Текст книги "Егерь Императрицы. Ваше Благородие"

– Да не волнуйтесь вы, уважаемый, придёте, как вам самим будет удобно. Мы ведь с вашим офицером всё уже обговорили заранее, и задаток свой получили. А по поводу тех гостинцев, что он заказывал, вот как раз их с собой и заберёте. И за этих гостей тоже не волнуйтесь, уважим и проводим всех с честью и с тем отношением, какое и подобает иметь к самым уважаемым людям.

Вот так и шёл строй егерей через весь ночной город к своей окраине, а посредине его мерно покачивалось большое дубовое кресло. Не один патруль так и не встретился им по дороге. Видно, у комендантских были и свои важные дела в это позднее время.

Глава 5. Три штуцера

Наутро Лёшка проснулся у себя в комнате, в постели, с раскалывающейся от боли головой. Рядом на одном стульчике стоял кувшин с холодной водой, а на другом, большом дубовом, сделанном в виде кресла и явно принесённом сюда из харчевни, лежала его аккуратно сложенная офицерская форма. К стульчику была приставлена подаренная вчера сабля в чёрных ножнах и родная батюшкина шпага.

Лёшка поднапрягся и вспомнил вчерашний банкет и тост майора Гридина за первое офицерское звание прапорщика Егорова, за его быстрый рост в чинах и требование офицеров наливать виновнику торжества крепкого хмельного. Лёшке резко поплохело и чуть было не вырвало от одной только мысли о спиртном.

«Какой кошмар! – содрогнулся он при мысли об испорченном вчера вечере. – И всё вот это было на людях, да ещё при своих нижних чинах. Даа, плохая была затея собрать всех в одной общей зале. И чувствую самое настоящее похмелье», – Лёшка поднялся и потянулся за одеждой.

– Господин офицер будет откушивать? – в светёлку заглянула хозяйка.

– Нет, Мируна, спасибо, я не хочу, – покачал головой Алексей и припал губами к кувшину с водой. Страшно хотелось пить, о еде даже и думать сейчас было противно.

– Как я вчера-то тут оказался? Ничего не помню, – и он посмотрел виновато на пожилую хозяйку.

– Господин офицер вернулся уже за полночь. Наверное, ему очень хотелось спать, и его солдаты занесли его прямо сюда в том кресле, что сейчас стоит посредине комнаты. Потом уже все вышли, а его раздел и всё здесь прибрал тот солдат, что был из них самым старым. Он очень хороший человек и ухаживал за господином офицером прямо как за своим сыном, а уж она-то понимает в этом, – рассказывала Мируна. – У неё и самой двенадцать детей было, и пятеро из них до сих пор живы.

Лёшка оделся по пояс и вышел во двор. Здесь он обтёрся свежевыпавшим за ночь снегом, умылся захваченной в горшке водой и почувствовал себя вроде бы как даже получше. Сидеть и маяться головной болью на месте в этом сумрачном доме ему не хотелось. Перед подчинёнными в таком вот хвором виде тоже было как-то неудобно показываться. Тут бы ему помогла либо хорошая русская баня, либо приличная физическая нагрузка. И, выбрав из-за отсутствия первого второй вариант, Лёшка решил пробежаться вёрст эдак десять вдоль озёр Флоряска и Тей. Натянув на ноги укороченные сапожки в форменных егерских брюках и в исподней рубахе, Егоров выбежал за городскую окраину, что была всего-то в несколько сотен шагов от места расквартирования егерей. На улице никого из своих видно не было. По уже заведённому распорядку это было время для служебной подготовки, и, сбегая к озёрной низине, далеко в стороне он увидел знакомые фигурки солдат. Они перебегали, падали в снег, затем вставали и снова делали перебежки. Как видно, Макарыч с Егором гоняли команду по всему полю и учили егерей как боевому слаживанию между собой, так и приёмам общей егерской работы в бою.

Вдоль озёр шли хорошо протоптанные тропинки. Как видно, места эти были хорошо посещаемы, и теперь Лёшка потел, задав себе хороший рабочий темп в беге. Встречных было совсем немного. Протащил на волокушах сухие вершинки деревьев какой-то простолюдин. Две пары женщин отбежали чуть в сторону, сбросив с плеч свои вязанки с хворостом. Возле озера Тэй, ближе к расположенному тут старинному монастырю, из буковой рощи вдруг вылетел навстречу десяток верховых. Алексей сначала было напрягся и даже взвёл курки пистолей в кобурах, но, разглядев в них казаков, продолжил свой бег дальше, прямо к всадникам.

– Стоой! – услышал он крик первого чернобородого казака. Кто таков сам будешь, и почему бегёшь тут нонче один?

Лёшка остановился около всхрапнувшей лошади и резко выдохнул:

– Прапорщик Егоров, особая отдельная егерская команда главного квартирмейстерства армии. До этого проходил службу в Апшеронском полку в егерях.

– Хм, – качнул с сомненьем головой казак. – Третий донской полк, урядник, Сечень. А чем подтвердить свои слова можешь, мил человек? Не похож как-то ты на его благородие. Может быть, кого-нибудь из апшеронцев назвать сможешь да хоть, кто у полкового начальника там в денщиках состоит?

– Всё правильно, – улыбнулся Егоров, – просто так ничьим словам нельзя верить. Дядька Селантий там у Колюбякина Сергея Ивановича в фурьерском звании в денщиках есть. Да я и ваших кое-кого из станичников знаю. Того же есаула Писаренко Фёдора Ефграфовича и ещё там у него один урядничек есть и приказной казак со шрамом большим через всё лицо, имя вот только запамятовал дядьки, – и Лёшка наморщил лоб. – Ааа, точно, Лутай у него фамилия вроде.

К уряднику боком притиснулся какой-то казачёк и, зыркая глазами на Лёшку, что-то там зашептал ему на ухо.

– Да ладно, этот, что ли, Платоху взгрел?! Хм, да и то правда, за дело тогда он его проучил. – И казачий командир убрал правую руку с изголовья своей шашки и отъехал чуть в сторону.

– Можете далее следовать, ваше благородие! Извиняйте, что не признали вас сразу, сами понимаете, мы в дозорном разъезде, а здеся человече по лесу в одном лишь исподнем бяжит. Поневоле тут заподозришь чего худого. Емельян Архипович меня зовут, ежели ещё кто из станичников вас далее остановит, так вы на меня тогда ссылайтесь, гутарьте, что знаете Сеченя. А коли и далее про меня станут расспрашивать, так говорите, что это тот самый урядник, что полковника Станислава Пулавского нагайкой выпорол, – и он с ухмылкой почесал свою густую бороду. – Тогда уж точно вам доверие будет, знают уж меня казаки.

– Спасибо, батька, – улыбнулся ему Лёшка. – Побежал я, холодно на месте стоять.

Мимо него с лихим посвистом пронёсся разъезд, а сам егерь, набирая с места скорость, понёсся дальше. С каждой верстой дышалось ему всё легче. Не было уже той мучительной головной боли, что тукала утром в висках, ушла тошнота, и снова появился аппетит. Как говорится, вся гадость с потом вышла.

Вернувшись в расположение команды через час, Алексей застал около дома дядьку Матвея и Иван Карпыча.

– Ваше благородие, разрешите доложить? – убелённые сединой унтера вытянулись по стойке смирно.

– Да вольно вам уже, – протянул смущённо Лёшка. – Нет же из рядовых никого рядом, что там у нас было-то вчера, рассказывайте. Да пойдемте лучше в дом, а то я разогретый после бега, не хочу застудиться.

– Да всё было пристойно, Ляксей Петрович, что вы тут волнуетесь, даже не сумлевайтесь ни в чём! – успокаивали мужики Алексея. – Что мы, без понятия совсем, что ли? Смекаем, что к хмельной дури вы не привычны вовсе. А закушать как следует-то ведь не успели, всё тосты да здравницы были эти, а вы-то как хозяин же там были, ну и как тут со всеми было не выпить? Мы-то Федьку смогли там сдержать, злодея. Он, как и все нижние чины наши, в строгую меру крепкого вина отпивал. Это уж под конец стервец хлобыстул втихую полую чарку, пока там все отвернулись от него, но чинности, однако же, не потерял своей и не накуролесил там даже! – убаюкивал Лёшкину совесть Карпыч.

– Вся команда возвернулась в расположении за полночь в своём полном составе. А с утра после проверки, как и полагается, уже приступила к занятиям. Да вы и сами, небось, видели там нас на месте. Когда вы туды к озеру пробегали по этой тропке, мы как раз и отрабатывали навыки работы тройками, ну и вас тадысь тоже заприметили.

Всё было понятно Алексею, дядьки ветераны, унтера, держали его команду в ежовых рукавицах и никакой дури или праздного шатания в ней не допускали, поддерживая там строгий порядок и заботясь о своём молодом командире.

– Спасибо вам, Матвей Никитич, Иван Карпыч, – тепло поблагодарил он своих помощников. – Не знаю даже, как и был бы я, без вас, дядьки!

– Да что вы, Ляксей Петрович, даже не благодарите, – всплеснули руками ветераны. – Всё хорошо, всё, как и должно было быть, что ж мы – дурни и не понимаем чаво?! Только вот в харчевню бы вам надоть зайти опосля, да и нам бы этот «стульчик» туда возвернуть должно, – и они показали на массивное дубовое кресло, вынесенное из «Зажаренного ягнёнка».

– Обязательно зайдём, – кивнул Лёшка. – Мне там с Думитру нужно рассчитаться до конца, да думаю, ещё нашего Ермолая после того хорошо было бы навестить. Три дня у него в госпитале уже не был, всё в заполошных бегах да в суете этой.

Ближе к вечеру «мебель» вернули на место. Алексей сделал полный расчёт в харчевне и приложил ещё в благодарность за прекрасно организованное торжество целый кроненталер, как говорится, «на чай» и на хорошее отношение для будущего. Стороны расстались весьма довольные друг другом. А команда из дядьки Матвея и трёх егерей направилась в штаб к Генриху Фридриховичу, нагруженная корзинами с гостинцами, как это ранее с ним и обговаривалось.

Сам же Егоров зашёл в госпиталь, организованный при лечебнице монастыря Колцей. В этом старинном монастыре и до этого монахи и до этого оказывали помощь больным и увечным, с организацией же военного госпиталя работа монастырской братии по уходу за больными и ранеными переплелась там с работой и русских военных медиков. В больших залах со сводчатыми высокими потолками стояли длинными рядами деревянные кровати-лежаки, на которых-то и лежали все страждущие.

Военные лекари и монахи делали по длинным рядам обходы, останавливаясь то около одного, то возле другого больного. Слышались их негромкие голоса, хрипы, кашель и стоны бедолаг. Кому-то они вливали в рот какие-то жидкости, кого-то перекладывали на другой бок, чтобы избежать пролежней, а других уносили в операционную или же и вовсе в мертвецкую.

Военные медики этого времени уже неплохо знали хирургию и анатомию тела, используя в своих операциях разнообразные ножи, «ланцеты кровопущаные» и «буравы», применяли они ножницы, «снасти костоправные с верёвками», щупы, пилы и пилки, долота, клещи и многие прочие особые инструменты. Искусные лекари-хирурги военно-полевой медицины умели уже в этом времени резать живот, ампутировать конечности и удалять омертвевшие части тела, ими даже производилась даже трепанация черепа. Подобно западноевропейским медикам, они прижигали «по старинке» раны калёным железом и использовали в своём лечении травяные мази, крепкое спиртное и золу. Оперируемый традиционно усыплялся или обезболивался настоем корня мандрагоры, опийного мака или же попросту несколькими чарками крепкого хлебного вина. Было уже понимание о стерилизации инструментов, которые обязательно перед применением прокаливали в огне. Швы на теле раненых и оперируемых прошивались тонкими волокнами льна, а в полевых условиях медики умели вынимать металлические осколки с помощью магнитного железняка. Начинали в столичных госпиталях даже делаться простейшие протезы для увечных.

В лечебницах и госпиталях медицинская помощь оказывалась не только раненым, но и заболевшим цингой, лихорадкой, золотухой и коростой или больным с так называемыми пильными болезнями, то есть болезнями суставов и с «чепучичными», то есть венерическими заболеваниями, а также с «проносной», желтухой, рожей, астмой и многими прочими.

Было уже такое понятие, как высоко заразные заболевания и предупредительные карантинные меры. В этом монастыре людей как-то старались отделять по всем этим видам, группируя их в отдельных залах или же рядах. В полуподвальных помещениях содержались те, у кого было подозрение на заразу, это был своего рода местный карантин.

Алексей присел на поднесённую для господина офицера лавку возле топчана своего солдата. Был Ермолай пока ещё очень слаб от большой потери крови, но сильный организм егеря и уход делали уже своё дело, и можно было надеяться, что теперь он точно пойдёт на поправку.

– В ранах гноя нет, господин прапорщик, а это самое главное в таком деле. Хорошо, что их сразу взрезали и прочистили до госпиталя и потом ещё крепким хмельным хорошо залили, – пояснял госпитальный врач, – Следим мы за вашим егерем, словно за человеком из благородного сословия приглядываем, так что не сомневайтесь даже, уход за ним по самому высшему разряду у нас поставлен. И вам спасибо за ваше участие и за вашу посильную денежную помощь.

– Спасибо Дементий Фомич, – поблагодарил его Егоров. – Вы уж поставьте мне его на ноги поскорее. Добрый он солдат, а это вам за труды и ему на какое-нибудь лекарство получше, – и Лёшка незаметно сунул доктору в руку кроненталер.

– Что вы, что вы, Алексей Петрович, не надо ничего, мы и так ведь присматриваем за ним, всё как положено, да вы и так-то уже нас отблагодарили давеча.

– Ничего-ничего, возьмите, уважаемый, обратно, всё равно не приму, – покачал головой Лёшка, и врач с благодарностью спрятал серебряный в карман.

– С вашего позволения я пойду на обход. Нам с утра трёх новых гусар из дальнего дозора привезли, посечённых, не знаю уж, как и получится, что там дальше с ними. А в Ермолае своём вы не сомневайтесь даже, присмотрим мы всемерно за вашим солдатом.

– Вот так, Ермолай, команда наша разрастается теперь. Каждый день теперь новые люди из пехотных полков подходят, – рассказывал егерю последние новости Алексей. – Все со старыми фузейками и с негожей амуницией в основном к нам идут. Видать, командиры тех солдатиков осерчали и в обидках на нас пребывают. Как же, им ведь приходится своих хороших стрелков неизвестно куда отдавать. И не хочется, а надо, в приказе ведь чётко чёрным по белому прописано, из какой части и кого выделить в главное квартирмейстерство армии. Ничего более там про оружие и амуницию не сказано, вот они и выталкивают их с самым что ни на есть негодным. Да и ладно, у нас-то всё уже налажено с интендантством, так что и одёжку, и оружие гожее мы тут же своим новеньким поправляем. Сейчас вот команда сбивается, слаживается, вообще из полей не вылезает. По секрету тебе скажу, скоро выход намечается. Вот и хочется, чтобы уже до него ребята притёрлись к друг дружке.

– Ляксей Петрович, ну забери ты меня отсель. Мочи моей уж тут нет вылёживаться дальше. Я у нас на постое в команде быстрее на свои ноги встану, чем вот здесь, – прошептал Ермолай.

– Что-то по уходу не так, а, может, тебя лечат или кормят плохо? – встревожился Егоров.

– Да всё хорошо, вашблагородие, больше, чем за другими, тут присматривают, – покачал головой раненый. – А всё же не своё, всё вокруг чужое здесь. Заберите меня, Ляксей Петрович?

– Ладно, давай тогда так Ермолай, – принял решение Лёшка. Как мы из этого дела вернёмся, так я сразу же к доктору подойду и перед ним за тебя просить буду. А ты за это время постарайся чуток ещё силов набраться. И вот ещё это тебе, – и он сунул под одеяло раненого флягу разбавленного с отваром шиповника сухого красного вина. – Сильно не увлекайся только, по паре глотков выпил, и всё. Это тебе привет от наших ребят, и вот мешок ещё с фруктами, ели нашли по зиме свежие, с чудным запахом, так что ты давай поправляйся, Ермолай.

Следующим и последним на сегодня местом, которое ему требовалось посетить, был дом оружейника из Силезии Отто Карловича. Все сроки на те работы, что ему требовалось провести по починке имеющихся у него штуцеров да подготовке их к работе, уже прошли, и Алексей к нему направился сразу же после госпиталя.

Хотелось кроме того Лёшке увидеться и с симпатичной внучкой мастера. Частенько вечерами вспоминались ему её яркие зелёные глаза и весёлый искристый смех. Этот милый образ даже немного потеснил собой ту, которую он считал когда-то своей невестой ну или хотя бы возлюбленной.

Мастер был дома и сам лично принял вечернего посетителя.

– Прибыли, господин унтер-офицер? А я буквально вчера закончил работу с вашим заказом. – Отто Карлович оглядел Алексея с головы до ног и, заметив офицерский горжет с шарфом на его зелёном доломане, всплеснул руками, – Вот же я старый дурень! И не заметил ведь сразу изменения в вашем облике! Нет, не зря я удивлялся вашим манерам и знаниям! Благородного человека, его всегда и везде видно, даже если он и занимает пока свой невысокий чин. Поздравляю вас, господин… – и он сделал паузу.

– Отто Карлович, для вас я просто Алексей, – улыбнулся Егоров. А офицерский чин у меня самый невысокий, и он всего лишь прапорщика. Так что просто Алексей, и если позволите, то никаких армейских званий.

– Ну что же, Алексей, как вам будет угодно, – кивнул, соглашаясь, старый оружейник.

В это время в комнату из глубины дома впорхнула девушка с развевающимися светлыми локонами и поприветствовала гостя, сделав книксен.

– Добрый день, Алексис! Вы, как и обещали, снова пришли в наш дом? Где же вы столько времени были, а я ведь вас так ждала? – совершенно непринуждённо щебетала она.

– Анхен, прекрати сейчас же кокетничать с господином офицером, – нахмурившись, повысил свой голос дедушка. – Он здесь по делу, а ты нам сейчас только мешаешь. Если тебе уж так невтерпеж с ним поговорить, то выбери на это время уже после нашей деловой части, если, конечно, господин сам соблаговолит на это. И вообще, веди себя прилично, Анхен, ну ты же девица!

– Тогда если вы позволите, дедушка, то я вам сварю кофе. – и после милостивого кивка мастера, бросив свой лучистый взгляд на Лешку, она опять упорхнула вглубь дома.

– Эхе хех, – покачал головой старый Отто. – Подросли уже мои внуки. Старшего, Курта, женить вот давно пора, да и эта стрекоза совсем скоро у меня на выданье будет. Вы уж не обижайте девицу, господин офицер. Одна отрада у меня – она да её старший непутёвый брат. Сам их без отца и без матери вырастил.

– Не беспокойтесь, мастер, я вас прекрасно понял, – кивнул Лёшка. – Уверяю, ничего более, чем мимолётное общение и беседы. Да и у меня есть девушка, которая, как я надеюсь, меня ждёт, – и перед глазами Алексея встал образ Машеньки Троекуровой.

– Очень хорошо, – улыбнувшись, развёл руками Отто Карлович. – Тогда приступим к нашим делам, господин офицер?

На дубовом столе перед Лёшкой лежали оружейные изделия, которые он месяц назад заказывал здесь же. Но как же они отличались от того, что он тут ранее видел! Из пяти имеющихся образцов штуцеров оружейник собрал три, и все они сейчас блестели начищенными до блеска латунными частями и сталью стволов.

– Всех меньше проблем мне доставил вот этот вот прусский штуцер, – пояснял своему клиенту господин Шмидт. – Тут я всё тщательно проверил, немного довёл до ума его казённую часть, заменил в замке треснутый курок, и вот он уже перед вами.

– Чуть дольше мне пришлось повозиться с вашим русским, тульским штуцером. В нём мне пришлось поменять всю его деревянную часть разбитого приклада с ложем. Потом ещё было нужно напаять мушку на ствол и сделать крепление под кинжальный штык, который я приспособил сюда с австрийского штуцера. Да, ещё я укоротил фузейный шомпол и переделал его головку под диаметр ствола, и теперь он совершенно органично вставляется под крепление ложа. Вот вам и история рождения этого второго штуцера. Ну и всех больше мне трудностей доставил тот последний штуцер, что мне пришлось собирать из имеющихся трёх австрийских. У каждого из них были существенные поломки и дефекты, так что пришлось хорошо поломать голову, как же всё здесь можно уладить. Ну и вот что в итоге у меня вышло, – и мастер с любовью погладил массивный нарезной ствол и тёмное ложе укороченной винтовки. – Подержите-ка его в руках, Алексей!

Лёшка взял на руки «австрийца», открыл крышку замка, затем взвёл и щёлкнул курком, наблюдая, как его кремень выбивает искры об огниво. Оглядел глубокие нарезы массивного винтовального ствола. Всё в нём было исправно и надёжно отремонтировано.

– Не сомневайтесь, я всё здесь тщательно собрал и уже десятки раз все их проверил. Теперь эти штуцера даже ещё надёжнее будут работать, чем при самом выходе из оружейной фабрики. Это я вам, Алексей, гарантирую как знающий своё дело человек, – произнёс мастер, выкладывая на стол длинный клиновидный штык-тесак. – А это для самого последнего штуцера. Австрийцы в последнюю четверть века столь впечатлились эффективностью штыкового боя, что на все свои штуцера вот такие вот огромные тесаки ладят. Я уж не знаю, есть ли вообще в этом всём смысл, но пусть уж у него будет родной. Тем более что тут все заводские крепления на своём месте и находятся в исправности.

– Дедушка, ваш кофе, и я ещё своё печенье вам принесла, – и Анхен поставила поднос на стол прямо перед мужчинами. Она явно хотела остаться в комнате, но дед так строго зыркнул на девушку, что та покраснела и быстро упорхнула, не рискуя более задерживаться.

– Братца позови сюда, пусть заглянет к нам через минут десять, как только мы кофе попьём, – крикнул ей вслед Отто и показал Алексею на стол, – Присаживайтесь, Алексей, внучка печёт прекрасное печенье с корицей, отведайте их как мой гость. Хорошая из неё жена будет, вот уже несколько лет она за главную хозяйку в доме и стряпня, и уборка, да и вся домовая работа теперь на её плечах лежит. Где бы вот только мужа хорошего для девицы найти. Думаю, этим летом к родственникам в Моравию отправиться. Большую часть пути можно бы и по Дунаю проплыть, а там вверх по Мораве, и уже до Судетов будет недалеко. Лишь бы только этот начальный нижний участок можно было спокойно миновать, а там уже дальше спокойно будет. Как вы думаете, Алексей, летом в Валахии опять будут боевые действия идти, или же ваши армии уйдут на юг ближе к Стамбулу, а тут всё будет тихо?

– Сомневаюсь я, господин Отто, насчёт спокойствия, – покачал головой Лёшка. – Здесь спокойствия ещё лет сто, наверное, с хорошим таким хвостиком ждать. Думаю, долго ещё эти земли будут оставаться ареной борьбы между Австрией, Османской и нашей Российской империей. Так что вы уж аккуратнее с этими путешествиями. С приходом тепла и с открытием дорог основные боевые действия, как правило, вновь разгораются.

– Тоже верно, – согласился немец, – переселяться нам, похоже, отсюда будет нужно. У моего брата хорошая оружейная мастерская в Моравии есть. Думаю, принял бы он меня в дело, и я там потом обосноваться бы со своими внуками. Я и сам смотрю, как же тут в последнее время опасно стало. Раньше-то, при твёрдой власти оттоманов, как-то здесь всё-таки спокойно было, главное, чтобы ты им налоги исправно платил да на глаза лишний разне лез. А сейчас и не знаешь даже, откуда и какая беда к тебе придёт. Вы уж меня извините, Алексей, я ведь ничего не имею против самой власти России над всеми этими землями, – встрепенулся встревоженно старик. – Я, наверное, сейчас не совсем правильно выразился. Просто ведь для простых мастеровых людей самое главное, это чтобы были мир, спокойствие и устойчивость. Чтобы можно было быть уверенным в своём завтрашнем дне. Чтобы жить и работать, не боясь за свою жизнь и за жизнь близких.

– Согласен, Отто Карлович, самые правильные и естественные желания у вас, жаль только вот, что не всегда они совпадают с нашей реальностью, – Алексей допил кофе и поставил чашечку на поднос.

В этот момент послышался топот и в комнату вошёл брат Анхен – Курт. На парне был одет кожаный фартук и длинные нарукавники.

– Здравствуйте, господин! Дедушка, ты, что-то хотел? – серые глаза парня смотрели на деда вопросительно.

– Господин русский офицер пришёл за своим заказом, – кивнул на Лёшку оружейник. За той винтовальной пищалью, Курт, над которой мы с тобой столько помучились. Вот и принеси её нам сюда вместе со всеми теми приспособами, что к ней прилагаются.

Через пару минут перед Алексеем было то самое нарезное ружье, о котором шла речь, и он его сейчас просто не узнавал. Само по себе длинное и громоздкое, почти что высотой в рост взрослого человека, сейчас оно смотрелось гораздо более аккуратным и привлекательным, чем ранее. Изменился и сам цвет её ложа – с красно-коричневого на более светлый. Приклад тоже уже не был таким массивным и толстым как до этого.

– Первое, что пришлось тут изменить, так это само деревянное ложе с прикладом, – объяснял мастер. – Старое, когда его здесь дорабатывать начали, показало, что там есть несколько глубоких трещин ближе к стволу. Думаю, ещё пару десятков выстрелов, ну от силы три, и на всю свою длину оно бы непременно треснуло. Видать, удар по нему был в своё время серьезный, да, может, и не один он был даже. Дерево-то родное там весьма годное было, бубингом оно называется, может быть, вы слышали о таком? Его из Западной Африки от реки Санага, что в Камеруне, протекает, потом по морю вывозят. Эта древесина сама по себе драгоценная со своим красивым насыщенным цветом и с выраженной текстурой в розовых и в красных прожилках. Она вообще очень твёрдая и тяжёлая, хотя и обрабатывается относительно легко. Именно из этого дерева и делается драгоценная мебель и утварь для многих высоких властителей, так что даже из-за такого ложа ваша винтовка, Алексей, была как драгоценность. Вот оно, это старое ложе, можете забрать его с собою, – и мастер кивнул на старую деревянную часть оружия, лежащую на столе.

– Да зачем она мне? – покачал головой Лёшка. – Что я ей топить, что ли, очаг в избе буду? Может быть, оно вам где-нибудь в вашем деле сможет пригодиться?

– Спасибо, – согласился Отто. – Это очень хороший подарок. Как накладки для холодного оружия или ещё для чего-нибудь, думаю, из старого ложа что-нибудь да можно выбрать. Нет, точно не откажусь я от такого подарка, – обрадовано произнёс мастер. – А на винтовку эту мы с Куртом сами сделали прекрасное ложе из местного ореха. Приклады из него вообще обладают идеальным сочетанием свойств жёсткости и лёгкости. Сама структура этого дерева такова, что позволяет выдержать без разрушения огромное количество выстрелов, ну и соответственно с этим же и отдач. Приклад здесь удобный, как раз под плечо выточен, всё как вы и просили сделать.

И Лешка, приложив его к себе, действительно почувствовал удобство и плотность его прилегания.

– Текстура дерева тут красивая, правда, чтобы немного его затенить, мы его немного тонировали, но всё равно оно здесь смотрится шикарно, – расхваливал свою работу мастер.

Лёшке всё нравилось, особенно те упоры-сошки, что мастер по чертежам Алексея изготовил и закрепил снизу. Винтовка стала гораздо легче, удобнее и устойчивее, и он, оставшись весьма довольным работой умелого мастера, с удовольствием рассчитался с ним ранее обговоренной суммой в кроненталерах.

На выходе за калиткой его ждала Анхен, и, воркуя с милой девушкой, Лёшка с трудом удерживался, чтобы не переступить тот порог дружеского общения, что только недавно был им обещан её деду. Лучше было бы, конечно, сказать ей всё как есть, что есть у него далеко на севере та, которая обещала его любить и ждать. Что закончится эта война, и он поедет к ней свататься в офицерской форме и при заслуженных регалиях. Ругал Алексей себя за малодушие и не мог ничего сказать. Так и ушёл он к себе в расположение, неся на плечах тяжесть нескольких штуцеров, какую-то тихую печаль и сумятицу на сердце. А Анхен долго стояла у калитки и смотрела вслед Лёшке, по щеке у девушки катилась слеза. – «Он ещё вернется, мой Алексис, обязательно вернётся», – шептали её губы.