Текст книги "Сотник из будущего. На Запад!"

Глава 8. Караван идет в Булгар

– Вот еще одно селище по правому борту. – Молчан показал рукой на несколько изб, стоящих возле устья небольшой речки. – Тут лесная река Волма во Мсту впадает, в прошлом году из дюжины домов в половине еще хозяева были. Пристанем?

– Да, правь к берегу, – кивнул Лютень. – У нас еще мешков с семенным зерном прилично в трюмах. Глядишь, и выжил там кто из селян.

Из жилых оставалось всего лишь две избы, на вопрос, где все остальные жители, испуганный и грязный мужик пробормотал, что кто-то помер, а кто в Новгород или Торжок подался.

– Сами вон еле живы, живот какой год к хребту липнет.

– Вот здесь мешок с рожью, а тут – с овсом. Гляди, Семен, это ячмень, – пояснял мужику посланный с караваном хозяйственник Гостята. – Смотри только не перепутай, это тебе все на посев. Распашешь клин, семя положишь, а осенью уже с хлебом будешь. На еду тебе и семье мука и дробленое зерно вот в этих мешках. Соседей мы уже тоже всем наделили. На вас всех одну лошадку здесь оставили. Это, конечно, не молодой и бодрый конь, но вспахать и поработать на такой лошади можно. Село-то как ваше называется?

– Так Волма, как и сама река, – ответил совершенно очумевший от выпавших ему неожиданностей селянин.

– Ну, вот и смотри, чтобы все честь по чести было с соседями, не ссорьтесь, лошадкой делитесь друг с другом, она у вас на всю вашу общину, – наставлял крестьянина Молчан. – Разбогатеете, потом каждый себе такую же купит, а глядишь, и даже получшивее, чем вот эта. Смотри, Семен, обратно возвращаться будем – непременно сюда зайдем и проверим, как тут у вас!

– Раздерутся, как пить дать раздерутся, – сетовал, идя к реке, Гостята. – Вишь, как он жадно глядел на животину. И жито сеять не будут, так все и съедят. Последняя ведь лошадка у нас была, а ведь с таким трудом везли мы их. Нужно было хоть до Каширки ее придержать.

– Правильно, что сейчас отдали, – не согласился с ним Лютень. – Дальше волоковые места начнутся, там народ даже и в худое время при деле был, а скотинку для кормящего их волокового промысла все же сумел сохранить. Многие, конечно, в Торжок и ближе к самой Твери подались, туда, где сытнее было. Но кто-то же все ж таки остался? Так что людям в этих местах семенное зерно как раз для посева будет. Вот все его и раздадим. А уж Молчан как рад, что без скотины на борту остался, сколько волнений и неудобств ведь с ней было. Благо ладьи широкие, грузовые нам дядька Ивор сладил, и все одно, и ей, да и людям, мучение – жить в такой-то вот тесноте.

– Да ему-то что? Он на передней идет и будущий барыш подсчитывает, – проворчал Молчан. – Наделали из ладей сараев и теперь радуются!

По большой воде прошли часть Боровичских порогов и потом двигались, где посуху, волоком, а где по цепочке озер до Цны и Тверцы. Пару дней постояли у Торжка, где выгрузили для торга несколько пачек драгоценного листового и витражного стекла и еще три отлитых в поместье и заказанных еще в прошлом году колокола. На оборотное серебро закупили оптом рулоны льняной и шерстяной ткани, много знаменитых торжсковских кружев, исподнее и готовую верхнюю одежду.

– Отчаливай! – крикнул Молчан, и андреевские ладьи отошли от шумной Торжсковской пристани. – Ну, все-е, теперяча дальше мы легче пойдем! По течению к Волге, а потом и вниз. Дальше можно и за весла не браться, так только, ежели в охотку. До Городца и Волжского Нижнего Новгорода можно будет в полном спокойствии пребывать, а вот дальше нам уже сторожко придется держаться. Две сотни верст беспокойного пути до Булгарии потом предстоит идти, а ведь это не шутки! Спаси Господи! – И он размашисто перекрестился на проплывающие мимо купола Спасо-Преображенского собора.

Прошли мимо больших городов Твери, Кимрова, Ярославля и Костромы. Здесь места были гораздо богаче, чем в северной Новгородской земле. Голод и непогода не затронули их так сильно, да и хлебная, Волжская Булгария была тут совсем недалеко. Всюду было многолюдно. Народ пахал землю, сеял и строился по берегам огромной реки.

Возле Нижнего Новгорода к андреевцам примкнули пять купеческих ладей, а возле Городца еще десять. Две из них были из дальних, свейских земель. Старший шведов Гуннар, узнав, что это идет андреевский караван, пришел поклониться к старшему лично.

– У нас в королевстве после кровавой смуты все совсем плохо, – с печалью поведал Лютню старый моряк. – Налоги задрали выше некуда, да и народ повсюду волнуется. Торговля упала, потому как крестьяне и ремесленники меньше прежнего стали вырабатывать всего для продажи. В нескольких провинциях восстания жестоко подавляют войска короля Кнута. Многие у нас сейчас с большой грустью вспоминают времена правления добрейшего Эрика. Не зря же к нему теперь в ваши земли постоянно уходят весьма уважаемые люди. Ну да ладно, лучше не будем больше о грустном, – махнул рукой потомок викингов. – Я уже четвертый раз иду этим речным путем в Булгарию, и каждый мой поход приходится держаться настороже, ибо дальше этих мест лесной народ очень воинственный и всегда не против разжиться чужим добром, а вот его хозяев – зарезать. В двух моих кноррах команда боевитая, по три десятка хороших рубак и стрелков, так что можете на нас рассчитывать.

По общей договоренности со всеми теми, кто примкнул к каравану, шли быстро. На дневную стоянку вообще не вставали и даже обед разогревали на борту судов, в котлах, ставя их на специальные жаровни. На ночевку размещались строго на островах или на больших полянах на берегу и подальше от леса.

– Если мы так же поспешать будем, так и за седмицу, а может, и менее того, до булгар дойдем, – предположил Молчан, правя ладью к удобному для стоянки правому берегу. – Вон туда, Фроуд, заходи, в этот самый затон, – и он передал рулевое весло своему главному кормчему. – Там даже у самого берега глубоко и течения вообще никакого нет, а ширина приличная. Все наши ладьи мы здесь сумеем разместить.

Первыми на берег выскакивали воинские десятки. Лютень во главе андреевской сотни вывел своих людей на расстояние полета стрелы от реки. Прикрытые широкими дружинными щитами, его воины изготовились к бою. Кто знает, вдруг их тут уже ждут? И из той вон густой поросли вылетит туча стрел, а потом с ревом накатит лесная рать! Бывало уже здесь такое, и даже пожалуй, что не один раз. Секли и кололи слабую охрану, забирали людей в полон и уводили отбитые купеческие ладьи в лесные реки. Потому и не спускали глаз воины с этого леса. Но все было спокойно на этот раз, ни одна ветка не дрогнула на опушке, и птица не вспорхнула, испуганная человеком.

Тем временем со всех ладей вышли команды и начали споро разбивать лагерь на поляне. Вот теперь было уже проще: на берегу находилось полтысячи боевитых и оружных людей, каждую минуту готовых к отпору. Взять их с наскоку даже лесной дружине местного князька было сейчас совсем не просто.

Вот-вот, уже совсем скоро солнце зацепится краем своего огненного шара за макушки деревьев, и по земле побегут длинные густые тени. Нужно было поспешать. Еще оставалось одно из самых опасных, но уже не раз отработанных караванными ватагами дел – заготовка дров. Около берега все деревья уже давно срубили, поэтому хочешь не хочешь, а заходить в лес было нужно.

С бортов ладей были сняты все щиты, и, выстроившись плотными рядами, с обнаженными мечами и торчащими наконечниками копий воинский строй качнулся и двинулся вперед. Вслед за воинами шли следом с луками и топорами судовые команды.

– Ну же, есть тут кто?!

Но тихо было в сумеречном лесу. Пока воины стояли в боевом охранении, мужики быстро срубили несколько сухих стволов и еще пару больших берез, которые даже и сырыми могут гореть в кострах. Подобрали изрядно сушняка и наломали рогатин. Все делалось быстро, и каждое движение у людей было давно и много раз отработано. Только так, все время сторожась и разумно поспешая, и можно было вернуться живым из этого опасного водного пути.

– Сначала первая половина спит, а вторая в это время в дозоре стоит, потом поменяетесь, – скомандовал Лютень, распределяя воинскую сотню на дежурство. – Во второй половине ночи к тебе, Петро, свеи на усиление подойдут. Вот сам их и поставишь там, где тебе нужно. Слушайте в оба уха, братцы, уж больно тихо что-то вокруг. Третий день как мы по беспокойному месту идем, а лесовины еще в нас стрелы даже не метали. Нет, не верю я этой тишине!

Люди поужинали густой наваристой кашей и улеглись спать. В ночной тишине пылали костры, освещая подступы к стоянке. Раскладывали их тоже не абы как, а со знанием дела, чтобы видеть все подходы. Самые чуткие дозорные замерли, вслушиваясь в звуки ночи. Вокруг пока все было спокойно.

Усиленная свеями полусотня досиживала свое время в караулах. От реки веяло прохладой. Рассвет потихоньку начал разгонять темень. Здесь на поляне уже была серость, а в густых зарослях все так же царила ночь. Но и ей там оставалось торжествовать недолго, лесные птицы уже почувствовали утреннюю перемену, и воздух наполнился их свистом и щебетом.

Вот в лагере поднялся один, второй мужик, раздался стук топора и чье-то кашлянье. Молодой паренек подхватил два кожаных ведерка и бегом спустился к реке зачерпнуть воду. Дежурная смена кашеваров вставала загодя, чтобы заварить в котлах крупу до общего подъема.

– Ну, все-е, теперяча маненько осталось, – с хрустом потянулся Воята. – Сейчас народ как только запах еды почует, так и вставать начнет. Еще часок – и уже к отходу будем готовиться. Гляди-ка, и эта ночка тоже спокойно прошла.

– Это да-а, – ответил, позевывая, Переслав. – Следующий караул нам первыми стоять. А это все лучше, чем вот так вот маяться.

Мимо дозорной тройки в сторону опушки прошло четверо мужиков.

– Эй вы, куда там собрались, дурилы? – окликнул их Устим. – Чаво это, вам жить, что ли, вдруг надоело?! Шастаете тут за дозором!

– Куды надо, туды и идем! – откликнулся высокий кудрявый паренек. – По своему делу мы! Чего, нам уже и за хорошим лопухом в лес теперяча не сходить? Утро уже, вона как все видать хорошо. Это вы только, дружинные, все строжитесь. У нас, ежели че, так и топоры с собой есть.

– Да отстань ты он них, – махнул рукой Переяслав. – С псковской ладьи все эти четверо, взбалмошные, егозистые. Пущай живут себе как знают.

– Это да-а, – протянул Устим, перекладывая самострел на другую руку. – Псковски́е – народ озорной, задиристей новгородских. Все норовят своим умом жить, пусть и неправильно, но зато чтобы только по-ихнему было. Слыхали? Говорят, бывший новгородский тысяцкий вместе с посадником и всей чадью туда, во Псков от Михаила Черниговского утекли. Видать, и ему эти смутьяны там надоели. Толку-то от них никакого, престол для него новгородский они все равно не удержали, а вот народ против самих себя и супротив князя настроили! И на кой вот они теперяча ему? Чтобы и подле себя, в Чернигове воду мутить?

– Само собой, так оно и есть, – хмыкнул Воята. – Тот, который своего же прежнего хозяина и свой люд единожды предал, он ведь опосля и на новом месте этим жить будет. Уж я-то Внезда Водовика и Бориса Негочевича хорошо знаю. Еще те это злыдни! Теперь вот и Псков будут будоражить.

С той стороны, куда только что ушли псковские, вдруг раздался истошный крик, и из кустов выскочили двое. Первым несся тот самый курчавый озорник, что только вот дерзил караулу. Отстав от него на несколько шагов, бежал, спотыкаясь, второй коренастый мужик. Все его лицо было в крови. Кусты на опушке леса резко дернулись, и из-за них на поляну выскочило пятеро чужих.

– Трево-ога! – проорал Устим и, прижав приклад самострела к плечу, выжал спусковой крючок. Бегущий самым первым за псковскими чужак молча выронил копье и рухнул в траву. Раздалось еще два щелчка. Один из догоняющих с громким вскриком упал на землю и начал на ней биться в агонии. Второй резко присел на колени и так и остался сидеть, постанывая и держась за бок.

«Хэк!» – один из уцелевших лесовинов метнул копье, и оно вошло коренастому псковичанину в спину.

Двое чужаков подхватили под руки своего сидящего на траве раненого и быстро поволокли его в лес.

Самострел Вояты со взводным рычагом типа «козьей ножки» перезарядился быстрее, и пока его друзья накручивали натяжитель на речниках, он уже успел прицелиться и выпустить болт. Один из волокущих раненого чужаков повалился прямо в кусты. Заросли дрогнули, и на поляне уже никого более не было видно.

«Щелк, щелк», – два болта ударили в то место, куда только что скрылись лесовины.

За спиной у караула слышался топот и звяканье железа. Воинская сотня уже стояла в плотном ряду, прикрывшись щитами. Прошла всего пара минут, и к ней же примкнули с оружием все, кто шел в речном караване.

– Вперед помалу! – скомандовал Лютень, и стена щитов, колыхаясь, пошла к лесной опушке.

В кустах нашли только лишь одно мертвое тело и умирающего. Следопыты долго разглядывали многочисленные кровавые подтеки на лесном пологе.

– Это подранок ваш, – кивнул на тяжело дышащего лесовина Лютень. – Доходит он уже. Вы ему печенку пробили, вон какая черная кровь бежит. Из тех двух, что его тащили, один мертвый под кустом лежал, а второго вы, похоже, тоже подстрелили, крови с него много вышло. Видать, потому он и бросил этого. Из псковских только один самый шустрый в живых и остался. Ну и вон еще один пробитый копьем лежит. Двоих других, видать, лесовины в лесу зарезали и утащили. Ладно, все, заканчиваем здесь и выходим к ладьям! Совсем скоро отчаливаем! – скомандовал старшина каравана, оглядывая снующих в кустах людей. – Дружинные отходят самыми последними, всем быть настороже!

– Что, дурашка, страшно теперь? – хмыкнул Устим, оглядывая испуганного псковичанина. – Тащи вон своего дружка к берегу, да похороните его там по-человечьи, только поскорей. Наш старшой из-за вас тянуть с отходом точно не будет. Протелитесь тут – потом догонять в одиночку нас придется.

На следующую ночь караван пристал к большому, поросшему деревьями острову. Ладьи прочно скрепили между собой и на них оставили большую охрану. Все остальные, выставив сильные караулы, ночевали здесь в большем спокойствии, чем у леса.

– Простите меня, дружинные, за обидные слова, что я вам давеча сказал, – кудрявый русоволосый молодец стоял со склоненной, повинной головой возле костра Устимова десятка. – Если бы не вы, так тоже на бережку у мокшы и меня, как дружка Богдана, зарыли бы. Прощения просим, православные, – и он низко, в самый пояс поклонился.

– Зовут тебя как? – глядя снизу вверх на молодца, спросил Устим.

– Белозаром мамка нарекла, а батюшка Феррапонт из Успенского храма Иваном окрестил, – ответил смущенно псковичанин.

– Садись, Ваня-Белозар, – кивнул ему десятник, – ложку бери, отведай-ка дружинной кашки.

– Да я сытый, дядьки, – тряхнул кудрявой головой псковичанин. – Мы вот только что потрапезничали.

– Ну ты, щеня! – взрыкнул Воята. – Сказали тебе: садись – значится, садись! Вот что вы за народ такой, псковские? Только бы вам старшим перечить!

Белозар быстро присел и взял протянутую ему ложку.

– Вот, то-то же, – проворчал Воята и зачерпнул своей добрую порцию каши.

* * *

– Места далее еще более лихие будут, чем прежде, – предупредил наутро всех Лютень. – У черемисов уже третий год большая свара идет. Раньше-то они хоть какого-то порядка перед булгарами держались, а сейчас и на них постоянно набегают да и торговые караваны бьют, так что всем наготове все время быть! Одно меня только радует: два дня хода нам – и потом уже мирные места начнутся.

– Еще день пути – и уже завтра после полудня по левому борту родное селище жены откроется, – делился с Молчаном своей печалью старший каравана. – Я ведь как раз на его пожарище свою Рину-то и отбил у лесовина. Чуть-чуть было успел, так бы ее и утащили в лес, как и всех остальных. Может, кто-нибудь из родни все же уцелел, а?

– Ну, не знаю я, Лютень, не знаю, – протянул Молчан. – Обнадеживать тебя вроде как бы и не хочу, одно только скажу: ты ведь их убиенными не видал? Так что, может, и правда они где-нибудь в полоне, в лесном, черемисском селище рабичами сидят. Сам же рассказывал, что мать Рины хорошей лекаршей была, и даже сами лесовины порою к ней за помощью обращались. С чего бы им вообще ее убивать? Одно плохо: раздрай этот в крае идет. Было бы, как прежде, спокойно – было бы проще через булгар твою новую родню выкупить. А так я даже и не знаю, как с черемисами-то вообще можно сговориться. Дикий ведь это народ!

Речной караван шел заведенным порядком. Головными держались пять андреевских ладей, за ними два свейских кнорра, а уже дальше тянулись и все остальные. Что ждало за очередным поворотом реки, было никому не известно, и воины Лютня были всегда наготове.

Битву впереди услышали раньше, чем увидели. Сначала издали донёсся треск, потом звон металла, а затем донеслись и крики.

С выходом из-за речного поворота, ладейным открылась картина яростной схватки. Возле небольшого, поросшего лесом островка на двух ладьях шел тесный ближний бой. Со всех сторон эти суда были окружены десятками небольших долбленок, с которых на их борта карабкались, словно черные муравьи, лесные воины. Часть команды ладей уже полегла под ударами их копий и топоров, а с деревьев и с берега острова отбивающихся осыпали стрелами.

– На весла! – выкрикнул Лютень. – Молчан, задай ритм! Фроуд, правь на ладьи! Стрелкам разить сначала лучников. Сбейте их всех с деревьев!

– Раз! Раз! Раз! – отсчитывал ритм ударов весел Молчан. Пять андреевских ладей неслись по водной глади к сражающимся. Щелкнул один, за ним второй самострел, затем болты ударили частым градом по деревьям, и с них слетело сразу несколько тел. Угомонили лучников и на берегу острова, а потом самострелы и луки с ладей ударили в лесовинов и на самой реке.

– Дави их, Треска! Не снижай хода! – крикнул Молчан и метнул сулицу в стоящего на долбленке копейщика.

– Правый борт, весла береги! – выкрикнул кормчий, и ладья на скорости протаранила, подмяла под себя сразу несколько лодок. В щит, прикрывающий Фроуда, ударило две стрелы, и он пригнулся.

– Кошки! – скомандовал Лютень.

Несколько абордажных якорей с наточенными остриями лап вылетели и впились в борта крайнего судна.

– Тяни! – проорал старшина ладейной дружины, прикрываясь щитом. Борта сблизились, еще немного – и вот они уже стукнулись друг об друга.

– На абордаж! – И волна атакующих с обнаженными мечами и диким ревом бросилась в атаку.

Военное счастье изменчиво, уже торжествующие было победу черемисы сами разом оказались в западне. Большинство их долбленок было потоплено, а со всех сторон место схватки окружали ладьи русских. С первой из них уже, вырубая паникующих лесовинов, ворвались на палубу бронные воины.

– Спасайтесь! – крикнул один, другой лесной воин, и все они, побросав оружие, посыпались за борт. Стрелки русских и подошедших к месту схватки свеев продолжали бить пловцов и в воде. Большая лодка с несколькими гребцами и стоящими в ней воинами попробовала проскочить мимо кнорра Гуннара, но его кормчий подставил борт, и она с треском в него ударилась. Несколько гребцов сиганули в воду, троих прокололи копьями, а двое стоящих на палубе воинов замешкались, и на них накинули арканы.

– Вот почему они вслед за этими в реку не прыгнули, – удовлетворенно проворчал Гуннар, проверяя на пленниках путы. – На них ведь бронька надета, неплохая по меркам лесовинов, и мечи тоже при них, явно не из простых набежников эти молодцы будут.

– Спасибо вам, братцы! – стряхивая кровь с побитой головы, кряжистый дядька поклонился своим спасителям. – Мы уж думали, что не отобьемся от черемисов. Крепко они нас тут в оборот взяли. Окружили со всех сторон челнами, к острову ближе притерли, а оттуда стрелами засыпали. Мы на прорыв было подались, несколько однодревок даже порушили, протаранили, но ход потеряли, и все, они уже на палубы давай карабкаться. Их ведь тьма тьмущая, и лезут, и лезут из реки через борт!

– Ну, ладно, главное, отбились, – участливо кивнул Лютень. – Сами кто такие, куда путь держите?

– Да мы из Торжка, – ответил дядька. – Я купец-суконщик Несмеян, и ладья это моя. А вон та – Радая, он солью торг ведет. Теперь вот поучается, что вел: убили его черемисы. В Булгар мы путь держали. От большого каравана отбились, потому как три дня назад Радайкина ладья на бревно-топляк наскочила. Борт не пробило, но вот течь хорошая пошла. Его-то, конечно, никто ждать не стал, караван дальше ушел, ну а мне как было бросить земляка? Думали, что быстро управимся и своих догоним, ан нет, задержаться пришлось. Пока вот починились, да потом дальше пошли, а тут эти, словно бы стая волков, накинулись. Ох и страху нагнали! Ревут, аки звери лютые, воют, копья-стрелы мечут, ничего ведь не боятся. Голой грудью на наши мечи и секиры кидаются. Жуть!

– Ладно, купец, долго нам здесь стоять не получится, поправь все, что можно, – и Лютень кивнул на залитую кровью ладью. – Уходить всем надо!

– Да поправить-то мы поправим, людей вот мало осталось, – вздохнул Несмеян. – Половину ведь насмерть побили, а вторая вся поранена. Ну да ничего, вниз по течению мы и так за вами пойдем, а как обратно выгребать, это уже в Булгарии будем думать.

* * *

– Значит, говорят, что не стали вслед за остальными в речку прыгать? – переспросил у Гуннара Лютень. – Ну да, хорошая бронька, она ведь шибко тяжелая, – и он постукал по металлическим накладным пластинам. Кольчуга особого плетения, усиленная поверх хорошим металлом. – Такая больших денег на любом торгу стоит. С чего бы ей на простых воинах быть? Видать, лесное начальство вы заарканили.

– Для воинского начальства молоды они уж больно, – разглядывая снятый с пленника меч с нанесенными на него рунами, проворчал швед. – Скорее это дети старейшин или вождей. Ничего, у нас они все расскажут, – и он с каким-то веселым, хищным прищуром оглядел всех сидящих на мокрых досках палубы пленников.

– Какой хороший меч, – пробасил Гуннар, любовно поглаживая лезвие. – Нашей северной выделки, правда, очень старой. Видать, давно он в эту землю попал, а до этого, небось, знатному хирдманну принадлежал. Оружие с них мы себе заберем, Лютень, оно наше по праву. А вот половина из всего полона твоя будет. Без вас бы мы этих лесовинов так просто не взяли, да и ты вроде как за ярла у нас сейчас. Так что тут все по чести. Только не спеши пока их забирать. Вот уже вечером на стоянке и послушаешь все то, что они нам напоют. А потом уж думай сам, что с ними дальше делать.

На том и порешили, двух богатых пленников и семерых победнее свеи утащили к себе на кнорры, и даже Лютню стало их в тот момент жалко. А караван продолжил свой путь дальше.

Вечером в лагере у Лютня уже был полный расклад по недавнему нападению и по тем, кто его совершил.

Две отбившиеся от большого каравана купеческие ладьи лесовины заметили на вторые сутки их стояния в глухом речном затоне. Напасть прямо там же они не успели, поэтому четыре сотни воинов перехватили их в удобном для этого месте возле двух мелких островков на основном русле. Всеми нападающими командовал один из вождей восточных черемисов Акпатыр. Большой русский караван появился для них неожиданно, что и стало причиной поражения. Семеро захваченных были из самых обычных, простых, или, как их еще называли, черных черемисов, а вот двое других были из богатого рода. Один из них так и вовсе оказался племянником вождя.

– Просят их не убивать и говорят, что за них можно получить хороший выкуп, – закончил свой рассказ Гуннар. – Я бы пошел на такую сделку, зачем нам их никчемные жизни? Все равно ведь из черемисов рабичи никакие, не проживут они долго в неволе. Дикий народ!

А у Лютня, слушающего скандинава, в это время уже зрел в голове свой план.

– Во сколько ты оцениваешь их головы, Гуннар?

– Хм! – хмыкнул свей и почесал свою рыжую бородку. – Я даже и не знаю. Этих худых лесовинов даже и за топор не обменяешь, говорю же, никчемные они пленники, их проще убить, чем кормить до Булгарского торга. А вот те двое – это уже другое дело, можно попробовать поторговаться за них. Глядишь, булгары за серебро их заберут, для того чтобы потом с родичей хороший выкуп взять.

– Ну и какая же цена за обоих? – поинтересовался Лютень.

– Гривен пятнадцать ваших новгородских для начала точно можно просить, – немного подумав, сказал свей. – А потом до десяти, ну, даже и до девяти опуститься. Если же по киевской или по черниговской гривне расчет вести, то там по-другому нужно считать. Сам же знаешь, в них веса гораздо меньше будет.

– Гуннар, я тебе даю прямо здесь и сейчас пять новгородских за твоих пленных, и у тебя уже потом не будет забот об их прокорме и о пригляде, – проговорил, глядя в глаза боевитому купцу, Лютень. – Я не торгаш, Гуннар, а воин, и это мое последнее слово. Хочешь – так забирай своих пленников и попытайся взять больший барыш за них в Булгарии.

Швед засопел и долго молчал, как видно, обдумывая неожиданное предложение. Наконец он решительно кивнул.

– Ты точно не купец, Лютень, половина пленников все равно ведь уже твоя, мог бы даже и меньше мне денег предложить. Но я тебя услышал и принял твое предложение. Забирай их всех себе и делай с ними что хочешь, а мне достаточно и пяти новгородских гривен своей доли.

Такие деньги у Лютня были, и скоро девять связанных черемисов были переведены к кострам андреевцев.

– Как вас зовут? – сидя у огня, спросил он двоих молодых черемисов, облаченных в добротную полотняную одежду.

Черемисы стояли молча и озирались по сторонам.

– Еще раз спрашиваю: как вас зовут? – повысив голос, переспросил их русский. – Я не собираюсь тратить на вас свое время, будете молчать – значит, отдам вас с концами свеям, и пусть они делают с вами что захотят. Зачем нам пленники с дурным норовом? Подумайте сами, что было бы с нами, попади мы к вам в плен.

– Меня зовут Бурнай, я племянник вождя племени Акпатыра, я был в его дружине и горжусь этим. А это Аксар, – кивнул он на стоящего рядом. – Он мой друг и сам из рода Пашкана.

– А все эти, небось, из ваших воинов? – Лютень кивнул на семерых, одетых гораздо беднее черемисов.

– Да какие же это воины! – фыркнул Бурнай. – Так, черный люд. Они даже хорошего оружия отродясь в своих руках не держали. Им только если из луков бить да копями тыкать или грести на челнах.

– Бурнай, ты выглядишь разумным человеком, – продолжил беседу старшина русского каравана. – И я хочу поговорить с тобой об одном важном для нас обоих деле. Знаешь ли ты чуть ниже по течению на левом берегу укрепленное селение булгар, где старосту звали Бикташем?

Молодой черемис подумал и ответил утвердительно:

– Да, я знаю это селение, но ведь оно было сожжено дотла более года назад. – Зачем же русский его об этом спрашивает?

– А ваше ли племя его жгло?

Бурнай опять немного помолчал и потом ответил утвердительно: да, жгло это селение их племя, и там еще погибло много воинов из дружины его вождя. И все потому, что на них от реки напал сильный русский отряд. В том бою погиб его отец, походный вождь племени Чудай, и поэтому дядя Акпатыр стал их вождем. Он очень любит своего племянника и дорожит им, ведь высший дух не послал ему своих сыновей. Поэтому лишать его, Бурная, и его друга Аскара жизни было бы очень неразумно.

– А вот в этом я с тобой совершенно согласен, – кивнул Лютень. – Вы ведь убили не всех жителей из того самого селища? Бурнай, мне нужны все те люди из рода Бикташа, кто был взят вами в полон и которых вы потом увели в лес. Женщины, мужчины, дети – неважно, все, но особенно меня интересует знахарка и травница Айгуль. Ведь ее вряд ли убьют ваши люди? Так вот, я готов обменять их всех на вас. И чтобы вы поняли, что мои намеренья серьезны, я даже отпущу вот этих семерых лесовинов, – русский кивнул на сидящих под охраной простых черемисов. – Ты им сам все объясни, пусть они донесут до вашего вождя и старейшин, что я готов обменять людей из рода Бикташа на вас. Обмен будет ровно через месяц, когда мы будем возвращаться из Булгарии. Запоминай: перед теми двумя островками, где вы напали на купеческие ладьи, в паре верст вверх по течению есть один голый, словно стол, островок безо всякой растительности. Вот на нем пусть и стоят все люди для обмена. На самом этом островке и возле него должно быть не более семи ваших вооруженных человек. Пятеро пусть находятся в лодках и только двое – на самом острове. Вот туда мы и подойдем на одной ладье. Пусть ваши люди даже не пытаются нас обмануть, в противном случае я за вашу жизнь даже и векши не дам. Уведите их, свяжите и хорошо присматривайте, чтобы никто не сбежал, – приказал дежурному десятку Лютень.

– У вас целая ночь впереди. Подумайте и объясните подробно своим людям, что им нужно передать вождю.

Утром семерых черных черемисов оставили на островке, ближе к левому берегу, и караван поспешил дальше. Уже в булгарских владениях он разделился: большая его часть пошла по Каме в Джукетау и Керменчук, а меньшая – вниз по Волге к Булгару.