Текст книги "Драгун, на Кавказ!"

Глава 4. Уфимское депо

Небольшой речной караван из четырёх пузатых, тяжело гружённых барж медленно шёл вниз по течению Белой. На последнем судне помещалась вся рекрутская партия под охраной шести казаков из Табынской крепости. На первой же ночной стоянке урядник подозвал Гончарова Тимофея.

– К костру ближе подсаживайся! – приказал он парню. – Давай Устим, сбривай ему волосья, да поболее, чтобы издали голый лоб видно было, – кивнул он казаку, точившему бруском кинжал.

– Дяденьки, а может, не надо? – прошептал Димка, с испугом взирая на блестевшее в свете костра лезвие.

– Не боись, паря, – усмехнулся казак, проверяя ногтём остроту клинка. – Я тебе волосья прежде водой смочу. Даже не царапну. А как же ты хотел? – приговаривал он, срезая чёлку. – Всем рекрутам ещё от царя Петра было велено лбы брить, а вдруг ты удрать надумаешь? А так кажный встречный издали видеть будет, что беглый человек это идёт и надобно властям о том донести. За укрывательство виновнику ведь вечная каторга полагается, а сельской общине разорительный штраф. Раньше-то ведь рекрутам не просто одни лбы брили, а ещё и на запястья «били крест». В крестовый надрез порох втирали, а потом перевязывали его до заживления. Волосья-то, они чего, они потом нарастут, а вот крест этот, он уже на всю жизнь. Не дёргайся! – крикнул он шевельнувшемуся было Димке. – А то и правда до самой кости кожу тебе срежу!

– О, гляди-ка, теперяча и наш Барин на всех остальных стал похож, – протянул насмешливо Рыжий при виде Димки.

– Не замай, – протянул взрослый угрюмый мужик, помешивая палкой в котле. – Ты бы, Фрол, угомонился. Начнёшь опять тут бузу, от казаков точно все получим. Предупреждали ведь уже по-хорошему. Ну что, ребятки, снимайте варево, готова кашка, – махнул он рукой, и два парня подцепили палками ведёрный медный котёл.

Все два десятка рекрутов умудрились рассесться вокруг большой закопчённой посудины и теперь не спеша, чинно черпали разваренную пшеничную дроблёнку ложками. У Димки ещё с подвала был свой личный «инструмент», и он, оглядевшись, тоже присоединился к ужину.

Основная масса сидящих были молодыми парнями, но четверо из рекрутов оказались степенными, взрослыми мужиками. У каждого из них была своя печальная история, как он тут очутился. У каждого была впереди своя судьба.

– А нас с братом, как только сельский сход наметили по набору, матушка в баню сразу отправила и мыло, что после помыва покойника осталось, с собою нам обоим дала, – рассказывал невысокий темноволосый паренёк. – Так-то ведь верное это средство, а вот же, гляди, на меня всё-таки жребий идти выпал. А брательника пронесло.

– Ленивый ты Никитка, небось, мылся слабо, – подколол парня Фрол. – В темноте пропустил, видать, чего-нибудь.

– Что верно, то верно, мы все тут с такими вот обмылками в баню ходили, – проворчал дядька-кашевар. – Обычаи-то, они у всех ведь на Руси едины. И кус каравая оставили под образами с прощального стола, дабы живым вернуться, и плакальщицы тоже у всех были. Словно поминки, эти проводы у меня были. Вам-то что, вы молодые, детей ещё не успели родить, а вот у меня их трое осталось.

– И у меня!

– А у меня двое, – откликнулись взрослые мужики. – Правильно Захар говорит, в рекрутчину – словно бы в могилу идти.

– Одна надежда, что через три года службы семью можно будет к себе в полк свезти, – подув на ложку, продолжил излагать кашевар. – Только ведь эти три года ещё как-то прожить надо. Да и где этот полк вообще будет? И как всё устроить? Эээх, жизнь! – махнул он с досадой рукой.

– Да и нам так-то тоже несладко, – проворчал кто-то из молодых. – Осемнадцать, двадцать годков стукнуло, а четверть века прослужишь, и уже далеко за сорок будет. Какая уж там семья?!

– Ты доживи попробуй до энтих вот сорока, – вторил ему другой. – То одна, то другая война вона гремит. Даже и думать об энтом не хочется!

– Ну вот и не думай, не расстраивай народ, Антипка, – проворчал сидящий рядом с кашеваром степенный мужик. – Лучше ложкой чаще работай, а то Захар вон как старался, с душою варил крупу, маслица даже выменял у речников.

– Хороша кашка, – скребанув по дну котла, проговорил восхищенно Лёнька. – Солёная, дома-то едва ли щепотку в еду клали, а тут вон с баржи хоть горстями её ешь.

– Обопьёшься потом, – усмехнулся Дмитрий. – Много соли есть вредно, ноги отекать будут. А каша и правда ведь немного пересоленная.

– Да ладно?! – удивлённо вскинул белёсые брови паренёк. – А ты откуда знаешь про вред от соли? Много её есть, что ли, ранее довелось?

– Так он Барин же! – громко фыркнув, резко бросил Рыжий. – Дядька Захар, не понравилась твоя стряпня Тимохе. Соленая, видишь ли, она ему.

– Ну ничего, у кажного человека свой вкус, – пожал тот плечами. – Я и не обижаюсь. Ты, Тимофей, как котёл доскребёшь, так помой его опосля. Потом по очереди и все другие вот так же мыть будут.

– Ага, особенно кому солёным будет казаться, – хохотнул Фрол.

Димка поднёс большой медный котёл к самому срезу воды.

– Тяжёлый, – пробормотал он, опуская его на песок. – Килограммов двадцать, наверное, будет. И как его теперь очищать-то вообще?

Налив вовнутрь воду из реки, он начал медленно соскребать со стенок остатки крупы пальцами.

– Да кто же его так моет? Ну и неловкий ты, Тимоха! – вышедший на берег Лёнька деловито сорвал несколько больших лопухов и присел рядом. – Дай-ка его сюда, гляди! – И, зачерпнув мелкого песка, начал энергично орудовать внутри. – Вот так, вот так, вот так надо, – приговаривал он, работая. – Ещё лопуха мне нарви, стирается он тут быстро.

Димка метнулся к ближним кустам и вернулся с целой охапкой.

– Да куда же его столько-то? – хмыкнул Ленька, выбрасывая старые, измочаленные листья. – Ладно, давай всё сюда. Тут долго возиться не нужно, засохнуть-то ничего ещё не успело, да и выскребли всё хорошо едоки. А вот постоял бы он до утра, тогда конечно, тогда бы уже с золой его пришлось оттирать.

Он перевернул посудину и зачистил от сажи всю наружную сторону.

– Странный ты, конечно, Тимка, не такой, как все, и правда, что ли, сам из бар? Держи давай, – и, сполоснув котел, протянул его товарищу.

– Спасибо, Лёнь, – поблагодарил тот помощника. – Просто как-то не приходилось мне раньше такие котлы в реке мыть.

– Ну-ну, – хмыкнул паренёк. – Ладно, пошли к остальным, а то казаки волноваться начнут, с них ведь строгий спрос, коли кто по дороге сбежит. Да и укладываться уже пора, я там веток наломал и потом травой их сверху застелил. Постель пышная будет, словно перина у бар, – и, хохотнув, хлопнул Димку по спине.

На шестой день пути соляной караван подошёл к большой губернской пристани города Уфа. На её брёвна спустили с бортов длинные мостки, и рекрутская партия сбежала по ним на берег.

– А ну, ровнее шагайте! – прикрикивали идущие сбоку казаки. – Как гурт овец бредёте. Ничего, скоро вас тут научат ногу тянуть и ровным строем ходить.

– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, – считал рекрутов по головам угрюмый военный в высоких сапогах, шляпе-треуголке и при шпаге. – Так-то всё сходится, урядник, только уж больно тощие они какие-то у тебя, – кивнул он на стоящего впереди Димку. – Вы чего, их по дороге совсем, что ли, не кормили?

– Да как же это можно, вашбродие? – угодливо улыбаясь, ответил Еремейкин. – Все пять положенных рублёв мы на их прокорм потратили, даже и свои три вдовесок вложили. Одно разоренье с этими рекрутскими конвоями! И на что нам только такая тягость?

– Ну ладно, ладно, урядник, ты меня тут не жалоби, – нахмурившись, процедил сквозь зубы военный. – Государево дело! Приказано было рекрутов отконвоировать, значит, и нечего тут скулить. Давайте в канцелярию ступайте, и я сейчас тоже туда подойду, распоряжусь, чтобы вам выдали всё причитающееся вознаграждение. После того можете обратно к себе в Стерлитамак возвращаться.

– Так, ну и чего тут мы словно на волостной ярмарке толчёмся?! – обратил он свой взгляд на рекрутов. – Ефрейтор, минуту времени вам даю, чтобы выстроить всё это стадо по ранжиру в две шеренги!

– Есть, ваше благородие! – откликнулся стоящий рядом с двумя солдатами немолодой служака, и вся троица бросилась рьяно сбивать толпу хоть в какое-то подобие строя.

Слышались возгласы и глухие удары. Димка получил кулаком по рёбрам и сам не заметил, как оказался примерно в середине первой шеренги. Пробегающий мимо солдат дёрнул его за плечо и, подтолкнув, переставил правее.

– Ещё на одного двигай, тетеря, – рявкнул он грозно. – Сам, что ли, не видишь, что ты его на целую пядь выше?!

Наконец все рекруты были выстроены по росту и с правого фланга встали два солдата. Ефрейтор пробежался вдоль шеренги, оглядел её ещё раз и потом, чеканя шаг, подошёл к начальству.

– Ваше благородие, все рекруты по вашему приказанию выстроены в две шеренги по ранжиру! Докладывает ефрейтор Панкратов!

Их благородие, выслушав его, милостиво кивнул, и ефрейтор пристроился чуть сзади и сбоку.

– Я заместитель начальника Уфимского рекрутского депо, капитан Кудинов Алексей Яковлевич, – положив руку на эфес шпаги, с важностью объявил военный. – А это тот, кто станет для вас начальником на всё то время, пока вы у нас будете готовиться к службе в полку, – кивнул он на стоящего рядом Панкратова. – Обращаться к нему вы будете «господин ефрейтор», только так и никак иначе. Отныне сей господин ефрейтор будет для вас одновременно и суровым командиром, и строгим учителем, и милостивым, справедливым отцом. За любое непослушание вы будете наказаны вначале им и его помощниками, а уже потом по силе своего проступка, возможно, что и начальниками более высокого ранга. И зарубите себе на носу, лапотники, тут вам не сельские посиделки, а самая что ни на есть государева служба, где должна быть воинская дисциплина и самый строгий порядок. И за любое её нарушение будет следовать неизбежное наказание. Мы из вас деревню тут быстро палками выбьем, станете такими же солдатами, как и все. Всем всё понятно?!

Строй вразнобой прогудел что-то невразумительное.

– Отвечать нужно: так точно, ваше благородие! – рявкнул недовольно капитан. – А ну-ка быстро повторить!

Рекруты невпопад, сбиваясь и путаясь, снова загомонили.

– Ефрейтор, гонять до посинения! – кивнул на строй недовольный Кудинов. – Чтобы я из своего кабинета их слышал. Потом шагистикой ещё займётесь. Два часа, нет, три, до самого ужина с плаца чтобы не отпускали. Приду, лично проверю, чему они у вас тут научились!

– Господин капитан милостив, – кивнув вслед удаляющемуся офицеру, прорычал ефрейтор. – Вообще можете забыть про ужин. Вы его пока что ещё не заслужили! Отсюда с плаца вообще до темноты сегодня у меня не уйдёте! А ну быстро все выровнялись в шеренгах! Выровнялись, я сказал!

И по взмаху его руки два солдата, схватив, как видно, специально лежащие тут же палки, побежали вдоль строя. Раздавая тычки и ударяя палками по ногам, они заставили людей подровняться и набрать нужную дистанцию.

– Солдат есть верный слуга престола и защитник его от врагов! – прокричал ефрейтор, обходя строй. – А как вы ему служить будете, когда даже стоять в строю правильно не можете?! Запомните, никак непозволительно в строю разговаривать, сморкаться, чесаться и толкаться. Стоять в строю нужно только лишь всегда смирно и ровно. Носки сапог должны быть на одной линии со всеми, словно по нитке. Пятки стоят вместе, руки расправлены и прижаты к телу. Ладони сжаты в кулаки, а живот втянут. Брюхо втяни! – ударил он кулаком стоящего перед ним коренастого парня. Тот, застонав, присел, и по его плечам ударили палки помощников ефрейтора. – Встал смирно, морда, встал, я сказал! – кричал в остервенении ефрейтор. – Сопли и слюни подобрал, рекрут, живот втянул, грудь вперёд, взгляд перед собой, рот закрыт! Это всех касается! – рявкнул он, оглядываясь вокруг. – Иначе всем палки!

Четверть часа, не меньше, продолжалась наука «правильного стояния в строю», и, удостоверившись, что все требования соблюдены, рекрутская партия перешла, наконец, к следующему уроку.

– Обращаться в армии ко всякому начальству солдат должен уважительно и с великим почтением, – поучал новобранцев ефрейтор Панкратов. – Ибо это начальство нам от самой что ни на есть вышней верховной власти кажному определено. К ефрейторам, унтер-офицерам и к фельдфебелю надобно обращаться с приставкой «господин». А вам, рекрутам, никакого чина пока что ещё и вовсе даже не имеющим, так вот, как я сказал, даже и к рядовым солдатам надобно обращаться. К обер-офицерам от прапорщика и до капитана положено обращение – «ваше благородие». А вот к тем господам, что в чине штаб-офицера состоят от майора и до самого полковника, положено обращение – «ваше высокоблагородие», ну а уж к господам генералам – так и вовсе «ваше превосходительство». Да вам-то, дуракам, это вовсе даже и не надобно знать. Вы-то, небось, этих генералов и вовсе даже не увидите, ну а если всё же и доведётся увидеть, то только лишь издали. Слишком много чести будет вам к ним обращаться. Так, ну чего ещё сказать? Ну вот, значится, на приветствие своего начальства вы должны будете хором и слитно отвечать «Здравия желаем». А когда оно вас вдруг благодарит, то кричите – «Рады стараться». При объявлении же какой-либо к вам, дуракам, милости положено отвечать: «Покорно благодарим». Эх вы, бестолковые, – ухмыльнулся он, оглядев рекрутов, – небось, в башке вообще даже ничего не отложилось? Сейчас вот проверим, – и подбоченившись, громко выкрикнул: – Здравствуйте, рекруты!

Строй молчал. Шевельнулось несколько человек и снова замерло. Димка стоял в шеренге, так же как и все остальные, молча и вытянувшись по швам.

– Я же говорил – лапотники деревенские, – сказал со вздохом ефрейтор, – всё время одно и то же. Пока с месяц палками не погоняешь, никакого толку не будет. Отвечать нужно, бестолковые, – «Здравие желаем, господин ефрейтор!» Сейчас вы повторять у меня это приветствие устанете! Кого вдруг увижу молчащего, тому сразу палки! Фёдор, Архип! – кивнул он солдатам. – Бейте дураков безо всякой жалости, пущай хоть через побои разума набираются, уж коли своего нет. Здравствуйте, рекруты! – гаркнул он вновь громко.

– Здравья желаем, господин ефрейтор! – загомонили вразнобой новобранцы под грозными взглядами солдат.

– Почему не хором опять?! – прокричал зло Панкратов. – Повторяем хоть до второго пришествия, чтобы у вас как на Пасху было дружно, когда батюшка Воскресение Христа славит! Здравствуйте, рекруты!

Целый час до хрипоты горланили приветствие два десятка вчерашних мужиков, получая удары палками.

Видно, и сам устав от однообразия этого занятия, ефрейтор, услышав, наконец, более-менее слитный отклик, махнул рукой.

– Ладно, на первый раз сойдёт, хотя, конечно, всё одно плохо. Сейчас начнёте строевыми экзерцициями заниматься. Та рука, в которой вы ложку держите, – это правая, а в какой краюха хлеба – она, стало быть, левая. Ну и под ними ноги точно такие же: правая, левая. Ребятки, объясните-ка вы каждому доходчиво – где у них левая, чтобы они никогда про это не забывали!

Солдаты пошли по шеренгам и пребольно хлестали палкой по левой ноге каждого.

– Ну, вот теперь уж точно не забудете, – ухмыльнулся ефрейтор, – на всю оставшуюся жизнь понимание останется. Где болит, там у вас левая, а где нет, выходит, что правая. Под счёт «раз» подняли прямую левую ногу, которая болит, и сделали шаг вперёд. Под счёт «два» шагнули небольной правой. Руки при этом делают отмашку. Фёдор, Архип, а ну покажите, как нужно! – махнул он своим помощникам.

Два солдата, плечом к плечу, начали лихо отбивать подошвами сапог строевой шаг. Счёт им задавал сам ефрейтор:

– Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три!

– Вот как надо! Видали? – кивнул он на довольных собой рядовых. – Ничего, вот послужите с наше, и тоже так же ладно будете ходить. Равняйсь! По команде «равняйсь» поворачиваем голову направо и видим грудь четвёртого в шеренге. По команде «смирно» голова смотрит прямо и вперёд, подбородок немного приподнят, спина ровная. Ровная, кому я сказал! – выкрикнул он. – А ну-ка дайте вон тому сутулому по хребту! – указал он пальцем на Антипа. – Чего, думал, коли во второй шеренге спрятался, так тебя, значит, и не видать вовсе?!

Послышалось ойканье, это один из солдат приложился от души своей палкой по спине немолодого уже дядьки.

– А ну-ка быстро все выпрямились! – рявкнул ефрейтор. – С левой ноги делай шаг – раз! Делай правой ногой шаг – два! Делай левой – раз! Делай правой – два! Балбесы! – крикнул он зло. – Словно снулые утки шагаете. Да кто же так вообще ходит?! Пока все свои лапти тут не излохматите, будете у меня здесь до посинения шагать! Всё равно вас не раньше чем к завтрашнему вечеру в казённое оденут и обуют!

Ещё больше двух часов гоняли стерлитамакскую рекрутскую партию по плацу депо. Мимо проходили строем одетые в серые единообразные мундиры колонны рекрутов. Глядели с интересом на новичков и под крики своего начальства скрывались в больших деревянных строениях. Всё тело прибывших сковывала усталость, ноги с непривычки гудели. Как видно, ефрейтор с солдатами тоже утомились, и, посовещавшись, Панкратов отправился к тому каменному строению, куда несколько часов назад ушёл господин капитан.

– Разрешаю стоять вольно! – милостиво проговорил один из оставшихся при рекрутах солдат. – Вольно, это когда одно колено чуть согнуто, а руки висят вдоль тулова свободно. И болтать при этой команде никак не позволительно! – повысил он голос. – Запомните, обалдуи, в строю болтать вообще даже не моги! Иначе самому разговорчивому палки, а всем остальным за то цельный час хождения строем причитается.

Появившийся через некоторое время ефрейтор пребывал в благостном расположении духа.

– Их благородия сказали нам самим с лапотниками далее заниматься, – объявил он важно солдатам. – Они изволят чай там откушивать, и им теперяча недосуг сюда идти. Архип, Фёдор, нам Алексей Яковлевич соблаговолили передать свою благосклонность и милостивое расположение. Вот, братцы, и ещё на один шажок я ближе к своему унтерству, ну а вы – к ефрейторскому чину стали.

– Рады стараться! – довольно улыбаясь, рявкнули солдаты хором.

– Так, ну что, лаадно, тогда слушай все меня! – повернулся он к замершему строю. – Значится, все те два десятка душ, что прибыли из Стерлитамакского уезда, приказом начальства депо определяются во вторую учебную роту, в третий взвод, второе отделение. Где командиром буду я сам, со своими помощниками, – кивнул он на стоящих рядом рядовых. – Сейчас вы идёте строем к месту ночлега, которое военным языком называется казармой, там оставите свои вещи и займёте под себя нары. А потом уже безо всякой задержки топаете строем в котловое хозяйство для принятия пищи. Опосля будет вечерняя перекличка, и на этом сегодня всё. Завтра каждого из вас проверит доктор, потом вы пойдёте в помывочную и уже к вечеру получите причитающуюся вам форму рекрута. Вот тогда и начнётся ваша настоящая служба. А сейчас все взяли в руки свои узелки и торбы и построились в колонну по четверо! Разберите их там, братцы, – кивнул он солдатам. – А то они так и будут здесь толкаться, как бараны перед закрытыми воротами.

После нескольких минут сутолоки и тычков людей составили в небольшую колонну и повели в сторону виднеющихся барачного вида зданий.

– Раз, раз, левой, левой! – задавал счёт Панкратов. – В одну ногу все идём! Ну что ты с ними будешь делать! Вот ведь дубьё деревенское! Не строевой шаг, а одно издевательство!

– Научим, Никодим Ефимович, – успокоил ефрейтора один из солдат. – Ну чего уж тут, один неполный день ведь они у нас покамест. Пара месяцев пройдёт, и нестыдно их будет господам офицерам показать.

В полутёмном огромном помещении по бокам стояли ряды широких, сколоченных из толстых досок двухуровневых нар.

– Дальше, дальше идите, туда вон, в самый конец двигайте! – махали сидящие на них рекруты. – Во, гляди, робята, ещё новеньких к нам подогнали! Ну да, дотемна, так же как и нас, в первый день их тоже гоняли.

– Шевелись! А ну за мной ступай! Чего там замешкались?! – крикнул идущий впереди всех ефрейтор. – Вот отсель и досель – это место для ночного сна нашего отделения, – отсчитал он десять крайних в длинном правом ряду нар. – Тут, на месте всё своё положили, запомнили, кто где спит, и безо всякой задержки потом на выход пошли. Опять снаружи построились и строем на ужин маршируем. Три минуты времени вам тут осмотреться даю! – и, развернувшись, пошёл в сторону выхода.

Димка нырнул к нарам и бросил на неструганые доски свой узелок и старый кафтан.

– А вот мне наверху лучшивее, чем внизу будет! – с верхнего уровня склонилась вниз конопатая мордаха Лёньки. – Тута и чище, и начальство так не видит, как внизу.

– От начальства нигде теперь не спрячешься, – пробурчал Димка в ответ. – Ладно-ладно, спи, где нравится, ты, главное, мне на спину смотри не спрыгни, кузнечик. И чего это, так мы и будем спать на голых досках, словно в тюряге? Ни матраса, ни подушки какой захудалой, – огляделся он вокруг. Хотя напротив через широкий проход было видно, что рекруты из «старичков» сидели на какой-то подстилушке.

– Стерлитамакские, а ну-ка быстро все на выход! – донёсся издали уже знакомый голос командира отделения. – Бегом, бегом, рохли! Кто замешкается, тот вместо ужина всю ночь на плацу будет стоять!

– А кто будет плохо стоять, тому палки! – проворчал негромко Димка, спеша к выходу.

Топая по утрамбованной многими сотнями ног земле, небольшая колонна прошла по плацу в сторону ворот и, немного не доходя до них, приняла вправо к низинке. Потом спустилась к похожему на большой деревенский амбар зданию и встала на месте по команде ефрейтора. Дальше, там, где поблёскивала река, виднелись ещё какие-то строения, а чуть в сторонке стояли широкие навесы. Около очагов-печей со встроенными в них большими котлами караулило варево два немолодых дядьки в поношенных солдатских мундирах. На изголодавшихся людей пахнуло дымком и съестным духом.

– Колонна, смирно стоять! – крикнул ефрейтор и подошёл к ближе к поварам.

– Чего, Никодимка, никак тебе сызнова отделение доверили? – спросил с усмешкой тот повар, что был моложе. – Опять же их вещи пропьёшь и до рядовых потом снова скатишься.

– Да нет, Проша, он теперяча у нас цельный ефрейтор, на отделении много на выпивку не насобираешь, – хохотнул тот, что был постарше, с пышными седыми усами.

– Ну, вы это, вы тут не очень-то шуткуйте! – выкрикнул покрасневший Панкратов. – Я тут как бы на службе и на начальственном месте как-никак состою! Повеление их благородия, господина капитана – новую партию рекрутов сытно накормить. Они только недавно, около обеда к нам с речного каравана пришли, а завтра у них осмотр у доктора. И вид им надобно весьма здравый для того иметь.

– А чего, раньше нельзя было сказать, чтобы мы для вас побольше порциона оставили? – проворчал тот повар, что был с усами и, наступив на приставленную колоду, заглянул в котёл. – А ну-ка, Проша, черпак мне сюды подай! Да ладно, на пару десятков каши у меня точно найдётся, – пошерудив в котле поварёшкой на длинной ручке, наконец, пробормотал он. – Так, вода вон в колодах, бачки́ с ними рядом стоят, как только ополоснут их, пусть потом ко мне подходят.

– Ты, ты, ты и ты! – ефрейтор толкнул четверых из отделения в грудь. – Взяли бачки вон из той кучи, наскоро их помыли, и себя не забудьте заодно ополоснуть, а потом опосля бегом к поварам. Всем остальным мыть руки и морду вон в тех бадьях, – кивнул он на стоящие в ряд деревянные кадки. – После того садитесь на лавки под навесом и ждите. Вольно, разойдись!

Димка метнулся вслед за самыми шустрыми к колодам. Вода после жаркого дня была в них тёплая. Он черпал её ладонями, лил на голову, на шею. Глотал пересохшими губами живительную влагу.

Резкий удар по спине заставил его отпрыгнуть в сторону.

– Чего тут тебе, баня, что ли?! – помощник ефрейтора Архип угрожающе поднял палку. – Плескается он здесь! А ну, бегом к столу!

Парень, шипя и почёсывая спину, рванул к навесу.

– Сюда, Тимоха, сюда садись, – Лёнька пододвинулся на лавке, уступая место рядом с собой.

– Что, получил, Барин, по горбу? Намылся?! – хохотнул сидящий напротив Фрол. – Поделом тебе, чтобы в следующий раз не зевал.

Вскоре от поваров подошли четверо рекрутов с бачками.

– На кажную пятёрку предназначена сия посудина! – возвестил громко ефрейтор. – С завтрашнего утра и хлебный припас с сухарями вам будет полагаться, а пока и это ешьте. К молитве!

Все сидящие за столом встали и негромко зашептали молитву, полагающуюся перед вкушением пищи. Димка, вслушиваясь в речь товарищей, тоже шевелил губами, но её слов он наизусть не знал. «В этом времени так нельзя», – тукала в голове мысль. Нужно было как-то врастать в эту жизнь. Даже в, казалось бы, такой мелочи, как сейчас, нужны были особые знания, которых у него пока ещё не было. Ведь сколько уже раз он замечал во время пути, как шептали перед едой степенные мужики, казаки и парни. А сколько их ещё, таких вот мелочей, предстоит пропустить через себя, чтобы они стали для него привычными. А ведь для людей из XIX века всё это далеко не мелочь, они действительно искренне верующие люди, просто для них это всё естественно, в отличие от него.

– К трапезе! – крикнул Панкратов, закончив молитву, и замелькали деревянные ложки.

Ячневая каша из дроблёного ячменя была холодной и скользкой, но кто же это сейчас замечал. Слышались только лишь громкое чавканье и стук ложек о медные стенки бачков. Начальство сидело отдельно, за дальним широким столом. У каждого там помимо каши в свойской тарелке была ещё краюха ржаного хлеба и парящая горячим глиняная кружка.

– Заканчиваем ужин! – крикнул ефрейтор. – Бачковы́е моют свои посудины у кадок. Всем остальным оправиться и построиться. Ждите пока нас и чтобы тихо!

Стемнело. К ефрейтору с солдатами подсели повара, и все они, трапезничая, вели неспешную беседу.

Строй рекрутов стоял молча подле крайнего навеса. Слышались только сопение и негромкий шепот.

– Кашу-то они вон с хлебом жрут и не торопятся, а ещё и овсяным киселём ее, небось, запивают, – проворчал стоящий позади Димки Антип. – А мы вот свою в брюхо наскоком, словно воробьи, закинули, и теперяча даже не поймёшь, ели вообще али, может, и нет.

– Да ладно тебе, Антипушка, – сказал со вздохом Захар. – Хоть это дали, а то, слышал же, в самом начале вообще ведь не хотели ужином кормить.

От главного каменного здания донеслась барабанная дробь, и Панкратов нехотя встал со своего места.

– Пошли, ребятки, вон уже и вечернюю зарю отбивают, пора этих вон укладывать, да и самим идти опочивать.

Вернувшееся в казарму отделение рассыпалось по своим нарам, и сразу же с мест послышались негодующие возгласы. Димка увидел свой развязанный узелок и валяющийся внизу старый кафтан.

С верхнего яруса спрыгнул Лёнька и зашарил в потёмках по земляному полу.

– Тимох, ты мою суму случаем не видал? – спросил он огорчённо. – Сумы на месте нет, а там ведь и полотно, и рубаха с портками новыми была, да много ещё чего мне маменька с собой положила.

– Нет, Лёнь, – покачал головой Димка. – У меня и у самого узелок вон развязан, да там так-то кроме лаптей и тряпки и брать ведь совсем нечего было.

В дальнем конце казармы у выхода мелькнул неяркий свет и раздался грозный начальственный окрик:

– Кому это там неймётся?! Сигнал отходить ко сну когда ещё был?! Если ещё хоть один крик услышу, вся рота на плац шагать выйдет!

– Емельян Назарович, господин унтер-офицер, да это новенькие там у себя шебаршатся! – послышалось из расположения рекрутов-«старичков». – А мы-то уже спим все давно! Не извольте гневаться!

– Эй, лапотные, а ну заткнитесь там, не то потом вам тёмную устроим! – раздались возгласы со всех концов казармы.

Полоска света приблизилась, и в центральном проходе выросла мощная фигура дежурного унтера. В руке он держал такую же масляную лампу, которую Димка уже видел ранее в уездном правлении. Язычок пламени колыхался, и световое пятно дергалось, освещая ряд нар и замерших на них людей. За унтером следовало ещё двое солдат с палками.

– Господин хороший, у меня тут добро пропало, – встав с лежанки, жалобно протянул Антип. – Ну как же это так, ведь из дому на проводах всё наложили!

– Какое такое добро, дурак?! – в негодовании выкликнул унтер. – Не слыхал разве приказ – ко сну всем отходить?! А ну-ка, быстро на выход пошёл! Берите его и наружу волоките! – кивнул он солдатам. Те подхватили мужика и, шпыняя его, потащили по серединному проходу. – У кого тут ещё чего пропало?! – проговорил унтер с угрозой. – Всё своё нытьё и жалобы – это к отделенному командиру утром, а сейчас всем спать! Ещё раз кого услышу, точно всю роту на плац выгоню!

Унтер развернулся и потопал в ту сторону, куда только что утащили Антипа.

Казарма молчала. Димка повозился на жёстком ложе и накрылся кафтаном с головой. На душе было серо и тоскливо. Куда же он попал?!