Текст книги "Жаркое лето – 2010"

– Ой, я же голая! – запаниковала Аля. – Игорёк, не открывай дверь! И Глеб с Катей пусть пока посидят в банном отделении. Впрочем, Глеб храпит, как колхозный трактор…, – перешла на тревожный шёпот: – А, вдруг, мы ночью – вместе с банькой – «переместились» в двадцать первый век? Может, это сам министр Сергей Шойгу прибыл на наши поиски?

Стук настойчиво повторился.

– Набрось пока мою вотолу, – посоветовал Гарик и, оперативно влезая в широкие штаны, громко объявил: – Уже иду! Подождите минутку. Сейчас, только наготу прикрою…

Он отодвинул массивную щеколду, отворил дверь и, выглянув наружу, вежливо поздоровался:

– Приветствую вас, уважаемая Екатерина Андреевна! Нагулялись? Не подскажете ли, а какой век у нас нынче на дворе? Двенадцатый? Или же двадцать первый?

У порога смущённо переминалась с ноги на ногу Катя – бледная, умытая, тщательно-причёсанная.

«Какое у неё…решительное и одухотворённое выражение лица!», – удивился внутренний голос. – «Не к добру это, братец! Помяни моё слово. Сейчас, очевидно, нам преподнесут внеплановый (или, наоборот, плановый?) сюрприз…».

Из-под руки Гарика вынырнула заспанная Аля, облачённая в длинный и широченный славянский плащ, и принялась сыпать вопросами:

– Где ты была, Катюха? Может, что с животом приключилось? Крутит? Это, наверное, от не до конца прожаренной лосятины…. А что у тебя с глазами? Блестят – как весенние дождевые капли…

– Можно подумать, что твои глазёнки не блестят, – понимающе усмехнулась Катерина. – Значит, подружка закадычная, тебя можно поздравить с переходом на взрослый уровень? Поздравляю и желаю огромного счастья! У вас с Гариком – видно невооружённым взглядом – обязательно всё сладится…. А я, вот, пришла попрощаться.

– Как это – попрощаться? – опешила Аля. – Ты решила…

– Да, я решила остаться в этих Временах. В двадцать первом веке меня ничего не держит. Ты же знаешь, что я сирота, живу у тётки и чувствую, что это ей в тягость…. Оказалась я здесь и тут же почувствовала – воздух-то родной, сердечко щемит. А тут ещё и Вася…. Мы с ним уже обо всём переговорили. Осенью обвенчаемся. Я ему детишек – Бог даст – нарожаю…

– А как же Глеб? – напомнила Аля. – Может, разбудить его?

– Не надо, пусть спит. Зачем тревожить хорошего человека? Передайте ему – мои глубочайшие и искренние извинения…. Впрочем, за что извиняться? Ну, была между нами жаркая любовная интрижка, переспали несколько раз, получили взаимное удовольствие, не более того…. Всё равно, ничего серьёзного у нас не получилось бы. Он – питерский нищий общажник, я – московская приживалка. Рассыпалось бы всё, как карточный домик. Любовная лодочка, как говорится, разбилась бы о быт. Вернее, о непреодолимые бытовые проблемы…. Честно говоря, у меня к Глебчику не было серьёзного чувства. Так, баловство одно плотское…. Ладно, родные мои, давайте – обнимемся на прощанье. Меня уже ждут, пора трогаться в путь. К вечеру обязательно надо добраться до Рязани…. Что, ребятишки, носы повесели?

– Вычитание – очень печальное математическое действие, – вздохнула Аля, – Ну, очень грустное…

Глава двенадцатая
Александр, сын Данилов

Внутренний голос Гарика с Алевтиной не согласился и, нагло ухмыльнувшись, заявил: – «В некоторых случаях «вычитание» имеет сугубо положительное и позитивное значение. Вот, например, совсем недавно на одну целомудренную девственницу стало меньше. Причём, по её собственному и непреложному согласию-желанию…. Что же в этом печального и грустного? Наоборот, совершенно замечательное и прогрессивное – на мой вкус – действо…».

Катя, кивнув на прощание головой и смахнув с длинных ресниц одинокую слезинку, ушла. Вскоре с той стороны донеслись сухие щелчки кнутов, недовольное лошадиное ржание и противный скрип колёс.

– Что будем делать? – тихонько спросила Аля и тут же повысила голос. – И не надо – так – на меня смотреть!

– Как – так?

– Похотливо, вот как!

– Почему – не надо? – подозрительно прищурился Гарик. – Тебе это неприятно?

– Ну…. Приятно, пожалуй. Просто…

– Продолжай, продолжай!

– Во-первых, Глеб может проснуться в любой момент…

– А, во-вторых?

– Во-вторых, я стесняюсь, – покраснев, призналась Аля. – Одно дело ночью, в темноте. А сейчас-то – белый день…. Не сердись, любимый, я перестроюсь. Со временем, конечно…. А вообще, всё было здорово! Мне, честное слово, очень понравилось. Особенно – в третий раз…

– Мне тоже, – глупо улыбаясь, промямлил Гарик. – Очень. Спасибо…. Тогда пойдём – оденемся и перекусим?

– Перекусим…. Только ты, пожалуйста, постой здесь? В смысле, подожди, пока я оденусь. А ещё лучше – набери воды из колодца. Двенадцатый век – двенадцатым веком, но и умываться надо регулярно.

– Без вопросов. И подожду, и воды наберу…. Ещё по поводу личной гигиены. Думаю, что сегодня надо – в обязательном порядке – натопить баньку, нагреть воды, от души попариться и помыться. Ты, наяда стыдливая, надеюсь, составишь мне компанию? Ну, в плане спинку потереть?

– Н-не знаю…. Н-надо подумать…

Короче говоря, утро прошло весело, радостно и беззаботно. Они успели – до пробуждения Глеба – умыться колодезной водой, поливая друг другу из деревянного ведра, перекусить холодной гречневой кашей и копчёными «ножками Буша», запивая еду медовухой, и вволю нацеловаться.

Наконец, тихо скрипнув, отворилась дверь, ведущая в банное отделение, и в предбаннике появился Глеб – сонный, растрёпанный, улыбающийся широченной белозубой улыбкой.

– Привет, братишка! – поздоровался Гарик. – Выспался? Бодр и весел?

– Доброе утро, – едва слышно выдавила из себя Аля, трусливо отводя глаза в сторону.

– И вам, голубки белокрылые, долгих лет жизни! – беззаботно откликнулся Глеб и, заинтересованно повертев носом, заявил: – А у вас тут пахнет – безудержным развратом! Чего застеснялись-то, любовнички страстные? Дело-то насквозь житейское. Рад за вас и всё такое…. Где, кстати, моя ненаглядная кустодиевская красотка? Небось, отошла до ветра? Эй, вы копчёной гусятиной-то не увлекайтесь чрезмерно! И нам с Катенькой оставьте немного…. Чего это вы так засмущались-забеспокоились и глаза опускаете долу? Случилось что-то? Ну-ка, рассказывайте!

– Случилось, – кисло пробормотал Гарик. – Тут, дружище, такое дело. Ты, главное, пойми правильно…

Он, сбиваясь и спотыкаясь через каждую вторую фразу, рассказал другу о неожиданном и нестандартном решении, принятом Екатериной. Поведал и о причинах этого решения-поступка. Передал – от имени сбежавшей барышни – искренние извинения.

– Шутим смешные шутки и коварно разыгрываем? – неуверенно улыбнулся Глеб. – Типа – прикалываемся над доверчивым и простодушным соратником? Так сегодня, вроде, не первое апреля…, – перестал улыбаться, тут же став скорбно-серьёзным: – Похоже, что не разыгрываете…. Вот, значит, как оно повернулось. Неожиданный сюрприз на ровном месте…. То-то Катя сегодняшней ночью вытворяла – чёрт знает что. Я, уж, подумал, что взаимная любовь крепчает на глазах. Мол, вышла на качественно-новый уровень – серьёзный и настоящий. А, оказывается…. Она, что же, так прощалась со мной? То бишь, извинялась за предстоящее предательство? Говорите, признавалась вам, мол: – «Серьёзного чувства не было и в помине, так, обычная плотская интрижка и сплошные чувственные удовольствия…»? Вот же, сучка похотливая, мать её! Вот же, проститутка…. Все женщины – курвы, лярвы и законченные шлюшки! Все…

– Поаккуратней, брат! Следи за гнилым базаром! – жёстко прервал этот неудержимый монолог Гарик. – Можно, ненароком, и по сусалам огрести. Причём, по-крупному, без дураков.

– А, что? Понял и прошу пардона! Типа – нижайше извиняюсь и посыпаю голову пеплом. К уважаемой Алевтине Ивановне эти правдивые житейские сентенции не относятся…. В баклаге ещё осталась живительная медовуха? Дайте-ка сюда…. О, литра два ещё будет. Тогда-то что, живём! В том смысле, что сейчас в темпе зальём горе горькое. Может, полегчает немного, тогда и вешаться не придётся, – набулькал полную серебряную чарку янтарной жидкости и, жадно дёргая кадыком, выцедил до дна.

Заметив Алины многозначительные гримасы и подмигивания, Гарик поднялся на ноги и известил:

– Ты товарищ Петров, завтракай, выпивай, приходи в себя. А мы с Алевтиной прогуляемся чуток. Что называется, немного осмотримся на местности, подышим свежим воздухом…. Ты медовухи-то не жалей, можешь всю употреблять. Мы уже напились…. Я с собой прихвачу масляную лампу. Ну, бывай! Мы подгребём где-нибудь через часик-полтора. Только, пожалуйста, обойдись без глупостей…

– Идите, идите! Какие ещё, в одно место, глупости? Всё будет нормально, обещаю…. А, ведь, я только сейчас понял, как мне не хватает Катеньки! Получается, что я любил, то есть, люблю её по-настоящему? Вот же, незадача! Вот же, мать его растак! Идите, родные, идите…

Они отошли от бани метров на пятнадцать. Было очень тепло, тихо и полностью безветренно, ярко-жёлтое приветливое солнце обещало жаркий и погожий денёк.

– В таких неоднозначных ситуациях человеку не стоит мешать, – вздохнула Аля. – Пусть побудет наедине со своими грустными мыслями и серо-жёлтыми сомнениями-переживаниями. Тем более что крепкая медовуха – верный и преданный компаньон. Молчаливый и понимающий собеседник, образно выражаясь…. Какие у нас планы на сегодняшний день? На завтрашний? Как я понимаю, обещанный банный день временно отменяется? Вернее, переносится на Будущее? Мол, ни до ерунды?

– Это тот редкий случай, когда краткосрочные тактические и долгосрочные стратегические планы полностью совпадают, – скупо улыбнулся Гарик. – У нас имеется в наличии единственная цель-задача. А именно, дождаться очередного «пробоя» во Времени. Вдруг, да и вернёмся в вожделенный двадцать первый век? Или же, сугубо для начала, «перенесёмся» поближе к нему.… Наблюдается, на мой взгляд, некая однозначная закономерность «пробоев». Мы, похоже, целенаправленно «идём» по Времени – от Каменного века – к Настоящему, то есть, к изначальному 2010-му году. И это, честно говоря, обнадёживает…. Поэтому от заветной пещеры далеко не отходим и покорно ждём, когда всесильное Время смилуется – по отношению к своим покорным рабам…. По поводу банного дня. Думаю, что его не придётся отменять-переносить. Как мне подсказывает опыт совместного проживания в университетской общаге, наш Глеб Сергеевич откровенно не дружит с алкоголем. В том плане, что очень быстро пьянеет, а после принятия приличной хмельной дозы его непреодолимо тянет в сладкий сон. Так что, готов поспорить на сто американских долларов – против ста российских рублей – что когда мы вернёмся в предбанник, он уже будет крепко спать, вовсю пуская «медовые» слюни…. Постелем на зелёную травку старенькую медвежью шкуру…

– Не отдам шкуру! Она нам и самим может пригодиться.

– Ну, да, конечно…. Извини, не подумал. Ладно, постелем что-нибудь другое…. Итак, я сгребу спящего Глеба в охапку, вынесу на свежий воздух и пристрою на уютной подстилке. Пусть дрыхнет дальше, поволжский Ромео (или – поволжский Отелло?), благо погода нынче стоит отличная, не простудится…. Мы же с тобой, наяда, займёмся банными делами. По полной программе, естественно.

– С этим, как раз, всё понятно…. И не надо так нагло подмигивать! – прогнозируемо засмущалась Аля. – А как мы проведём ближайший час? Ограничимся круговой пешей прогулкой по полянке? Можно, конечно, забраться на дубовый холм, помня о тамошней шикарной смотровой площадке…

– Предлагаю посетить заветную пещеру. На предмет выявления изменений, произошедших со времени нашего последнего визита. Только сперва подойдём к кострищу, там, судя по лёгкому дымку, потухли не все угли. Надо же и масляную лампу привести в рабочее положение, чтобы эффективно бороться с пещерной темнотой.

Массивная дверь была распахнута настежь, а в самом подземном помещении наблюдался неаккуратный и полноценный бардак.

– Доски всякие, щепки, обрывки непонятных тряпок, разномастные керамические черепки, – ворчал Гарик, медленно продвигаясь вперёд. – Ещё и дурацкая масляная лампа светит очень тускло, надо было смастерить пару дельных факелов…

– Это, скорее всего, Катькины «кузнецы» тут подсуетились, – предположила Аля. – Ты же, типа – Илья Муромец, разрешил им забрать из пещеры всё ценное? Мол, всё, что отыщется? Вот, они и послушались, то бишь, забрали. Но – при этом – очень торопились, поэтому и намусорили чуток…. Смотри, какой здоровенный сундук, окованный высокохудожественными железными полосами! Крышка оторвана с мясом, внутри пусто…. А если он был доверху набит златом-серебром?

– Значит, нашей Екатерине Андреевне крупно повезло, – хмыкнул Гарик. – Будет теперь зажиточной купчихой двенадцатого века. Естественно, специализирующейся по всяким металлическим, например, оружейным делам. Солидный капитал – для успешного развития бизнеса – ещё никому и никогда не мешал…. Пойдём дальше?

– Почему бы и нет? Я хочу добраться до родничка, возле которого мы тогда ночевали. Там ещё – на стенке – были выбиты всякие интересные рисунки. Помнишь?

– Желаешь полюбоваться на собственный портрет?

– Ага, ты угадал. А ещё поинтересоваться – не появились ли новые загадочные картинки….

Рядом с женским лицом, смутно похожим на Алино, на каменной стене было выбито изображение крадущегося саблезубого смилодона, рядом с которым размещалась стройная женская фигурка в славянских одеждах.

– Мне кажется, что это – наша Велина, – после двухминутного молчания сообщила Аля. – Почему – не знаю. Просто, так ощущается…. Интересно, а куда же подевался Сивый? Да, Время – самый великий и изощрённый путаник нашей планеты. Сумасшедший комедиант, обожающий издеваться над глупыми и наивными людишками…

– Ты, любовь моя неземная, становишься патентованным философом! – констатировал Гарик.

– Ничего странного в этом нет. Как утверждает народная мудрость: – «С кем поведёшься – от того и наберёшься…». Разве нет?

– Следуя этой логике, можно предположить, что я – в скором времени – стану корифеем археологии.

– Какой же глупый! – торжественно объявила Аля. – Ты уже им стал! По крайней мере, видел собственными глазами такое, что нашим маститым академикам и не снилось…. Погоди! А это что такое?

За разлапистым тёмно-фиолетовым сталактитом обнаружилась просторная ниша, в которой располагался прямоугольный деревянный поддон, аккуратно накрытый сверху большим куском светлой холстины. Аля сильно дёрнула за край ткани, и «защитный тент» послушно сполз на каменный пол.

– Блеск и полный отпад! – восхитился Гарик, пристраивая масляный фонарь на горизонтальном выступе сталактита. – Это же отборные собольи шкурки, выложенные на досках поддона пятидесятисантиметровым слоем! Очевидно, совсем недавно банда Соловья Разбойника разграбила обоз с пушниной, следующий из краёв восточных…. С реализацией же ценного меха тати, видимо, решили не торопиться. Мол, пока не сезон, надо подождать до поздней осени.

– Очень красиво! – поддержала Аля, с непонятным выражением лица осторожно поглаживая тёмно-тёмно-коричневые шкурки. – Мягкие такие, пушистые…. Если на старенькой медвежьей шкуре было так хорошо, то как же будет – волшебно-необыкновенно – на этом меховом чуде? Надо обязательно проверить! Только, милый, переставь, пожалуйста, фонарик подальше….

Через некоторое время, когда схлынула горячечно-бредовая пелена, Гарик забеспокоился:

– Чёрт, лампа-то погасла! Темно, хоть глаз выколи…. Видимо, до конца выгорел весь хвалёный барсучий жир.

– Ничего, выберемся как-нибудь, – умиротворённо и счастливо вздохнула Алевтина. – Медленно-медленно пойдём вдоль пещерной стеночки, держась за неё ладошками. Главное, чтобы не ударится головой об острые боковые наросты. Вот, только одеваться в полной темноте – удовольствие ниже среднего, то бишь, насквозь сомнительное…

– Тихо! Помолчи…. Слышишь?

– Да, какой-то далёкий и частый-частый перестук.

– Неужели, это напоминают о своём существовании накры мрачных и разгульных «детей Сварога»? А мы, соответственно, снова «оказались» в славянских Временах? – нахмурился Гарик. – Не хотелось бы, честное слово…. Впрочем, и в Каменном веке стучали барабаны-тамтамы.

– Хрен редьки, как известно, не слаще…. Давай, будем одеваться и двигаться на выход.…Так, это, похоже, твои холщовые ноговицы. Игорёк, пошарь с правой стороны! Где-то там должна лежать моя понёва. И, пожалуйста, не забудь «клыкастое» ожерелье. Оно тебе очень идёт…

– Держи свою славянскую клетчатую юбку! А, вот, с масляным фонарём наблюдается очередная странность.

– Что такое?

– Он, моя страстная и неповторимая наяда, бесследно исчез. Лишнее подтверждение того, что произошёл очередной «пробой»…

Путь на земную поверхность занял минут тридцать пять и сопровождался болезненными ушибами голов и многочисленными ссадинами на руках-ногах. Когда до выхода из пещеры оставалось метра три-четыре, Гарик, шедший первым, остановился и предложил:

– Давай-ка, постоим здесь немного, помолчим и послушаем – на предмет непонятных странностей и странных непоняток…

Через несколько минут Аля – нетерпеливым шёпотом – поинтересовалась:

– Ну, что ты думаешь об услышанном?

– Скорее всего, этот стучат плотницкие топоры. Причём, не на припещерной поляне, а по другую сторону холма.

– Топоры – за холмом? А, ведь, там – в двадцать первом веке – располагался заброшенный хутор, который потом успешно сгорел в жарком верховом пожаре…. Игорёк, может теперь его отстраивают заново? Типа – Владимир Владимирович Путин строго-настрого велел-приказал? Вот, топоры и стучат…. Давай-ка, выходить наружу! Надо же прояснить – в каком конкретном Времени мы находимся…. Не могу и не хочу больше ждать!

Оказавшись на земной поверхности, Гарик, недоумённо передёрнув плечами, известил:

– Похоже, что здесь ничего не изменилось. Холм по-прежнему покрыт густым дубовым лесом. Банька, журавль-колодец и покосившийся погреб стоят на прежних местах…. Погреб? Вот же, дураки законченные! Почему мы вчера его не осмотрели? По-видимому, это горячая юношеская влюблённость так притупляет наблюдательность….

– Точно, притупляет! Да ещё как! – хихикнула Аля. – Надо же такое ляпнуть, мол: – «Здесь ничего не изменилось…». Посмотри-ка правее погреба, тормоз блондинистый! Что теперь скажешь?

– Правее говоришь? Похоже, что я ошибся. Вернее, поторопился со скоропалительными и далеко-идущими выводами…

Там, где ещё полтора часа назад дружно шумели высоченные корабельные сосны, теперь наблюдалось только хвойное редколесье, украшенное коротенькими аккуратными пеньками.

– Совсем свежими пеньками, – машинально уточнил Гарик. – Впрочем, это ещё не повод – для безоглядной и однозначной фрустрации. Наоборот, появился весомый повод – для логичных раздумий и взвешенных размышлений…

– Ты хочешь сказать, что во время нашего недолгого отсутствия здесь вволю порезвился неизвестный великан? – возмутилась Аля. – Мол, достал из-за голенища великанского сапога великанский ножик, срезал – как полевые травинки-былинки – корабельные сосны, непринуждённо сложил их в великанскую корзинку, да и отбыл восвояси? А там, где раньше располагалась разрушенная и обгоревшая разбойничья изба, теперь проходит наезженная просёлочная дорога. Это, надо думать, другие великаны постарались?

– Ничего такого я не говорил. Не надо передёргивать. Просто…. Пошли-ка к баньке! Разбудим Глеба и немного посовещаемся, – Гарик аккуратно притворил пещерную дверь, и, старательно пряча счастливую улыбку, подчёркнуто-серьёзно поинтересовался: – Кстати, а как тебе – на соболиных шкурках? Понравилось?

– Недурственно, мон шер. Право, недурственно…

Возле бани наблюдались две глубокие и свежие колеи от широких колёс, а входная банная дверь валялась в трёх-четырёх метрах от входа.

– Петли выворочены с корнем, – мельком осмотрев дверную коробку, сообщил Гарик. – Ломами усердно поработали. Причём, со знанием дела…. Глеб, отзовись! Ты живой? Эй, Петров?

В предбаннике и в банном отделении никого не обнаружилось.

– Может, он остался в двенадцатом веке? – предположила Аля. – А, что такого? Встретится там с Катькой, отобьет её у знатного кузнеца Василия Потапова…. Наверное, так судьба распорядилась. Или, к примеру, сам Господь Бог…

– А что ты скажешь про данную находку?

– Это – кожаный пояс с прикреплёнными к нему ножнами…. То есть, это Глебов ремешок?

– Ага, его, – хмуро подтвердил Гарик. – А на полу валяется раздавленное славянское кресало, вон – отломанное кремниевое колёсико закатилось под лавку.

– И как это прикажешь понимать?

– Очевидно, Глеб через приоткрытую дверь, или через слюдяное окошко заметил приближавшегося противника. Хмель из головы, понятное дело, тут же выветрился, он захлопнул дверь и задвинул щеколду…. Это, естественно, не помогло. Неизвестные – с помощью дельных ломов – выдрали и раскурочили дверные петли, ворвались внутрь помещения, после короткой борьбы Глеба связали и отвезли…м-м-м, куда следует…

– Тогда нам надо быть поосторожнее. То есть, не терять бдительности, – зябко поёжилась Аля. – Предлагаю – осмотреть погреб, забрать оттуда всё съестное, переселится в пещеру и закрыться изнутри.

– Как конкретно – закрыться?

– Ну, не знаю. Ты у нас мужчина, тебе и решать. Не важно – каким образом, важно – чтобы надёжно…. Будем сидеть там и терпеливо ждать, когда произойдёт нужный нам «пробой».

– И как мы узнаем об этом судьбоносном событии?

– Очень просто, милый. Ты оперативно просверлишь (выдолбишь, проковыряешь, проскребёшь – на своё усмотрение), в пещерной двери небольшую аккуратную дырочку, через которую мы и будем регулярно наблюдать за окрестностями. Увидим приметный пейзаж, выдержанный в чёрно-серых тонах – сплошные угли и головешки – значит, маршрут успешно завершён. Мол: – «Уважаемые пассажиры! Наш поезд «Машина Времени» прибыл на конечную станцию – «Двадцать первый век»! Спасибо за компанию! Счастливого пути!»…. Вот, тогда-то мы – под оглушительный грохот аплодисментов – и вылезем на гостеприимный перрон, щедро залитый ласковым солнечным светом. После чего, понятное дело, направимся – по красной ковровой дорожке – к ближайшему Загсу…. Как тебе, мой верный и неутомимый рыцарь, такой нехитрый план?

– Очень хороший план. Главное, что дельный, – печально вздохнув, одобрил Гарик. – Только, душа моя алмазная, ничего не получится…

– Это ты говоришь о незамедлительном посещении Загса? – грозно нахмурилась Аля.

– Нет, обо всё в целом. Снаружи что-то характерно звякнуло. Думаю, что к нам в гости направляются вооружённые люди…

Аля незамедлительно бросилась к слюдяному окошку и, жалобно охнув, честно призналась:

– Да, мой гениальный план полностью провалился. На просёлочной дороге стоит телега с запряжённой в неё лошадкой, а нас, очень похоже, окружают…, м-м-м, солдаты в тёмно-зелёных кафтанах, вооружённые допотопными ружьями…. Постой, постой! Это же форма славного Преображенского полка! Точно, блин, Преображенского.… Поздравляю, Игорёк, мы «попали» в легендарные Петровские времена! Интересно, а откуда под Рязанью взялись преображенцы? Какого дьявола они здесь позабыли? Нонсенс, однако…. Что будем делать, отважный герой моих трепетных девичьих грёз?

– Сдаваться, конечно же.

– Это понятно. Без вопросов…. Я тебя спрашиваю про линию поведения. Что будем говорить на допросах? То бишь, нагло врать?

– Предлагаю исходить из здравого смысла…, – Гарик наморщил лоб, изображая глубочайшую задумчивость.

– Заканчивай кривляться! – велела Аля. – Время поджимает. Ну?

– Во-первых, царь Пётр Первый, насколько я помню из толстых романов и многосерийных телевизионных сериалов, очень уважал иностранцев, а в особенности – немцев. Во-вторых, он с большим пиететом относился к образованным и учёным людям. В-третьих, об этих предпочтениях царя знали все российские подданные – от простых конюхов до знатных вельмож. Предлагаю объединить эти три фактора – в одном знаковом флаконе…. Естественно, на роли маститых европейских учёных мы не годимся – больно, уж, молоды. А, если, сказать правду, пусть и частичную? Мол, мы студенты одного из почётных европейских Университетов. Я – будущий философ, ты – археолог…. Как у тебя, кстати, с иностранными языками?

– Окончила – на одни пятёрки – среднюю школу с углублённым изучением немецкого языка. Кроме того, регулярно посещала всякие и разные языковые факультативы.

– Отлично! – одобрил Гарик. – И я дружу с немецким. Как же можно серьёзно изучать классическую философию, не читая в оригинале трудов великих Гегеля и Фейербаха? Значит, мы с тобой – якобы – являемся студентами Лейпцигского Университета. Он, как мне помнится, был открыт ещё в пятнадцатом веке.

– А что мы делаем в российской глухой провинции? И почему одеты в древние славянские одежды?

– Это очень просто, душа моя. Летние каникулы, повышенное любопытство, иноземное сумасбродство, толстые кошельки, плюсом – романтические отношения.… Решили, мол, за свой счёт посетить загадочную Россию. Изучение фольклора, народных традиций и обычаев, то, да сё. А, заодно, и медовый месяц провести – в экзотических интерьерах-декорациях…. В одной затрапезной русской деревушке мы приобрели – за полновесные голландские гульдены – славянские наряды и побрякушки. И только, понимаешь, завершили примерку экзотических сувениров, как налетела шайка злых и наглых татей. Еле успели, бросившись в русский дремучий лес, ноги унести. А деньги, документы, сундуки с вещами и конные повозки остались в руках жадных разбойников…. Как тебе такая навороченная легенда?

– Сыровато и глупо, надо бы доработать…

Снаружи раздалось грозное покашливание, и хриплый сердитый голос объявил:

– Выходите, ироды, на свет Божий! Иначе подожжём – на хрен – с четырёх углов! Быстро у меня! Ну, кому сказано?!

– Слышишь, наяда? Нет у нас времени на тщательную доработку, – покачал головой Гарик. – Поэтому принимаем к исполнению мою «сыроватую» и простецкую легенду. Дальше импровизируем – во всю Ивановскую. Только, чур, не увлекаться и не перебарщивать. Громким «чихом» будем сигнализировать друг другу, что, мол, всему надо знать меру…. Ну, выходим, благословясь!

На свежем воздухе их ждали четверо. Три пожилых усатых типа насторожённо сжимали в ладонях неуклюжие ружья-пищали, четвёртый – курносый, безусый и щупленький, в камзоле более приталённого и строгого покроя, со шпагой на боку – держал на виду, стволом вверх, громоздкий двуствольный пистолет.

– Елочки зелёные, сосёнки стройные! – восхитился курносый. – Ещё двое ряженых! Ну, пошла удача гулять…. А у мужика здоровенного (шесть-на-восемь, восемь-на-семь!), на шее клыки висят знатные – просто ужас…. Вот, радость-то будет нашему Данилычу! А то заскучал-закручинился он в этих краях диких, а тут – такое весёлое развлечение…. Ну, морды расписные, откель будете? Как звать-величать? Куда направляетесь? Отвечайте – как на духу, пока на дыбу не вздёрнули!

– Гутен таг, майне херен[97]97
  – Добрый день, кавалеры! (немецкий яз.).


[Закрыть]! – приветливо откликнулся Гарик и, демонстрируя свои мирные намерения, вынул из ножен славянский меч и – сугубо показательно – отбросил его далеко в сторону.

– Нас, кажется, только что послали на хер…, – ошарашено пробормотал один из солдат. – Может, в глаз ему, чувырле странной, закатать?

Гарик, не обращая на эту солдатскую версию никакого внимания, принялся бойко трепаться – на немецком языке – о всяком и разном. Прочёл краткую вводную лекцию о славном германском городе Лейпциге, упомянул вскользь о краеугольных камнях немецкой классической философии, после чего принялся рассказывать о своей искренней любви к великому русскому народу, к его высокой культуре и славной истории…

Сзади громко чихнула Аля, и Гарик решил немного притормозить.

Напоследок он сообщил – на ломаном русском языке:

– Я есть – гость кёниг[98]98
  – царь, царя (немецкий яз.).


[Закрыть] Питер! Зер[99]99
  – Очень (немецкий яз.).


[Закрыть] дорогой гость! – и, строго посмотрев на обладателя шпаги, спросил: – Какой есть твой наме, мьюжик?

– Сержант Василий Бухвостов! – вытянулся в струнку курносый, но тут же опомнился: – Но-но, господин хороший, ты не наглей особо! Не на того напал! Давай-ка, следуй к телеге! И дамочку нарядную прихватить не забудь…. Форверст[100]100
  – Вперёд! (немецкий яз.).


[Закрыть]! Начальство, ужо, разберётся, кто ты таковский…. Форверст, я сказал! – грозно махнул пистолетом в нужную сторону. – Шнеллер[101]101
  – Быстрее! (немецкий яз.).


[Закрыть]! Емеля, подбери кинжал немецкий…

Гарик, манерно подхватив Алевтину под ручку и обиженно передёрнув плечами, покорно зашагал к телеге. Бравая четвёрка служивых, насторожённо сопя, двинулась следом.

– Господин сержант, может, руки иноземцам свяжем для порядка? – предложил трескучий фальцет. – Коль, в ухо дать не разрешили…

– Не мели, Емеля, длинным языком попусту, – с явным сожалением вздохнул Бухвостов. – Задержанные типы, судя по всему, являются немцами. А немцев и голландцев – обижать не велено. Государственная политика нынче такая – у царя нашего, Петра Алексеевича…

Сержант и седоусый обладатель трескучего фальцета уселись на передке телеги, а Гарик и Алевтина, свесив ноги, на её «корме». Двое же солдат, закинув ружья за спины, зашагали сзади, подозрительно и въедливо поглядывая на странную задержанную парочку.

Примерно через полчаса телега въёхала на территорию большого и шумного лагеря. По правой стороне дороги выстроились в ровный ряд армейские светло-бежевые палатки, в обрывистом косогоре холма красовались кособокие двери землянок. По левой стороне располагалась «лесная биржа» – высокие штабеля длинных сосновых хлыстов. Одни бородатые мужики – в рваных зипунах, липовых лаптях, с бесформенными войлочными колпаками на голове – старательно ошкуривали толстые брёвна. Другие, одетые точно также, вдумчиво измеряли и сортировали уже ошкуренные древесные стволы. Третьи, надсадно крякая, загружали отобранные хлысты на длинные телеги.

– Пока я ничего не понимаю, – признался Гарик. – Очередная шарада-ребус. Причём, без каких-либо явных подсказок.

Впереди показался нарядный тёмно-зелёный шатёр, щёдро покрытый ярко-алыми узорами – с редкими вкраплениями серебряного плетения. Рядом с шатром был обустроен своеобразный «зал приёмов» – справа от входа располагался крепкий и просторный досчатый стол с широкими скамьями по периметру, слева была вкопана в землю новёхонькая виселица, рядом с которой наблюдалась толстенная дубовая колода – с воткнутым в её торец топором самого страхолюдного вида.

«Солидно всё оборудовано!», – признал-отметил внутренний голос. – «Судя по всему, местный хозяин – мужик справный и несуетливый. То бишь, крепкий и фундаментальный – до жути…

Телега остановилась, не доехав до «зала приёмов» метров двадцать пять. Бухвостов, соскочив с телеги, велел солдатам:

– Присматривайте, морды сонные, за немчурой! Ежели что, то…э-э-э, прикладами лупите по хребтинам. Только аккуратно, без излишнего членовредительства, – после чего развернулся и бодрой трусцой припустил к шатру.