Текст книги "2k66"

Глава третья

Это лишь отрывок реальности. Вырванный из контекста кусочек моей жизни. Тем не менее он отвратителен.

– Александр Федорович, мы не хотим быть вашими врагами. Мы лишь исполняем свой долг перед Государством, а Всеобщее велит нам… исправить возникшее между нами недопонимание. Только от вас зависит то, сможем ли мы сражаться на одной стороне, или вынуждены будем расстаться по-другому.

Очередная комната с серыми стенами была плохо освещена и обставлена, но большего от допросной и не требовалось. Третий день к ряду я ходил и ел в наручниках, но больше всего я сидел. Когда я сорвал запись телепрограммы, меня отправили, должно быть, в отделение полиции или Госотдела бдения. Тут мало кто представлялся, но каждый считал долгом называть меня своим другом. Дознаватель за дознавателем. Собеседник за собеседником. Враг за врагом. Так или иначе, ситуации предстояло перемениться.

– Мы допускаем, что вы могли попросту не сдержать эмоций, которые нахлынули на вас в тот день, товарищ Савин. Мы бы даже сказали, что эмоции – нормальное проявление характера человека. Все мы люди, и все мы порой нуждаемся в помощи, так давайте же мы поможем вам, а вы станете нашим лучшим другом.

– Чего вы хотите от меня?

– Мы свою позицию излагаем четко, мой друг. Вы – достойнейший представитель индивидуалистов, которые способны по-своему трезво смотреть на вещи, и мы можем – если вы признаете это – прекрасно потрудиться на благо Всеобщего Государства вместе. Короче говоря, мы предлагаем сотрудничество.

– Сотрудничество? Вот как…

– Не иначе. Вы весьма умный и влиятельный человек. Заручившись вашей помощью, мы могли бы оказывать большее влияние на людей, сомневающихся в компетентности Народной партии. Взамен мы предлагаем вам свободу и всевозможную поддержку со стороны правительства. Закроем глаза на случившееся недоразумение, избавимся от недопонимания.

– Другими словами, вы взамен просто не отправите меня за решетку.

Дознаватель вздохнул.

– Товарищ Савин, в чем ваша позиция?

Вздохнул и я.

– Стоит вам понять, что я против не вас самих, а ваших идей и стремлений, как вы поймете и то, что я никогда не соглашусь с вами сотрудничать. Вы предоставили мне выбор, и я его сделал. Никакой сделки с фаталистами.

Он сидел напротив и смотрел мне в глаза

– Так проблема в этом?

– Да.

– И все же… Александр Федорович, я должен вас убедить.

– Ничего не выйдет.

– В таком случае, вы сами ухудшаете свое положение. Вы в нашей власти.

– Возможно, но это означает, что я должен быть с вами согласен. Выбор тут делаю я.

Дознаватель повел узкими плечами, протер очки и проговорил:

– Мы отправим вас в ядерную пустошь. Будете до конца жизни сидеть в четырех стенах, а на прогулку выходить в радиоактивный дворик. Там, где тридцать лет назад жили миллиарды людей, сегодня нет никого. Вы сгниете в тысячах километрах от Столицы, в глуши, где только осужденные террористы и маньяки будут пытаться скрасить ваше одиночество. Вы, товарищ Савин, понятия не имеете, как меняются люди в таких условиях. Если вы ставите превыше всего собственный разум, вы его лишитесь, цените свое богатство и власть – там их не найдете. От вас, «творца», там никакого проку.

Я испугался, но старался не показать эмоций. Несмотря ни на что, я не должен идти на уступки. Они ничего мне не сделают.

– Думаете, вам известно, на что вы идете? А вот ни черта. Никто не знает всей мощи Всеобщего Государства, а вас, товарищ Савин, сотрут в порошок!

Дверь за спиной дознавателя открылась, и в помещение влетело несколько крепких парней, которые силой вывели его. Через минуту в допросную вошел мужчина лет сорока в черном пиджаке и желто-оранжевой бабочке.

– Добрый вечер, Александр Федорович. Мне кажется, мы не с того начали…

Толстяк не представился, но в этом и не было необходимости: я видел его по ТВ не один раз. Будучи какой-то крупной шишкой из Фронта Семьи, он часто светился на всех каналах.

– Ну так вот. – Он надел очки. – Веду к тому, что я не один из дикарей ГОБ или полиции. Я из Фронта Семьи, и наша организация куда лучше находит подход к, казалось бы, нашим непримиримым противникам. Копы и гобовцы лишь стараются подражать нашей манере общения с важными персонами, и мы не в праве их за это винить. Они выполняют свою работу.

Я молчал.

– Александр Федорович, я готов выслушать вас.

– А чего вы от меня хотите? – Этот вопрос уже порядком мне надоел, но больше спросить мне было нечего.

– Мы хотим, чтобы вы стали одним из нас, товарищ Савин. Нас не интересуют ваши деньги, ваше сегодняшнее влияние или мнение. Мы лишь страстно желаем – мы жаждем! – того, чтобы вы вступили в наши ряды. А для этого вам необходимо принять нашу позицию.

– Веру? Нет.

Толстяк облизал губы.

– Времени много. Возможно, вы даже не представляете, сколько наших сторонников когда-то было настроено так же категорично, как вы, Александр Федорович. Уже более двадцати лет наше объединение ведет… диалог с известнейшими бизнесменами, учеными, политическими деятелями – всеми, кто не в силах самостоятельно постигнуть учение о человеческой натуре.

– Так о чем это учение? Просветите меня, – язвительно сказал я.

Вряд ли толстяк поверил, что я не смотрел ни одной его передачи, но он предпочел говорить со мной так, будто я вообще впервые слышал о Семье.

– Вам ведь знаком наш девиз? «Будущее предопределено. Будущее неизбежно». Он был выведен выдающимся человеком, жившим в первой половине двадцать первого века. Когда в тридцатых дело шло к войне, власти нашего государства (то были темные времена, когда оно еще не называлось Всеобщим) объявили все идеи этого человека «безнравственными и недостойными» и, воспользовавшись тем, что он был иммигрантом, расстреляли его. Человек погиб за свои убеждения, свято веря, что возводимые тогда в честь лидеров страны монументы не есть истинное предназначение человека. Никто не хотел его слушать, и он принес себя в жертву. Мы благодарны ему за это.

Я прищурился, глядя на собеседника. Не соглашаться.

– Разве может человек сделать что-нибудь более великое, чем бескорыстно принести себя в жертву? Погибая не ради себя, но ради современников и потомков, человек возносится выше окружающих.

– Так суть вашей теории в том, что необходимо жертвовать собой ради других?

– Нет, что же вы. Без сомнений, жертва есть нечто высокое, но не каждому в жизни суждено добиться чего-то невероятного. Впрочем, я отошел от темы. В нашей организации принято рассматривать будущее в качестве строго определенной последовательности событий, которые мы не должны контролировать.

– Не должны, значит.

– Согласитесь, Александр Федорович, что этот мир создали великие силы, которые нам неподвластны. Возможно, некоторым из нас трудно это признавать, и вот почему: так как есть мощь, способная создать нечто подобное, то именно она и определяет судьбу своего творения. Если бы Бог, построивший этот мир, хотел, чтобы мы взяли его под свой контроль, мы были бы в курсе, не считаете?

– Не считаю. Человек волен сам определять свою судьбу.

– Да что там! Выбор – это иллюзия. Любой поступок человека можно объяснить его характером, настроением или банальным случаем. Человек есть лишь посредник между создающими этот мир силами и результатом их работы. Мы тут ничего не решаем. И сегодня сильные мира сего хотят избавиться от человечества. Скажете, мы можем противиться тем, кто создал нас, наш дом, наше прошлое, настоящее и будущее?

– Я не вижу смысла в этой беседе.

– Знаете, в чем принципиальная разница между Фронтом Семьи и полицией? В подобных нашей ситуациях полицейские просто-напросто ищут свою выгоду, чтобы потом избавиться от использованного человека, тогда как наша организация хочет сделать вас одним из нас. Мы жаждем получить ваш разум, ваше тело и вашу жизнь. Вы необходимы народу и нужны нам. И мы свое не упустим.

– Вы хотите меня уничтожить.

– Вовсе нет.

– Хотите не дать ходу.

– Такому, какой вы сейчас – да. Хотим защитить от вас народ.

– Я стараюсь донести до людей правду. К чему защищать от меня народ?

– Даже если предположить, что ваша позиция истинная, Александр Федорович, люди имеют право не знать правду.

Я удивлен.

– Когда же вы уже осмелитесь понять, мой друг? Давайте я просвещу вас, товарищ Савин. – Он снисходительно улыбнулся, как улыбнулся бы в разговоре с отстающим в развитии ребенком. – Ничто не зависит от того, за что вы боретесь: правду, свободу или счастье. Значение имеет лишь то, что силы природы позволяют вам этим заниматься. Считаете, что важен результат? Ну ладно. Знаете, в чем секрет счастья?

– Прошу вас.

– Решивший стать счастливым человек обязуется выстроить собственный мир, в котором можно спрятаться от реальности. Господь даст на это добро только в том случае, если человек откажется от всяческой связи с внешним миром. Сознательно откажется от фактов, отдавшись неведению. Счастье, Александр Федорович, в неведении.

– Должно быть, вы счастливы.

– К сожалению, нет. Я избран Богом для того, чтобы готовить к счастью других. Но я смею надеяться вас убедить в том, что в будущем все люди будут счастливы.

– Если вы оставите для людей место в будущем.

– Это уже от нас не зависит.

– Вы делаете из людей клонов. Не оставляете места для индивидуальности, потому что управлять одинаковыми доверчивыми баранами легко. Все устроено для высших членов общества, которых вы так удачно отгородили от низших. Обрекаете людей на бедность и сваливаете вину на Вселенную.

– Зачем вы так говорите, мой друг? Знаете… Позвольте объяснить вам ваше поведение. Вы не уникальны. Напротив, к счастью, вы совершенно обычный человек. А мы не уравниваем людей, ведь в этом нет необходимости. Никто не исключителен. У каждого заурядного человека есть незначительные отличия от остальных, которым он придает излишнее значение, неосознанно стараясь избавиться от навязанного людьми прошлого страха, что он обыкновенен. Еще тридцать лет назад люди верили, что обычных среди них нет. «Ты неповторим, – убеждал всякий родитель ребенка. – Просто еще не знаешь самого себя». «Ты несравненна, моя единственная», – говорил любой юнец своей возлюбленной.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы заложник ситуации, Александр Федорович. Вы поступаете правильно, стараясь придерживаться мнения своих родителей, но вам невдомек, что их устои были наиболее отдаленным от истинных. Люди, воспитавшие вас, книги, «научившие» вас, личности, «вдохновившие» вас, – все они ошибались, утверждая, что вы несравненны.

– Моя отличительная черта – мое мнение. Его никто не сможет отнять. Ни у меня, ни у кого-либо другого. Люди должны…

– Нельзя отнять то, чего нет, друг мой, – перебил меня толстяк. – Вы не поймете действительность, пока не осознаете смысла моих слов. Не существует личного мнения. Характер – набор базовых качеств, приобретенных в ходе жизни, а разум – переоцененная способность воспринимать, обобщать и обманывать самого себя. Еще тысячи лет назад люди вывели непреложные истины: законы и догматы. Ничто в мире не может противоречить им. Человеческое личное мнение невозможно – есть только неподвластная нам действительность. А ваши позиция и мнение – индуцированный бред ваших предшественников.

– Оценивая факты, можно обрести точку зрения.

– Нет. Любая позиция уже выработана до нас. Люди слушают окружающих, «вбирают все данное», а затем убеждают себя, что это их мнение. Раньше были распространены понятия вроде «ретрансляция», «репост», «ретвит»…

– Если мы не имеем собственного мнения, почему возникают конфликты? Почему все не придерживаются одной позиции?

– Мы по-разному воспринимаем действительность.

– Почему же тогда мы не можем этого понять?

– Нет нужды. Реальность неизменна и не зависит от нашего восприятия. Как бы кто ни смотрел на мир, ему до этого дела нет.

– Но реальность зависит от наших поступков.

– Это не имеет отношения к нашей теме.

– И все же.

– Не вы здесь устанавливаете условия.

– Если вы хотите сотрудничества, почему ограничиваете меня?

– Весьма удачно вы заговорили об ограничениях, – гнул свою линию мой собеседник. – Именно с ними вы должны нам помочь, Александр Федорович. Как противник Народной партии, вы продвигали мысли, существование которых опасно для народа.

– А что, я в чем-то ошибся? Я рассказывал правду.

– Ваша правда зиждется на знаниях, которые дискредитируют правительство. Это недопустимо.

– И вы лишаете народ этих знаний.

– Мы защищаем своих братьев. Мы закрываем их сердца своими телами, пряча слабых и неподготовленных людей от простых, но бесчеловечных и по-настоящему ужасающих идей.

– Неужели? Каких?

– Вы простой человек, товарищ Савин. Что это значит для вас? Вы хотите получить все без усилий, в том числе счастье. Чтобы достичь его, вы пойдете вслед за тем, кто пообещает его вам на этом свете. Последовав человеку, гарантирующему вам счастье, свободу или справедливость, вы доверитесь ему. В самом доверии нет ничего плохого – стремление во всем положиться на другого естественно. Проблема же в том, что вы будете прощать своему единственному все: ошибки, несдержанные оправдания и даже заведомую ложь. Все это, к сожалению, естественно для человека. – Мужчина в бабочке поправил волосы. – Именно поэтому у нас и нет четких лидеров. Личность – это вырванная из книги страница, отрезок трубы без крана, начала и конца. Мы не можем верить, что один человек на хоть на что-то способен, потому что личностью правят противоречия. Людям свойственно ошибаться.

– Ошибок не совершает тот, кто руководствуется фактами.

Я не смог бы точно сказать, моя ли это фраза. Кажется, я читал о чем-то подобном, но это явно не цитата. Должно быть, мысль моя.

– И вот вы снова ошибаетесь, Александр Федорович. Знаете, кто не допускает промахов? Тот, кто ничего не предпринимает. Не ошибается тот, кто ничего не утверждает. Если бы вы сейчас промолчали, дали бы мне объяснить вам всю суть. Но вы сочли необходимым высказаться. Все дело в том, что вы боитесь оказаться неправым. Для вас ошибка – это поражение. Считаете, что вы должны победить, что люди должны измениться, что, возможно, Партию необходимо расформировать. А зачем?

– Люди умирают от голода, живя в картонных коробках. Продолжая существовать в таких условиях, человечество не протянет еще тридцать лет. Мы обречены, если…

– Мы обречены, товарищ, мы обречены. В этом вы правы. Вы хотите добиться счастья и свободы для себя или других? Это не имеет значения. Как я уже сказал, и свобода, и счастье, и хорошая жизнь – все они внутри. Вы ставите перед собой мелкие цели.

– Я против, – бессильно выдавил я.

– Не надо быть столь непримиримым противником всего, чего вы не понимаете. Вы весьма смышленый молодой человек, который неверно понял действительность. Только и всего. Открыв нам свою душу, вы поймете нас. Поняв нас, вы откажетесь от внушенных вам идей индивидуалиста. Отказавшись от них, вы сольетесь с братьями. Сделав это, вы обретете счастье. Оно близко.

– Скоро люди поймут, что Партия губит их мир.

– Нет. Мы их защитим от осознания. Ради их же блага.

– Придет время для сопротивления. Люди пойдут против вас, если вы не улучшите их жизни. Вы ведь знаете, что для этого нужно: амнистировать изобретателей и промышленников, осужденных за инакомыслие, наладить производство и медицину. Миллионам людей требуется еда и жилье. Если приложить совместные усилия, в перспективе…

– Народная Партия не станет ничего предпринимать.

– Тогда этот самый народ взбунтуется.

– На что вы вообще рассчитываете, товарищ Савин? На волю рядовых граждан? Вы смеете думать, что кому-то хочется жить лучше?

– А будто нет.

– Обыватели не хотят лучшей жизни. Многие ваши знакомые разделяют вашу позицию?

Я не ответил.

– Когда вы противостоите всему миру, мой друг, проблема кроется в вас. Ничего великого в неординарности и исключительности нет. Только обеспеченные люди задумываются о «высоких» вопросах нашего мира. А нищие, коих у нас пятьдесят миллионов? Понимаете ли, никто не станет жаловаться на отсутствие космической программы в то время, когда поля не дают урожая. Едва ли кто-то будет просить личный электромобиль, когда ему с трудом хватает на пропитание. Десятилетиями не зная достатка, люди о нем забывают. Сейчас, конечно же, еще остаются сторонники развития, но самых вредных мы уже убрали с пути. Не поможете нам – уберем и вас. Не думайте, что это угроза. Мы лишь предлагаем сотрудничество. Если вы откажетесь, о вас забудут. Даже выпуск ток-шоу с вашим участием не попал в эфир. А если вы примете нашу сторону, вы сами сделаете так, чтобы о вас забыли.

Я подумал.

– Вы хотите помочь простым людям, уничтожив богатых?

– Безусловно! До чего точно поставленный вопрос! Тот факт, что все люди никогда не будут равны, очевиден. Но вообразите мир, Александр Федорович, где для счастья не требуется достаток. В нашем обществе даже последний бедняк может быть счастливым. Вскоре люди вовсе перестанут жаловаться. Мы окончательно изменим стандарт и убедим людей в том, что он их устраивает. Почему граждане лишены права выбирать свою судьбу? Потому что, оказавшись уровнем выше своего былого положения, они увидят мир по-другому. Иначе. И тогда простые, не заслуживающие довольства люди начнут его требовать. Мы этого не допускаем. Используя простейшие истины, мы проложили гражданам Всеобщего Государства дорогу к Господу. Они больше не нуждаются в излишках…

– Для этого я вам и нужен? Показать, что моя жизнь ничем не лучше существования какого-нибудь безызвестного нищего?

– И затем исчезнуть в толпе.

– Ни за что.

– Вы выпадаете из общего ряда, товарищ Савин. Вернее, думаете, что выпадаете.

– Это и делает меня особенным.

– Это делает вас несчастным.

– Не для того рожден.

– И даже этого не получите.

– Если вы используете обман для управления народом, я покажу ему правду.

– Мы не используем обман для управления. Мы используем незнание для того, чтобы делать людей счастливыми.

– Тогда я покажу людям это.

– Чтобы лишить их счастья?

– Покажу правду.

– Не сможете.

– Найдутся другие.

– Ни в коем разе. Проблема вашей позиции в том, что для ее осуществления необходимо прилагать неоправданные усилия. Я имею в виду не тот факт, что для распространения «ваших» идей нужно работать, а то, что изменение материального мира – это труд физический. Физический труд непродуктивен. На том свете все эти космические корабли и умные телефоны не имею абсолютно никакого значения.

– Они имеют его здесь.

– Мы не про технику говорим, товарищ Савин. Впрочем, она хороша в качества примера. Вы знаете, например, из чего состоит ваше тело? Среди ваших книг были учебники физики?

– Из клеток.

– Из различных частиц. Вам должна быть известна истина, гласящая: частицы неизменны и существуют испокон веков. Если поверить в сказки о создании Земли из звезд, можно утверждать, что мы с вами – перераспределенные частицы уже исчезнувших звезд. Материя – это прошлое. Весь этот мир – последствие давно угаснувших звезд. Как и истина, атом прошел сквозь столетия. Все материальное устарело сразу же после появления. Физический мир больше не нужен Богу, когда его дети оказались так близки к слиянию с духовным миром. Если ваша реальность – это прошлое, то наша действительность – будущее. Не то, разумеется, будущее, о котором думаете вы. Знаете, Александр Федорович, кто сильнее всех остальных наших предшественников стремился в прославляющее человечество будущее? Нацисты накануне Третьей войны. Грозные, безбожные, беспощадные чудовища хотели контролировать все вокруг. Они выдумывали принципы, закладывали их в головы подданных, а потом забирались туда, чтобы проверить ортодоксию людей. Преданность принципам – вот что ценилось тиранами. Мы же не тираны. Мы отрицаем все позиции и признаем лишь действительность. Реальность дана нам свыше и нам не принадлежит. В это людям в высшей степени необходимо верить.

– И зачем же это им? Народ достоин будущего.

– Да откуда вам это знать, товарищ Савин? Очередной богатей, изъян, выращенный не на том и не теми. Зачем людям будущее?

– В этом, как вы говорите, «материальном» мире протекает человеческая жизнь. Он нужен нам.

– Даже тот факт, что большая часть народа не знает слова «атом», дает нам понять, что людей уже не интересует реальность. Она жестока, груба и неподвластна нам. Неподвластна, неподвластна. Народ не готов понять, что мы губим этот мир, а мы делаем это сознательно. Скоро мы все станем лучше.

Я не мог этого понять. Не хотел. Стоит один раз понять, и я стану одним из них. Они говорят, что моей позиции не существует. Если бы у меня действительно не было личного мнения, возникло ли бы противоречие с партийцами?

Ходьба по одинаковым допросным и диалоги с гобовцами, партийцами, фронтовиками и даже смотрителями продолжались больше недели. Пока во мне видели потенциального партнера, обходились со мной сносно. Часам меня убеждали в том, что я обязан содействовать счастью граждан Всеобщего, и ровно столько же я неустанно повторял себе, что не могу. Конечно, я хотел помочь людям, но не таким способом. О каком сотрудничестве может идти речь, если одна из сторон под ним понимает разрушение?

В конечном итоге они потеряли надежду меня переубедить. Быть может, я не был так уж необходим лидерам, но, как бы то ни было, меня отправили в колонию. Мое имущество подлежало национализации. Я знал, что Дэвид будет сопротивляться Партии только до тех пор, пока свежи в нем будут воспоминания обо мне. Только благодаря мне он обладает собственным мнением и способностью его отстаивать.

Меня не арестовали ни за что. Напротив, меня наказали за мою же правоту.

***

«Хороших парней нет, – подумал Юрий, – их совершенно точно нет».

За четыре года службы старший лейтенант Госотдела бдения убедился в том, что человек не может быть идеальным. Это мелкое, ничтожное существо представлялось ему лишь смесью противоречивых чувств и поступков. Другое дело, что одним удается проявлять себя с лучшей стороны, а другие навсегда остаются под властью слабости. Юрий Георгиев презирал слабость. Слуга народа верил, что он должен быть сильным, потому что этого от него требует мир. Но он не задумывался, что в этом его позиция не совпадает с партийной, так как лидеры Всеобщего Государства не уставали твердить, что человечество – ничего из себя не представляющая песчинка в необъятном мире.

«Да, – решил слуга народа, – мы слабы. Но это не означает, что мы не можем двигаться вперед». Движение вперед у товарища Георгиева во многом подразумевало духовное развития общества. Он не верил в то, что идеальной может стать личность, но признавал таковую возможность за народом. Народ для него символизировала Партия. Чтобы очиститься от грехов и слабости, Юрий Георгиев стал частью народа, отринув индивидуальность. Чтобы стать безупречным, он стал частью Народной Партии.

Дождь и туман сплошной стеной отгораживали троих мужчин от города, не давая рассмотреть огни Столицы. Впрочем, к полуночи их почти никогда не оставалось. Из-за шума падающей воды Юрий не мог разобрать всех слов преступника, которого он и Щекастый допрашивали. Впрочем, ничего полезного изменник так и не сказал.

[битая ссылка] – Я в последний раз задаю этот вопрос! [битая ссылка] – угрожающим тоном прокричал стажер. [битая ссылка] – Где нам найти Эдриана?

[битая ссылка] – А что будет потом?

[битая ссылка] – Что?

[битая ссылка] – У тебя нет плана на тот случай, если я ничего не расскажу? [битая ссылка] – спросил бандит, подвешенный за запястья на цепи [битая ссылка] – Никаких инструкций или предписаний?

Это был грузный старый предатель, изрядно промокший под ливнем. Гобовцы взяли его два часа назад, в девять вечера двадцать четвертого ноября. Не впервые Юрий разговаривал с этим стариканом: он был осведомителем нашего отважного героя. Георгиев впервые застал изменника за расклейкой плакатов с Джимом Эдрианом. Тогда гобовец избил его, но отпустил, заранее найдя способ связаться с бандитом. Юрий до последнего воздерживался от общения с предателем, но теперь ему потребовалась вся информация о боссе старикана. Конечно же, в такой ситуации нет смысла водить преступника по кабинетам и заполнять бумаги. Некоторые люди требуют индивидуального подхода.

Старик ничего не выдал.

– Простите! – крикнул своему руководителю замявшийся стажер и отошел в сторону.

Разозленный, старший лейтенант без единого слова разбежался и толкнул висящего в живот – тот повалился в грязь, сорвав цепь с крюка. Юрий решил, что ничего плохого не случится, позволь он себе еще раз ударить предателя. Так и сделал.

– Что будет дальше? Ты это хочешь знать, жирный урод? Мы спустим тебя по этому склону в реку и застрелим к чертовой матери!

Бандит с огромным трудом перевернулся на спину и пропыхтел:

– Уж лучше так, чем кидать Эдриана. Он меня сотрет. Никто из вас никогда не поступит так, как поступил бы он в такой…

Георгиева не удовлетворила реакция допрашиваемого.

– Ты что, восхищаешься им? – удивился он. – Вы там все, наверное, совсем больные, раз такие идеалы находите.

– Да это вообще не при делах!

– Значит, он тебе не кумир? – со скрытой надеждой спросил Юрий. – Просто начальник?

– Это только бараны типа тебя следуют исключительно за идолами, бдительный ты идиот. Если Джим узнает, что я рассказал тебе что-нибудь важное, он не только меня убьет, но и всю семью вырежет. Он мне хорошо платит, а хорошие деньги приходится отрабатывать…

– И все же. Расскажи.

– Было бы что.

– Это вы организовали покушение на Арилова?

– Да.

– Почему надо было пускать стрелка в толпу? Не легче ли поставить снайпера на крыше?

– Не знаю. Слушай, подними меня.

– Обойдешься. На параде, чтобы запугать народ?

– А я знаю?!

– Что собирается предпринимать Эдриан?

– Он со мной не советуется. Мы уже два года без дела сидим. Расклеиваем листовки, похищаем дедков… Ох, не для этого я в оппозицию вступал.

– Где Джеймс прямо сейчас?

– Я рад, что не знаю.

– Где ваше логово?

Преступник отвел прищуренный из-за дождя взгляд в сторону. Губы его несколько раз изменили положение, а затем он сказал:

– Нет.

– Нет?

– Я не расскажу. Уж лучше в тюрягу.

Устало выдохнув, товарищ Георгиев убрал с лба мокрые волосы. Он посмотрел на город. Чуть рассеявшийся туман все-таки позволил ему разглядеть АГС-4, самый северный сектор Столицы. Он увидел «Народную Башню» – высоченную неосвещенную иглу из стекла и металла, окруженную горстью подобных ей зубьев. Ни во Всеобщем Государстве, ни за его пределами такого больше не строят. Сегодня, в тяжелый для мира день, все понимают, что долг людей – заботиться о слабых и обездоленных, а не тратить миллионы на то, чтобы потешить свое самолюбие.

– Слушай, старина, – сказал гобовец бандиту, присев на корточки. – Мы можем решить этот вопрос без лишних проблем. Понимаю, живется сегодня нелегко, но на то это и Всеобщее Государство, чтобы оставаться верным ему даже в самые скверные времена, не считаешь?

Старик молчал. Служителю закона это не понравилось.

– К чему тебе жертвовать собой ради предателя Всеобщего? Просто расскажи мне все про покушение на Арилова. Это ведь ваш человек стрелял в него. Кто-то из ваших отрубил определитель личности. Кто? Мы можем предоставить тебе защиту, если захочешь. Выступишь в роли…

– Нет.

Георгиев встал.

– Если будешь вести себя как эгоист, то и поступать с тобой будем соответственно. Как с преступником и оппозиционером.

Юрий вынул из кобуры револьвер.

– Закон не разрешает гобовцам убивать задержанных.

Юрий с определенным удовлетворением прочел страх в глазах преступника.

– Я не могу не согласиться, что он… связывает руки. Но сейчас я должен действовать так, как сам сочту правильным, а не так, как предписывает закон. В одном ты был прав, старина: у меня нет инструкций на случай, если ты откажешься сотрудничать.

Через два часа, когда дождь прекратился, а Щекастый отправился в зиккурат, Юрий Георгиев, валясь с ног от усталости, спускался по лестнице на нижний уровень Четвертого Автономного городского сектора, где почти не было жилых помещений или общественных заведений. Избранный молодым человеком бар уже два десятка лет крылся в переулках из электроподстанций, ангаров и котельных, которые, казалось, образовывали свой собственный неприветливый город. Им когда-то управляли машины. Несколько лет назад в АГС-4 вышел из строя Центральный компьютер, что сделало весь сектор небезопасным для жизни: системы безопасности, распознавания личностей, энергоснабжения и даже дорожного регулирования приказали долго жить. Многие тысячи людей лишились всяческих удобств, а городские власти оказались бессильны.

И это тридцать лет назад называли технологиями будущего! Игрушки, с помощью которых эгоисты из правительства прошлого пытались снять с себя ответственность за жизни подчиненных, своих граждан, сломались, оставив

потомкам горькие плоды своего труда. Впрочем, сегодня всем приходится несладко, даже тем, кто живет в пока не разрушенных секторах.

Зайдя в единственный в округе бар, Юрий опустил ворот пальто и подошел к стойке. В АГС-4 не было света, воды и отопления, и потому бар освещался свечами. Должно быть, предприятие-то убыточное.

Получив какой-то стакан, Георгиев поблагодарил бармена. Тот вышел, а за спиной Юрия уселись трое рабочих. Наверное, они работали на этом уровне и поднимались выше второго только для поездок на метро. Если, конечно, они вообще покидали пределы этих трущоб. Впрочем, это неважно, ведь в шестьдесят шестом году АГС-4 представлял собой одну огромную помойку.

Георгиев засыпал.

Когда Джим Эдриан только объявился во Всеобщем, к нему отнеслись так же, как и к сотням других предателей. Многие люди кричали налево и направо о том, что Всеобщее Государство нуждается в реформах, что необходимо налаживать отношения с «другими странами» (так они называли разбойников из-за рубежа, отказавшихся вступить во Всеобщее), и что, как бы абсурдно это ни звучало, сама идея мира, где все друг другу помогают, «антиутопична». Начитались довоенных книжек. Но через два года после появления Эдриана уже невозможно было отрицать: новоиспеченный оппозиционер знает свое дело. Согласно официальным сведениям, банды Эдриана действуют только на территории Столицы, но от Западного Предела и до Города Востока постоянно появляются убийцы и воры, называющие его своим предводителя. Юрий не мог точно сказать, действительно ли мелкие преступники связаны с изменником такого масштаба.

Эдриан лжет гражданам, что может лечить оспу. Обман, заставляющий слабых идти за изменником, противен нашему герою. Предатель делает все, чтобы переманить народ на свою сторону, чтобы испортить облик Партии.