Текст книги "Операция «Пальма-два», или Большое Плавание Рыбаков"

Глава 12

Егорыч сидел в автобусе мрачный и трезвый. Репортеры, погрузившие свои вещи, будто назло ему, балагурили и весело шумели рядом. У выхода стоял суровый тип из посольства. Он строго поглядывал на всех, останавливая тяжелый взгляд на Егорыче. Журналистов и операторов везли в аэропорт – должны были устроить на борту специального рейса и всех вместе вернуть в Москву. Егорыч, в отличие от коллег, летел в неизвестность. Скорее всего, его ждало увольнение или, в лучшем случае, перевод на «невыездную» работу и постепенное забвение. Так подступала старость, дыша в лицо тоской и одиночеством.

В последний момент на ступеньку автобуса вскочил Власин, запыхавшийся и порозовевший от быстрой ходьбы. Он окинул всех взглядом и, увидев Егорыча, призывно махнул ему рукой. Егорыч встал и, ненароком задевая всех, до кого сумел дотянуться, стал пробираться к выходу. Перед ним вырос сопровождающий тип из посольства и выпятил мощную грудь. Егорыч попытался нырнуть под руку, оттолкнуть молодого «дипломата», но тот, готовый к агрессивным поступкам вероятных «невозвращенцев», выстоял. Причем ни один мускул не шевельнулся на его сухом лице, словно ничего не происходило.

Но в дело вмешался Саша Власин. Он дернул за рукав сопровождающего и что-то зашептал ему прямо в ухо. Тот слегка покраснел от нерешительности, вызванной, видимо, противоречивыми указаниями в отношении Артура Петрова. Поколебавшись пару секунд, он все же сообразил, что все распоряжения и приказы теряют силу перед последним.

Егорыч проскользнул мимо мощной груди и плоского живота сопровождающего и спрыгнул со ступенек на асфальт, где его ждал Власин. Тот подцепил Егорыча за рукав и потащил в сторону.

– Ты, брат, не паникуй! – зашептал Саша. – Не волнуйся, то есть! У тебя все будет в порядке!

– Как же в порядке, Сашок! – заволновался Егорыч. – Уволят же к чертовой бабушке! Под зад коленом и…

– Слушай, что я тебе говорю! – рассердился Власин. – Когда тебя начальство спросит, почему ты позволил себе пресс-конференцию во время государственного визита, скрои загадочную рожу и пробурчи что-нибудь вроде «так надо было!», и все.

– А они спросят, кому…

– Что кому?

– Кому надо!

– Говори: надо, мол, и все тут. Главное, солидности побольше! И уверенности в себе. Напусти дыму…

– А дальше что?

– Жди. Награда найдет героя!

– Ты чего, издеваешься?

– И не думал. Не могу пока ничего объяснить, но ты будь уверен – все образуется. Да еще как образуется!

Он торопливо обнял Егорыча и мягко подтолкнул его в спину к автобусу. Егорыч растерянно обернулся, пожал плечам и забрался на высокую ступеньку. Он был последним. Дверь громко зашипела и захлопнулась. В салоне автобуса уже не было сопровождающего. Егорыч поискал его взглядом, но так и не обнаружил.

«А что, – подумал он, – может, Власин прав? Все образуется»…

Егорыч улыбнулся и сел на свободное место. За окнами буднично замелькал Париж. Егорычу стало нехорошо от пережитого. Подумалось о рыбе, сыгравшей в его жизни роковую роль: она повела когда-то его в чистую и холодную акваторию успеха, она же теперь волокла в темные тяжелые воды одиночества.

Сдохла ведь, чудище хвостатое, а все тащит и тащит за собой его судьбу! Да и Сашкину, видать, тоже! Ну, рыбка попалась! Как из сказки: по щучьему велению, по моему хотению… А то так бы и лежал себе Емеля на печи да воздух портил.

Глава 13

Власин приехал на встречу с агентом в неуютное, надменное кафе в стиле «хай-тек», рядом со столь же неуютным центром Жоржа Помпиду. «Бальзак» уже ждал Власина, взволнованный и чуть испуганный. Успокаивался лишь одним – ликвидировать его рядом с «Помпиду» не посмело бы даже жестокое и коварное КГБ. Для этого, на его взгляд, в Париже нашлось бы немало куда более глухих мест.

Власин сразу увидел «Бальзака» и направился к нему. Сел за его столик и лучезарно улыбнулся. Агент нервно сглотнул слюну и вытянул шею – таких улыбок на лице хозяина ему еще видеть не приходилось.

– Что случилось? – нервно спросил он. – Такой неожиданный вызов!

– Все в порядке, дорогой друг. У вас все в порядке!

– Я никуда не звонил и никому не жаловался, мсье! Я не виноват. Тогда просто выпил лишнего, ну и… наболтал…

– Это хорошо! Это очень хорошо!

Власин окинул взглядом кафе и кивнул официанту. Тот не замедлил подойти.

– «Пастис», двойной, – велел Власин.

Официант удивился заказу – в такое время суток и двойной «пастис»! Мсье, видимо, иностранец. Бог с ними, пусть пьют, что хотят… придурки!

«Бальзак» отхлебнул кофе из чашечки и закурил, нервно теребя сигарету.

– Вы напрасно нервничаете, дорогой друг! – улыбнулся Власин. – Мы рассмотрели вашу просьбу и… согласились, что она небезосновательна. Правда…

Агент от удивления открыл рот, из которого неровными кольцами пополз дым.

– Есть одна просьба…. – замялся Власин, – небольшая коррекция…

– Я вас слушаю, мсье.

– Эту сумму мы выплатим полностью, но в течение года. Сразу нам ее не осилить. И еще…

– Да, да, пожалуйста! – оживился «Бальзак». – Я весь внимание!

– Нам придется время от времени встречаться и говорить на некоторые темы, интересующие тех, кто готов выплатить вам деньги. Что скажете?

– О, да, конечно, мсье! Я всегда готов. Мой долг, мсье…

Официант принес выпивку, холодно поставил перед Власиным и удалился.

– Видите ли, мой друг, обстоятельства несколько изменились. Реальность новых отношений диктует свои правила. Простите за неловкость фразы…

– Я вас понимаю, мсье. «Мы» больше не враги, не так ли?

– Именно! Именно! У нас теперь другие задачи – оказывать помощь нашим государствам в правильном понимании вещей. У нас перестройка, гласность. Слышали о рыбе? – вдруг спросил Власин и прямо взглянул в глаза агенту.

– О какой рыбе? – растерялся агент от неожиданного поворота темы.

– О гигантской.

– Простите, мсье Власин, но… я не понимаю.

– Ну, как же! На днях вся ваша пресса рассказывала о том, как некто мсье Петров вместе с группой товарищей извлек из сибирской реки гигантскую рыбу и подарил ее генералу де Голлю. Разве вы не слышали?

– Ну, конечно же, конечно! Но какое это имеет ко мне отношение? Я даже не видел этой рыбы…

– И не увидите. Она сдохла. Но нас интересует кое-что…

– Я слушаю.

– По нашим данным, в свое время американские спецслужбы уделили операции по отлову рыбы особое, пристальное внимание. Их агент и на этот раз присутствовал на пресс-конференции и, более того, пытался развернуть все таким образом, чтобы на свет выплыла история с поставкой в Париж секретной ракеты вместо контейнера с рыбой.

– А что, такое было? – оживился агент-репортер.

– Было. Но нам удалось тогда провести параллельные мероприятия, которые отвлекли внимание американцев. Так что рыбу все-таки доставили в Париж.

– А ракета?

– То-то и оно. Я вижу, вы начали думать, мой друг!

– Я по-прежнему ничего не понимаю!

– Нужно выяснить, кто был заинтересован в скандале вокруг этого забытого всеми «подарка». Мы провели эту акцию неслучайно. Понимаете?

– Какую акцию? – опешил агент-репортер.

– Пресс-конференцию, черт вас подери! Нужно было «засветить», так сказать, противника, раскрыть его замысел. Он попался! Вылез со своим вопросом. А ведь вам известно, что порой вопросы обходятся дороже ответов.

– Возможно. Но что я должен делать, мсье?

– Мне нужно знать, как отреагировала общественность на пресс-конференцию. Замечен ли интерес американцев к поставке в Париж контейнера и, главное, с кем поддерживает деловые и личные отношения тот американский репортер.

– Это так важно? – не смог скрыть удивления «Бальзак». – Кому это нужно, мсье?

– Всем. И Франции, и Советскому Союзу. Это нужно будущим поколениям. Речь идет о вопросе планетарного значения, друг мой! К сожалению, я не все могу вам объяснить, но… главное вам известно: кому-то выгоден сейчас скандал, связанный с советско-французскими отношениями в области высоких технологий. И в результате блестяще проведенной операции нам удалось выявить первое звено. Предстоит работа. Серьезная, долгая и очень затратная. Мы готовы. А вы?

– О да, мсье. Затратная. Теперь я понимаю. Рыба – всего лишь повод, главное скрыто от глаз…

– Умница! Надеюсь, теперь недоразумение, возникшее между нами, исчерпано. И в подтверждение этого примите первую выплату. Деньги в конверте, конверт под обложкой журнала. – Власин положил перед французом журнал «Пари матч» и поднялся. Одновременно он кинул на стол мятую купюру в оплату за недопитый «пастис» и чашку кофе агента. – Связь как обычно. Жду сообщений. Не торопитесь, все обдумайте, но и не задерживайтесь… слишком долго.

С этими словами Власин покинул кафе вблизи центра имени Жоржа Помпиду.

Операция «Пальма-два» набирала ход. Дохлая рыба продолжала метать «икру», куда более дорогую, чем выношенная ею когда-то в глубоководной сибирской реке.

Глава 14

Секретарь шефа солидного московского бюро «Агентства» была, как всегда, холодна, неприступна и издевательски вежлива. О таких говорят: «профессиональная сукретарша». Егорыч с этим определением в отношении Любови Олеговны Кошельковой был не согласен принципиально. Он называл ее: «сукретной профессионалкой» или «сукреткой», потому что знал: она состоит на внештатной службе в КГБ в качестве постоянного стукача и делает это не во имя вознаграждения и сомнительной внутриведомственной «славы», а из соображений человеконенавистнических и откровенно подлых. Егорыч ее боялся, как сухое дерево должно бояться огня.

«Сукретка», высокая дама лет тридцати семи, с темно-каштановыми, убранными в пук волосами, высокой полной грудью и тонкой талией, ходила, соблазнительно отклячивая круглый зад. Глаза были чуть уже, чем принято у европеоидной расы, на длинном остром носу торчали очки с желтой металлической дужкой по верхнему срезу стекол. Губы, тонкие и контрастно очерченные, были всегда плотно сжаты. Кожа имела серый оттенок, с постоянными следами удаленных выдавливанием угрей и мелких прыщей. «Сукретка» от этого, вероятно, серьезно страдала, что не могло не сказаться на ее характере и отношении ко всему человечеству, которое, вне всяких ее сомнений, злорадно всматривалось в изъяны ее кожи. По этой причине на этот народ она тоже стучала.

Егорыч протянул Кошельковой небольшой аккуратненький пакетик с парижским сувениром и несмело улыбнулся, даже не надеясь, что «сукретка» оценит его обаятельную натуру.

Кошелькова брезгливо отодвинула от себя пакетик и мрачно бросила:

– Эйфелева дура?

– Она, – выдохнул в отчаянии Егорыч. – А как вы догадались? Такая проницательность. Даже не развернули.

– А чего тут догадываться. Вы, Петров, человек стандартный, скучный, предсказуемый. Оценить в состоянии только все большое и банальное. Самым банальным и большим в Европе всегда была, есть и будет Эйфелева башня. Всю вам, конечно, не дотащить, а ее примитивную копию можно купить за потертый франк в любом киоске или даже с рук под самим оригиналом. Верно?

– Верно, – испуганно согласился Егорыч.

– Значит, здесь «Эйфелева дура» в сувенирную величину.

Егорыч обреченно кивнул.

– Что надо? – приступила к делу Кошелькова.

– К шефу… с личным визитом, так сказать.

– Шефа нет и не будет… пока.

– Что мне делать, Любовь Олеговна, миленькая? – пролепетал Петров.

– Миленькая дома, а здесь – служба, Артур Егорович. Вам ясно?

– Так точно, э… э… ясно…

– Идите к себе. Как только шеф появится, позвоню. Никуда надолго не отлучайтесь.

– Слушаюсь. Я только в туалет и чайку.

– Делайте, что хотите, рыбачок вы наш ненаглядный.

Последняя фраза добила Егорыча. Он поник головой. «Сукретка» нагло ухмылялась, глядя на него исподлобья, буравя взглядом над металлической дужкой своих очков. Она знала все!

Егорыч вышел из приемной и побрел к себе. В одной комнате с ним сидели еще трое корреспондентов. Они редко собирались вместе – то командировки, то отпуск, то болезни. На этот раз, как назло, все сидели за своими столами и с усмешкой поглядывали на бледного Егорыча. Он со вздохом достал из портфеля бутылку вина и поставил ее на журнальный столик в углу комнатки.

– Вот… из Парижа.

– А закусим рыбкой? – давясь от смеха, спросил Веня Кукин, корреспондент по странам Восточной Европы.

Веня якобы владел тремя балканскими языками, но ни разу никто из коллег не сумел оценить, что значило в его анкете слово «владел», так как никто никогда от него и слова на тех языках не слышал. Веня, тем не менее, постоянно ездил в Белград, Скопию, Софию и Тирану, привозил оттуда крепкую душистую водку ракию, и все вместе выпивали ее под немудреную русскую закуску – кусок колбасы и горбушку хлеба. Это была единственная плоскость профессионального общения с Веней.

– Рыбка у каждого своя! – зло ответил Егорыч и плюхнулся на свой стул. Он нервно раскидал по столу несвежие газеты и сдвинул на кончик носа очки.

– Ладно тебе, старина! – примирительно забормотал Кирилл Немочев, корреспондент по Чехословакии и Венгрии. – Бывает! Ну, приврал маленько! Махнул лишку! Рассосется.

Кириллу этот грех был свойствен самому. Однажды он, подменяя в Праге постоянного корреспондента (тот лежал в больнице с острым аппендицитом), слал в Москву интервью со всеми сколько бы то ни было значимыми политическими лидерами страны. Интервью перепечатывались центральными и периферийными советскими изданиями. И только спустя месяц стало известно, причем совершенно случайно, что Немочев в глаза не видел ни одного солидного и значимого чеха или словака, а все время беспробудно пил конопляную чешскую водку в каком-то глухом уголке старой Праги. По вечерам он, протрезвев на час-полтора, просматривал газеты, делал оттуда выписки, и «вставлял» в уста крупных политиков пока еще не высказанные ими слова. Вставлял так лихо и так точно, что они не смели отказаться от них. В противном случае им пришлось бы придумывать нечто другое, а это в условиях социалистической народной демократии было делом рискованным. Немочеву все спустили, даже кулуарно похвалили за находчивость.

– Ничего я не махнул! Так надо было! – буркнул Егорыч, вспомнив наставления Власина.

– Надо, так надо! – встрял в разговор Матвей Дворкин, единственный еврей во всей редакции.

Он работал здесь потому, что начальник отдела кадров был женат на тетке его отчима по второму или третьему браку матери. Многие безуспешно пытались разобраться в сложной генеалогии рода Дворкиных, спотыкаясь на туманных намеках и загадочных порогах. Дворкин занимался странами арабского востока. Предполагалось, что этим самым утверждались общие клановые корни ближневосточных соседей или, напротив, разделялись глубокой и гулкой пропастью. Дворкин при этом пространно рассуждал на тему векового «пупа земли» и «обетованности» тамошних пустынь.

– Именно, что надо! – буркнул Егорыч и углубился в чтение старых газет, которыми был завален его стол.

– Ладно тебе, Артурчик! – улыбнулся Немочев. – Давай лучше выпьем. Вон ведь вино привез… из самого Парижа.

– Оттуда. Вы пейте, а я погожу, – отозвался Егорыч.

– Чего так? – удивился Веня Кукин, привыкший к тому, что Егорыч не упускал малейшей возможности выпить.

– Жду вызова… к шефу.

– Ну, жди. А мы выпьем… за твое здоровье.

Егорыч кивнул и отвернулся. Он слышал, как хлопнула пробка, и сглотнул слюну. В этот момент и зазвонил местный телефон. Кукин сорвал трубку и промурлыкал в нее: «Ага, ага, сейчас будет». Он выразительно посмотрел на Егорыча и закатил кверху глаза. Егорыч побледнел и приподнялся. Потом быстро схватил портфель, в котором что-то выразительно звякнуло, и выскочил из комнаты.

– Две бутылки конька, – констатировал Дворкин ему вслед.

Все согласно кивнули.

Егорыч бежал по коридору, тяжело дыша. Он ворвался в приемную и замер перед Кошельковой.

– Садитесь сюда, – велела она, кивнув на глубокое кожаное кресло возле окна. – Шеф примет, как только освободится.

– Спасибо, спасибо, Любовь Олеговна.

Егорыч присел на краешек кожаного сидения. Портфель аккуратно, чтобы не выдать содержимое, поставил у левой ноги. «Сукретка» покосилась на портфель и тихо произнесла:

– «Камю», две бутылки по ноль-пять.

Егорыч разинул рот от удивления. Проницательность Кошельковой начинала отдавать мистицизмом.

– А как вы поняли?!

– Да все так же, уважаемый товарищ Петров. «Камю» – вам по карману – не самый дешевый, но и не самый дорогой. Наиболее распространенная тара – пол-литра. Если бы была одна бутылка, вы бы не старались поставить портфель так, чтобы бутылки не звякнули друг о друга. Стало быть, их две. На большее вас бы не хватило, да и ни к чему. А еще там – духи. Скорее всего, «Шанель номер пять». Для супруги шефа. Ведь так?

– Так! – упавшим голосом подтвердил Егорыч. – А это-то как?

– Проще простого, дорогой вы мой. Супруге шефа все возят подарки, причем всегда одни и те же – духи. Подарить нефранцузские неприлично. Значит, у вас французские. Тем более, вы только что оттуда. Как я уже говорила, с воображением у вас не очень…

Егорыч засмущался и пожал плечами.

– Ну, так вот, в известной советской комедии «ищейка» обнюхивает какую-то бумажку и произносит «Шанель номер пять». Вы этот фильм видели, по крайней мере, раз двадцать, а то и больше. Ничего другого о парфюмерной промышленности Франции среднему советскому человеку с тех пор не известно. Значит, купили «Шанель номер пять». Два пузырька. Своей супруге и жене шефа. Угадала?

Егорыч кивнул и вспотел. Вытащил из кармана платок, обтер лоб и за ушами.

– В другой раз, если другой раз будет… – со злым намеком прошипела «сукретка», – покупайте три флакона. Ясно?

– Ясно. Виноват! – пролепетал Егорыч. – Я и завтра могу. Жене не нужно. У нее много есть… этого… разного.

– Ну-ну…

Егорыч облегченно вздохнул. Кажется, дело пошло на лад. А с этой стервой ухо надо держать востро! Мистика какая-то! Егорыч не замечал, что жил по давно утвержденным лекалам. Ему казалось, его судьба хранит собственный уникальный отпечаток, что она обладает своими тайнами и секретами и что разгадать их посторонний ум не в состоянии. Егорыч, как и тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы его соотечественников существовал в жестких, почти математических, пределах «советского стандарта», с одним лишь частным отличием, каковое определялось его персональным местом на социальной линейке, на ясной и прямой цифровой шкале. Понимание этого выходило далеко за рамки его представлений об устройстве общества, как советского, так и любого другого. «Сукретка» же точно определяла цифровое значение личности, не допуская ошибок и сомнений.

От шефа никто не вышел, на столе у «сукретки» не зазвонил телефон, не вспыхнула лампочка, но она вдруг взглянула на Егорыча и процедила:

– Можете заходить. Недолго. Шеф занят.

Это было похоже на сговор против Егорыча. Он торопливо вскочил, звякнул бутылками в портфеле и быстро приоткрыл дверь. За ней, как и ожидалось, была вторая. Тяжело вздохнув в темном и душном, как чулан, междверном пространстве, Егорыч нажал на ручку. Дверь с трудом поддалась.

В обширном кабинете за большим столом сидел шеф. Егорыч несмело кашлянул, шеф поднял на него глаза и вдруг широко и радушно заулыбался. Егорыч, не зная как себя вести, смущенно шагнул вперед.

Глава 15

Егорыч сидел дома в кресле, хмельной и разомлевший. Жена хлопотала вокруг него, пытаясь выудить, что именно привело его в такое состояние. Егорыч лишь загадочно улыбался и, отталкивая супругу, озорно пытался ущипнуть ее. Она отбивалась и прикрикивала на мужа:

– Да прекрати ты, нахал! Что удумал! Ты чего такой веселый? Случилось что?

– Случилось. Еще как случилось! Во Сашка дает! Ну, Власин, ну, пройдоха, черт его побери! Одно слово – рыцарь революции!

– Да говори ж ты, Артурчик, что стряслось!

Егорыч захихикал, вскочил на ноги и обхватил жену за давно располневшую талию. Ему удалось закружить ее и даже повалить на диван. Она оттолкнула мужа и, поправляя прическу, встала.

– Ты наглец! Грубиян! Охальник!

– Я – герой! А ты – супруга героя! Боевая подруга, можно сказать.

– Интересно, с чего это ты герой! Выпил лишнего?

– Выпил, но не лишнего, а ровно столько, сколько угостил меня шеф…из своих запасов. Подарочек взял, а меня из початой бутылочки… Знаешь, для кого ее раскупорили! Может, для самого… того… для этого… А он меня из нее… Бери, говорит, пей, дорогой товарищ! Сколько влезет, говорит! Вот так!

– С чего это он тебя угощать стал? – недоверчиво щурилась жена и искоса, с неудовольствием поглядывала на Артура.

– А вот с чего… – Егорыч вышел на середину комнаты, разгладил отворот пиджака и похлопал по нему ладонью. – Здесь, на этом месте, скоро, может, боевой орден появится.

– Да что ты! – изумилась жена и от слабости в ногах упала в кресло. – Ты чего еще натворил?

– Не натворил, а совершил! Операцию мы тут одну отчебучили с Власиным, в Париже. Врага, можно сказать, выявили. Я «первую скрипку» играл.

– Это ты про пресс-конференцию, что ли? А чего там такого-то? Подумаешь, эка невидаль!

– Глупый ты человек! – обиделся Егорыч. – Ничего не понимаешь. Да и не могу я тебе в подробностях… Секрет, государственная тайна, военная, можно сказать!

– Кто ж тебе сказал, что тебя к награде представят?

– Шеф. Ему оттуда звонили! – Егорыч поднял кверху палец и многозначительно поглядел в потолок. – Говорят, рассматривают вопрос о государственных наградах – мне, Власину и еще там кому-то… из наших.

– И что ж теперь? – испугалась жена.

– А ничего! Готовься к длительной и ответственной командировке.

– Куда? Куда тебя еще понесло?

– Не меня, а нас. В Женеву поедем. Шеф сказал, там ротация.

– Чего это?

– Смена состава, вот чего! Нам, говорит, такие скромные и умные люди, как ты, товарищ Артур Егорыч, во как нужны… – Петров провел ребром ладони по горлу и тяжело вздохнул. – Так что, месяца через два – ту-ту! В Швейцарию!

– А как же язык? Ты же с грехом пополам… по-немецки, три слова по-английски и одно ругательство по-французски.

– Все пригодится! Ничего даром не пропадет. Кого надо, ругнем, кому надо, три слова шепнем, а с кем надо, и грехом поделимся! Слыхала, чего шеф сказал – нам такие люди нужны! Ему-то лучше знать!

– Кто ж тебя так лелеет-то, Артурчик? Страшно-то как!

– Есть кому лелеять и ценить! Рыбка наша привет шлет! Вот кто!

– Какая рыбка?

– Та самая! Которая для президента…

– Ты что, еще одну поймал? – жена наивно посмотрела мужу в глаза.

– Зачем еще одну? Той достаточно! В Женеву собирайся!

Очень скоро Егорыча действительно пригласили на один из самых малопосещаемых посторонними ногами ковер и прикололи к отвороту пиджака медаль «За боевые заслуги» какой-то там начальной степени. Он в тот же вечер позвонил Власину в Париж и, захлебываясь от благодарности, выпалил:

– Сашок, друг! Мы с тобой еще не то учудим! Чертям тошно станет…

– Не надо чертям! – отрезал Власин. – Всего этого вполне достаточно. Поздравляю тебя, Егорыч.

– А ты, как же ты?

– У меня все в порядке.

– А награда?

– Я же тебе сказал, она героя найдет. Тебя нашла и меня найдет. Без твоей и моей не будет. Понял?

– Понял, все понял. Так держать, дорогой товарищ! Мы с родиной, и с женой… гордимся тобой, боец невидимого фронта.

Разговор на этом месте прервался – то ли по желанию самого «бойца», то ли по вине его чутких на ухо коллег.

Через месяц Егорыча вызвали к шефу и вручили предписание на ознакомительную поездку в Женеву, где вот уже четыре года работал некий Храповецкий, сын забытого писателя, да и сам забытый родиной поэт. Родина, наконец, вспомнила о нем, когда возникла необходимость пристроить куда-нибудь своего героя, то есть Егорыча. Храповецкий встретил Егорыча мрачно и сухо, но, всмотревшись в его невинные глаза, со свойственным ему благодушием простил коллеге очередной карьерный взлет. С Егорычем это случалось часто. Можно сказать, вся его карьерная лестница была выстлана ровным, светлым ковром прощения, скрепленным в изгибах жесткими, цвета самоварного золота, прутами власти.

«Одним дуракам везет, другим не очень!» – вывел Храповецкий собственную формулу из другой, куда более популярной, и вскоре вернулся в Москву. Кстати, он был «сокращен» через полгода и начал бесконечную, изнуряющую кадриль с новыми и старыми издательствами, предлагая им свои новые и старые стихи и поэмы. Но тогда он немного свысока, с жалостью в глазах, которой обычно одаривают слабого, немощного, поглядывал на весело суетящегося Егорыча. Поглядывал и прощал! А «слабый и немощный» Егорыч примерял на себя новую страну, новый город, новую жизнь. Фасон ему нравился – «костюм», правда, сидел немного неуклюже, явно будучи шитым на другие плечи и на другой рост, но все же это был настоящий, фирменный, так сказать, товар.

Егорыч вызвал жену, и они зажили в Женеве сначала в советской миссии при ООН, а потом сняли приличную квартирку в том же райончике, в узком, уютном переулке. Егорыч любил прохаживаться вдоль набережной озера, подкармливать белых лебедей и рассказывать, горячась, какому-нибудь местному рыбаку неправдоподобную историю о гигантской рыбе в Сибири. Его не понимали, потому что он говорил по-русски, но кивали, чтобы не обидеть или, чего доброго, не рассердить нервного иностранца.

Егорыч еще пару раз созванивался с Власиным, но однажды ему ответили, что такого человека здесь больше нет. Уехал, мол, на родину. Егорыч попытался созвониться с кем-то в Москве, но и тут его оборвали в самом начале разговора: не ищи, мол, так надо!

В 1991-м власть в СССР сменилась – страна раскололась на множество неравных кусков, которые сразу поползли каждый в свою сторону. Закончилась и командировка Егорыча. Однажды ему позвонили из московского бюро и порекомендовали «собирать манатки» – денег на содержание корреспондентского пункта теперь не было. И семья Петровых вернулась домой. К одному из юбилеев Егорыча пригласили в Кремль и торжественно вручили «Орден дружбы народов». Он расплакался и напился до чертиков в тот же вечер. Потом его уволили по сокращению штатов «Агентства».

Теперь Егорыч сидит в маленькой газетной редакции и числится там заведующим «бюро проверки». Правда, кроме него, заведующего, в этом бюро живых людей нет. Это означает, что еженедельно, по вторникам, он один читает всю верстку газеты и вылавливает оттуда «блох», то есть фактические ошибки, которые запускают на несвежее тело газетенки молодые самоуверенные репортеры. Мелкого Егорыча не видно за горами справочников, словарей и подшивок периодики. Он часами терпеливо копается в них и, найдя нужную строку, с наслаждением вздыхает. А еще вырезает большими канцелярскими ножницами статьи из газет и журналов, подшивает их в картонную папку и отдает главному редактору для ознакомления с творчеством конкурентов. Главный редактор, человек флегматичный и вежливый, складывает эти папки, даже не раскрывая, в стенном шкафу в своем кабинете, а под Новый Год сжигает их во дворе вместе с накопившейся макулатурой. Егорыч об этом знает, но добровольную факультативную свою работу продолжает делать с настойчивостью механического аппарата. Когда-нибудь пригодится….

Одно лишь по вечерам печалит Артура Петрова. Ему все кажется, что когда-то, в какой-то момент, он упустил что-то очень важное, если даже не главное! Дело в том, грустит Егорыч, что однажды (Бог знает когда!), его и без того блестящая политическая карьера могла бы совершить еще один неожиданный виток вверх, под самые облака, напоминающие в хорошую погоду седую бороду Бога, за которую так хочется ухватиться. Может быть, он, неприметный томский паренек, мог бы рассчитывать и на большее? Например, на высшую или хотя бы, на одну из высших государственных должностей! Тем более, глаза мозолят такие убедительные примеры, что иной раз Егорыч, замерев перед телевизором бьет себя ладошкой по колену и тихо причитает: «Почему не я? Почему не я! Ведь мог же быть и я!»

По редакции же ходят слухи, что Егорыч в прошлом был лихим советским разведчиком в тылу вероятного противника и когда-то он даже совершил героический поступок планетарного масштаба, за что ему навешали на узкую слабую грудь высокие государственные награды. Егорыч всего этого не подтверждает, но и не опровергает. Он ведь и сам, несмотря на ежевечернюю грусть, не знает, кем он был на самом деле все эти годы и действительно ли его судьба, столь тесно связанная с судьбами исторических личностей, заслуживает того, чтобы о ней помнили и, тем более, писали книги.

Он не знает, но мы-то знаем! Заслуживает! Еще как заслуживает! Иначе кто бы сообщил широкой публике, что в Сибири, в полноводной и судоходной реке Оби, водится гигантская рыба невиданных размеров и фантастического веса, способная повлиять на мировой политический процесс. Если уж это не интересно политологам, то хотя бы зоологам вся эта история покажется любопытной.