в опеке. Если, конечно, она искренна и благодарна. По всему такой мужчина имеет женское начало. К женщине он, если такова встречается, относится с наивной сыновней нежностью и постоянно ждет он от нее материнского внимания.

– Спать будешь в этой комнате, – сказал Борис, – вот здесь! – показал он рукой на диван в гостиной.

Чтобы узнать друг друга получше, решили еще пообщаться.

– Приехав в колымские места, я воплотил в жизнь свою давнюю мечту, – объяснил свое появление Гриня. – На сколько затянется мой визит, конкретно не могу сказать.

– А мои дни в единственной Зырянки скучны и однообразны, – говорил Борис, глядя на ковер, застилающий пол. – Из дома на работу, с работы домой. Вот так, как ты, спонтанно, все бросить и уехать неведомо куда я бы не смог.

– Может, тебе выйти из фантастического мира, что ты создал внутри себя, и посмотреть на реальную жизнь? На жизнь, какая она в действительности.

– В этом есть правда, – неожиданно для себя самого согласился Борис, – последнее время я слишком замкнут. До сих пор не могу понять, как решился позвонить соседям, – он говорил, а сам недоумевал, что его расположило к откровенности? Почему он такой раскованный? Видимо, Гриня оказывал на него положительное влияние. – Мой отец, Александр Евсеев, – продолжал Борис, – как и ты, человек рискованный, но его жизненная история совсем другая. Он очень уважаемый и почитаемый человек. Когда он находился в Магадане, познакомился с Вадимом Козиным.

– Кто это? – проявил интерес Гриня.

– Эстрадная звезда сороковых-пятидесятых годов, – пояснил Борис, глянув на Гриню так, словно он только что свалился с неба. Дескать, ты что, Вадима Козина не знаешь?! –В Магадан был сослан за антисоветчину. Он подарил отцу целую бобину своих песен под собственный аккомпанемент, то ли рояль, то ли пианино. Короче, я сейчас включу, послушаешь.

В соседней комнате на шифоньере пылился катушечный магнитофон. Борис его достал, поставил хваленую пленку и негромко включил. С колонок раздался голос Вадима Козина. Звучали в основном романсы. Прослушав пленку до конца, легли спать.

Дни в стремительном ритме неслись вперед. Рубахин много ездил по ближайшим районам, знакомился с колымскими достопримечательностями. Деньги добывал мелкими махинациями. Люди на Севере доверчивы и это играло ему сопутствием. В конце каждой недели он посещал дом культуры и отдыха. В пятницу проходили вечера для тех, кому за тридцать. Правда, Грине еще далеко было до тридцати. Присутствовали на этих вечерах не только одинокие дамы, но и жены навигаторов, капитанов, старпомов, механиков, рулевых мотористов. И Гриня обязательно приводил двух женщин домой. Одну себе, другую Борису.

В субботу и в воскресенье были и дискотеки для молодежи. Однако приходила не только молодежь. Например, были там и семейные пары лет по сорок, а то и больше, вместе со своими детьми, всей семьей «провожали» прошедшую неделю. Здесь же работал бар, и в нем можно было приобрести любые напитки: от сока и кофе, до пива и коньяка. Последнее, правда, в ограниченных количествах. В конце восьмидесятых годов двадцатого столетия велась активная борьба с алкоголизмом. Те, кто без горячительного напитка чувствовали себя неуютно, в то время употребляли все, что горит и булькает.

Как-то Гриня оказался в поселке Угольный. Ничего примечательного там не было. Однако огромных размеров угольные разрезы, конечно же, его впечатлили. Уголь добывался открытым способом. Белазы, спускающиеся вниз, сверху были еле видны. Добыча угля велась в стремительном темпе. Добытую породу увозили полуприцепами в Зырянский речной порт, перегружали на сухогрузные наливные суда и увозили в порт Зеленый мыс. Там загружались нефтепродуктами и развозили по всем населенным пунктам Колымы. Покачавшись на висячем мосту через реку Зырянка, Рубахин собрался возвращаться. По пути прочитал афишу. «Сегодня в нашем клубе концерт. Выступает артиста эстрады и кино Боб Цымба». На фотографии был негр. «Кто такой?» – задал он себе вопрос и в шесть часов вечера уже находился в кресле концертного зала.

На сцене появилась звезда.

– Здравствуйте, дорогие друзья, – поприветствовал он зрителей. В зале раздались громкие аплодисменты. – Первый вопрос, который вы себе задали, – продолжал он, – не негр ли я случайно? Нет, я русский. – В зале прокатилась волна смеха. – Я родился и вырос в России. Сейчас я вам это докажу. Однажды я находился в Сочи и гулял по морскому берегу. Ко мне подошли люди с красными повязками на рукавах и спросили документы. Я им объяснил, что я русский. Они не поверили. Подумали, что я диверсант и уже настоятельно потребовали показать паспорт. Кроме комсомольского билета у меня при себе ничего не было. Его я им и предъявил. «Точно русский», – сказал молодой человек, возвращая мне билет. – «Взносы не уплачены за полгода». – В зале раздался веселый смех. – В 1982 году я снялся в фильме «Случай в квадрате 36–80», в 1983-м – «Компаньоны», в 1984-м – «Завещание профессора Доуэля». На этом моя киноактерская карьера не закончена и предложения поступают регулярно.

Заиграла музыка и Боб Цымба исполнил негритянский танец из фильма. После выступила трио. Два баяниста и солистка Большого театра Ольга Воронец. Завершил концертную программу клоун. В заключении вышел Боб Цымба, сказал прощальную речь, аудитория, поаплодировав, покинула зал. Гриня в Зырянку возвращался в отличном настроении.

На другой день Рубахин проснулся ни свет ни заря, глянул в окно и обомлел. С неба валили огромные белые хлопья снега. Уже вся земля была ими усыпана.

– Здесь что, после лета сразу зима наступает? – дивился он.

– Да, – подтвердил Евсеев, который уже давно проснулся и ждал семи утра. В это время срабатывает его будильник. – Вчера еще загорали, а сегодня шубы надели. Весны тоже нету, – решил он полностью объяснить климатические условия Колымы, – снег еще лежит, а листья уже распускаются. Да и посреди лета может пойти снег.