Текст книги "Брутальный и упрямый"

Андрей Бондаренко
Брутальный и упрямый

Пролог

– Хорошо выглядите, молодёжь, – ободрил Координатор. – В том плане, что в полном соответствии со строгими экспедиционными инструкциями. И причёски соответствующие. И обувь-одежда. И выражения лиц. Молодцы. Хвалю.

– Мы старались, – легкомысленно усмехнулась молодая женщина. – Правда, теперь я Златана – без его модной лохматой бородки – как-то по-другому воспринимаю.

– Что такое? – седые кустистые брови пожилого мужчины насторожённо приподнялись.

– Ну, в плане интимной близости, – слегка засмущался мужчина. – Аврора говорит, что моя борода – в определённые моменты – её здорово заводила. А теперь, когда мне пришлось сбрить растительность на подбородке…, ну, вы же понимаете…

– Совсем с ума сошли. Окончательно. Разгильдяи законченные…. Может, стоит отменить ваше путешествие?

– Но, собственно, почему?

– Потому, молодёжь, – рассерженный взгляд Координатора отливал воронёной сталью. – Какие ещё – Златан и Аврора? Вам же было чётко велено – выучить экспедиционные легенды назубок. Было – велено?

– Было.

– Выучили?

– Так точно, – покаянно вздохнул молодой человек. – Меня зовут – Том Смит. Американский юрист, подающий большие надежды. То есть, модный адвокат по бракоразводным процессам. Совладелец небольшой, но достаточно известной профильной компании. Проживаю в курортном городке Санкт-Петербурге, штат Флорида.

– Джесси Ренгольц-Перешь, – манерно изобразив лёгкий вежливый книксен, представилась женщина. – Вернее, с недавних пор – Джесси Смит. Законная супруга этого обаятельного и мечтательного оболтуса, возомнившего себя талантливым и гениальным адвокатом. Работаю спасательницей на городском пляже. В своё время входила в юношескую сборную США по плаванию на открытой воде. Кроме того, окончила двухгодичные курсы по антикризисной психологии, иногда работаю с желающими, то есть, провожу соответствующие платные сеансы. В основном, с клиентами фирмы мужа…. Всё, про прошлые имена-фамилии и профессии забыли. Честное слово. Обещаю.

– Ладно, так и быть, прощаю на первый раз, – по-отечески улыбнулся в пышные седые усы Координатор. – А что с остальным? Выучили?

– Всё вызубрили. От корки и до корки, – заверила Джесси. – Что говорить представителям Властей, если произойдёт такая незапланированная встреча. Какие бумаги показывать. Куда и кому звонить – в случае возникновения внештатных и нестандартных ситуаций. Вещи собраны. Документы упакованы.

– Какое главное правило необходимо соблюдать при посещении объекта?

– Вступать в контакты с местным населением и туристами разрешается только в случае крайней необходимости, – дисциплинированно вытянувшись в струнку, доложил Том. – При общении необходимо соблюдать максимальную осторожность. Осторожность – во всех смыслах и ракурсах этого многогранного понятия. Осторожность, осторожность и ещё раз осторожность. Осторожность – без конца и без края…

– Подписали все обязательства по соблюдению режима повышенной секретности? Осознали степень ответственности? Мол, вплоть до пожизненного заключения?

– Так точно. И осознали, и подписали.

– Молодцы. Хвалю. Ладно, можете идти. Счастливой вам дороги, молодёжь. И пусть миссия, возложенная на вас, будет успешно выполнена…. Стойте. Не забудьте, вернувшись, представить мне подробный и развёрнутый отчёт по форме «А-дробь-три». Приложив к нему, естественно, все оговорённые в экспедиционных инструкциях аудио и видео материалы…

Миттельшпиль
Середина Игры

Тим, смачно хрустя ржаными солёными сухариками, неторопливо выцедил банку крепкого австралийского пива, перекурил, потом покончил со второй банкой, мельком бросил взгляд на стрелки наручных часов и слегка забеспокоился: – «Без десяти минут девять, а Лиз всё нет. Хотя, что такое – для молоденькой и смазливой вертихвостки – двадцать минут опоздания? Так, ничего особенного. Обычная практика, надо понимать…. А с другой стороны, дело, которым мы сейчас совместно занимаемся, может быть весьма опасным. То бишь, с неприятными побочными моментами. Да я, собственно, и не за девицу беспокоюсь, а за напарницу. Не более того. Точка…. Позвонить ей на мобильный? Пожалуй, не стоит. В том плане, что у меня нет даже малейшего желания – давать повод для колких реплик и язвительных насмешек…. Эх, липучка рыжая. Навязалась, понимаешь, на мою брутальную голову…».

Он вышел из ресторана, мельком огляделся по сторонам и закурил. Над городом безраздельно царил призрачно-светлый полусумрак: закатное солнышко откровенно ленилось и поэтому пряталось в низких кучевых облаках, легендарные «белые» ночи ещё только приближались, со стороны моря упрямо наползала лёгкая туманная дымка, а уличные фонари в Лонгьире по майскому расписанию (о, знаменитая норвежская бережливость!), зажигали только в десять вечера.

Справа мелькнула подозрительная тёмно-серая тень, из-за угла ближайшего здания послышались неразборчивые тревожные звуки.

Тим, выругавшись про себя и отбросив недокуренную сигарету в сторону, бросился вперёд, завернул за угол и…

Почувствовав спинным мозгом какое-то мимолётное движение над головой, он резко отпрянул в сторону. Бейсбольная бита, задев вскользь правое плечо, с хищным свистом рассекла воздух.

Отточенный пирует, удар, пирует, выставленный блок, удар, ещё один. Бойкий перестук – это бита, выпавшая из ослабевших рук нападавшего, покатилась по мостовой…

Их было трое – в неприметных весенних одеждах и с чёрными масками на лицах. Тот, что выронил биту, неподвижно лежал на тротуаре, безвольно раскинув-разбросав руки и ноги в стороны. А двое других, тоже уже получивших по увесистому удару, выжидательно застыли в сторонке. Один, неловко смахнув рукавом замшевой куртки кровавую юшку с подбородка, грязно и длинно выругался. А второй, нерешительно кашлянув, вытащил из кармана брюк какой-то небольшой продолговатый предмет.

– Щёлк! – угрожающе выскакивая из ручки, звонко оповестило светлое лезвие выкидного ножа, мол: – «Порежу, попишу и всё такое прочее…».

Тим, оскалив зубы, рыкнул – совсем и негромко, но с чувством, толком и расстановкой. Что называется, от всей брутальной Души.

– Цок-цок-цок, – пропели, встречаясь с мостовой, каблуки убегавших. – Цок-цок-цок…

– Деятели хреновы, – насмешливо пробормотал Тим. – Охреневшие в неумелой атаке.

Он, не теряя времени, подхватил под мышки незадачливого обладателя бейсбольной биты, аккуратно прислонил безвольное тело спиной к кирпичной стене дома, одним резким движением сорвал с лица нападавшего чёрную магазинную маску и, довольно вздохнув, прокомментировал:

– Утренний таксист, как, впрочем, и следовало ожидать…

Глава первая
Бодрое утро в Ню-Олесунне

Тиму – на всём белом Свете – были дороги всего четыре вещи: пятилетний сибирский хаски[1]1
  – Сибирский хаски – порода собак, заводская специализированная порода, полученная американскими кинологами в 30-х годах двадцатого века как ездовая собака, используя аборигенных собак с русского Дальнего Востока, в основном с Анадыря, Колымы и Камчатки, принадлежавших местным оседлым приморским народам – юкагирам, керекам и азиатским эскимосам. Эта аборигенная ездовая собака русского Дальнего Востока является одной из древнейших пород собак.


[Закрыть] по кличке – «Клык», коллекционный винчестер марки – «Winchester Model 1912 (1934)» двадцать восьмого калибра, светлое пиво повышенной крепости и мотодельтаплан личной конструкции.

Впрочем, «личной конструкции» – сказано с большой степенью преувеличения. Изначально это был стандартный двухместный «Bidulm-50» класса Е-16. Тим, не меняя формы крыла, только установил на раму летательного аппарата новый семидесяти сильный немецкий двигатель, поменял шасси-колёсики на пластиковый двухкорпусной катамаран и кардинально переделал-модернизировал переднее кресло.

С чем были связаны такие серьёзные конструктивные изменения?

Во-первых, французский движок в пятьдесят лошадиных сил откровенно не годился для сложных природно-климатических условий Шпицбергена. Не, в ясную и тихую погоду он тянул исправно, без всяческих сбоев и отказов. Но где же она, эта ясная погода, если на островах архипелага – в среднем за месяц – случается до двадцати туманных и пасмурных дней? Да и местные туманы – нечета всяким там европейским, да и всем прочим. Туманы Шпицбергена, доложу я вам, это нечто: вязкие, плотные, многослойные, иногда явственно пульсирующие – словно живые. И, кроме всего прочего, разноцветные: сиреневые, розовые, лиловые, густо-фиолетовые, светло-жёлтые, голубоватые. А ещё и серые кучевые облака – постоянно и коварно – так и норовят опуститься с небес, полностью поглощая-окутывая горные скалистые вершины и вечные ледники, не доходя до тундровых болотистых равнин всего-то метров на сто с небольшим. Короче говоря, дополнительные лошадиные силы в такой непредсказуемой обстановке никогда не будут лишними.

Та же история и с заменой колёс на пластиковый катамаран. Для того чтобы резиновые колёсики беспрепятственно крутились, нужна ровная и твёрдая площадка. А с этим, как раз, на архипелаге наблюдались существенные трудности-сложности. То бишь, имели место быть сплошные скалистые нагорья, бугристые ледники, сланцевые россыпи да вязкая болотистая тундра. Где они – твёрдые и ровные площадки? Ау! Нет ответа…. Зато различных водных поверхностей здесь было в избытке: морские бухты и заливчики, длинные и извилистые фьорды, тундровые озёра, мелкие речные разливы. Садись – не хочу. Если, понятное дело, твой летательный аппарат является гидропланом.

Теперь про переделку переднего кресла. Как, скажите, закрепить на кресле, предназначенном для человеческого зада, собаку? Пусть и достаточно крупную? Причём, надёжно закрепить? И чтобы – при этом – означенному псу было удобно и комфортно? Правильно, очень трудно. Практически невозможно. Поэтому Тим кресло и переделал. Вернее, старое снял и заскладировал в ангаре, а на его место установил новое, изготовленное вручную – по тщательно снятым меркам и собственным чертежам.

Зачем Тим брал с собой в полёты хвостатого Клыка? И куда, вообще, он летал?

Начну, пожалуй, со второго вопроса. Тим Белофф летал на работу. То есть, по важным и неотложным делам, непосредственно связанным с его служебной деятельностью. А трудился он в должности – «старшего инспектора по охране дикой природы». Обязанности? Элементарные. Во-первых, бдительно и неустанно охранять дикую природу. Во-вторых, старательно и пристально наблюдать за туристами, регулярно посещавшими семь Национальных парков, организованных на Западном Шпицбергене, то есть, на главном острове архипелага. Дабы означенные легкомысленные туристы не нарушали строгих и жёстких правил посещения. В-третьих, целенаправленно и безжалостно бороться с бесстыжими браконьерами, которые редко, но, всё же, проявляли себя.

Теперь по псу. Ну, не любил Тим надолго расставаться с единственным и закадычным другом-приятелем. С единственным? Да, с единственным. Так, вот, получилось…

Вообще-то, к Тиму на Шпицбергене относились не плохо. То есть, уважали, ценили и прислушивались. А некоторые островные индивидуумы (с мутными и нечистоплотными наклонностями), даже откровенно побаивались. И не на пустом месте, надо признать, побаивались – уже были зафиксированы прецеденты, в результате которых образовывались качественные синяки под глазами, образцово-рассечённые брови и выбитые зубы. У побаивающихся и мутных, понятное дело, образовывались.

Инспектор Белофф на архипелаге слыл: нелюдимым, честным, язвительным, странным, немногословным, хмурым, отважным, жёстким, насмешливым, неприхотливым, желчным, справедливым, бесконечно-упрямым, чудаковатым, непреклонным, ехидным, суровым, не в меру прямым и не от мира сего…. Короче говоря, брутальным – до полной и нескончаемой невозможности. То бишь, до мозга костей. Отсюда и однозначно-заслуженное прозвище – «Брут».

Островные же девушки и женщины считали Тима – в дополнении к вышеперечисленному – привлекательным, симпатичным, интересным, харизматичным и даже весьма сексуальным. Более того, собравшись – скучными зимними вечерами – тёплой компанией, они обожали (многими, заметьте, тёплыми компаниями), перемывать странному и нетипичному инспектору его многострадальные брутальные косточки.

Примерно в следующем ключе:

– Такой красавчик и душка, слов нет. Брутальный-брутальный. Таинственный-таинственный. Дерзкий-дерзкий. Независимый-независимый…. Как будто бы – прямо позавчера – сошёл с киноплёнок славных голливудских блокбастеров.

– Это точно. Вылитый Брюс Уиллис, многократный и заслуженный спаситель Мира.

– Ага. Только значительно моложе и росточком чуток повыше. А вместо «брюсовских» мужественных залысин – не менее мужественный белобрысый ёжик. Колючий-колючий, наверное…. Только, вот, на наш прекрасный женский пол противный Брут никакого внимания не обращает. Ни малейшего. Сволочь брутальная и бессердечная…

– Может, он – голубой? В том смысле, что гей?

– Ну, подруга, ты и сказала…. Ха-ха-ха! Ляпнуть такое. Я сейчас, честное слово, описаюсь. Гея, тоже мне, нашла…. Ха-ха-ха!

– А, что такого?

– Рассказываю. В прошлом году мой Гарольд летал – через Осло – в голландский Амстердам. Родственников посещал с визитом вежливости. Его младшую сестрёнку Хильду угораздило выйти замуж за голландца. Учудила, право слово, пигалица рыжеволосая. Теперь, конечно, локотки кусает от досады. Больно уж эти голландцы беспокойные, суетливые, капризные, непредсказуемые и непостоянные. Из серии – семь пятниц на неделе. И в бытовом плане, и, главное, в сексуальном. Привередливые – не приведи Бог. И это им – не так, и так, понимаешь, не сяк. Извращенцы длинноногие…. Впрочем, дело совсем и не в этом. Рассказываю. Идёт, значит, мой Гарольд по Амстердаму, пересекая – наискосок – район Де-Валлетьес…

– Тот самый райончик, по которому проходит знаменито-развратная улица Красных Фонарей?

– Ну, да. Его…. А чего это, коровы хмельные и толстомясые, вы так язвительно и глупо хихикаете? Мой муженёк, как уже и было сказано выше, просто-напросто пересекал этот нехороший Де-Валлетьес. Пе-ре-се-кал. Угол, так сказать, срезал, направляясь в гости к любимой сестрёнке. А вам, дуры похотливые, всё только хихоньки да хаханьки. Угомонитесь уже, фантазёрки недоделанные…. Итак, идёт это Гарольд по известной вам улице. Меланхолично насвистывает мелодию норвежского гимна, курит и с любопытством (но без похоти!), озирается по сторонам. Чес слово, без похоти. Совсем. Заканчивайте ржать, кобылищи островные…. Глядь, а из дверей одного публичного заведения Брут – собственной брутальной персоной – выгребает. Довольный такой весь из себя, умиротворённый и смазливыми девицами облепленный со всех сторон. Теми самыми девицами, понятное дело, которые трудятся по самой древней на нашей Земле профессии. Мол, вывалили – всем кагалом размалёванным – проводить щедрого и эксклюзивного клиента. Лопочат, кудахчат, воркуют, хихикают, восторгаются и благодарят, бестолково перебивая друг друга…. А муж-то у меня – не промах. Ни какой-нибудь там шведский, финский или датский простак. Дождался, когда Брут отчалит подальше, да и подошёл к развратным барышням с наводящими вопросами. Мол: – «Кто, что, зачем, почему и почём?». Ну, болтливые проститутки ему всё и рассказали-поведали. Выяснилось, что один раз в году, во время обязательного служебного отпуска (в ЮНЕСКО с этим строго: хочешь, не хочешь, а отгулять отпуск обязан), Брюс прилетает в Амстердам и целый месяц шляется по местным борделям-притонам, с усердием пользуя тамошних весёлых и отвязанных гетер. Подчёркиваю, с немалым усердием и искренним прилежанием. Благо, по утверждениям девиц облегчённого поведения, мужской силой он, отнюдь, не обделён…

– А как же Клык? Неужели наш брутальный герой оставляет своего верного пса на архипелаге? В одиночестве и тоске? Без присмотра и дружеского общения?

– Скажешь тоже, подруга. Разве можно – бросать закадычного дружка? Фи. Это же откровенный и пошлый моветон. Они, конечно же, вместе отдыхают, развлекаются и отрываются. Говорят, что в бесконечно-толерантном Амстердаме и собачьи бордели имеются. Причём, оборудованные с шиком, лоском и размахом…. Что ещё за «хи-хи»? Я вам, тюленихам в человечьем обличье, чистую правду излагаю, без подколов дурацких. Двуногий кобель кобелирует в одних профильных местах, а четвероногий – в других…. А потом, от души отдохнув и вдоволь накувыркавшись, они возвращаются в Ню-Олесунн. Ходят упорные слухи, что нынче голландский Амстердам буквально-таки наводнён хасками-полукровками…

Наступило майское погожее утро – небо было бездонным, ярко-голубым и безоблачным, плотный вечерний туман за ночь полностью рассеялся, юго-западный ленивый ветерок дул еле-еле, даже температура окружающего воздуха была плюсовой.

– Целых два градуса выше нуля, – мельком взглянув на термометр, прикреплённый за стеклом к оконной раме, сообщил Тим. – Шик, блеск и красота молоденьких голландских куртизанок. Точка.

– Гав! – радостно поддержал пёс. – Гав-в!

– Следовательно – что?

– Гав?

– Следовательно, полетаем от души.

– Гав! Гав! Гав-в-в!

Сборы были недолгими: туалетные процедуры, пятнадцатиминутный комплекс нехитрых физических упражнений, контрастный душ и плотный, как и полагается, завтрак.

Плотный – это как?

Для особо любопытных и въедливых, так и быть, поясняю.

Тим отварил и съел, запивая чёрным крепким кофе без молока и сахара, с полсотни пельменей. Он, будучи русским по рождению (переехал с родителями из России на ПМЖ в Канаду в тринадцатилетнем возрасте), их обожал и, более того, сам лепил: штук по пятьсот-семьсот сразу, помещал в морозилку, а потом – по мере надобности – извлекал по частям и отваривал. Мука, куриные яйца, вода, лук, чёрный молотый перец, соль, олений и свиной фарш в равных пропорциях. Совершенно ничего хитрого…. Олений фарш? Ну, да. Ещё зимой, приобретя льготную лицензию, Тим застрелил старого северного оленя. Застрелил, умело освежевал, разделал, перевёз на снегоходе все съедобные части в посёлок и отправил их в морозильную камеру…. Инспектор по охране дикой природы – охотится? Есть такое дело. Но, заметьте, только на пожилых северных оленей, которые и без того обречены на скорую смерть от старости, и только в рамках выделенных законных квот…. Дело в том, что северных оленей на островах Шпицбергена (самых низкорослых северных оленей в Мире), проживает достаточно много. Иногда они, как и предначертано матерью-природой, умирают естественной смертью. И белые медведи, привлечённые острым запахом мертвечины, отходят от побережья. А кому это надо? В том смысле, а кому нужны белые медведи, бесконтрольно шатающиеся по островам архипелага и пугающие мирных туристов? И если бы – только пугающие…. В девятнадцатом и двадцатом веках нападения белых медведей на людей редкостью не являлись. В городке Лонгьир (столица Шпицбергена), в 1995-ом году был даже установлен памятник туристке, погибшей от клыков и когтей разъярённого зверя. Причём, эта кровавая трагедия произошла непосредственно в городской черте. После данного происшествия и было принято мудрое Законодательное решение: загодя избавляться – по мере возможности – от престарелых и больных северных оленей. Дабы вечно-голодные белые медведи могли бы отыскать продовольствие только на морском побережье…

Клык же, плотоядно урча, умял два больших куска сырой моржатины, размороженных ещё с вечера. И моржа – тоже Брут? Ну, да. С месяц назад молодая упитанная моржиха, израненная белым медведем, выбралась на берег недалеко от посёлка. Лечить несчастное животное, учитывая серьёзность полученных ран, было бесполезно. Жалко, но пришлось пристрелить. Освежевал, понятное дело, тушу, порубил на куски, отвёз домой и сложил в морозилку. Чай, пригодится и лишним не будет.

Какова же была емкость морозильной камеры, установленной в доме Тима? Ровно пять с половиной кубических метра. В самый раз – для серьёзного, несуетливого, рачительного и запасливого человека…

Походный рюкзак был собран ещё с вечера. Предусмотрительность, как известно, самый сильный козырь брутальных и упрямых королей. Поэтому, помыв после завтрака грязную посуду, облачившись в походно-лётный комплект одежды, забросив за спину рюкзак, повесив на правое плечо винчестер, перекинув через шею ремешок видеокамеры и достав из холодильника полиэтиленовый пакет с продуктами, он покинул хижину. То бишь, стандартный сборно-щитовой утеплённый домик. Казённый, ко всему прочему.

Покинул, предварительно позвав пса? Нет, Клыка звать не пришлось. Он, похоже, любил летать на мотодельтаплане ничуть не меньше, чем хозяин, и поэтому убежал к складским ангарам первым, как только покончил с поглощением вкусной и питательной моржатины.

Тим, насвистывая под нос что-то однозначно-сурово-брутальное, бодро шагал по одной из двух улочек Ню-Олесунна…

Что ещё за Ню-Олесунн такой? Рассказываю.

Этот населённый пункт, расположенный на острове Западный Шпицберген, является самым северным в Мире общественным поселением и был основан ещё в далёком 1916-ом году одной скромной норвежской компанией. Названия компании, извините, не помню. Основан, естественно, для добычи высококачественного каменного угля. Уголёк – с регулярными перерывами – усердно добывали, добывали, добывали, а потом, в 1963-ем году перестали. В основном, из-за резкого падения мировых угольных цен…. А начиная с 1968-го года, Ню-Олесунн начали использовать сугубо в качестве международного научно-исследовательского центра. Сегодня в этих многопрофильных научных исследованиях – помимо Норвегии – принимают участие представители Нидерландов, Германии, Великобритании, Франции, Италии, Польши, Японии, Южной Кореи и Китая. Постоянное население Ню-Олесунна составляет около тридцати пяти человек. Но в тёплый летний период, когда различные научные исследования и изыскания проводить гораздо сподручней, оно возрастает раз в пять-шесть.

Циркулируют настойчивые и упорные слухи, что, мол, и Россия – через год-другой – может присоединиться к данному процессу. И, поверьте, этой радужной перспективе здесь совсем даже не рады. Мол: – «А вдруг, все русские учёные такие же – как Брут Белофф? Тогда можно будет смело паковать рюкзаки и оборудование, да и сваливать – куда подальше. Если, понятное дело, нет устойчивого желания окончательно и бесповоротно сойти с ума…».

Тим представлял на островах Шпицбергена интересы «Фонда охраны дикой природы», созданного при ЮНЕСКО[2]2
  – ЮНЕСКО (UNESCO – United Nations Educational, Scientific and Cultural Organization) – Организация Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры. Основные цели, декларируемые организацией, – содействие укреплению мира и безопасности за счёт расширения сотрудничества государств и народов в области образования, науки и культуры; обеспечение справедливости и соблюдения законности, всеобщего уважения прав и основных свобод человека, провозглашённых в Уставе Организации Объединённых Наций, для всех народов, без различия расы, пола, языка или религии.


[Закрыть]. И данное обстоятельство для его коллег (не для всех, конечно), являлось дополнительным сильным раздражителем. Мол: – «Все люди, как люди. Старательно отстаивают интересы своих стран-государств. Тщательно тихарятся друг от друга. Целенаправленно и изощрённо интригуют. Создают, время от времени, хитрые коалиции, которые впоследствии успешно распадаются. Вновь создают и интригуют…. И только этот деятель – брутальный и упрямый до стойкой тошноты – сам по себе. Что хочет, то и вытворяет, даже не задумываясь о жёстких реалиях современной политической жизни. Хам трамвайный, короче говоря. Не знающий, что это такое – строгое и подозрительное начальство, всерьёз озабоченное международным научным престижем…. Э-э, вы только Бруту этих моих слов не передавайте. Ну, пожалуйста. С него, ведь, станется. Абсолютно безбашенный, неадекватный и непредсказуемый тип…».

И это было правдой. И что безбашенный, и что станется. В том плане, что на раз отгребёшь. Сперва отгребёшь, и только потом поймёшь – за что. Причём, по полной и расширенной программе. Были уже печальные прецеденты. То бишь, случались – время от времени…

Научные исследования (и всё, что, так или иначе, связано с ними), являлись практически единственным видом деятельности в Ню-Олесунне и его ближайших окрестностях. Какие конкретно – научные исследования? Да, всякие и разные. То бишь, климатические, зоологические, биологические, ботанические, палеонтологические, геологические и экологические. Ничего хитрого, если вдуматься.

Впрочем, Тим к научным исследованиям никакого отношения не имел. Он просто охранял все местные природные красоты и их обитателей. Тупо – охранял? Вот, уж, и нет. Наоборот, с недюжинной выдумкой, искренним сопереживанием и изощрённой смекалкой.

И усовершенствованный мотодельтаплан – подтверждение тому. Чтобы пользы больше принести. Да и от скуки не закиснуть…

Чем ещё известен крохотный заполярный посёлок Ню-Олесунн? М-м-м…. Пожалуй, только тем, что именно отсюда – в 1925-ом, 1926-ом и 1928-ом годах – стартовали легендарные экспедиции Рауля Амундсена и Умберто Нобиле к Северному полюсу. Ну, те самые, с использованием тогдашних самолётов и дирижаблей…

Итак, насвистывая под нос что-то однозначно-сурово-брутальное, он бодро шагал по одной из двух улочек Ню-Олесунна. Насвистывал, шагал и ненавязчиво оглядывался по сторонам. Машинально оглядывался, по устоявшейся многолетней привычке. Так как профессия охранника и строится – главным образом – на тщательных и многогранных наблюдениях….

Впрочем, ничего нового не наблюдалось. Всё те же аккуратные разноцветные домики. Серовато-голубовато-бирюзовые воды фьорда. Тёмно-бурая тундра, местами покрытая серо-бело-желтоватыми пятнами ещё не растаявшего до конца снега. Чёрные скалистые горы, напоминавшие своими очертаниями величественные средневековые замки, наполовину-разрушенные безжалостным Временем.

Вокруг было безлюдно, тихо и скучно.

– Любит здешняя учёная братия поспать вволю, – незлобиво усмехнулся Тим. – Оно и правильно. В том смысле, что пусть, родимые, дрыхнут. По крайней мере, некому будет приставать с глупыми и назойливыми вопросами…

Клык расположился рядом с нужным ангаром – лежал себе на пышной моховой кочке и, вывалив на сторону длинный розовый язык, задумчиво вглядывался в размытый силуэт острова Принца Карла, видневшийся – в морской загадочной дали – на западе. Демонстративно вглядывался, не обращая ни малейшего внимания на стайку разномастных поселковых собак, прогуливавшихся рядом с соседним складским помещением. Да и собаки – якобы – не замечали чёрно-белого хаски. Мол, к этому брутальному и активному индивидууму не стоит – лишний раз и без особой на то нужды – приближаться. Можно ненароком и отгрести на раз. Причём, по полной и расширенной программе…

Тим, сбросив с плеч тяжёлый рюкзак и прислонив винчестер к ближайшему валуну, отомкнул врезной замок, распахнул двухстворчатые ворота и выкатил из ангара – по узким рельсам на специальной тележке – модифицированный «Bidulm».

– Р-рыы, – предупреждающе рыкнул Клык, мол: – «К нам гости пожаловали. Насквозь незваные и даже, что характерно, совсем без подарков…».

Тим, выпустив из ладоней килевую трубу мотодельтаплана, обернулся и тут же мысленно расстроился: – «Вот же, блин подгоревший! Сглазил-таки. Мол, некому будет приставать с глупыми и назойливыми вопросами…. Как же. Размечтался. А всё потому, что три раза не сплюнул через левое плечо, да и по дереву не постучал. Голова садовая и легкомысленная…».

К складским поселковым ангарам – со стороны двухэтажного красно-синего домика – торопливо приближалась высокая сутулая фигура, облачённая в бесформенный пуховик цвета хаки.

– Гав, – расстроено известил Клык, мол: – «Мистер Альвисс Олсен, собственной персоной. Принесла нелёгкая умника[3]3
  – Альвисс – в переводе с норвежского языка – мудрый.


[Закрыть] и зазнайку, мать его скандинавскую…. Вот, почему именно он, а не кто-нибудь другой? А? Эх, грехи наши тяжкие, в Рай не пускают…».

Альвисс Олсен, помимо чисто-научных и исследовательских функций, выполнял в посёлке и обязанности неформального представителя господина губернатора Шпицбергена.

Неформального – это как?

– Элементарно, – ворчливо пробормотал под нос Тим. – Эта мерзкая сволочь, видите ли, приятельствует с тутошним губернатором. И по этому поводу всюду суёт свой длинный норвежский нос. А потом усердно стучит – словно оголодавший лесной дятел. То бишь, пересказывает доверчивому и простодушному губернатору все поселковые слухи и сплетни. Выдавая их за кристально-чистую правду, ясен пень. Гнида скользкая и прожжённая. Тварь дешёвая и продажная. Морда мутная и в корягу обнаглевшая. Точка…

– Доброе утро, мистер Белофф! – подойдя к ангару, поприветствовал на английском языке Олсен.

– Эге, доброе. Впрочем, и добрей бывает. Редковато, вот, только. На мой брутальный и изысканный вкус.

– Простите?

– Не напрягайся, родной. Это я просто юморю так, – любезно пояснил Тим. – То есть, хохмлю. Старинная, так сказать, русская народная традиция. Точка.

– Ага, кажется, понял…. Извините, а куда вы сейчас направляетесь?

– Зачем это тебе, парниша?

– Конечно, на всякий случай. Чтобы знать, где вас искать.

– Зачем – меня искать?

– Допустим, забарахлит двигатель вашего летательного аппарата, – бережно поправив на длинном носу квадратные профессорские очки, лучезарно улыбнулся норвежец. – Придётся совершать вынужденную посадку. Причём, жёсткую, при которой может повредиться и выйти из строя ваш мобильный телефон…

– Сплюнь, морда. И по дереву обязательно постучи.

– Простите?

– Похоже, приятель, что тебя легче придушить, чем уболтать.

– Простите?

– Господь Бог простит. Если, понятное дело, посчитает нужным и не забудет – в сонме дел ежедневных и важных…. Ладно, очкарик, передохни. Удовлетворю, так и быть, твоё неуёмное любопытство. Слушай сюда, пройдоха. А если хочешь, то и записывай. Мне, ей-ей, не жалко…. Вылетаю на дежурный обзор-осмотр островной местности, вверенной моему пристальному вниманию. Маршрут следующий: база – мыс Верпегенхукен – база. В случае экстренной необходимости возможны дополнительные посадки в опорных точках. Как бы так. Точка…. Доволен, дружбан губернаторский?

– Как вы сказали? Мыс Верпегенхукен?

– Что это с тобой, морда? – удивился Тим. – Даже на месте слегка подпрыгнул. И побелел весь. Типа – взбледнул. Никак, поплохело?

– Э-э-э…. М-м-м…, – неуверенно замялся Олсен, после чего неожиданно заявил: – Мыс Верпегенхукен – запретное место. Его нельзя посещать без…э-э-э, без специального разрешения господина губернатора. И, вообще, данная территория является частной приватной собственность.

– Шутка такая, весёлая-весёлая? Уже можно ржать?

– Нет, не шутка. Я говорю совершенно серьёзно. И, более того, официально.

– Кому – нельзя посещать?

– Всем.

– И даже мне? – выжидательно прищурился Тим.

– Вам – особенно, – надувшись гордым мыльным пузырём, бухнул норвежец.

– Гав-ввв! – неодобрительно гавкнул Клык, мол: – «Что же ты, придурок законченный, творишь? Ведь всему Шпицбергену известно, что Брут – самый упрямый разумный гуманоид. Среди проживающих – на данный конкретный момент – на островах архипелага, я имею в виду. Самый-самый-самый. И конкурентов-то, что характерно, достойных нет…. Полагалось, милок, действовать совсем по-другому. Одобрить надо было, мол: – «Молодцом, мистер Белофф! Правильное и мудрое решение приняли. Одобряю! Незамедлительно отправляйтесь по намеченному маршруту. И посетите – в обязательном порядке – мыс Верпегенхукен. Ну, очень надо! Высокопоставленный господин губернатор лично просил об это. Ну, так просил. Умолял-таки. Слёзно-слёзно…». Тогда-то что. Брут, даю на отсечение свой пушистый хвост-крендель, наверняка бы поменял маршрут, отправившись куда-нибудь к югу. Например, на плановый облёт земли легендарного Оскара Второго…. А в данном раскладе, мистер очкарик, извини. Ничего у тебя не выгорит. Ничего и даже чуть меньше…».