Текст книги "Время всему судья"

Первое впечатление, которое возникло о Лехе, оказалось верным. Впредь Сергей зарекся связываться с подобными типами. Эти торчащие ушки и вздернутая вверх губа так ненадежны. Крыл умел держать себя в руках. Но от своей цели не отказывался. Сейчас все зависело от осведомленности пацанов. С ним обошлись как со скотом, и он этого не мог так оставить. Не позволяло самолюбие и гордость. Стыд перед самим собой ворошил душу. Ему не терпелось добраться до круглолицего и заставить его испытать страх. Внутреннюю панику. Унижение. И эти мысли не покидали Сергея. – Наказывать вас нет смысла, – посмотрел он на них, окончательно успокоившись. – Хотя и стоило бы за малодушие. Но эпизод полностью прокручен. Последнее, что мне от вас нужно, это маленькая услуга. – Всем, Серега, всем, что будет в наших силах, поможем, – засуетились ребята и заголосили, перебивая друг друга. – Мне нужно раздобыть пушку и найти этих архаровцев, – сказал Сергей. – Торговцев оружием можно найти на барахолке, – объяснял Стас. – Стоят они возле самого входа. На раскинутых брезентах у них гнутые гвозди, нерабочие подвесные и внутренние замки. Короче, все то, что навряд ли в хозяйстве пригодится. Но это все мишура, которая прикрывает их истинные цели. У меня есть знакомый контрабандист. Я помогу тебе с покупкой. А эти в ресторане «Садко» по вечерам отдыхают. – Хорошо, – сказал Сергей, когда выслушал до конца. – Завтра поедем на барахолку. И не попрощавшись ушел. Неделю спустя Крыл вошел в ресторан «Садко». Круглолицего он узнал сразу. Компанию ему составляли двое чуть его постарше мужчин и молодая особа. Занимали они угловой столик в конце зала. Со сцены разливалась популярная тогда песня «Синий туман». Посетители веселились и не обращали на него внимания. Не задерживаясь и по пути доставая из-за пазухи пистолет системы «ТТ», бороздя табачный дым и винный пар, Крыл подошел уверенной походкой к их столику. И направив ствол на обидчика, разрядил в него всю обойму. Увидев своего товарища, завалившимся на пол, барышня подняла визг громче сирены. Браток, находящийся с правой стороны от круглолицего, моментально вник в произошедшее и мгновенно нанес резкий удар Сергею в грудь. Второй подскочил к мстителю и несколько раз ударил по лицу, вырубив его. Появилась милиция. Когда Крыл открыл глаза, то в окно милицейской машины увидел мелькающие светофоры, рекламу и понял, что его руки скреплены наручниками. Закрытая дверь неприятно лязгнула задвижкой и щелкнула замком. Крыл осмотрел камеру изолятора временного содержания. Единственная нара от стенки до стенки занимала большую часть. Налево параша, направо посуда. На него изучающее уставились взгляды. Два человека спали. – Здорово, мужики, – сказал он спокойным и тихим голосом. – Здорово, – прозвучал ответ. Сергей снял куртку, обувь и, поднявшись на нары, лег на свободное место. Голова гудела. Тело ломило. Мыслей не было. Прикрыв предплечьем глаза от света, он попытался понять случившееся. Но сознание не включалось. На душе скребли кошки. Но да ладно. «Куда вывозит кривая», – махнул он рукой. Хотя это им было сказано до происшествия. Некоторые наши поступки объяснить невозможно. Когда мы пытаемся сложить логическую цепь после происшествия, она просто не складывается, а жизнь продолжается. Неизбежность смиряет душу. Желание выжить дает силы. Безвыходность обостряет чувства, заставляет работать мозги, смягчает характер, а уста смазывают слова то медом, то дегтем. Полгода назад перед Крылом открылись замки, и теперь они вновь перед ним закрываются. Когда откроются вновь? Известно одному Богу. Он определяет. Он нагнетает. Он избавляет. Говорит устами людей. Делает руками людей. Хватило три дня, чтобы внутренние переживания затихли. С лица сошло напряжение. Взгляд на мир сделался прежним. В глазах появилась надежда. В словах ожило тепло. Страдая, человек очищается. Чем он чище, тем сильнее становится любовь к жизни. На слова надо меньше обращать внимание, нужно смотреть на поступки. Только в них мы видим истинную сущность человека. А также любовь или ненависть к жизни. А значит, чист или грязен человек. Все скрытые качества открывает замкнутый круг, и чем он уже, тем глубже виден человек.

Глава 3

Несколько напряженных дней ИВС (изолятор временного содержания) примагнитили Крыла к тюремной шконке[1]1
  Шконки – спальные места, которые могут быть в два или три яруса.


[Закрыть]. Проснулся он в отличном настроении. Боясь нарушить внутреннее состояние, он не поднимался. Вчерашний вечер захлопнул за ним дверь тюремной камеры. Состоялась встреча со старыми друзьями и знакомство с новыми людьми. Смотрящего камеры, Люкса, мало интересовали неудобства других. Его заботил только собственный комфорт, и для достижения своей цели он не брезговал ничем. От природы он имел живой ум и был любопытен. Однако дерзость его при достойном отпоре угасала. Сгладив инцидент выгодно для себя и красиво для окружающих, Люкс затаивал внутри себя обиду. Впоследствии, придумав какой-нибудь необычный способ, он все равно мстил обидчику. При этом мстил так, чтобы создавалось впечатление, что жертва Люкса виновата сама. На самом деле вина была создана искусственно. Его изворотливости позавидовали бы самые отъявленные шулеры. Но с узким кругом приятелей он оставался честен и бескорыстен. Даже можно сказать, что был добр к ним. С Крылом они были знакомы, в прошлом сидели вместе в одной колонии. Неожиданная встреча вчера наполнилась приятной беседой. Сейчас Люкс вел диалог с человеком, в прошлом занимающим высокое положение в обществе, директором строительного управления, которого уличили в крупных махинациях, и он, прежде презиравший уголовный мир, теперь встал с ним на одну ступень и разделил суровую ношу. В большей степени от сокамерников он не зависел. Но контакта не терял ни с одним из них. Обращались к нему все уважительно: Палыч. Человеком он был прямым, но гибким, как змея, словно не имел позвоночника, и в любой дискуссии легко разбивал доводы других. Именно диалог Палыча и Люкса услышал Крыл проснувшись. Не поднимаясь, Сергей слушал бурную дискуссию между сокамерниками. – И самоубийство имеет план? – интересовался Люкс. – Наложивший на себя руки продолжает двигаться по назначенной судьбе до ее окончания, – объяснял Палыч. – И он до того тесно связан с телом своим, что полностью ощущает разложение и тление его, как если бы жив был. И лишь назначенный срок отделит их друг от друга. – А если погиб не успевший пожить ребенок? – продолжал Люкс глушить Палыча вопросами. Однако Палыча это нисколько не беспокоило, а наоборот, радовало. Хорошего собеседника ему было трудно найти. – Все происходящее имеет свои цели, – дал он ответ. – Значит, должен быть тот, кто пишет судьбу? – пытался загнать в угол собеседника Люкс. – Кому-то нужна судьба…

Но Палыч оставался спокойным и уверенным в своих знаниях. – Истинные родители, – сказал он, – те, кто создают дух и занимаются воспитанием своего чада, без воплощения его в тело не в силах дать ему дальнейшего развития. Словно на компьютерную дискету, записывается программа и при рождении, с первым криком, внедряется в тельце ребенка. Двенадцать программ разных характеров совершенствуют дух, и он уходит в более высокую цивилизацию. Мужики в познавательной дискуссии застыли и даже на парашу перестали ходить. А Люкс чуть поднапрягся и задал новый вопрос: – Разве еще где-то существует жизнь? – спросил он таким голосом, как если бы это сказала старушка, впервые увидевшая верблюда. – Только в нашей галактике под названием Млечный путь разместилось семьдесят пять миллионов различных цивилизаций. Не берем во внимания другие галактики. – Интересная версия, – не дослушав до конца мысль перебил Палыча Люкс. – Получается, мои земные родители, отец и мать, всего лишь производители моего тела? – словно сделав открытие, произнес он. – Именно так, – сказал Палыч и выдержал небольшую паузу. Убедившись в том, что выскочка в Люксе угомонился, а в камере все с нетерпением ждут продолжения, слова из него полились со свежими силами. – И чем меньше любви вы к ним проявляете, тем вы больше от них зависите. До пробуждения истинных чувств вы будете вынужденно вспоминать о них. Таким образом, ваши духовные родители прививают вам любовь к самим себе. В дальнейшем вы повсюду столкнетесь с людьми, которые будут мало вас интересовать, так же, как и вы их. Но жизнь такова, что люди зависят друг от друга, и вынуждены взаимодействовать между собой. И обстоятельства будут всегда сильнее вашего внутреннего сопротивления. Палыч общался с Люксом, а обращался ко всем, потому что когда рассуждения касались других людей, Люкс реагировал спокойно. Но когда что-то относилось лично к нему, он мог быть агрессивен. У Люкса срабатывала установка: «Я не такой, как они. Я другой». Палычу это было известно. Поэтому в беседе он был осторожен и пытался не спровоцировать Люкса. – Выходит, все наши поступки не являются грехами? – словно чему-то обрадовался Люкс. – Для чего же тогда нужны церкви? Что мы должны в них отмаливать? – Чтобы мое объяснение было более наглядным, – официальным голосом заговорил Палыч, обращаясь лично к Люксу, посчитав, что тот созрел для беседы, – приведу элементарный пример. Человек придумал обыкновенную электрическую батарейку. Он создатель. Как бы господь бог. Но чтобы она заставила работать какой-то прибор, дала ему, так сказать, жизнь, ей необходимо излучать два противоположных полюса. Плюс и минус. По одному они бесполезны. Так же и в целом. Движение жизни состоит из добра и зла, дня и ночи, мужчины и женщины, природы и церкви. – Не богохульствуй, – возмутился сокамерник по кличке Порывистый ветер, не смотря в глаза. – Не приравнивай человека к Богу. А природа и церковь едины. Отец небесный на костре жечь будет. Не избежишь кары за грязные высказывания. В руках он держал открытую Библию. В нее-то он и смотрел, когда говорил. Он мог молчать неделю. Но когда начинал говорить, был способен напрячь всю камеру. За непредсказуемость характера и получил свое прозвище. Если он затаивал в себе обиду, то всем своим видом и поступками давал понимать, что недоволен. Например, мог с грохотом что-то поставить. Или бурчать себе под нос, мол, чего здесь скопились, не подойти. Три убиенных женщины совесть его не мучили, и он находил оправдания деяниям своим. Дескать, с малолетства попал под влияние нечистой силы. Позже он расскажет об этом. А пока послушаем набравшую обороты дискуссию. – Это что за отец такой, который наказывает и карает огнем детей своих? – перевел на него все свое внимание Палыч. – Если бы у тебя был ребенок, ты позволил бы себе забросить его в горящую печь? Порывистый ветер растерялся от неожиданного вопроса и замолчал. – Что молчишь? – продолжал наезжать на него Палыч. – А зачем Господа Бога оскорбляешь? – Ты, Порыв, полностью не прав, – перехватил инициативу Люкс. – Я изучал Библию и кроме противоречий ничего в ней не увидел. Посмотри, – вытянул он руку и выпрямил указательный палец в направлении Священного Писания. – Что написано на обложке? Порывистый ветер забегал глазами по камере, как бы выискивая сторонников. Но таковых не нашлось, и он замямлил неуверенным голосом: – Библия. – А как насчет заповеди «Не возгордись»? – чувствуя себя хищником рядом с жертвой, усилил агрессию Люкс. – В смысле? – сделался чуть меньше ростом Порывистый ветер. – Библия в переводе с греческого языка – «книга», – разошелся Люкс, заметив сбитую спесь Порыва. – Получается, книга – я. И это не гордыня ее? Разве не гордыня возвышать себя над иной литературой? Я тебя спрашиваю?! – глянул он вопросительно на Порыва. Но тот молчал, потупив взгляд. – А другие книги что, шлакоотвал? А насчет заповеди «Не укради»? Воруют фактически все, и даже животные, инстинкты которых заложены природой и в нас, утаскивают еду друг у друга. А не даем ли мы оценку фильму? Спектаклю? Музыке? Стихам? А не осуждаем ли мы свои и чужие поступки? А смотря на женщину, не даем ли мы ей оценку? Любое рождение несет за собой смерть. Вечного ничего нет. Да и животные охотятся на более слабых и убивают подобных себе. Каждая библейская заповедь противоречит самой жизни, и чтобы по ним жить, необходимо умертвить саму душу. – Я понимаю, о чем ты, – остановил Люкса Палыч. – Но я вовсе не это имел в виду. Мы считаем, что рождение, как и смерть, нам дарует Бог. Крестят и отпевают нас в церкви. От зачатия и до родов женщина вынашивает плод девять месяцев. И душа после смерти покидает землю на девятый день. То есть, главенствующее число – девять. Теперь посмотрим на другую сторону этой медали, состоящую из трех шестерок. Плюсуем их, получается восемнадцать. А так как после девяти числа повторяются, восемнадцать состоит из единицы и восьмерки. Плюсуем их – получается девять. – Ты хочешь сказать, что планета Земля и есть та самая батарейка с плюсом и минусом, дающая жизнь всему, находящемуся на ней? – изумился Люкс. – Ты верно понял, – как бы подытожил Палыч. – Но самое интересное в том, что она приводит в действие универсальный механизм с названием «Чистилище». Страдая, встречая на пути предательство, унижение, эгоизм, печаль, ревность, гордость, холод, ненависть, перемешанные с любовью, радостью, взаимопониманием, теплом, мы имеем возможность сравнивать и освобождаться от лишнего, оставляя необходимое. Каждое обстоятельство и закон сопутствуют этому. К примеру: сравним уголовный кодекс и Библию. Люкс о чем-то задумался и после непродолжительной паузы ответил: – В общем-то, в уголовном кодексе имеются все библейские заповеди. Просто иначе трактуются. – Правильно! – с восторгом ответил Палыч. – Теперь эти два законодательства сравним с нашим внутренним, вам всем известным законом. – Ну-у, – заерзал Люкс как бы что-то взвешивая, – если смотреть с точки зрения внутренних восприятий, то кража нами расценивается как крысятничество. Если смотреть на грабеж, то мы его воспринимаем как лохмачество. Предательство мы называем ссучничеством. Короче, какая разница, как и что называется. Главное, что все статьи уголовного кодекса и библейские заповеди имеются и в нашем законе. Разница лишь в названии. – В том-то весь и принцип! – победоносно соскочил с места Палыч, обрадовавшись тому, что полностью вывел на свою волну Люкса, и что он после его подробного объяснения понимает саму глубину разговора. – В каком бы обществе ты не находился, – продолжил Палыч, – законы будут везде одинаковы, и чем меньше мы их осознаем, тем сильнее сжимается круг наших возможностей. Палыч задержал речь, как бы готовясь к прыжку в затяжном варианте и, словно оттолкнувшись от борта самолета, понесся вниз с замершим дыханием и неизвестностью: – Все, кто здесь находятся, – посмотрел он на Люкса, – фактически одинаковые. Именно поэтому вы и ненавидите друг друга. Прислуживая сильному и унижая слабого, вы даже не пытаетесь избавиться от своих пороков. С одной стороны, вами управляет страх, с другой – антипатия или симпатия. Хотя вы все не идеальны и каждый от каждого зависите. Но когда униженный вами человек понадобится вам, вы его одариваете дружескими улыбками. Люкса перекосило от услышанного. – Палыч, – сказал он, – мне не совсем понятно, о чем ты говоришь? – было заметно, что Люкс кипятился. – Выровнять всех не получится. Любое общество имеет прослойки. Даже в камере мы сами определяем свое положение. Прививаемая десятилетиями идеология, что «бытие определяет сознание», не верна. Человек сам, своим сознанием, определяет свое бытие. Что одним обществом принимается, другим категорически отвергается. Никогда директор завода не пригласит к себе в гости дворника и наоборот. А взять в пример сказки. Они не в меньшей степени отражают нашу жизнь. Помнишь? – глянул он на Палыча. Но тот его не перебивал, а лишь внимательно слушал и он продолжил. – Говорила сестренка Аленушка братцу Иванушке: «Не пей с козлом из одного стакана, иначе в козла превратишься». Не поверил Ваня, выпил и стал козлом. А гадкий утенок: «А ты умеешь спинку прогибать? – спрашивает кошка. «Нет», – отвечает гадкий утенок. «А мурлыкать ты умеешь?» – продолжает спрашивать кошка. «Нет», – отвечает гадкий утенок. «А искры пускать ты умеешь?» – спрашивает кошка. «Нет», – ответил гадкий утенок. «Тогда молчи, когда говорят те, кто умнее тебя!» – сказала кошка. Он не уподобился до уровня кошки, в награду превратился в прекрасного лебедя, влюбился в не менее прекрасную лебедушку и улетел в теплые края, – Люкс резко замолчал и вновь воцарилась кромешная тишина. Возможно, каждый в этот момент заглянул внутрь себя, пытаясь увидеть кто там – кошка или гадкий утенок? Иванушка или козел? Слышна была только вода, непрерывно капающая из сломанного крана. Она громко ударялась о металлическую раковину и разносила по всей камере акустический звон. – Награду он терпением заработал, – заполнил наступившую паузу Палыч, – не понимали его, а он терпел. Оскорбляли его, а он терпел. Терпел и продолжал любить окружающих. Да и Ваня не потерял любви к людям. Именно поэтому вернулся. Ваша схожесть во многом отвращает вас друг от друга, а именно чрезмерная любовь к самому себе. Вы не умеете прощать и понимать других, пресмыкаться перед силой и чьим-то достоинством и возвышаться перед слабостью и бедностью. Я докажу тебе вашу подобность. В пример возьмем магнит. Притягивает он только противоположный полюс и отталкивает идентичный, – вновь наступила тишина, и Крыл стал подниматься. – Доброе утро, – заметил его Люкс и поприветствовал. – Салют, – поднял правую руку с открытой ладонью Сергей. – Высокие темы затрагиваете, – как бы между прочим заметил он. – В основном, чтобы заполнить тишину, – сказал Люкс. – В хате эксперимент проходит. Судимые и не судимые. Грабители и мошенники. Убийцы и спекулянты. Надзиратели видят поведение каждого. На удивление некоторых, уживаются даже самые непохожие личности. Ты какими лабиринтами опять в тупик попал? – задал он по ходу вопрос. – Впереди оказался завал, – Крыл образно показал руками, какой он огромный. – Разгреб его и увидел свою дорогу, входящую в туннель. – Все наши пути, после красочного ответвления, почему-то соединяются в нем. Кто составил препятствие? – поинтересовался он. Сергей назвал. – Серьезный бумеранг запущен, – смакуя слово «серьезный», сказал Люкс. – Как говорит мой дядя, время всему судья. – В чем-то и прав твой дядя, – согласился Люкс, собирая на стол все необходимое для чаепития. – Но беда, брат, в том, что в квартире тишина. Покойники нас окружают. Оживают только после разморозки. – Так разморозь, – предложил Крыл. – Придется, – согласился Люкс и положил на общий стол чай и сигареты. – Заваривайте, мужики, – сообщил он, – я сегодня добрый. Хороший человек в хату заехал. Минуту назад, казалось бы, пустая камера, теперь напоминала переполненный зал ожидания на вокзале. – Мать моя женщина, – вслух удивился Крыл. – Казанский вокзал. – Люди-невидимки, – засмеялся Люкс. – Появляются, словно из джунглей на водопой. Мужики взяли большую кастрюлю, заварили в ней крепкого чая – чифира. Сели вокруг кастрюли и, передавая из рук в руки кружку, стали из нее пить по очереди, делая каждый по два глотка. После употребления священного напитка закурили, и Порывистый ветер вспомнил свою непутевую жизнь. Чем был и дорог в минуты хорошего настроения. Если он уж стал говорить, то останавливать его не имело смысла. Он был словно киномеханик, крутя свое кино красочно и образною. Сев на самое удобное и видное место в позу лотоса, Порыв начал фильм своей непутевой жизни. – Неописуемый страх парализовал мое тело, – стал говорить он. – Отчего я проснулся. Холодный пот промочил подо мной простынь. Через не зашторенное окно комната заполнилась лунным светом, который отражался в огромных глазах кота, который таращился на меня… – вся камера напряглась в ожидании продолжения рассказа. А рассказывать Порыв умел. – Тишина давила виски, – продолжал он. – Если бы пролетела муха, звук ее крыльев сравнился бы с реактивным самолетом, пролетевшим над самым домом. Неистовый крик кота угнал мое сердце в пятки. Его шерсть поднялась дыбом, спина выгнулась к потолку. Не прекращая орать, он спрыгнул на пол и с огромной скоростью врезался в стену. Одновременно с меня, словно ледяная лавина, сошла парализация. Я поднялся, включил свет и увидел у стены неподвижно лежащего кота. В соседней комнате послышались звуки. Минуту спустя на пороге появилась подруга моей матери Ольга. Она была хозяйкой квартиры, и мы находились у нее в гостях. Ее глаза выражали пережитый ужас. Немного придя в себя, она дрожащим голосом поведала мне историю, произошедшую с ней. «Проснулась я от чужого присутствия. Открыв глаза, я увидела силуэт, похожий на человека. Он смотрел на меня пристально, и передо мной пронеслась целая вечность, прежде чем он исчез. Как мне показалось, я кричала. Но слышно ничего не было. После его исчезновения оцепенение, в котором я находилась, с меня сошло, и я мгновенно выскочила из комнаты».

Закончив свой рассказ, Ольга зарыдала. Остывшее тело кота нагоняло ужас. И я вынес его во двор. После успокоил Ольгу, уложил ее спать и лег сам. В полудреме я почувствовал чье-то дыхание над моим ухом. Мои глаза открылись автоматически. Прямо перед собой я увидел чудовище, обрисованное Ольгой. Словно выпрямившаяся пружина, я оказался у окна. Разбив стекло, я выпрыгнул наружу и, рассекая призрачный свет полной луны, помчался по ночной улице. Спустя мгновение я оказался у себя дома. С рассветом вернулся. Женщины, опечаленные ночным событием, находились на кухне. Я прошел к ним, и Ольга показала мне посуду с отпечатанными крестами цвета крови с проблесками. С одной тарелки я попытался стереть крест. Но он был в нее насквозь пропитан, и от моего усердия тарелка раскололась. «Недобрый знак», – грустно обмолвилась моя мать. Прошел месяц. Ольга нас навестила и, задержавшись допоздна, попросила меня проводить ее домой. Дорогой она шутила и флиртовала со мной. А во мне стали происходить странные перемены. Возбуждение перемешивалось с ненавистью. Контролировать свое состояние я был не в силах. Я схватил Ольгу за плечи, прижал к себе и стал покрывать жаркими поцелуями. Страсть обжигала мою грудь, а она оттолкнула и пристыдила меня. Необъяснимая злость захлестнула мои мозги. Несколько моих ударов свалили ее на землю. Я накинулся на нее, словно хищник на жертву, и изнасиловал. Поднявшись, я увидел разорванную одежду на беспомощном бледном теле, к которому сразу же испытал отвращение и брезгливость. Во мне появилось необъяснимое желание убить эту беспомощную женщину. Взяв в руки металлическую трубу, валяющуюся рядом, ударил ее несколько раз по голове.

Шесть лет заключения промчались, как одно мгновение. Вернувшись, я устроился в аэропорт грузчиком, где познакомился с буфетчицей Мариной. Добродушная, чему-то постоянно радующаяся девушка, очаровала меня. Я прикипел к ней всем сердцем. Позднее, каждая ее улыбка, адресованная не мне, приводила меня в бешенство. Я упрекал ее в мной же придуманном предательстве. Необоснованные упреки обижали Марину, и она переставала общаться со мной. Ее молчание злило меня еще больше. Я стал придираться к ней по всякому поводу. Замечал в ней все самое плохое, тем самым отдалял нас друг от друга все дальше и дальше. Постепенно наши отношения зашли в тупик. После каждого скандала она начала уходить к своей подруге, проживающей недалеко от нас. Ее отсутствие сводило меня с ума. Кто-то невидимый вновь управлял моим сознанием. Хватило бы маленькой искорки зажечь пожар безумия. Соседка Клава, известная в нашем околотке как сплетница и клеветница, уронила эту искру на мою душу. К этому она имела особый дар. «Ты дома, а твоя Марина развлекается, – как бы невзначай сообщила она, войдя в мой дом. – Мужики с ними чужие», – подлила Клава масла в огонь. Оскорбленное достоинство закипело во мне. Чувство мести преобладало над остальными чувствами. В сознание меня привел прогремевший выстрел. Марина смотрела в мои глаза прощальным взглядом и медленно сползала по стене на пол. Ее правая рука прижимала на груди рану, а сквозь пальцы сочилась потемневшая кровь. Преследование невидимых сил на этом не прекратилось. Десять лет кануло в лету, прежде чем я вновь вернулся в свой старенький порушенный дом. Надеяться было не на кого. Да и не на что. И я, не откладывая на потом, занялся ремонтом дома. Сложил печь. В рамы вставил стекла и сделал косметический ремонт внутренней стороны. Однажды ночью я не мог долго уснуть. Вдруг прямо передо мной на стене зажглось два круга. Вначале они просто горели, а после стали издавать голос покойной Марины, грозя отомстить мне. Я ощутил озноб страха. После их появления за что бы я ни взялся, у меня ничего не выходило. Все валилось из рук. На мою голову свалился ряд неудач. Круги продолжали появляться каждую ночь и передвигаться по направлению моего взгляда.

Той ночью мне не спалось. К появлению кругов я привык и не обращал на них внимания. Но в тот раз послышались шаги в моем направлении. Кошка видела невидимое существо и непрерывно вела за ним взглядом. Невидимка остановился у моей кровати и со всего маха прыгнул поверх одеяла. Я и не понял, как оказался на веранде, где курил до самого утра. Находясь еще в лагере, я заочно познакомился с женщиной. О ней-то я и вспомнил тогда. На дневном автобусе я уехал в ее деревеньку. Маша, так звали ее, нашей встрече была рада. Подружились мы очень быстро. Причины для споров отсутствовали, а домашняя работа сближала нас еще больше.

«Да», – вздохнул тяжело Порыв и стал глазами выискивать что-то. Мужики поняли, чего он желает, и мгновенно подали зажженную сигарету. Он несколько раз смачно затянулся. Кто-то из толпы догадался и подал ему недопитый чай. В камере стояла тишина. Всем не терпелось узнать завершение истории. Порыв допил чай, докурил сигарету и продолжил: – Не бывает добра без худа, а худа без добра. В тот день я топил баню. Мария занималась своими делами. Вечером, после баньки, распаренные березовым веником, пили чай и строили планы на будущее. Шутили, и казалось, ничего не помешает нашей устроенности. Но вдруг из тишины, словно вырвавшись из долгого мучительного плена, задул сильный ветер и закружил вокруг дома. Погас свет и прямо передо мной зажглись круги. Когда вновь загорелся свет, возле стола я увидел лежащую на полу Марию, истекающую кровью. Моя рука сжимала нож, накануне подаренный ее братом, – сделав акцент на слове «нож», Порывистый ветер резко оборвал рассказ. На него смотрели сочувствующие молчаливые взгляды. – Печальная история, – первым заговорил Палыч. – В жизни очень много необъяснимых вещей. Судьба сложена с рождения, и что ею управляют, неопровержимо. – Люкс! – раздался голос от кобуры[2]2
  Кобура – соединение между камерами, через которое можно общаться или что то передать, например сигареты или чай.


[Закрыть]. – Девчонок завели! – Под нашей камерой три боксика[3]3
  Боксик – резервная камера предназначенная для сбора этапа или на время ремонта какой то камеры.


[Закрыть], – стал объяснять Люкс Крылу. – Пойду посмотрю, что там случилось. Люкс наклонился к кобуре в полу. – Девчонки! Здравствуйте, родные! – Здравствуйте, мальчики! – прозвучал ответ. – Какими судьбами? – К соседям гостевую сделали[4]4
  Гостевая – ход в стене или полу, через который можно попасть в другую камеру.


[Закрыть], – сообщили девчонки. – Ясно. Может и к нам? – предложил Люкс. – Мы не против! – раздался девичий смех. – По поводу вас была шутка. Мы сами все сделаем. Вы, главное, убирайте, что нападает. – Как скажете, – согласились внизу. К работе фактически приступили сразу. Достали спрятанный ломик и по переменке стали долбить бетонный пол. Цементные куски, камни и пыль летели вниз. На время останавливались, чтобы не заваливать сильно. Женщины все убирали и мужчины продолжали долбить. Предвкушения будущего свидания оживило жителей камеры и они, делая шире соединение, шутили и строили планы. Приводили в порядок квартиру для приема дорогих гостей. – Я бы сразу с двумя завис, – сказал кто-то откровенно. – Да ты что? Они же львицы! – противоречил ему другой. – Одну бы вывезти. – Я бы и с тремя легко справился! – не успокаивался первый. – Ты нас не изнасилуй с такими дикими потребностями! – выкрикнул кто-то из толпы, изображая голосом опасение. Мужики его поддержали смехом. Ближе к рассвету появилась лазейка, рассчитанная на среднего человека. Теперь можно перебраться либо мужикам к женщинам, либо женщинам к мужикам. Рука взялась за руку. – Тихо, тихо, девчонки, – кое-как вырвал из чьей-то цепкой хватки, чуть не утащившей его, Люкс свою руку. – Скоро просчет. До вечерней проверки разбегаемся. Замаскировали гостевую и разделились небольшими группами. Пили чай. Беседовали и курили. Этот день был самым длинным. Все в нем жили ожиданием. И даже изнурительный труд никого не сморил. Окончание вечерней проверки раздвинуло занавес, и два человека, словно иллюзионисты, стоящие по краям волшебной коробочки, явили на сцену одиннадцать наскучавшихся по мужской ласке дам. Все они были нарядные, ухоженные и красивые. Осталась одна. Колорит ее телес превышал средний, поэтому она не вписалась в размеры гостевой. – Маленькая моя, – успокаивал ее Люкс, – мы сейчас отправим кого-нибудь. – Постарайтесь уж, – всхлипывала та от обиды. – Будьте так добры. – Мужики! – обратился он ко всем. – Востребован самец-оригинал, ублажить жрицу любви. Есть доброволец к свершению подвига? Выдвинул свою кандидатуру арестант по прозвищу Перевал, лет тридцати, но выглядевший несколько старше. Не имеющий гибкости, он часто навлекал на себя ветер с камнями. Когда что-то случалось не по его, по горячему он не отвечал, а копил в себе обиду. Молчал он преимущественно от страха, что о нем подумают другие. Это его мучило. И тот герой, что находился внутри него, давал о себе знать в самый неподходящий момент. Поэтому общество его не понимало, и не удивительно, что его неправота признавалась всеми. Это его злило еще больше, а злость отражалась на его лице преждевременной старостью. Появившейся возможностью уединиться он воспользовался не задумываясь. Оставшиеся дома нашли свои объекты воздыхания без затруднения. Естественно, как будто бы заведомо знали, кто с кем должен быть. Над нарами, высотой метра по полтора, натянули канатики и на них повесили простыни. Таким образом камера разделилась на несколько мини-комнаток. Получилось, что все пары были отделены друг от друга. До утреннего коридорного шума раздавались вздохи и стоны. Даже доселе незаметные и не замечаемые мужики острили и оказывали своим дамам всяческое внимание. Этот случай всех выровнял и заставил быть настоящими. Все сняли маски скорби и покорности. Каждый пытался себя проявить и блеснуть самыми лучшими качествами. Все были удовлетворены и счастливы. Словно с выкаченным кислородом помещение открыло долгожданную отдушину, и узники, собравшись возле нее, наполняли свои легкие ароматами лета и свободы, торопясь до закрытия надышаться всласть. Неожиданная, но вынужденная разлука была пропитана смешанными чувствами. Радость с печалью, восторг с разочарованием, жадность со щедростью. Энергия преобладала над усталостью, а усталость над энергией. Перемешалось все, и вряд ли кто осознавал свое истинное состояние. Помогли девчонкам спуститься в свою камеру, замаскировали гостевую и уже в кормушку стали подавать завтрак. После проверки наступило долгое и утомительное ожидание новой встречи. Своими впечатлениями никто ни с кем не делился. Каждый находился внутри себя, и все ждали, ждали и ждали. Вечер включил обновленную кинопленку прошлой ночи. Встретились, словно знакомство продолжалось тысячу лет. – Светочка! Я здесь! – пробивался сквозь живую стену седоволосый мужик. – Вовочка! Я скучала! – бросилась она ему на шею. – Катюшенька! Дорогая! – Сереженька! Миленький! Вот она! Русская женщина! Ее не интересует место нахождения. Ей необходимо о ком-то заботиться. Ей нужен очаг. Каждая мини-комната украсилась и дополнилась различными аксессуарами. Пусть на одну ночь. Даже на один час. Но чтобы было хорошо и уютно. В умении создать романтику в любых условиях русской женщине нет равных. Русская женщина – это клад чистой воды. В разгар жарких отношений стук в дверь обламывает прекрасный сюжет и вызывает ряд неудовольствий у наслаждающихся. И тем не менее, это произошло. Арестанты – предусмотрительный народ. Прежде чем устроить свидание с девчонками, заблокировали дверь со своей стороны. Теперь, чтобы попасть в камеру, вначале необходимо взорвать дверь. Больше ее никак не распахнешь. – Немедленно разбегаемся! – дробью отлетели слова от Люкса. – Налет «пчеловодов»[5]5
  «Пчеловоды» – отряд милиции особого назначения (ОМОН).


[Закрыть] неизбежен. В дверь отчаянно барабанила дежурная смена. – Разблокируйте дверь! – приказывали они. В камере на несколько секунд случилось замешательство и неразбериха. Но мгновенно сосредоточились и стали двигаться упорядоченно. Спустя несколько секунд девчонки, словно группа воздушных десантников, не мешая друг другу и не теряя драгоценного времени, спрыгнули вниз. Стены мини-комнаток разрушились, словно шальным ветром. Дверь внутри разблокировали, а с наружи отложили ключом и открыли. – Бегом в коридор! – прогремел командный голос. Бойцы в черных масках на лицах ураганом залетели в камеру. Удары резиновыми палками по арестантским спинам, головам и рукам ускоряли выход в коридор до решетчатого боксика. – Повеселились на славу, – проронил дрогнувший голос Люкса. – Разряженная атмосфера требует обжигающих лучей, вырабатывающих электрический ток, – ответил Палыч. Подошел дежурный инспектор и стал зачитывать фамилии. Те, чьи фамилии называли, выходили по одному и садились на корточки вдоль стены, смыкая руки за головой. Одного не хватало. – Перевала не подняли, и он не шуманул, – спохватился Люкс. – Видимо, мед был не только сладким, но и липким, – съязвил седой мужик. – Жаль, что на дне этой баночки находилась горчица, – кто-то из толпы поддержал его. – Что с ним будет дальше? – забеспокоился Порывистый ветер. – По всей вероятности, поправят «седло» и в карцер, – пояснил Люкс. – А с нами? – продолжал проявлять беспокойство Порывистый ветер. – Мы либо здесь часов на пять, пока гостевую не заделают, либо в боксик до окончания шторма, – успокоившись, объяснил Люкс. – Понятно, – тоже успокоился Порыв. Примерно через час их перевели в свободную камеру с обшарпанными стенами, на которых были нацарапаны разные слова и прозвища. Деревянные нары разобрали на стрелы, а металлический каркас для крепления досок был не самым удобным для отдыха. Разместились кто где. – Возможность прилечь отсутствует, – иронично произнес Палыч. – Ты «филки» успел забрать? – по ходу обратился он к Люксу. – Обязательно, – ответил тот с интонацией, в которой прослеживались нотки – «обижаешь начальник». – Внутри меня горит пожар, и его необходимо потушить, – сказал Палыч. – Настолько все серьезно? – продолжал иронизировать Люкс. – Впечатлен, – придавая голосу нотку романтизма, ответил Палыч. – Значит, добудем, – посулил Люкс и отправился исполнять обещание. Недалеко от их двери был шум. Люкс постучал. – Говори, – ответили по ту сторону двери. – Открой кормушку, – попросили с этой. В полумраке появился облик молодого человека в хлопчатобумажной робе. – Ты кто? – поинтересовался Люкс. – Электрик. – Необходим символ торжества и веселья, – намекнул Люкс. – Достану в обмен на бумажный шелест. – Уже приготовлено, – довольно произнес Люкс и передал требуемое. – Десять минут подождешь? – Согласен, – по-дружески улыбнулся Люкс. «Змей» разделился и вполз в три глотки. И превратились три добрых молодца в одного «Змея Горыныча» с тремя головами. Дышащий горячими парами, он был независим, смел и говорлив. – За дверью, которая открывается легко, всегда пусто, – сказала одна голова. – Это применимо и к женщинам. За моментальным покорением ее сердца скрываются предательства, измены и копирование моего образа жизни. С той же легкостью она оказывается в руках другого мужчины. – Потому что у тебя не хватает терпения ухаживать, если за тобой не идут по первому зову, – упрекнула первую голову вторая голова. – Ты всегда хватаешь легкую добычу. А там, где проявляют сопротивление, диктуют свои условия, ставят рамки, там тебе самому не интересно. Да и давай здраво глянем на ситуацию. Ты всю свою сознательную жизнь изолирован от общества. Какая нормальная женщина согласится ждать тебя годами? Ей хочется иметь мужика сейчас, рядом, а не за семью замками. – Есть женщины, хранящие верность одному мужчине годами, – не могла найти успокоения первая голова. – Такая женщина будет ждать мужчину из долгих командировок. Сломать замок и войти в свои двери она позволит только ему. – Насколько я понимаю, – продолжала вторая голова, – телесной преданности не существует, так как тело имеет слишком много потребностей и желаний. Совладать с физическим влечением может только больной, холодный человек. Настоящая любовь бывает только душевная. Например, любовь матери к своему ребенку. Тело состарится, станет дряблым и умрет. Разве можно испытывать чувство любви к пахнущему, разлагающемуся организму? А если тело пролежало в воде целый год, ты кинешься обнимать и целовать его? Хотя любовь к близкому и любимому человеку остается и после смерти. Самое сильное притяжение – до первого физического контакта. Неизвестность, как магнит. – Ты хочешь сказать, что любое долгое ожидание влечет за собой физическую измену? – возмутилась первая голова. – А как ты думал?! Природа берет свое, – убежденно подтвердила свои же собственные слова вторая голова. – Узнав о ее левом контакте, я бы не смог жить с ней дальше одной жизнью, – недовольно произнесла первая голова. – С другим она получает только физическое удовлетворение, – заступилась за слабый пол вторая голова, – а рядом она остается все равно с тобой. Когда она перестанет письма писать, ездить на свидание, тогда и отнесешься к ней соответственно. Пока этого не произошло, она тебе верна. Женщины, поднявшиеся в наши «апартаменты», наверняка имеют свои идеалы. Любая из них, возможно, получая удовольствие с кем-то, думала о том своем единственном, живущем в ее памяти и душе. А он, уловив ее мысли, вспомнил о ней. И они находились рядом. Тело ничто. Кусок дерьма. Идя к совершенству, мы их не одно сменим. – Мы не во Франции, чтобы удариться в свободную любовь, – не понимала первая голова вторую голову. – Половина убийств происходит на почве ревности. – Чувство собственности и любовь к самому себе управляют эмоциями, – пыталась поставить на место вторая голова первую. – Все жизненные неприятности от собственной слабости. Находясь на воле, я неоднократно наблюдал, что у заядлых рыбаков, охотников и пьяниц не все ладно в семье. Наладить отношения они не пытаются. Вот и выискивают спасение в рыбалке, охоте и вине. Если же они не находят себя нигде, то копят внутри все проблемы. Но копиться в одном месте до бесконечности не может. В итоге выливается в ссоры, драки и развод. В большинстве случаев от таких мужиков уходят сами жены, так как по своей натуре они сильнее мужей. – Не имея достаточно сил, чтобы избавиться от черных мыслей, они действительно ищут спасение на стороне, – поддержала вторую голову третья. – Пристраиваясь то к одному, то к другому обществу, но нигде не имея собственного мнения, они соглашаются с мнением других, прислуживать кому-то им гораздо легче, нежели проявлять самостоятельность, – постепенно перевела тему третья голова. – Чем больше они бояться своих хозяев, тем больше выполняют работы. С одной стороны, в пресмыкании они видят собственную защиту, с барского стола кусочек достанется и им. Но, с другой стороны, слабость копит унижения и оскорбления в себе, убегая от одной обыденности к другой, накапливая новые проблемы, новые страхи и грязь. Это как сор в избе: если его не убирать, он будет копиться. Раздражительность, беспокойство, волнение по пустякам мешают жить не только им, но и окружающим. Чтобы очиститься от накопившегося негатива, следует высказаться. Не надо копить в себе свои проблемы. Расскажи о своей проблеме, и наверняка найдутся те, кто сможет помочь. – Есть люди, вся жизнь которых – прислуживание другим, – продолжила мысль третьей головы вторая голова. – Делают они это сами, без принуждения. Лесть и лицемерие в характере такого человека с рождения. Главная цель лицемера, словно уж, заползти в доверие к авторитетной личности, и путь неважен: угодничество, комплименты и другие не менее низкие методы. В одной компании их может быть несколько. Друг другу они все будут улыбаться, словно лучшие друзья. Но находясь один на один с лидером, без зазрения совести поведают все тайны «друзей». Продолжаться стукачество может до бесконечности. И даже если наступит разоблачение, они в первую очередь будут спасать свою шкуру, будут оправдываться и выкручиваться как змеи. Все у них гладко и ровно. Но все неприятности всех порядочных граждан происходят по их вине. Опасней людей, чем эта категория, нет. Мне это известно по опыту работы на руководящей должности. – Ты помнишь, – обратилась первая голова к третьей, – когда в лагере находились, в нашем отряде Дьякон был? – Помню, – ответила третья голова. – Ходил он в молебную комнату, – стала вспоминать первая голова, – разговаривал притчами и изречениями святых отцов. Поступки же его расходились с речами. Вначале он мне не был понятен. Но время раскладывает все вещи на свои места. Я увидел за маской благодетеля коварные и нечистоплотные поступки. Имел Дьякон возле себя и прислужника по прозвищу Слепой. Я бы не сказал, что Слепой был духовно слабым человеком. Он знал свою цель и придерживался своей позиции в любой сложившейся ситуации. Служил он профессионально. Верой и правдой, так сказать. Заваривал Дьякону чай и по первому зову выполнял любые требования. Возраст Слепого подходил к пятидесяти. Перспектив, чтобы улучшить свое положение, у него не было. С воли помощь не поступала, а работе препятствовало плохое зрение. Заваренный чай они делили поровну. Но если Слепой не заварит и не поднесет, Дьякон заварит сам или попросит другого, и тогда Слепой останется ни с чем. Поэтому он опережал события, проявляя инициативу и не дожидаясь указаний. Окажись Слепой в других обстоятельствах, едва ли кто-то принудил бы его к такой жизни. Опыт же, приобретенный годами, помогал ему выжить. Дьякона он ненавидел всем своим существом. Но желание пить свежий чай заставляло его ступать на тропу низости вновь и вновь. – Любой прислуживающий в душе испытывает совершенно иные чувства, – внесла разъяснения вторая голова, внимательно выслушав первую. – Прикрытые улыбкой, боязливостью, бескорыстием. Создай ему противоположные обстоятельства, и он поведет себя по-другому. – Есть в Библии хорошая заповедь, – напал на «Змея Горыныча» «Иван-дурак». – «Не суди и не судим будешь». Если, на ваш взгляд, кто-то ошибся, его стоит поправить. Объяснить ему, в чем он не прав, но не осуждать. Либо он сам дойдет до правильных ответов, спотыкаясь и поправляясь самостоятельно. Даже взять в пример незнакомого нам человека. Мы его не знаем. Видим впервые. А характеристика уже составлена. Проходит время, и первоначальное мнение о нем меняется. Но, в конце концов, мы всегда возвращаемся к первой мысли. Унизился кто-то, возможно, чтобы подняться. Возвысился кто-то, возможно, чтобы упасть. Все происходит для чего-то. Мы учимся жить друг у друга. Не ошибается тот, кто ничего не делает. «Под лежачий камень вода не течет», – оружием второй головы и бил «Иван дурак» «Змея Горыныча». Но вторая голова отреагировала и нанесла ответный удар. – Зато просачивается, – сказала она. – В смысле? – не понял «Иван-дурак». – Камень со всех сторон мокрый, – защищала вторая голова «Змея Горыныча». – Кто ничего не делает, без внимания не остается. Просто один начинает движение, другой этим пользуется. Да и мы все, порой даже и не подозреваем, что что-то возможно, а оно откуда-то берется. Кто-то из великих сказал: «Чтобы собирать плоды, необязательно самому растить дерево». Это про камень, под который не течет вода. – О камне гениально сказано, – признал поражение «Иван-дурак». – Я не задумывался над этим. А ведь он действительно мокрый со всех сторон. Раздался стук ключами. – Готовьтесь на выход, – послышалось за дверью. – Куда, командир, идем? – прозвучал вопрос. – Домой, – поступило разъяснение под звон ключей. – Понятно. Удивительно то, что за один день закончили ремонт. Чего никак не ожидали арестанты. Тем не менее дверь открылась и по тюремным зигзагам, вдоль стен, поползла длинная змея, вползла в свою квартиру, и за ее хвостом заложили ключом дверь. Словно Мамай прошелся. Все перевернуто. Гостевая заделана. До утра занимались уборкой. Закончилась проверка, и уставшие, как после разгрузки вагона кирпичей, завалились спать. Спустя пятнадцать суток вернулся Перевал собрать вещи. Его переводили в другую камеру, с усиленным режимом. В дверях стоял дежурный инспектор, торопил его, и поговорить не удалось. – Я шуману, где буду, – пообещал он. – Удачи тебе, – пожелали ему мужики напоследок. На столе парила литровая кружка, и свежезаваренный чай разносил по камере приятный запах востока. За окном прогремело. – Вот и первые весенние грозы, – мечтательно произнес Крыл. – Я бы с грозой сравнил человеческий гнев, пасмурную погоду – с печалью, ясную – с радостью, – философствовал Люкс. – Гнев поражает сильнее, чем гроза, – возразил Крыл. – Это как ядерный взрыв. Вначале яркая вспышка. Затем ударная волна и убивающие активные вещества, действующие еще долгое время после взрыва. Люкс находился на третьем ярусе, свесив вниз ноги, курил и стряхивал на пол пепел. – На атомный взрыв он будет походить, – сказал он рассудительно, – если таить в себе чувство обиды и культивировать его, не делать попыток избавиться, очиститься от него. Выговориться, в конце концов. Или же развить в себе стыд за несдержанность. Это как не пропускающая влагу почва, которая гибнет от сырости и на ней перестают цвести благородные растения. А вообще, после грозы всегда ясная погода. Прошедший ливень очищает и разряжает воздух. Ядерный взрыв больше сравним с ревностью. Вначале ослепительная вспышка, только не гнева, а любви. Дальше волнение, боязнь потери, чувство собственности. Ревнивый человек, постепенно разрушая собственную душу, рушит душу и объекта ревности. То же самое происходит от радиации. Крыл ходил по камере туда и обратно. Это было одно из его любимых занятий. Выслушав внимательно Люкса, он остановился, посмотрел со своей нижней позиции наверх, туда, где был Люкс, и поняв, что у того нет предложений, выдвинул свою версию. – Ревность, безусловно, страшная зараза. Она словно мелкие колючие кустарники. Ежегодно разрастаясь, они переплетаются между собой и, если их не рубить, преодолеть эту преграду со временем станет невозможно. Если с ними смириться и обойти, то они прорастут и на обходном пути. Так будет продолжаться до бесконечности. В итоге – тупик. – Место ядерного взрыва обычно покидают, – появились свежие мысли у Люкса. – Так же, как и неблагоприятную почву. Если в человеке живет боязнь перемены, потери нажитого, привычка к однообразию, то жертвовать ему приходится многим. Внутренняя слабость обрекает еще и на изнурительный физический труд. На этот счет у Крыла были свои мысли – К радиации можно адаптироваться. Непригодную почву можно окультурить, кустарники вырубить. Люкс загнутым указательным пальцем, плотно прижатым к большому, как это делают, когда хотят поставить щелбан, выстрелил фильтр докуренной сигареты и попал им точно в парашу. Затем, словно выдвигая идею новейшей технической разработки, как будто его посетила неожиданная, гениальная мысль, ответил: – Человек, способный вырастить на болоте сад, является на свет Божий один раз в тысячу лет. В основном люди мучаются, страдают, пьют вино, сокрушаются на слабого, жалеют себя за неудавшуюся жизнь и, проклиная ее, ничего не делают для улучшения. Крыл не нашелся, как ответить, и решил использовать, дабы не оборвать дискуссию, изжитую фразу: – Все зависит от сознания, и лишь оно определяет бытие. Люкс тоже выдохся, и словно приближаясь к финишу, отдавая резервные силы заключительному рывку, сказал: – Но ведь невидимую радиацию невозможно отделить от воздуха, и человек вынужден приспосабливаться к таким условиям до ее самостоятельного исчезновения. Палыч внимательно слушал молодых людей и когда понял, что крыть им друг друга нечем, решил помочь, вмешавшись в их разговор: – Влиять на человеческие недостатки можно тоже незаметно. А именно: делать вид, что ничего страшного не происходит. Растить в сознании человека правильное мировосприятие. На своих поступках показывать, как нужно жить и что нужно делать. Относиться к окружающему миру с пониманием и любовью. Прикладывать все свои силы, чтобы не допустить атомный взрыв, кустарникам не дать разрастись, а перед грозой выставлять громоотвод. Люкс посмотрел на Палыча возмущенным взглядом. – Ты предлагаешь стать овцами? – недоуменно спросил Люкс. – Я предлагаю стать людьми, – с вызовом ответил Палыч и уже более спокойно продолжил свою мысль, – повышенный тон провоцирует ответную реакцию, которая может скрываться за кулисами молчания. Либо завуалированная, либо открытая, но месть произойдет. За жадность придется заплатить двойную цену. За измену и предательство – всей жизнью. За все мы платим личным, душевным ущемлением. Тебе хочется быть на высоте. Забравшись туда, ты начинаешь замечать недостатки находящихся внизу. А они, глядя вверх, видят твои недостатки. Затаивают обиды и стараются чинить преграды на твоем пути. Капают ямы и дымят негативными мыслями, отражающимися в твоей жизни не лучшим образом. Подобное обращение друг с другом свойственно только животным. Этим отличается высший слой общества от низшего, а человек от животного.