Текст книги "Сотник из будущего. Эстляндия"

Глава 7. В поместье

– …За геройство при обороне Ладоги для награждения вызываются бойцы карельского взвода пластунов! – и начальник штаба бригады Филат Савельевич торжественно повысил голос: – Прапорщик Онни – медалью «За храбрость» I степени, с положенными к ней премиальными. Десятник, сержант Калева – Орденом Святого Георгия II степени, звеньевой капрал Микко – Георгием III степени, вожатый воинских собак капрал Йибу – Георгием III степени, боец Онтро – Георгием IV степени. Курсанты I курса воинской школы Тиуру, Коргей и Трюггви награждаются медалью «За храбрость» II степени.

Каждому из выходящих к накрытому красной тканью столу в большом зале штаба Сотник самолично прикалывал его награду к форменной куртке и выдавал положенные премиальные.

– Рулевой Фроуд Треска и впереди смотрящий Ульф из судовых команд за геройство на Ладоге и в Вотском заливе награждаются Орденом Святого Георгия IV степени, – продолжил вызывать награждаемых начальник штаба.

– У нас сегодня особое награждение, друзья. – Сотник обвёл глазами заполненный народом зал. – Сегодня два наших бойца получают Орден Святого Георгия I степени и становятся полными кавалерами этого солдатского ордена, а по правилам, помимо наградных премиальных, получают они ещё и своё первое командирское, офицерское звание «подпрапорщик». Для награждения вызываются! – и комбриг взял паузу, подчёркивая всю торжественность момента. – Подпрапорщики пластунской сотни Родион Крестцовский и Мартын Андреевич Юрьевский! – и два таких непохожих друг на друга бойца вышли к Сотнику.

«Только несколько лет карел Мартын дрался с крестоносцами под рукой у князя Вячко, обороняя Юрьев, а Родька – тот и вовсе на лесных промыслах белок бил, а вот же, поди, за три с небольшим года сии мужи до охфицеров выслужились и полную колодку Георгиевских крестов получили, – думали многие из присутствующих. – Есть куда им теперь расти!»

Комбриг приколол золотые «Георгии», выдал каждому кожаный мешочек с восьмью гривнами премиальных и погоны с одним красным просветом посредине.

– Ну что, осталось вам сюда теперь только бы по звёздочке заслужить, господа подпрапорщики. – Улыбнулся им подполковник. – Но для этого нужно будет ещё постараться, и не только лишь в ратном деле. В поместье вскоре откроются офицерские курсы, в коих будет обучаться по очереди весь командирский состав бригады. Ибо без нужных знаний воевать дальше и командовать при этом людьми вовсе уже не можно. И вы, господа подпрапорщики, зачисляетесь на эти курсы в самом первом потоке. Поздравляю вас!

Отходили от стола пунцовые от такого большого внимания и чествования кавалеры и не знали теперь, радоваться им или же горевать. Давно уже гуляли разговоры средь воинов, что командиров теперь будут по-особому учить, но всё это было пока как-то далеко. А вот, поди ж ты, с них-то всё и начинается.

«Ох и хлебнём мы теперь. – Чесал голову Родька. Что значит учёба в поместье, он уже давно понял. К учёбе здесь подходили очень даже сурьёзно. Вон курсанты школы, те могут доподлинно каждому поведать обо всех этих тяготах. – Одно только письмо, медицина, химия, да ещё и языки иноземные чего только стоят! А они ещё там какую-то физику и, как её, логикусу зубрят, и всё это помимо всего остального военного дела да ещё десятков прочих наук», – думал пластун. Приплыли, как говорит его дружок Митька.

– …И в заключение хочу я, друзья, чтобы мы почествовали наших храбрых работников Вторака и Ослопю, кои не только выстроили досрочно Невско-Ладожскую крепость Орешек, но и защитить её смогли от нападения многочисленной рати, стоя в одном общем воинском строю. Кровь свою на ней пролили, но не струсили и не отсиделись они там, в казематах, а великую доблесть проявили при её обороне. Выходите перед честным людом, братцы!

И из толпы вытолкнули двух плотников. Было видно, как им неловко было сейчас стоять перед всеми зрителями. А из толпы присутствующих уже слышалось громовое хлопанье и восторженные выкрики.

У Вторака рядом с медалью «За храбрость», полученной «за Полометьский затон», теперь прикололся и серебряный солдатский «Георгий». У Ослопи Георгиевский крест был и вовсе самой первой воинской наградой. И у каждого из них теперь рядом с трудовой бронзовой второй степени появилась уже на жёлто-зелёной колодке и ещё одна серебряная – «за такой важный и доблестный свой труд», как опять же отметил Андрей Иванович.

– Ну, Ослопя, ты теперь и важный же жоних получился, – подколол друга Вторак, когда всех распустили после награждения. – Выбирай теперича любую себе молодку, каждая за такого-то хероя захочет замуж пойти. Пять гривен с пятнадцатью кунами премиальных одним разом ведь получил, это окромя ещё работного ряда. И чего не строить-то теперича для себя хозяйство?

– Не-е, ну что ты, Вторуш. Да какая мне там жени-итьба, – протянул в смущении здоровяк. – И что я с женой-то делать буду? Я када с девкой вона здороваюсь на улице, ну, не знаю прям, чё делать даже, хоть бяги сломя голову прочь. А када меня Катька-лекарша вон на плясовую позвала на том давнишнем вечере, куда вы меня хитростью заманили, так я чуть было под землю со стыда не провалился, а ей вон все ноги чуть было вусмерть не отдавил. Не-е, Вторуш, не моё это дело – женихаться. Я вон лучше топором буду махать да бобылём спокойно жить.

– Ну и дурак же ты, Ослопька, – беззлобно ругнулся Вторак. – И откуда только такое божедурье на мою голову взялось?

– Так знамо дело откуда, – протянул здоровяк, перепрыгивая через огромную лужу. – Новгородские мы, с плотницкого конца, значит, люди.

– Тьфу ты, балаболка, с конца он плотницкого, – сплюнул с досадой Вторак. Пошли уже скорее, пока вон всего дождём не промочило. У меня Машенька такие пироги по этому сурьёзному случаю напекла – прямо вот объедение! И медовухи ещё разрешила сегодня испить, как-никак, мы с тобою «Георгия» нонче ведь получили! А это вовсе не халам-балам вам, не кажный боец вот такой вот крест на своей груди имеет!

– О-о-о, пироги – это хорошо, – протянул, зажмуриваясь, Ослопя. – У тебя жена, Вторуш, умница и старательница. Люблю я её стряпню! – и он аж зачмокал от радости и предвкушения будущей трапезы. – Мне бы вот такую хозяйку гожую, так и я, быть может, решился бы тадысть на эту самую жонитьбу.

– Хм! – Посмотрел на него внимательно Вторак. – Ну, наконец-то, хоть в первый раз я от тебя за всё время разумное слово сейчас вот услышал. Так-так-так, ты смотри только назад мне теперь не сдай! Слово – оно ведь, Ослопь, того, не воробей, вылетит – не поймаешь! Значит, говоришь, на хорошей-то хозяйке, глядишь, может быть, и женился бы? – и Вторак задумчиво зачесал мокрую от дождя голову. – Хм, ну что же, ради такого доброго дела будем мы тебе девку искать, всю Деревскую пятину перевернём, а найдём всё же невесту. Как же, ведь сам Ослопя жониться задумал!

– Да не задумал я, ты чего это всё сейчас переворачиваешь?! – воскликнул здоровяк, и Вторак еле увернулся от его шлепка.

– Поздно, друг, поздно, – поддразнил его Вторак и прибавил, как только мог, ходу, перебираясь через разливы огромных луж и грязь.

* * *

– Ну, вот, Мартушка, и наш дом! – пропуская вперёд себя жену с малышом, проговорил Сотник. – Здесь в тереме князь Торопецкий Мстислав с женою жили. От ран он тяжких у нас лечился и здоровье своё правил. Тут же у них и малыш Гришка народился в самом начале этого лета. А как уж дожди обложные зарядили, так они к себе домой двумя ладьями ушли. Там-то в княжестве у него дел невпроворот теперь, а тут вон ненастье ещё всю землю накрыло. Личный пригляд за своим уделом ему нужен.

Всё в тереме было чисто и прибрано. Новую хозяйку встречали три бабы из прислуги, истопник дед Никифор и хромой, скачущий на деревяшке-протезе сторож из стариков-ветеранов – Радовлад. Все они низко, в пояс, поклонились прибывшим.

– Ну, вот и твоя гвардия, знакомься с людьми, Мартушка, – а сам поздоровался по-мужски как с равными с встречающими дядьками. Оба они были из старых дружинных воев и уважение к себе вызывали с первого же взгляда.

Женщины что-то там тоже бубнили про себя. Самая пожилая стряпуха, бабка Любомира, как великую драгоценность приняла из рук Марты Леонида и с умилением теперь агукала. Лёнька сначала было нахмурился, изучая прежде незнакомое ему лицо, видать, захотел ревануть, но потом всё же расслабился и соизволил улыбнуться.

– Ну, всё, теперь пойдёт дело, – усмехнулся Сотник, – признал он вас. Теперь уж точно с рук не слезет.

Эмма стояла позади всех рядом с Митяем и, видать, чувствовала себя не в своей тарелке. Но вот и к ней подошла самая молодая из прислуги, девка Настёна, и с интересом оглядела её платье.

– Меня Настей кличут, а тебя как? – весело улыбаясь, задала она вопрос служанке герцогини.

– Эмма, – тихо ответила ей девушка. – Я плохо знать русский, простить, Настия, – и она залилась краской.

– Ой, какая же ты красивая, Эммочка! – залепетала Настя. – А какая у тебя шубка интересная и колечко на пальчике серебряное. А мне мой жених из заморского похода вот какие бусы привёз, – и она качнула нехитрым разноцветным украшением. – А давай с тобой дружить будем?

– Бать, ну бать, ну пойду я, а? – пробубнил у порога Митяй. – Я вещи вот тут, в углу, оставлю.

– Да куда же ты пойдёшь, Митенька?! – воскликнула герцогиня. – Сейчас же уже кушать будем. У нас есть что-нибудь, чтобы нашего сынка накормить? – и посмотрела на стряпуху.

– Да, да, конечно, хозяйка, мы ведь вас ждали! У нас всё горячее, с пылу с жару. Вы и обернуться не успеете, как на стол уже выставим, – ответила та и ойкнула – Лёнька приноровился и схватился ручонкой за её широкий, как картошка, нос.

– Не-не-не, ну-у что вы, в самом деле? Я ведь в казарме поснедаю. – Покачал головой Митька. – Ну, бать, ну там же все наши ребята уже собрались, меня вон одного только ждут. Ну, побёг я, а? Я завтра к обеду лучше зайду!

– Любомира, дай парню пирогов, а то останутся мальчики голодными, – скомандовала Марта. – Есть ведь, наверное, напечённые? – и забрала малыша у стряпухи.

– Дык аж три разных, хозяйка, у нас нонче есть. – Всплеснула руками бабуля. – С капусткой, с лесной ягодой и с мясцом сготовили! Побегла я, сейчас все их наложу, – и она поспешила в стряпную.

* * *

– …Ну вот, а потом как пластуны всех со стен повыбили, так мы с ними развернули свои самострелы во двор – и давай уже сверху бить латников. Там расстояние-то небольшое было, от силы шагов двести, да и то навряд ли. Так болты со звоном в броню входили, аж этот звук до нас на стены долетал, – рассказывал во взводной горенке Митяй. – Ну а потом наши рубаки поднажали, и шведы поскорее в главную цитадель рванули. А кто прямо там же руки вверх задрал и свои мечи на мостовую бросил. Ну и дальше уже бой внутри самой цитадели шёл. Там такие переходы узкие, был бы у свеев дух на высоте – положили бы в них наших обильно. Но не те они уже были, совсем не те. Понятно ведь уже всем было, что им там счёт жизни на минуты шёл. А тут ещё со всех сторон ревут: «Ge upp och håll dig vid liv! Ge dig i kung och hertiginna Errickson, ge upp och lev vidare! Vem som inte överlämnar kommer att dö!»[11]11
  «Сдавайтесь – и останетесь живы! Именем короля и герцогини Эрриксон, сдавайтесь – и живите дальше! Кто не сдастся, тот умрёт!» (швед.)


[Закрыть] Что мы, зря все эти три года иноземные языки у себя тут учили? Ну, шведы и там тоже побросали свои мечи. Жить-то ведь всем охота, а тут ещё у них сомнение появилось: а может, и правда именем короля их сейчас здесь бьют? Как-никак, а его сестра герцогиня рода Эрриксонов в сем замке была заперта и в нём же голодом со своим младенцем морилась. Как у нас там говорят на латинском наречии? Психология, да? Вот, братцы, точно, она самая! Пригодилась всё-таки!

– Ну а потом комбриг этого рыжего Ральфа, что у него в Тавастии меч стащил, разом срубил, а мы с ребятами нашу Марту-Марию побежали искать. Оказалось, что её служанка Эмма в кладовой дальней прятала. Молодец девка, одна из всех там её подкармливала и поддерживала в заточении. Ещё и против нас с каким-то ржавым ножом вышла, не побоялась даже, – и, вспоминая былое, Митяй усмехнулся. – Там сейчас около неё с самого шведского Сёдерделье начал рыжий Фрол крутиться, ну, тот, что из судовой рати дядьки Молчана. Драчливый такой, забиячливый, ну, вы его знаете, он «Георгия» сегодня за лихой абордаж получил.

Ребята, плотно набившиеся в горенку, дружно закивали и загомонили:

– Да знаем мы его, знаем, ты лучше дальше рассказывай, на что нам про все эти женихания слушать?

– Так что рассказывать-то? А дальше уже сам путь до нашего Новгорода был. Ну а потом как раз про женитьбу рассказ, вы уж извиняйте. Комбриг с нашей Мартой-Марией в храме Антониева монастыря обвенчались, церковь там такая красивейшая, други! А перед этим они, конечно, с Лёнькой покрестились в православие, всё чин по чину, все как и положено, и её Эмма-служанка тоже вместе с Мартой наш православный крест приняла. Ну а дальше было посольство литвинское, и потом уже долгий путь домой. У вас-то тут как? Как жили-то вы, братцы? – и он обвёл глазами друзей, плотно набившихся в небольшой комнатушке.

На печурке в большом горшке грелся традиционный ягодно-медовый взвар, который помешивал длинной ложкой Сёма. А по всей комнате и даже, пожалуй, по всей казарме выпускного четвёртого курса разносился запах пирогов.

– Доставайте, братцы, чай, уже разогрелись в духовке, как бы не ссохлись они там. – Кивнул Лёшка сидящим у дверцы духовой пещерки.

Три огромных пирога, откинув заслонку, выложили на столик и начали их на нём резать.

– М-м-м! – У всех потекли слюнки.

– Вот это пирог, вот это я понимаю! – восхитился Оська. – Никада прежде я такой не едал, даже когда с мамкой жил, – и в его глазах отразилась грусть.

– Налетай, братва! – скомандовал Митяй. – И ты давай, Славка, тяни свой кус, чай, не перваш-головастик теперича, так что заканчивай нам тута вот стесняться!

– Ну что тебе рассказывать-то, Мить? – спросил друга Петруха. – Вам ведь и слушать всё это неинтересно будет. Два месяца у нас здесь ломовая работа шла. В грязи, в мокроте и в поте лица мы возились. Всё ратное учение побоку пошло, главным было – это урожай спасти. Таскали мокрые снопы с полей на овин, веяли там зерно и сушили. Овощи выковыривали из огородов и мыли их, опять же сушили, а потом закладывали в бурты. Вот только неделю как перед вашим приходом все свои работы уже закончили. Всё, что могли, то сумели сохранить, ну а что-то пропало, что уж тут поделать, – и он развёл руками. – Мы вот боимся подумать, что же по всей остальной земле будет? По рассказам ладейщиков, ведь и в Смоленском, и в Торопецком, и в Полоцком княжестве до сих пор, не прекращаясь, обложной дождь льёт. Северные земли Владимирского, Ростово-Суздальского, Черниговского, Рязанского княжеств все в сплошном ненастье. Мы-то запаслись тут на года, а что же с простым людом вокруг будет? У многих ведь родичи, братья, сёстры, мамки с батьками там остались. Как же с этим теперь быть, Мить?

– Ну что я вам скажу, братцы? – Нахмурился взводный. – Зная своего батьку, думаю я, что без вспоможения людей мы не бросим. Иначе для чего же столько зерна и всякого припаса на хранение у себя заложили? И ведь не только у нас, а и в стольном Новгороде, и в Торопце, и на Ладоге – везде всё, что было свободным из складов, то теперь уже припасами забито. Ещё и зимой, я слышал, санными караванами из Булгарии и из дальних Киевских земель рожь сюда вывозить будут. Там приказчики Путяты хорошо пробежались, просто вывезти они пока ничего не смогли.

– Ну, тогда ладно. – Зашевелились парни. – Чай, не допустим людского мора, поможем своим землякам!

Глава 8. Поместные советы

– Ну что, братцы, вот мы все вместе наконец-то здесь собрались! – открыл общий поместный совет Сотник. – Понятно, что ещё в Орешке полусотня с ладожанами осталась, не все ещё ладейщики сюда подтянулись, но это уже мелочи. Бригада и школа уже дома, уважаемые наши хозяйственники и ремесленные тоже на месте, значит, можно перед вами говорить и совет со всеми держать. – Андрей окинул взглядом большой зал штаба, где на скамьях и на стульях сидело более полусотни человек. Были тут и командиры в воинской форме при наградах и планках «за ранение», сидели и серьёзные ремесленные старшины, а кое-где виднелись и выборные от крестьянских хозяйств. Представительство было здесь полным, и все с огромным вниманием слушали командира бригады и хозяина всей этой земли.

– За этот год нам, господа совет, многое уже удалось у себя сделать. В воинской части бригада помогла Новгороду разбить шведов и их союзников тавастов на их же землях и потом отразить нападения уже на наши. Отстроена нами крепость Орешек, запирающая от набегов всю русскую Ладогу. Племя карелов полностью перешло под управление Господина Великого Новгорода, и они принимают православный крест. Бригада наша растёт, и мы даже были вынуждены прекратить в неё набор, пока полностью не решён вопрос с продовольствием и на улице творится вот такое. Отсюда сразу же перейду я к делам хозяйским, ибо сами понимаете, что не бывать крепкой дружины, коли у неё пузо от голода свело. То, что творится на улице, это жуть жуткая, и вы сами теперь всё прекрасно понимаете. Надеюсь, что все вопросы, почему мы убили столько строительного материала на овины, риги, тока, склады, амбары и всевозможные сушильни, сами собой отпали? – и он посмотрел на старшину всех плотников Луку Тесло.

Тот только заёрзал на своём месте и пригнул голову, спрятавшись за спиной, сидящего впереди, широкоплечего кузнеца Никиты.

– Парфён Васильевич мне уже доложился по всем запасам, и теперь совершенно ясно, что гниль урожая и падёж скота от бескормицы, мы у себя здесь не допустим. Питаться мы сможем безо всяких ограничений. На посевную следующего года зерно и семя тоже есть. Приплод можно расширять, и скотину забивать нам не придётся. Остаются даже большие избыточные запасы на будущие года. Но вопрос – сможем ли мы смотреть со стороны, как будет вымирать простой люд в окрестностях, да и вообще во всех окружающих нас землях Руси? А мор будет, и будет ещё какой! Крестьяне вон меня прекрасно сейчас понимают, ибо они от сохи и от земли испокон веков привыкли жить, – и Сотник посмотрел на согласно кивающего огородника Архипа. – Народ урожай в этом году не собрал. Всё зерно и овощ, какой только был у крестьянина, у него в мокрых полях сгнили. Сена, соломы и веток он на зиму не смог заготовить, – и выставив руку, начал загибать пальцы. – Сентябрь, октябрь – люди будут доедать остатки того, что ими было припрятано на «чёрный день», смешивая всё это с трухой и с опилками. Ноябрь, декабрь – крестьяне забьют всю свою скотину, ибо кормить её будет уже нечем, а она у них будет реветь и мучиться. Январь! – и Сотник зажал пятый палец. – В январе есть будет вообще нечего, всё и так уже давно подметено под ноль! А впереди ещё два самых лютых зимних месяца, а вот загнуть пальцы на руках я уже не могу, ибо не знаю, сможет ли вообще народ перенести голод дальше. Как вы сами-то думаете, что будет, как же тут выжить-то люду простому, а, братцы?

– Ну-у, в больших-то городах, может, и протянут они ещё январь и февраль, Иванович, – произнёс задумчиво Парфён. – Там ведь склады есть большие, посадские, те, что на осадной месяц, в случае чего завсегда специально закладываются начальными людьми. Да и у богатых купцов, и у зажиточных господ завсегда тоже излишки свои есть. А ещё мы зерна из немецких земель кое-куда завезли немало. Победует, конечно, народ, помучится, но думаю, что в больших городах он протянет до марта, а то и до самого апреля.

– Ага, протянет он, – проговорил скрипучим голосом Варун. – Да как только голод начнётся, так вся округа в энти самые большие города со всех дальних пятин сберётся. Вот в декабре-то и побредут все на Новгород, на Торжок, Руссу, Холм, Ладогу и на Демьян. – Загибал пальцы на руках командир разведки. – А более всего, ведомо, в стольный Новгород люди пойдут, ну и то же самое в других княжествах и в землях, конечно же, будет. Там, где только двадцать, тридцать тысяч горожан было, в два раза по стольку теперь, думаю, уже люда соберётся. А что потом будет, вы это здесь можете сами себе сейчас представить? – и он обвёл взглядом зал.

Многие сидели, задумчиво теребили свои бороды да чесали затылки.

– А начнётся бунт, кровавый и безудержный, – сам же и ответил на свой вопрос Фотич. – Людям надо жрать, а жрать будет нечего! Такой огромности едаков ни один город попросту не выдержит. И все те запасы, что были уже заложены во всех амбарах и в посадских складах, сметут всего за один лишь месяц, ну а потом уже придёт время и для господских подворий. До конца зимы уже во всех городах еды не останется. А в марте, когда у нас ещё стоят морозы и вовсю метёт пурга, на северную Русь придёт лютая голодная смерть!

В зале повисла тишина. Ни один человек, замерев, не шелохнулся. У каждого сейчас перед глазами стояла картина совершенно реального и уже случавшегося в русской истории страшного бедствия.

– А что делать-то? – выдохнул Первуша Кривой, представитель от крестьян-полеводов. – Как христианам-то нам можно помочь, а, господа совет? Чай, ведь грех будет, тута сидячи, кисели овсяные распивать да пузо зимой на печи своё почёсывать, а? – и он в каком-то простецком своём удивлении обвёл огромный, набитый людьми зал.

– Да не дадим мы народу помереть! Поможем всем миром, чем только сможем! Надобно выручать люд русский! – послышались возгласы, и всё собрание забурлило.

– Тихо! – негромко произнёс Сотник и приподнял руку. Постепенно шум стих, и все теперь напряжённо ждали, что же им скажет сам комбриг. – Народ свой в беде бросать мы, конечно, не будем. Не по-христиански это, не по-людски, – и он, встав из-за стола, заходил перед большой навешанной на стену самодельной картой Северной Руси. – Но и в словах Варуна Фотича тоже много горькой правды. Сколько бы ни было в стольном Новгороде зерна, хоть завези ты его в три раза больше, чем ранее, но полностью грядущий голод уже в нём не сдержишь. У нас столько зерна попросту здесь нет, да нам и довезти-то его даже туда не дадут – вырвут, вынесут всё, а любую охрану перебьют. Да и как ты будешь сечь обезумевший люд, я вот этого не представляю. Сколько могли, мы уже из немецких земель через Путяту Селяновича зерно на Русь завезли. Теперь же вот будем действовать так! – и он, приняв решение, сурово оглядел зал. – С сегодняшнего дня на землях всего поместья и в ближайших, соседних с ним, объявляется карантин! Кто прошел начальные образовательные курсы, тот это слово и его значение уже и так знает. Но для всех я его всё равно здесь разъясню. Наше Андреевское на три года закрывается от всего внешнего мира. Все выходы за его пределы – только с разрешения руководства поместья. Никого просто так к Андреевскому тоже не допускать! Выставить на всех тропах, на дорогах и на трактах кордоны и засады! Варун Фотич, по этим карантинным вопросам я назначаю тебя старшим! – и заместитель Сотника по разведке привстал с места.

– Нужно продумать, как можно закрыть наше поместье не просто от прохода или прихода сюда массы людей, которые всё равно разнесут его в клочья, если будут знать, что тут что-то для них есть. А вообще сделать так, чтобы сюда не хотели и даже просто боялись близко подойти! Пугать людей железом – это, конечно, не выход. Думаю, что самое правильное было бы пустить слух, что здесь живёт сама чёрная смерть! – и десятки сидящих в недоумении и страхе перекрестились. – А делать нечего, господа совет, иначе мы просто не удержим тут людской вал. Нас сметут, а наши запасы всё равно ничего не решат. Понятно, что неприятно отгораживаться от общей земли, но делать это нам нужно! Фотич, распространяйте слух, что в нашем поместье идёт страшный мор от какой-то неизвестной и жуткой болезни и все, кто просто подходит к Андреевскому, обречены будут на страшную смерть. Везде, по всей ближайшей округе развесьте тысячи чёрных клочков ткани, вешайте там черепа животных, кости, бересту с предупреждениями, все то, что даёт со стороны видимость происходящего здесь чего-то такого жуткого и непонятного. Всё, что вы задумаете, пускайте немедленно в ход. Не мне тебя учить, Фотич, ты в таких делах уже получше моего соображаешь. Все выходы за пределы поместья открытых дозоров и карантинных заслонов – только лишь в чёрном. Лица закрывать масками или повязками по самые глаза! Тимофей Андреевич, – обратился комбриг к первому заместителю, – готовьте рейдовые группы. Как только прекратятся эти дожди и морозом прихватит землю и реки, так сразу же начинайте объезды окружающих земель. На два дня пути от поместья берите под учёт и контроль каждое лесное росчище, сельцо, хутор или погост. С советами и с расспросами особо ни к кому не лезьте, народ там будет везде обозлённый. Но как только вы увидите, что кто-то уже до самого края доходит, забирайте с собой в поместье при условии переселения к нам на три года. А уж дальше, коли захотят, так потом домой обратно вернутся. Насильно никого не неволь, только чтобы сами и только при большом желании или же согласии.

– Ясно. – Кивнул Тимофей. – Сделаем, Андрей Иванович. Это ведь отряды не только верхоконными должны быть, но ведь и упряжные с ними тоже нужно отправлять?

– Ну-у, наверное, – подумав, согласился Сотник. – Тогда включайте в каждую группу зимние оленьи или конские упряжки. Тут вы уж сами подумайте, как это будет лучше сделать. Так, плотникам и печникам будет особое задание. Опыт сооружения больших домов у вас уже есть, вон как казармы на два этажа ловко вы тут отгрохали, – и он глянул на Луку. – Любо-дорого на вашу работу посмотреть! Теперь принимайтесь за сооружение общих домов-приютов, назовём их коротко, ну, скажем, «общежитиями». Начиная с декабря, с января, думаю, что при большом притоке народа селить его нам уже будет некуда. Понятно, что где-то мы сами ужмемся и уплотнимся, но всё это нас не спасёт. Нам нужно ещё с десяток таких вот больших общежитий на множество отдельных, небольших комнаток при общих коридорах. Там будет нужен хороший обогрев и кухни для приготовления пищи. А рядом придётся ставить уборные и места, где можно помыться и постираться. Много что нужно будет нам ещё продумать. При большой скученности народа у нас могут вспыхнуть болезни. Нашим медикам нужно быть готовыми к санитарной обработке всех прибывающих и к строгому постоянному контролю за чистотой! Не то мы тут доиграемся, и правда, не дай Бог, действительно сама чёрная смерть придёт, она ведь тесноту и грязь ох как любит! Поэтому здесь самая сильная строгость необходима! Слышите меня, Елизавета?

– Так точно, господин подполковник! – Вскочила с места бригадный медик. – С самого начала придётся всем людям объяснять, почему у нас тут так заведено! Ничего, головастиков… хм… прошу прощения, курсантов первых курсов ведь приучаем, и простой люд тоже поймёт, коли ему всё правильно объясним. А потом уже и нам проще будет добиваться от всех порядка. Справимся, Андрей Иванович! – уверила командира главная лекарша.

– Ну, добре! – согласился Сотник. – Парфён Васильевич, заселяющиеся люди будут приходить в себя, лечиться и восстанавливаться у нас, всё это по-христиански, и всё это правильно. Но как только они совсем оживут, нужно будет сразу же думать, где мы им сможем дать какую работу. Сам же понимаешь, от безделья здоровый человек станет непременно дурью страдать, а это у нас ну никак не позволительно. Они, конечно же, никакие не рабы и не холопы, и мы их вовсе не собираемся неволить ломовым трудом, но работать они должны и должны, помимо того, соблюдать здесь у нас самый строгий порядок. И тут уже этот вопрос ложится на заместителя по тылу Лавра Буриславовича. Любая пьянка, драка, хуление властей или же хулиганство у нас никак не допустимы и будут караться самым серьёзным образом. Об этом нам тоже нужно подумать наперёд. Через три года мы, конечно же, эти вожжи отпустим, а пока поместье переводится на карантин и на особое военное, осадное положение. Мы вступили в страшное время, господа совет. И оно сейчас, повторюсь, ещё вот только, только сейчас начинается. Следующий год будет благоприятный для крестьянства, но семян и зерна для посевов у него уже не будет совсем, так же, впрочем, как и скотины. Всё это, как мы уже ранее говорили, исчезнет вот этой вот нынешней зимой. И затем Север Руси вступит в два года сплошного голода, не считая ещё и этого полугодия, которое и так уже не все смогут пережить. А потом на ослабленную Русь придут крестоносцы, ну а там уже недалече и до монголов будет. Вот так-то вот, братцы, такой вот мой невесёлый для вас сказ. Так что крепко думайте, господа совет, очень крепко! И ещё два особливых дела для всех. У нас здесь, в поместье, немало служивых людей из бригады и из школы, у кого их близкие далече живут. Мне вон уже задали вопрос: а что с их близкими всеми-то теперь будет? И то ведь верно, господа, они ведь, наши, все здесь будут жить, в поместье, в сухости и тепле. Будут есть, будут пить сладко, а их матери, отцы, братья и сёстры в это самое время будут от голода умирать где-то? Неправильно это, не по-человечески-то! У меня бы и у самого в таком случае кусок хлеба в рот не полез и никакая служба не шла. Значит, нужно нашему штабу продумать, – и Сотник кивнул поднявшемуся Филату Савельевичу, – продумать дальние выходы за нашими близкими. Вы наш девиз все знаете: Андреевская бригада своих не бросает! Будем вывозить своих всех! – и Сотник рубанул по столу рукой. – Не позднее декабря месяца, готовьте дальние отряды спасения! Ну и уже последнее для всех. Это как в басне: когда лев заболел, всегда найдётся куча шакалов и гиен, готовых его растерзать или хотя бы хорошо потрепать шкуру. Вот Русь как раз сейчас в таком же образе льва и выступает. Поэтому нам, накопившим воинскую силу, умение, навыки и лучшее оружие, сейчас сам Бог велел заступиться за этого «нашего льва». Сил у нас, конечно же, нет таких, как у этого царя зверей. Но постоять за русскую землю мы сможем, у нас уже у самих острые клыки и стальные когти длинные выросли! Поэтому всем воинским подразделениям бригады!..

И в зале разом встало более трёх десятков людей в воинской форме.

– Готовиться к жестоким боям в ближайшие три года! Нам предстоит выбить клыки у гиен и у шакалов, что будут к нам лезть. Нужно не допустить натиска врага с запада. Рыцари-крестоносцы уже готовят свой завоевательный поход в Прибалтике. Нам же предстоит их встретить и выбить с русских земель, если они на них зайдут. Готовьте, братцы, своих людей к большим битвам!

А теперь я порошу остаться здесь всех гражданских, а от бригады – тыловых и розмыслов. Все же остальные воинские мужи могут быть пока свободны.