Текст книги "Шерлок Холмс и Сердце Азии"

Дорогой Болотов!

Пишу, потому что времени крайне мало, а устный рассказ с Вашей любовью к дискуссиям занял бы его в три раза больше. Мне было приятно с Вами общаться, Вы серьезно помогли мне раскрыть это дело.

Он, оказывается, уже раскрыл дело, удивился я. Где же тогда бриллианты Ольги Николаевны?

Увы, на этом я должен устраниться и покинуть Россию (по крайней мере, на время; тешу себя надеждой, что мне удастся вскоре написать монографию о русских уголовных татуировках) по причине, которую Вы вскоре поймете. Я вынужден выбирать слова, потому что причина эта деликатна до крайности, а времени на выбор слов у меня нет. Со мной такого еще не было, передо мной встала неразрешимая дилемма. Я разрываюсь между долгом справедливости, долгом профессионала и долгом верности ее величеству. Болотов! В Зимнем дворце готовится злодейское убийство! И один только Вы можете его предотвратить.

Голова моя пошла кругом. Я должен предотвратить убийство! Но кто кого собирается убить? Неужели же я так глуп, что, находясь рядом с Симсом все это время, не получил ни малейшего представления ни о предполагаемом преступнике, ни о его возможной будущей жертве.

Но предотвратить его, будучи совершенно неподготовленным, Вы не сможете, потому что против Вас будет действовать самый опасный человек на свете. Это…

Дальше несколько строк было зачеркнуто, а потом снова шел ровный, решительный текст.

И все же я не могу допустить хладнокровного безжалостного убийства, даже если оно совершается ради важнейших государственных интересов. Болотов! Я готов нести ответственность за это свое решение. Но, если мне удалось пробудить в Вашей душе хоть самую малую долю симпатии к моей скромной особе и Вы, как следствие, хотя бы немного дорожите моей жизнью, по прочтении немедленно сожгите это письмо и никому никогда не пересказывайте его содержания. А сейчас я объясню Вам, что происходит и что надо делать, и это – государственная тайна Великобритании.

Я отложил письмо и пошел искать спички. Я не хотел знать государственную тайну Великобритании, судя по всему, весьма для нее позорную. Я не должен читать дальше. Страх потерять чин или службу теперь казался мне смешным. Речь шла о самой жизни. Моей и Симса. Ни я, ни тем более он не заслужили смерти. А во дворце я никого не знаю. Я нашел спички, взял большую хрустальную пепельницу «Baccarat», смял письмо, чтобы лучше горело, зажег спичку и запалил лист. Огонь быстро охватил бумагу. Еще минута-другая, и чья-то жизнь превратится в пепел. Письмо горело… Кого хотят убить? Я не выдержал и, выхватив листок из пепельницы, затушил огонь башмаком. Я не буду читать все. Я сощурюсь так, чтобы буквы сливались, и найду только имя собственное. А потом сожгу бумагу. Имя, которое я увидел первым, было Юлия Алексеева. И тут я понял, что обязан прочитать письмо. Вряд ли хотели убить Юлию Алексееву, она ведь уже умерла. Но это совпадение прозвучало для меня голосом самой Юлии. Прочти письмо ради меня, словно бы сказала она. Я понял, что должен прочитать письмо и попытаться спасти того, кому угрожает опасность. В этот миг я отчетливо почувствовал, что переступаю черту, за которой жизнь моя уже не будет прежней. И прочитал письмо до конца.

Итак, против Вас будет действовать сэр Элмер Стенли Герберт, одиннадцатый граф Пемброк. В картотеке моего брата, главы секретной службы ее величества, он числится под номером 007. Этот человек – тайная гордость нашей нации. Супершпион, супермозг, суператлет и покоритель женщин, человек незаурядных актерских и лингвистических способностей, ради поставленной цели без колебаний убивающий старика или ребенка. Не ради денег, ибо несметно богат, – ради удовольствия. Специалист по России, на четверть русский. Наша надежда в Большой игре[2]2
  Соперничество между Россией и Великобританией за влияние в Средней Азии и на Ближнем Востоке, длившееся весь XIX век.


[Закрыть]. По легенде, он страдает биполярным расстройством, наследственной болячкой, что позволяет ему жить и обычной, и нелегальной жизнью. Он то ведет бурную великосветскую жизнь, то исчезает, все думают, что его настигла очередная депрессия, однако на самом деле в это время он выполняет задание. От княгини Юрьевской, с которой он познакомился в Ницце несколько лет назад, еще при жизни Александра II, он узнал, что Сердце Азии находится в сокровищнице русских царей. О чем, как я понял, сопоставив ранее известные мне факты, немедленно узнали в нашем правительстве. Вскоре в Петербурге появился красавец революционер и плотник Степан Халтурин, говоривший по-русски необычно плавно и медленно, потому что перенял язык от русской бабушки, и, разумеется, ничего не знавший о крестьянской жизни. А потом случился взрыв в Зимнем дворце и все то, что мы с Вами узнали вместе. После этой неудачи секретная служба стала поддерживать и направлять как русских бомбистов, так и княгиню Юрьевскую. Идея состояла в том, чтобы после смерти царя Александра II, которую Пемброк с помощью русских бомбистов должен был организовать в точно намеченный срок, возвести княгиню, точнее, к тому времени уже Екатерину III на русский трон. В благодарность за это Пемброк получил бы Сердце Азии. Но в расклад вмешались польские бомбисты, убили царя раньше, и план снова сорвался. Мое время на исходе, а объяснить надо еще очень многое. Зачем британскому правительству Сердце Азии, спросите Вы, и я отвечу: слышали ли Вы что-нибудь про двигатель внутреннего сгорания, который начинает использоваться повсеместно? Это сверхэффективное устройство работает на переработанной нефти. Оно произведет революцию в промышленности и на транспорте, особенно в военном флоте. Обладание запасами нефти сулит Британии колоссальное могущество. В обмен на Сердце Азии, за возможность вернуть священный камень мусульман на его место в Каабе, совет вождей мусульманских племен Аравии, состоявшийся в Медине два года назад, обещал нашему премьер-министру навечно отдать под нефтяные разработки весь Аравийский полуостров. И ради будущего могущества Британии сегодня умрет Юлия Алексеева. Если только Вы, Болотов, этому не воспрепятствуете. Но ведь она уже умерла, скажете Вы. Нет, не умерла, отвечу Вам я. И вот почему. Сегодня Вы сделали поразительное замечание о том, что для лазания по каналам гораздо лучше подошли бы женщина или ребенок. А потом я заметил у Вас в кабинете английский томик пьес того самого Шекспира, упомянутого фрейлиной, книга открылась на какой-то душещипательной пьеске о влюбленных, в которой девица приняла некий травяной отвар и стала как бы мертвой. И у меня открылись глаза. Пемброк тоже решил, что для лазания по каналу больше подойдет женщина. Но что делать с этой женщиной потом, когда она выполнит свою задачу? Я не знаю и не буду предполагать, где и как он познакомился с бедняжкой Алексеевой. Обмануть ее было нетрудно, думаю, он обещал ей вечную любовь и счастье за границей. Должность фрейлины, насколько я заметил, для нее ненавистна. Меня в том, что она жива, убедили два обстоятельства. Первое, при осмотре ее тела я обнаружил, что она напудрила себе губы, то есть сделала их белее, чем обычно, это я понял, сравнив запах ее губ и запахи ее баночек; губы пахли именно пудрой. Получается, она хотела выглядеть бледнее, бескровнее, походить на мертвую. Второе – отсутствие трупного окоченения. Труп на второй день должен быть твердым как камень. Прикинуться мертвой, разумеется, его идея, он и снадобье привез с собой, я примерно представляю, где и кто мог его изготовить. Для чего это было нужно? Во-первых, Малая церковь все время заперта, ключи у коменданта. Гроб с умершей фрейлиной – единственное, ради чего церковь могли отпереть, и возможность для Алексеевой оставаться там долго и в одиночестве. Во-вторых, и это главное для Пемброка, уже «мертвую» Алексееву невозможно заподозрить в краже, а значит, не будет никакой возможности установить настоящего похитителя. Самой же Алексеевой он внушил, что, если ее будут считать мертвой, потом, когда они сбегут, а пустой гроб будет похоронен, ее не станут искать ни дворцовая полиция, ни родственники, а она именно этого, судя по всему, и хотела. И последнее. Все должно завершиться сегодня ночью. Алексеева проснется, из церкви попадет в бриллиантовую кладовую, она весьма, судя по сложению и развитию, ловкая барышня. Она заберет Сердце Азии и отдаст его Пемброку. После этого он ее, скорее всего, задушит или отравит – что-нибудь тихое и бескровное, чтобы не было шума и следов, – и положит обратно в гроб. А утром ее отпоют и похоронят, не вдаваясь в детали. В этом и состоит его план. Почему все происходит именно сейчас? Потому что герцогиня Эдинбургская, с которой Пемброк водит дружбу, приехала в Петербург, и он может запросто под собственным именем прийти к ней в Зимний дворец в гости, а после аудиенции затеряться в огромном здании. И потому что императора Александра нет в городе. Охраны в такое время втрое меньше, чем было, когда семья вашего предыдущего императора жила во дворце, а Пемброк устроил взрыв.

Вынужден заканчивать, вижу, как по набережной сюда идет мой брат. Думаю, он намерен немедленно вывезти меня из Петербурга, наверное в каком-нибудь дипломатическом сундуке, ведь люди с Лиговки украли мои документы.

Болотов! Спасите бедняжку Алексееву! И не доверяйте Воронцову-Дашкову. Прощайте, и храни Вас Бог! Может быть, свидимся.

Ваш Шерлок Холмс

Я не знал, что и думать, как подойти к этому делу. Но выбора не было – и ум, и сердце толкали меня вперед. Мне надо попасть во дворец. Но под каким предлогом я попаду туда без Симса или, правильнее сказать, Холмса? Я спасу вас, Юлия Федоровна, я уже иду!

Стоп. А сверток? Я развернул бумагу. Там был кляссер и в нем восемь бриллиантов. А также отмычка. На оберточной бумаге я обнаружил приписку: «Камни отдайте лично в руки императрице или герцогине. Я нашел их среди разбитых взрывом кирпичей в нижней части канала. Бомбист уронил их, но не стал искать, время в тот момент было для него дороже».

Я сжег письмо. Меня лихорадило. Императрица в Аничковом, это слишком далеко от Зимнего, да она и не примет меня лично. В свое министерство за помощью я пойти не могу, на слово мне никто не поверит, а сослаться на Симса я не вправе. Во дворце меня знает министр двора, но идти к нему я тоже не могу: по мнению Симса, у министра в этом деле свой собственный интерес. Начальник дворцовой полиции – человек министра, тоже отпадает. Пойти к герцогине – ее реакцию предсказать трудно. Но это, похоже, последний и единственный вариант.

* * *

Герцогиня, как мне было известно, занимала комнаты покойной императрицы Марии Александровны во втором этаже западного фасада дворца, входили туда с Дворцовой площади, через подъезд ее величества. Назвав дежурному лакею свое имя, я протянул ему адресованную фрейлине Наталии Оболенской записку, в которой просил ее сообщить герцогине, что бриллианты найдены и, если ей угодно, я могу немедленно их показать. В волнении ждал я в вестибюле, что мне ответят. Жизнь Юлии Федоровны висела на волоске, это сводило меня с ума. Я проклинал медлительную прислугу, надменную герцогиню, робкую фрейлину. И вот Натали явилась за мной в вестибюль.

– Вы Болотов? Да, я вас припоминаю, вы были тогда с покойной Юленькой Алексеевой. Пойдемте, герцогиня в восторге и нетерпении, у нее был гость, но он ушел.

– Граф Пемброк? – спросил я.

– О, – восторженно засмеялась фрейлина, – вы нисколько не глупее хваленого английского сыщика!

От удивления она даже остановилась, но я прибавил шагу, и она пошла быстрее.

– О нет, мои возможности гораздо скромнее, – ответил я.

– Тогда как вы догадались?

– Я видел герцогиню, вас и графа в великокняжеской ложе на «Орлеанской деве».

– И как вам спектакль? По-моему, ужасный! Совершеннейший сумбур.

– Уверяю вас, Чайковский прославит русскую музыку на весь мир. Дайте только срок.

* * *

Герцогиня подала мне для поцелуя руку.

– А где же мистер сыщик? – спросила она.

– Он вынужден был срочно уехать в Лондон по семейным обстоятельствам.

– Даже не подождал награды.

– Он не мог.

– Ну, показывайте. Где они?

Я протянул герцогине кляссер. Она раскрыла его, осмотрела содержимое.

– Чудесно, немедленно отправлю весточку императрице, она страшно нервничает, завтра приезжает его величество мой брат. Мы все успели вовремя.

– Но, ваше величество, дело еще не кончено, есть затруднение.

– Что за ерунда, какое еще затруднение?

– Я покорнейше прошу вас выслушать меня, не перебивая.

– Ну хорошо. Раз уж вы принесли бриллианты, говорите.

– Я, признаться, на это и рассчитывал. Из бриллиантовой кладовой с минуты на минуту похитят Сердце Азии.

– Что такое Сердце Азии?

– Большой красный алмаз.

– Он так называется? Но откуда вы знаете?

– Я с удовольствием расскажу вам все подробности, но сейчас дорога каждая минута.

– Кто же вор?

– Граф Пемброк.

– Да как вы смеете!

– Подумайте, завтра приедет государь, а Даниловский обнаружит пропажу Сердца. Ему придется доложить. Все усилия последних дней пойдут насмарку.

– Вы совершенно уверены в том, что говорите?

Я кивнул.

– Так бегите скорее к министру двора!

– Нельзя. У него в этом деле свой интерес.

Герцогиня глубоко задумалась.

– Эх, пан или пропал. – Она махнула рукой. – У меня здесь четыре казака личной охраны, они со мной с самого детства. Удавят его по-тихому, вынесут из дворца в сундуке и выбросят в Обводный. Виктория в Пемброке души не чает! Будет в ярости! Отлично! – Герцогиня даже захлопала в ладоши.

На звук вошла Наталия Оболенская.

– Кузьму и других ко мне! – приказала герцогиня.

Вошли четверо казаков.

– Кузьма, поступаешь в распоряжение господина Болотова. Болотов, Натали, выйдите.

В наше отсутствие герцогиня дала своим телохранителям инструкции.

Я был почти уверен, что, по этой инструкции, если Пемброк будет найден с пустыми руками или не найден вовсе, казаки удавят и выбросят в Обводный канал меня. Но отступать было некуда.

* * *

Казаки, мощные бородатые мужчины, ступали бесшумно в мягких кожаных сапогах, какие в ходу у кавказских народов. Каждый нес саблю и по два смит-вессона. Из покоев ее величества мы вышли прямо в ротонду. Я подошел к двери, ведущей в Малую церковь, и полез в карман за отмычкой.

Но я опоздал. Пемброк уже открывал дверь изнутри, кожаный футляр с Сердцем Азии висел у него на плече. Казаки молча бросились на него, он упал.

Я подумал, что казаки справятся и без моей помощи. Я все еще не мог привыкнуть к тому, что рыцарь с Мойки и бомбист из Зимнего дворца – одно и то же лицо, и ринулся в церковь.

Там было тихо. Я подбежал к закрытому гробу. На секунду я замешкался. Все-таки церковь, все-таки гроб… но потом снял крышку. Я так надеялся, что она еще жива. Я приподнял голову и плечи Юлии Федоровны. Она была еще теплой, видимо, согрелась от физических упражнений, ее пушистые волосы растрепались. Но голова ее соскользнула с моей руки и откинулась назад совершенно невозможным для человека образом. Я не сразу понял, что это оттого, что сломаны шейные позвонки. Спасать котят и убивать женщин! В моей голове не укладывалось, как в одном человеке может сочетаться одно с другим! Как он мог хладнокровно сломать шею прекрасной и влюбленной девушке? Симс был прав, Пемброк потратил минимум времени и не оставил ни следов, ни крови. Юное потерянное лицо мертвой Юлии Федоровны напомнило мне фото повешенного бомбиста, почти ребенка: тени вокруг полуоткрытых глаз, болезненно подобранная над торчащими резцами верхняя губа и маленькое, почти без мочки, все еще розовое ухо.

Я почувствовал, что меня переполняет горячая влажная ярость, сердце выскакивало из груди, кулаки сжимались, хотелось бежать и драться. Я положил Юлию Федоровну обратно. И понял, что немедленно хочу принять участие в том, что герцогиня назвала «удавят по-тихому».

Но когда я выбежал из церкви, в ротонде никого не было, лишь где-то вдалеке звучали неторопливые удаляющиеся шаги. Я заозирался, пытаясь понять, куда все делись. И тут заметил за решеткой экрана, закрывавшего воздушный канал, отапливавший ротонду, чье-то лицо. Я подошел ближе. Это был казак, мертвый, засунутый в канал вместе с саблей и так и не выстрелившими смит-вессонами. Трех других защитников великой княгини постигла та же скорбная участь, они лежали за экранами в соседнем с ротондой арабском зале. Ни один не подавал признаков жизни. Симсы не преувеличивали опасность этого человека. Враг был мне не по зубам, и надеяться мне больше было не на кого.

Я прислушался, во дворце стояла полная тишина. И я уже не знал, действительно ли слышал шаги, или это шумело в ушах. Я не знал, что я сделаю, как догоню, как отниму у Пемброка Сердце Азии и как убью его. Больше всего мне хотелось напасть на него с криком и колотить, пока душа из него не вылетит, но я понимал, что, если отдамся этому чувству, немедленно разделю судьбу несчастной Юленьки. Я просто пошел наугад, надеясь, что Бог и правда на моей стороне и они мне помогут.

Во дворце было пусто, его обитатели спали. Я шел уже несколько минут, меняя направление по наитию. И вдруг… я почувствовал, что догнал его. Эти шаги я узнал бы из тысячи других. Пемброк точно знал, где находятся посты, и обходил их параллельными залами и черными лестницами. Теперь я шел следом. Внезапно шаги затихли. Я спрятался за портьеру. Он, что-то почуяв, как лев, обходящий свои владения, вернулся, прошел в двух шагах от меня. Походка и жесты этого человека, посадка головы выражали такую напряженную и уверенную силу, такую животную собранность и готовность убить, что я почувствовал себя загнанным оленем. Главное – не дрогнуть, не вздохнуть громко, не шелохнуться, приказывал я себе. Он окинул взглядом портьеру, за которой я стоял. Наконец я увидел его лицо вблизи. Я ожидал увидеть мертвый взгляд бездушного убийцы, стоящего одной ногой в аду. Но лицо его было красивым и даже располагающим. Как такое может быть, подумал я. Наверное, так выглядят падшие ангелы – совершенные и смертоносные. Но зверь-ангел прошел мимо, оставив меня абсолютно потным за дырявой портьерой. Я подождал, пока он пройдет в следующий зал, и снова, крадучись, перебежками последовал за ним. Испуг проходил. На каждого зверя найдется охотник, подумал я, а на черта – крест. Он не унесет отсюда этот камень, даже если это будет стоить мне чести, жизни, души – заплачу любую цену. И только я так подумал, как что-то изменилось. Ночной свет стал ярче, контуры предметов четче, перестало болеть поврежденное накануне плечо, а сам я обрел ясность мысли. У Пемброка была цель, он двигался в определенном направлении. Проанализировав это направление, я понял, что он идет вдоль северного фасада вдоль Невы в сторону музея. Время замедлилось, я словно плыл между золота и зеркал, скульптур и фонтанов, скорее смутно угадывая свои отражения, чем узнавая.

Мы вошли в Эрмитаж, Пемброк миновал Фра Анжелико и Леонардо, но впереди раздался звук других, тяжелых шагов – это были гвардейские ботфорты. Начальник караула совершал обход постов. Пемброк свернул к испанцам и затих. Мне тоже попался параллельный коридор, я свернул в него и прижался к стене. И тут увидел в третьем от меня зале величественную фигуру рыцаря в сверкающих доспехах. Это пришла помощь, понял я, это был рыцарский зал. Я бывал здесь несколько раз и с бонной, и позже с отцом и братом, испытывал здесь страх и восторг. Я обвел взглядом поразительной красоты доспехи, копья и алебарды, и на глаза мне попалось то, что могло изменить расстановку сил. Саксонский арбалет с коловоротом XVI века и боевой болт к нему. Хоть бы оказался исправным, взмолился я. Я снял форменный сюртук, обмотал им руку и ударил по защитному стеклу. Достав оружие, я уложил болт на ложу из слоновой кости и принялся изо всех сил вращать коловорот. Стальной лук сгибался с большим трудом, обмотанная кожаными шнурками тетива растягивалась медленно и тяжело, натянуть слишком сильно я боялся – старая сталь могла лопнуть. Я закрепил коловорот. У меня был всего один выстрел. Мощным он не получится, подумал я, но тогда он должен быть точным.

Когда я вышел из зала, шагов Пемброка снова не было слышно. Я шел наугад, продолжая придерживаться прежнего направления, и через несколько мгновений шаги зазвучали вновь. Я прошел все здание Эрмитажа по северной стороне, в моем распоряжении остался только поворот направо. Пемброка нигде не было видно, но зато за поворотом нес вахту гвардейский пост. Вмешательство гвардейцев мне вряд ли помогло бы в эту минуту: пока я объяснюсь, он уйдет. Если он не прошел мимо поста, значит, куда-то свернул. Я еще раз внимательно огляделся. Откуда-то звучала музыка. За колонной слева я заметил дверь, ведущую дальше вдоль Невы. И я сообразил, что играют в Эрмитажном театре и проход ведет в театр. Выбора не было, двери в фойе казались закрытыми, но когда я подошел ближе, то увидел, что замок сломан и дверь закрыта неплотно. Служителей поблизости не наблюдалось, и я вошел в фойе. Собственно, это фойе – не что иное, как объемный мост над рекой, соединяющий здание музея со зданием театра. Там было много людей, очевидно, только что закончился спектакль. Его план стал мне ясен: пока не началась тревога, смешаться с театральной толпой, выйти вместе со всеми. Я рассекал толпу, один из зрителей, похожий на чиновника, обратил внимание на арбалет в моей руке.

– Хотите кого-нибудь пристрелить? – поинтересовался он.

– Очень хочу, но это всего лишь реквизит, – ответил я.

– А выглядит как настоящий, – продолжал беседу чиновник.

Я извинился и пошел дальше. Пемброка не было. Я подошел к служителю, стоявшему у одного из двух выходов, и, совершенно не надеясь на удачу, спросил:

– Граф Пемброк уже ушел?

Служитель посмотрел на меня непонимающе, но проходившая мимо молодая дама ответила за него:

– Он только что вышел через дальний проход, при желании его можно догнать.

– Благодарю вас, желания мне не занимать. – Я устремился в указанном направлении.

То, что молодая дама назвала дальним проходом, было узким коридором, ведущим в обход зрительного зала и выводящим в другое фойе. Из этого коридора вниз вела узкая служебная лестница. Мне показалось, что я услышал шаги, кто-то спускался по ней этажом ниже. Но Пемброк должен был идти вместе со всеми на улицу. Что изменилось? Я выглянул в окно. По набережной двигалась рота конногвардейского полка, через каждые десять метров один всадник останавливался и поворачивал лошадь головой к дворцу, гвардейцы окружали императорскую резиденцию. Очевидно, за то время, что мы с Пемброком петляли по дворцу и музею, герцогиня обнаружила своих охранников мертвыми и по телефону подняла тревогу в полках. Конногвардейцы прискакали первыми. Тогда я понял, что шаги внизу были шагами Пемброка и что у него есть план Б.

В помещения внизу свет едва сочился из пыльных окон, было удивительно, что ухоженность и великолепие императорской резиденции может соседствовать с такой затхлой запущенностью. Я прошел театральный склад, анфиладу небольших комнат, в которых пахло пылью и плесенью, спустился еще на этаж по грязной лестнице в почти полную темноту и увидел низкую, сбитую из досок дверь. Я толкнул дверь, она открылась легко и без скрипа. За ней была еще одна лестница, представлявшая собой просто уложенные друг на друга рядами старые кирпичи, лестница вела вниз в небольшое сводчатое темное помещение без дверей и окон. Я посчитал, на сколько пролетов спустился, и понял, что нахожусь уже несколько ниже уровня набережной. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что в одной из стен комнаты, той, что, по моим представлениям, была параллельна и ближе всех к Неве, есть небольшой пролом. Я спустился к пролому и прислушался. Слышен был звук капающей воды и знакомые шаги. Я протиснулся в узкий пролом, шагнул и чуть не упал в проем крутой винтовой лестницы, рядом валялась прикрывавшая лестницу круглая деревянная крышка. С лестницы тянуло сыростью и слабо, но неприятно – отхожим местом. Я пошел вниз. Спуск был очень длинным, я потерял счет ступеням, мне казалось, что я уже близок к центру земли. Но тут отхожим местом потянуло еще сильнее, воздух заколыхался, я вышел на площадку и увидел его, а он – меня. Он держал в руке источник зеленоватого света, небольшой и неяркий, похожий на коробочку с зеркалом внутри и стеклянной стенкой. Неприятный запах надвигался и становился несносным. Пемброк двинулся было ко мне, но я выставил вперед арбалет. Он остановился, бережно опустил коробочку на пол и тогда снова двинулся в мою сторону, не показывая ни малейшего страха или замешательства. Он шел на меня с пустыми руками – ни шпаги, ни пистолета, кожух с алмазом закинут за спину, он даже слегка улыбался. От этого мне стало еще более жутко, на меня в дорогом смокинге и лаковых туфлях шла моя смерть. Я представил мертвое лицо Юленьки Алексеевой и нажал на спуск арбалета. Но старая машина подвела, или это у меня дрогнула рука, болт полетел не в Пемброка, а выше его плеча и со звоном и множеством искр ударился в торчавший из стены металлический костыль. И тогда случилось сразу два страшных события: воздух взорвался огнем, а Пемброк прыгнул на меня. Я упал и потерял сознание.

Очнулся я в почти полной темноте. Только слабо светились обугленные деревянные поручни лестницы и несколько кружащихся в воздухе крошечных зеленых точек. Отхожим местом больше не пахло. Одежда на мне обгорела, лицо саднило от ожогов, все болело, уши слышали плохо, но руки и ноги были целы, и я мог ходить. Пемброк был мертв, его тело спасло меня от взрыва и огня. А ему на голову упал кусок расколовшейся и обвалившейся лестницы.

Из части поручня и остатков его недогоревшей одежды я попытался смастерить что-то вроде факела. Однако когда я с горем пополам все-таки зажег свой факел от тлеющих углей и осмотрел помещение, мне стало понятно, что лестница обрушилась и я не смогу подняться наверх. Оставался один путь – по узкому коридору, из которого пришел взорвавшийся от искр болотный газ. Куда вел этот проход, я не мог себе представить. Но если Пемброк хотел попасть в этот коридор, значит, куда-то он все-таки ведет. Я решил рассмотреть летающие зеленоватые огоньки. Это оказались небольшие жучки со светящимися брюшками. И тогда мне стало понятно, что Пемброк знал о том, что в проходе может быть взрывоопасный газ. Поэтому он взял с собой такой странный источник света – светлячков в зеркально-стеклянной коробочке – и не стал стрелять в меня из высекающего искры револьвера, который, как я мог убедиться, у него с собой был. Про этот ход он знал давно, он хорошо подготовился к плану Б.

У меня не было стеклянно-зеркальной коробочки, в которую я мог бы посадить светлячков. А факел мой то и дело гас. Я выбросил его и шагнул в совершенно темный коридор без всякого источника света. Не исключено, что на пути попадутся другие скопления газа, не задохнусь ли я? Но выбора не было. И я, закинув за спину обгорелый кожух с алмазом, двинулся вперед, держась левой рукой за стену коридора. Я двигался во тьме на ощупь, прислушиваясь к немногочисленным звукам, которые до меня доносились. В основном это были звуки воды. Она струилась, капала, булькала, в одном месте вода поднялась в коридоре почти по пояс, но потом стала спадать, и снова стало сухо. С полчаса уже я шел медленно, нащупывая ногой каждый шаг, когда земля содрогнулась, как от нового взрыва. Я замер, огляделся и увидел, что нахожусь у подножия точно такой же лестницы, какой была та, по которой я спустился. Я быстро стал подниматься и вышел на площадку, с которой в разные стороны вели два низких туннеля. Я повернул в правый. Туннель как будто поднимался кверху, я шел по нему еще минут пять и оказался в тупике у кирпичной кладки. Из трещин между кирпичей пробивался свет. Я ударил ногой по некрепкой стенке, и она рухнула. Помещение, в котором я очутился, было заставлено ящиками с военной маркировкой. Никого вокруг не было. Из окна струился благословенный дневной свет. Я, как мог, заложил пробой в стене выбитыми кирпичами, задвинул ящиком и выглянул из окна. Я понял, что нахожусь в каземате Государева бастиона Петропавловской крепости. А взрыв – это полдень, пробитый пушкой. Рядом в крепостной стене, насколько я знал, находилась потерна. Я дошел до потерны и, не встретив по пути никого, беспрепятственно вышел из нее на невский берег. Оказалось, я прошел под Невой заброшенным подземным ходом, ведущим из Эрмитажного театра в Петропавловскую крепость. Зачем он был нужен? Но потом я догадался, что ход вел не из театра, а из прежнего, петровского Зимнего дворца, на фундаменте которого построили театр.

Я сел на землю и перевел дыхание. Напряжение спало. И я вдруг подумал, что впереди у меня вся жизнь, а в руках несметное сокровище. И если сейчас я пойду в британское посольство, то выйду оттуда богачом и смогу отправиться в любую страну мира и прожить любую жизнь, какую только захочу. Дальние страны и неведомые путешествия привиделись мне в эту минуту. И я махнул плывшему мимо лодочнику.

Но тут колокола Петропавловской крепости заиграли государственный гимн, и наваждение рассеялось. На главном флагштоке страны ожил императорский штандарт. Это означало, что государь император въехал в свою столицу.

Зачем мне чья-то жизнь, подумал я, у меня ведь есть своя собственная. Может быть, она окажется гораздо интересней, чем я сейчас могу себе представить. И вместо Английской набережной я назвал вознице Дворцовую.

* * *

Через час, когда Даниловский открывал Бриллиантовую комнату, чтобы положить Сердце Азии на место, а я стоял рядом, чтобы убедиться, что все в порядке, ко мне подошел министр двора.

– Ах вот вы где, таинственный герой! Зачем вы скрыли все от меня? Из-за того, что Воронцовы и Пемброки, черт их побери, близкие родственники? Из-за того, что этот проклятый бомбист – мой кузен? Так во-первых, он кузен жены, а не мой[3]3
  Илларион Иванович Воронцов-Дашков и его супруга Елизавета Андреевна (в девичестве Шувалова) – представители двух разных ветвей Воронцовых. Возможно, Елизавета Андреевна не являлась кровной родственницей Пемброка, так как ее мать Софья Михайловна фактически была дочерью Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой не от ее мужа Михаила Семеновича, а от Александра Раевского либо от Александра Пушкина.


[Закрыть]. А во-вторых, мы с ними не общаемся после Крымской войны, когда Пемброк-старший, по матери Воронцов, возглавлял высадку англичан. Напрасно вы это. Но живы, живы, вот что прекрасно! И востры! Ох востры! Не зря в Министерстве иностранных дел хлеб едят, каких орлов воспитывают! Орденов я вам не обещаю, потому что государю, вы уж не взыщите, о происшествии докладывать не будем. Но в моем ведомстве вам открыта широкая дорога, вас ждет большое будущее, дорогой Болотов, поверьте старому генералу. И до высочайших наград – рукой подать.

Но я не чувствовал себя орлом, ведь я не спас Юлию Алексееву. И я знал, что победа над Пемброком – не моя победа. Просто Сердце Азии не желало покидать сокровищницу русских царей. Не в этот раз.

Через шесть лет после нашей первой встречи с Шерлоком Холмсом, которого я всю жизнь про себя называл Симсом, его друг доктор Уотсон начал публиковать занятные рассказы об удивительных аналитических способностях великого сыщика. Однако по понятным причинам Холмс никогда не рассказывал Уотсону о том, что произошло в 1882 году в Санкт-Петербурге.