Текст книги "Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!"

– Может, они у тебя, Алексей, по звуку даже различают, какое именно ружьё там было в этом чехле? – усмехнулся командир драгун. – Фузея, кавалерийский карабин или, скажем, тот же нарезной штуцер?

– Александр Карлович, в десяти шагах от тебя лошадь со сбитой на одном копыте подковой пройдёт, ты различишь, что у неё не так? – задал вопрос командиру драгун Егоров.

– Конечно различу! – воскликнул тот. – Я и с гораздо большего расстояния и даже с закрытыми глазами, на слух, и на какой ноге она сбита, тоже весьма уверенно скажу, – заявил Остен-Дризен. – Так я ведь как-никак есть потомственный кавалерист, и скоро уже три десятка лет сам в седле!

– Ну вот, а мои егеря ни на минуту из рук свои ружья не выпускают, спят, едят, живут они с ними! – воскликнул Алексей. – Как часть самого стрелка их штуцера или фузеи для них становятся. Так что я своему капралу верю, и для меня теперь становится интересно – зачем же им вести сюда оружие скрытно в чехлах, когда у них и так оно уже при себе было? Понятно, что в дороге всякое может случиться, оттого и фузеи у них при себе. А что же тогда всё-таки там упаковано было?

– Да-а, вот и мне очень интересно, – постукивая пальцами по столешнице, проговорил негромко фон Оффенберг. – А ещё интереснее через два дня будет, когда посольский поезд начнёт собираться в Яссы. Хотел было я попытаться уговорить светлейшего чуть задержаться с его отъездом, но он непреклонен. Говорит – сначала парад и на следующий день после него отправка безо всякой задержки. Нельзя, дескать, туркам время давать. Нужно их скорее дожимать, тем более вот-вот сюда весть о победе Ушакова на море подойдёт. Так что, господа, времени у нас мало, давайте вместе думать, какие опасности грозят нам в нашем деле и что мы можем с этим поделать.

Глава 2. Парад – дело серьёзное!

До полуночи, а в каких подразделениях и до самого утра, готовились войска к предстоящему действу. Солдаты штопали стиранные мундиры, чистили до блеска сапоги и потом смазывали их салом – «чтобы морду было видно в носке». Вохрили кожу амуниции земляной краской. Натирали толчёным кирпичом и мелом пуговицы и пряжки – «чтобы на солнце огнём горели!» Стригли и брили друг друга по очереди. А ведь была ещё и забота обиходить всё своё оружие, как огнестрельное, так и холодное. Кавалерии надлежало прибрать лошадей, барабанщикам и трубачам – свои инструменты, а помимо всего этого ещё и о господах офицерах следовало позаботиться, ибо им самим это совсем не с руки было. У них ведь и своих забот хватало: смотреть, дабы их нижние чины дурью не страдали, а серьёзно бы к главному войсковому действу готовились. А главное военное действо, оно какое? Война? Не-е, война это само собой, это как караул стоять, как кашу варить или как ретраншемент копать. Это как сама жизнь солдатская, долгая она или короткая, как уж тебе господь положит. Главное же военное действо – это парад. Когда на короткий миг твоего лица взгляд самого большого военного начальника коснётся, а может, даже и вовсе не коснётся, но уж твой-то плутонг, роту или эскадрон он непременно увидит. И скажет эдак стоящему по соседству генералу: «А хорошо же гренадёры наши топают, ажно земля от их шага трясётся! Добрый, справный полк!»

А может, и не скажет так. А может, напротив, нахмурится и кивнёт эдак презрительно: «Да кто же это ходит так? Не-ет, плохой полк, какой уж у него там командир? Совсем он, похоже, подлец, свою службу не знает!» А оно вот полковнику надо?

Так что готовились к параду усердно.

– Да сними ты Кагульскую медаль, – посоветовал Гусев, усердно начищающий суконкой горжет. – Опять ведь какой-нибудь умник будет потом придираться, что ты солдатскую награду рядом с офицерскими крестами носишь.

– А вот не надо завидовать! – хмыкнул Лёшка, налегая на свою тряпицу. – И вообще она у меня не солдатская, а унтерская, та чуток поменьше будет. Я тогда, Серёга, цельным плутонгом командовал – не хухры тебе мухры. Вон Георгия своего лучше полируй, какой-то он засаленный у тебя, что ли.

– Чего-о-о?! – возмутился сидящий на скамейке перед растянутым мундиром подполковник. – Скажешь тоже! Нацепил вон орденов полную грудь и важничает теперь. Ещё и медаль туда же к ним ладит. Мало всё ему!

– Орденов много не быва-ает, – протянул Егоров, трогая ногтем скол на серебряном кругляше. – Скоро у всех ещё прибавится, ежели, конечно, завтра мы перед светлейшим не опозоримся. А медаль эта мне особенно дорога, она мне жизнь однажды спасла. Как же это я её, да при таком важном случае не надену?

– Ваши высокоблагородия, сабли, – Никита шагнул с улицы в шатёр и протянул два вставленных в ножны клинка. – Сейчас ещё немного, и всю амуницию вам занесём, маненько совсем осталось. Господин полковник, там на эфесе лента надорвана была, Ильюха постарался её осторожно эдак сшить, но у нас тут только лишь белая с чёрной нитки были. Вы уж не серчайте, если что не так.

– Да ничего, Никит, аккуратно получилось, – кивнул Егоров, осматривая Георгиевскую ленту на темляке наградной сабли. – Сами-то успеваете себя обиходить?

– Так точно, вашвысокоблагородие, – кивнул старший вестовой, – успеем. Чего там, у нас, если что, вся ночь впереди. Сейчас Ильюха с Матвеем вот с ужином управятся, а там и на стол будем накрывать. Часик изволите подождать?

– Да вообще не к спеху, – отмахнулся Алексей, – не спешите. Мне ещё на развод караулов выходить, как раз вовремя мы с мундиром закончили.

– Командир полка у себя? – донеслось с улицы, и в открытом проёме шатра мелькнула знакомая фигура.

– Заходи, Тимофей Захарович, – позвал командира дозорной роты Егоров. – Ты чего это такой взволнованный? Случилось что?

Осокин обвёл внимательным взглядом всех присутствующих и, наклонившись к уху Алексея, приглушённо доложился:

– Господин полковник, британская шхуна снялась с якоря и пошла вниз по течению.

– Когда это случилось?! – вскинулся Алексей.

– Не более получаса назад, – ответил капитан-поручик. – У меня трое в роте хорошо с лошадьми управляются. Вот я их во главе с Аникеевым и послал за ней проследить. До ночи, не более, а потом, если шхуна дальше Прута уйдёт, чтобы они обратно возвращались. Можно было бы, конечно, казаков или драгун попросить, но вы же сами говорили, чтобы лишних не посвящать, да и неразворотливые какие-то они. Когда бы ещё собрались! А мои только сумы с провиантом к седлу приторочили – и вдогон сразу.

– Всё правильно сделали, Тимофей Захарович, – похвалил главного своего разведчика Егоров. – Странно это, конечно, ничего ведь не предвещало отход шхуны. Могли бы и завтра утром отплыть, зачем было так спешить и в ночь уходить? Ничего эдакого наш караул не заметил?

– Там вот старший его на улице, – кивнул себе за спину Осокин, – тоже с докладом прибежал. Может, я приглашу, господин полковник?

– Давай! – махнул рукой Алексей.

– Вашвысокоблагородие, капрал Шилкин!.. – рявкнул егерь, заскочив в командирский шатёр.

– Тихо, капрал, – остановил уставной доклад полковник. – Ты ведь сам при отправлении британской шхуны на пристани был?

– Так точно, вашвысокоблагородие! – кивнул тот. – У меня трое егерей в карауле стояли, и ещё двое со штуцерами скрытно в наблюдателях сидели. Помимо нас там ещё целый плутонг со второго батальона был. Но у нас-то своя, особливая задача – за этим кораблём внимательно смотреть. Вот потому и я неотлучно там был.

– А скажи-ка мне, братец, ничего такого интересного не происходило сегодня со шхуной? – спросил Егоров. – Всё-таки давно она уже на якорях в затоне стоит, примелькалась поди, всё одно и то же всегда, а сегодня, может, вдруг чего-то по-другому было?

– Да до обеда всё как обычно вроде, – почесал затылок Шилкин. – А потом, как только ветер на южак переменился и посильнее задул, забегали там на палубе, ну и лодочка от шхуны к берегу пошла. Капитана и ещё одного длинного она высадила на пристань и, как обычно, обратно к кораблю.

– А потом что? – поинтересовался Егоров.

– Как и было приказано, один из моих штуцерников, Евсей Колунов, за этими двоими пошёл, ну и через пару часов с ними же обратно на пристань вернулся.

– Та-ак, пара часов, – задумчиво проговорил Алексей. – И были они в лагере, в британских шатрах?

– Так точно, в них, – кивнул капрал. – Евсей сказывает, что прямиком туда они отправились и наружу долго не выходили. Ну а потом, значится, на пристань возвернулись, помахали с неё, с корабля лодочка сразу подгребла и забрала их. И тут же матросы забегали, паруса начали поднимать, якорь со дна вытащили. Я, как только это увидел, сразу же к господину капитану-поручику гонца отправил. Как и приказано было, с вестями о шхуне. Ну, потом он сам прибежал, а шхуна уже вниз по течению из затона пошла. Вроде всё.

Что-то такое крутилось в мозгу у Алексея, всё цепляла словно какая-то заноза. Что же его могло насторожить, за что это он мог зацепиться в рассказе егеря? Что могло способствовать перемене в привычном уже укладе шхуны при её долгой стоянке? Почему она вдруг так резко снялась с якоря? «До обеда всё как обычно, а потом, как ветер на южак переменился и сильнее задул, на палубе забегали и выслали лодку с капитаном к берегу», – всплыло сказанное только что капралом.

– А что это за южак? Ветер с юга, как я понимаю? – Алексей посмотрел вопросительно на Осокина.

– Так точно, Алексей Петрович, он самый, – кивнул тот. – Наши по привычке его так называют. До этого ведь безветренно было, солнце изрядно пекло, а сегодня вот ветерок хороший задул, даже и дышать легче стало. И ведь верно Шилкин подметил, как раз после обеда он усилился.

«Смена ветра, его усиление… – перебирал в голове Егоров. – Может это как-то повлиять на принятие решения об отплытии? А почему бы и нет. Попутный ветер? Так, если южак это ветер попутный, то куда он должен помогать плыть судну? На север? Логично. Только вот этот вариант уж точно не для Дуная, он с запада на восток течёт? Тогда для чего? Какие ещё неподалёку от Галаца полноводные пути имеются? Прут! – всплыло в мозгу. – Судоходная река, впадающая в Дунай и идущая почти строго с севера на юг. И что самое интересное, почтовый тракт на Яссы проходит совсем неподалёку от неё. А вот это уже очень интересно!»

– Спасибо, капрал, – поблагодарил старшего караула Егоров. – Всё, можешь быть свободен. Тимофей Захарович, как только будет известие от наших егерей, тех, что ускакали за шхуной, сразу же напрямую мне докладывайте. Ну а я, пожалуй, до главного квартирмейстера прогуляюсь, – и потянулся за егерским доломаном.

– Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! – обернув голову назад, задавал счёт Алексей.

Сводная колонна полка, выстроенная по восемь человек в шеренгах, маршировала на одном месте. Прямо за командиром, в голове колонны топала и знамённая группа. Ветерок раздувал вверху стяг егерей. Впереди ждала своей минуты колонна Приморского гренадёрского полка, а перед высоким начальством и приглашёнными уже шёл Херсонский.

«Эх, неудачная расстановка, – хмурился Алексей. – С гренадёрами не очень-то в строевой выправке потягаешься!»

– Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три!

Частокол штыков впереди заколыхался, дёрнулся крайний ряд спин, и Приморский гренадёрский полк, слаженно чеканя шаг, пошёл вперёд.

«Ну ладно, глядишь, не опозоримся!» Лёшка выдохнул и, рассчитав расстояние до впереди идущих соседей в два десятка саженей, громко скомандовал:

– Полк, пря-ямо! Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! – Топали восемь сотен егерей. Подошвы их укороченных сапожек с силой били по земле, поднимая пыль. Левая рука зажимает ружейный приклад снизу, правая делает отмашку. Громко бьют барабаны, задавая ритм строевого шага. – Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! Сми-ирно!

Егоров вырвал саблю из ножен. Топот ног за его спиной стал ещё громче.

– Равнение напра-аво!

Голова повёрнута вбок и чуть задрана вверх. Левая рука прижата к бедру, правая, согнутая, параллельна земле, локоть прижат, клинок сабли направлен остриём вверх. Кисть темляка с Георгиевской лентой так и порхает под ритм шага.

В идущей ровными рядами колонне егеря по команде перехватили ружья в положение «перед собой» из положения «на плечо», зажимая правой рукой цевьё. Все головы, кроме правофланговых, повёрнуты в сторону сколоченных трибун, глаза, что называется, «едят» высокое начальство, его – самого главного, князя Потёмкина-Таврического.

– Гренадёры пободрей вроде шагали, – проговорил стоящий в свите Голицын. – Есть над чем ещё поработать Егорову. Вон как перед ним у Морокова ножку тянули.

– Так у них и ножки-то покороче, Иван Фёдорович, – усмехнулся Репнин. – Егеря ведь статью не то что в гренадёры, но даже и в мушкетёры не вышли. А вот штыки у кого какие, то гранёные они, то вон клинковые. Никакого единообразия нет. Уж можно было бы на парад с единообразной фузеей всем выйти!

– Однако, мне доложились, что неплохо они тут за Дунаем воевали? – проговорил Потёмкин, вглядываясь в егерей. – Что скажешь, Николай Васильевич, или не верно это?

– Никак нет, ваша светлость, всё правильно доложились, – замялся тот. – Полк Егорова, он, конечно, боевитый – вон как под командованием генерала Голицына храбро в Дунайских поисках действовал. Потом и у Кутузова егеря не оплошали, да и под Мачином, молодцы, отменно они в баталии действовали. Им бы ещё строевую выучку немного подправить.

– Подправят, придёт время, – хмыкнул иронично Потёмкин. – Заметили, господа, как турки при их виде заволновались? – кивнул он на стоящую сбоку толпу иностранцев. – Узнаю-ют! Маловато вот только егерей что-то в колонне, вон уже и мушкетёры сразу пошли. Сколько их всего-то было? – проводил он взглядом удаляющееся жёлто-зелёное с чёрным знамя.

– Восемь сотен их в парадной колонне, ваша светлость, – подшагнув, доложился фон Оффенберг, – все остальные охранную службу несут. Я вам об этом докладывал, – он сделал ударение на последнем слове.

– Хм, ну тогда да, понятно, – Потёмкин кивнул и, опершись на отделанную золотом трость, продолжил лицезреть проходящие мимо полки Дунайской армии.

– Уф, вроде бы не сбились, – выдохнул стоящий рядом Милорадович. – А Потёмкин-то какой грозный на трибуне стоял, заметил?

– Парад-то ведь этот не простой, Живан, – проговорил негромко Егоров, – светлейшему нужно на турок, да и на всех прочих особое впечатление произвести. Не забыл, впереди такие переговоры предстоят!

– Это да-а, – протянул Милорадович. – Я с Гусевым в штабе недавно был, слышал вполуха от тамошних, что нездоровится, дескать, ему. Из Санкт-Петербурга он уже такой хворый приехал.

– Ну не знаю, – пожал плечами Алексей, – может быть. У нас такие расстояния в империи, и сама дорога такая непростая, что пока доедешь, не грех и расхвораться.

Вот закончили торжественное прохождение мушкетёрские полки, отдельные пионерские и понтонные роты, прокатились орудия на конных передках, проскакали казаки и валашские арнауты. Войска выстраивались на огромном поле в линию. Отдельный полк егерей располагался немного дальше от центра, ближе к правому флангу.

– Сми-ирно! – донёсся голос генерал-аншефа Репнина, и штаб-трубачи заиграли сигнал «слушайте все».

– Потёмкин, Потёмкин, – прошелестело над замершими рядами.

Вперёд вышел он, всесильный и великий человек своего времени, сделавший так много для страны. Князь оглядел строй и протянул назад руку. В неё тут же вложили свиток.

– Воины Российской империи! – разнёсся его зычный голос. – Вы сокрушили неприятельские войска и взяли штурмом считавшуюся неприступной крепость Измаил, покрыв себя великой славой в века! Верным своим служением отчизне и матушке императрице вы каждый раз доказываете, что для русского офицера и солдата нет никаких преград! Любые он сметёт и всякие преодолеет! Императрица Екатерина вами довольна. Она объявляет каждому своё монаршее благоволение и повелевает одарить всех участников Измаильского штурма заслуженной наградой. Всякий солдат получит сверх положенного ещё и полугодовое жалованье. А кроме того – ещё и учреждённую в марте сего года серебряную медаль «За отменную храбрость» для ношения на Георгиевской ленте. Для офицеров, не получивших за штурм ордена́ Святого Георгия или Святого Владимира, учреждён особый золотой крест, дающий три дополнительных года к выслуге лет для получения пенсии или к награждению орденом Святого Георгия IV степени по выслуге. Чины на повышение уже утверждены государыней, и офицерские патенты отправлены в войска ещё весной. А с собой я привёз и утверждённые матушкой императрицей решения орденских капитулов о кавалерстве особо проявивших себя при штурме офицеров. Зачитывайте, – передал он свиток шагнувшему к нему Репнину.

– Херсонский гренадёрский полк, полковник Шаховской Николай Леонтьевич награждается орденом Святого Владимира IV степени. Премьер-майор Ладинский Сергей Семёнович – орденом Святого Георгия IV степени с производством в вышестоящий чин. Секунд-майор Шталь Иван Францевич – орденом Святого Георгия IV степени с производством в вышестоящий чин. Капитан Ильинский…

– Интересно, сколько же нам в полк отдадут? – негромко проговорил Алексей. – Толстой как-то проговорился, что вычеркнули более половины из представленных. А ведь эти представления ещё и орденский капитул в столице должны пройти.

– У Херсонских пятеро, – проговорил негромко Милорадович. – Так, а вот теперь Фанагорийские гренадёры – тоже пять. Приморский гренадёрский полковника Морокова, и в нём пять орденов…

– …Отдельный особый полк егерей главного квартирмейстерства армии! Орденами Святого Георгия IV степени награждаются: капитан Милорадович Живан Николаевич с производством в вышестоящий чин, капитан-поручик Ширкин Вадим Валерьянович с производством в вышестоящий чин, капитан-поручик Бегов Иван Ильич с производством в вышестоящий чин и капитан-поручик Воробьёв Андрей Иванович с производством в вышестоящий чин…

– Ну же, ну-у, а где ещё, пятый? – ждал продолжения Алексей. – Хотя бы тот же Осокин Тимофей, вот уж кто воистину заслужил высокую награду!

– …Полкового священника Попова Валентина, за проявленную им храбрость в отбитии контратаки неприятеля, наградить орденом Святого Георгия IV степени. Полоцкий мушкетёрский полк, полковник Гётте Карл Иванович… – продолжал зачитывать свиток Репнин.

– Алексей, а ты сколько всего представлений на ордена подавал? – спросил приглушённо Милорадович.

– Одиннадцать, – пожал плечами Егоров. – Ладно, чего уж там, вон у мушкетёров вообще только по четверо от полков получают. Живы будем, друг, так и ещё выслужим. Меня сейчас другое уже волнует, почему гонца от Аникеева до сих пор нет? Скоро уже сутки как они вслед за шхуной ускакали. Завтра посольские в сторону Ясс начнут уходить, вдруг турецкая делегация сразу со светлейшим в путь отправится, а у нас ещё ничего не понятно.

Глава 3. Хитрый план

– Фёдор Евграфович, тебе уже места на левой груди не хватает медали вешать, может, ты на правую теперь перейдёшь? – подшутил над сержантом Соловьёв.

– А ты не завидуй, Ванька, у самого только на две меньше, – провёл по серебряным кругляшам Лужин. – Ладно, покрасовались и будет. Это вон пусть господа офицеры из стрелковых рот не снимая золотые кресты носят, им положено, а нам, дозорным егерям, такое совсем ни к чему. Броские наши награды уж больно.

Он достал чистую тряпицу из ранца и, отстёгивая, начал складывать в неё награды.

– Это да-а, а вот Георгиевский офицерский крест вообще ведь, как говорят, не позволительно с мундира снимать, – важно проговорил сбивающий пыль с сапог Быков. – Вон у командира полка он всегда на нём, только лишь на выходах сеткой прикрытый. Вот ведь, туда-сюда только на параде прошли, а все в пыли, как будто цельный день по полю бегали.

– Так конечно, – хмыкнул Соловьёв, – по полю-то мы россыпью бежим, а тут гуртом тысячи друг за другом топают. И чего только нас туда поставили, вот же, с дозорной роты целых три десятка в колонну забирали. Лучше бы в секретах среди кустов лежали. Нет ведь, шагай со стрелками вместе. Хорошо хоть прошли-то? Фёдор Евграфович, ничего не слышно? Довольно нами начальство?

– Да кто же его знает? – ответил Лужин, засовывая тряпицу с медалями в ранец. – Так-то вроде не ругался никто. Но полковник, он, конечно, хмурый. А чего, наградами, говорят, обошли наших офицеров. Вон на нашего ротного тоже ведь хотел «Георгия» повесить, ан нет, теперяча только Измаильский крест он получит.

– Ну-у, бывшему ротному, Ширкину, который на заместителя в первый батальон перешёл, и Бегову с первой роты «Георгиев»-то ведь дали, хотя наш Захарович, он в геройстве их точно переплюнет, – проворчал Быков. – Как же, из простых солдат ведь наш ротный командир вышел, а значится, молчи и за спинами тех, кто из господ родом, стой. Вона младшему Милорадовичу не поскупились, чай, всё дали.

– Ты, Егор, это, ты бы не болтал, а?! – нахмурился Лужин. – Я, конечно, и сам за нашего Тимофея Захаровича печалюсь, но ты уж тоже эдак вот палку-то не перегибай. Воробьёв, он, чай, из нашинских, из нижних чинов в батальонные офицеры вышел, а вот же погляди, сегодня его «Георгием» наградили. Тут, знаешь, всё очень тонкого ума дело, большому начальству ему ведь завсегда виднее, кого и как награждать. Егорову Ляксею Петровичу тоже вон такой же Измаильский крест, как и всем остальным офицерам, пожаловали, а чего он, бо́льшего не достоин, что ли? Отчаянной храбрости командир, с того света, можно сказать, только недавно вернулся. Но вот же обошли. И не печалится он по этому.

– Панька прискакал! – раздался крик снаружи, и мимо шатра протопали несколько человек.

– Ядрёна кочерга! – воскликнул Лужин. – От Аникеева человек вернулся! А я уж сто раз подумал – чего это Бориска гонца не шлёт?! Сутки ведь прошли, как за кораблём глядеть ускакали!

Поправив мундир, он выскочил наружу и заспешил в сторону штабных, полковых шатров.

– Точно на берег никто не сходил? – допытывался у прибывшего егеря Алексей.

– Никак нет, вашвысокоблагородие, – помотал тот головой. – Мы уже через час ту шхуну нагнали. Там ведь прямо у берега хорошая такая дорога, шибко набитая идёт. Во-от, нагнали по ней её, а потом далее скрытно следовали, так, чтобы они нас не заприметили. К тому месту, где Прут в Дунай впадает, корабль уже в самых сумерках подошёл, но в меньшую реку он сразу не заплывал. Там ведь на другом берегу село есть, а в нём наши казаки стоят, которые из объездной сотни. Может, их опасались на корабле? – пожал плечами рассказчик. – Не хотели казакам на глаза показываться? На ём паруса спустили и на якорь у самого берега встали, ну а мы, стало быть, тоже совсем рядом затаились. Где-то около полуночи только, как совсем уже темнота густая стала, на корабле потихоньку якорь подняли, по Дунаю оставшиеся полверсты вниз проплыли, а потом и в этот самый Прут зашли. И вот потом корабль потихоньку-потихоньку вверх по реке под малыми парусами пошёл. А там ведь плавни, болота, всё высокой травой заросло на берегу, под ногами вообще не знай чего. Боялись, что отстанем, не уследим за кораблём. Но ничего, на нём, видать, тоже особо не спешили. Оно и понятно, темно же, а река эта, она хоть и большая, а незнакомая. Так что догнали мы его, этот парусник, а потом уже следом за ним по берегу шли. Под утро он уже остановился в небольшом таком, сильно заросшем с боков деревьями затоне, паруса свои сбросил и якорь в воду опустил. Вот мы и сидели, глядели на него из кустов. А потом уж Аникей, виноват, младший сержант Аникеев мне и говорит: «Скачи к командиру полка, Панкрат, доложись ему обо всём. Похоже, не пойдёт обратно в Дунай корабль, или тут в затоне будет дальше стоять, или выше по реке поднимется». Вот я на коня вскочил и к вам быстрей поскакал.

– Говоришь, скрытно за шхуной держались. Не могли вас с неё заметить? – уточнил у егеря полковник.

– Не-е, вашвысокоблагородие! – затряс тот головой. – Ну что уж мы, совсем, что ли, неумелые? Чай, из дозорной роты сами, прятаться от чужого глаза умеем.

– Ладно, молодцы. Отдыхай, Бородулин, – кивнул Егоров. – Живан, сам тогда развод на ночные службы проведёшь, людей проверишь, а я пока в штаб к барону.

Через четверть часа Алексей был уже у шатра главного квартирмейстера.

– Запускай полковника! – раздался такой знакомый голос, и адъютант отдёрнул в сторону полог. – А-а, гляди-ка, сам пришёл, – проворчал генерал-поручик. – А я уж было за тобой хотел посылать. Давай, сначала ты сам первым расскажи, чего там у тебя, и у меня к тебе тоже кой-чего будет.

Алексей подробно доложился о шхуне, а фон Оффенберг, хмурясь, разглядывал лежащую перед ним на столе карту.

– Н-да-а, большая эта река Прут, длинная, аж до середины течения почти вся она в плавнях и в заросших берегах. Овраги, острова, затоны, чего тут только на ней нет. До местечка Леово она вполне себе судоходна, и все эти сотни вёрст почтовый тракт относительно недалеко от самого Прута проходит. Очень может быть, очень даже может быть, что неспроста туда эта британская шхуна зашла, – словно бы сверяя новую, только что полученную информацию со своими мыслями, негромко произнёс фон Оффенберг и поднял глаза на Егорова. – Так, ну а теперь ты меня, Алексей, слушай, и потом скажешь, на что это всё теперь становится похоже. Итак, сразу после парада турки изволили выразить восхищение всем виденным светлейшему. Ну а как они это делают, ты и сам знаешь. Со всей своей восточной пышностью и сладкой лестью. Григорий Александрович и сам был в настроении, а тут ещё такое. В общем, завтра посольский поезд османских переговорщиков едет с ним и его конвоем в Яссы.

– Как та-ак, ваше превосходительство?! – воскликнул Алексей. – У нас же ещё ничего не готово!

– Вот то-то и оно, – в раздражении отмахнулся генерал. – Мы-то ведь рассчитывали на привычную турецкую нерасторопность. Да и по всем имеющимся у меня сведениям, турки должны были дней через пять только лишь проследовать в Яссы, когда сюда уже сам их визирь пожалует. Но видишь вот, как оно получилось? Рейс-эфенди Абдулла сам лично соблаговолил с переговорами не затягивать. Видать, рассчитывает ещё до подъезда визиря хоть о чём-то договориться, пока Потёмкин в настроении. Ну и тем самым свою полезность султану показать. И это ещё не все мои новости, – проговорил он со вздохом. – Час назад по почтовому тракту на север, в сторону Ясс, уже ушли три дипломатические кареты: прусская и две британских. Кто в них сидел, небось, и сам догадываешься? Ага, вижу я в твоих глазах искру понимания! Да, полковник, в них сидели все те дюжие молодцы, что прибыли сюда совсем недавно под видом слуг. В общем, в бумагах секретарей атташе, поданных в канцелярию по поводу их отъезда, значится, что слуги дипломатических представительств убывают к себе на родину. Да, и там, кстати, был этот самый, твой знакомец, вернее сказать – знакомец твоего стрелка егеря. Денщик прусского атташе Корфа – Гюнтер. Он, кстати, как ты мне и сам докладывал, на неделе уже мотался в сторону Ясс, якобы по закупке для своего атташе, правда, вернулся обратно почему-то очень уж быстро. Вот так.

– Вы, конечно, послали за ними следом?! – воскликнул в волнении Алексей.

– Конечно, послал, – проговорил желчно барон, – только через три часа. А что ты на меня так смотришь, Егоров? Тут с этим парадом и большим приёмом у князя такая дурь и суета была, насилу к себе вырвался, когда мне доложили такое. Да и они молодцы, быстро всё организовали, уведомили об отъезде своих людей через канцелярию, и только пыль за их каретами уже заклубилась. Прав-то задерживать их у нас никаких нет. Ничего такого они здесь не нарушали. Опять же эта дипломатическая неприкосновенность. Пока это всё до меня дошло! Эскадрон драгун поскакал потом вслед, но это когда они там их нагонят? Часов через пять, шесть в самом лучшем случае, да и то вряд ли! Они ведь тоже стоять и ждать погоню не будут. Да и нагонят драгуны их, ну остановят они кареты под благовидным предлогом, а будет ли кто-нибудь там вообще внутри? Вот так-то вот, Алексей. Кто надо, за свою нерасторопность уже получил, а нам с тобой теперь нужно ужом извернуться, чтобы предотвратить беду. Догадываешься сам, какую?

– Нападение на посольский поезд из засады… – проговорил глухо Егоров.

– Ну да-а, скорее всего, а иначе для чего вся эта суета? – пожал фон Оффенберг плечами. – Девять хороших стрелков, да с дальнобойными нарезными ружьями, они могут очень многое натворить.

– А потом стрелки отступят в сторону недалёкой от тракта реки и скроются на поджидавшей их в определённом месте шхуне, – закончил мысль генерала Егоров.

– Точно! – воскликнул барон. – Именно так я и предположил, что всё дело будет развиваться. Девять пуль в карете главных переговорщиков, из них хоть одна да убьёт или самого рейс-эфенди, или кого-нибудь из его высших сановников. Какой там после этого может быть приезд на русскую территорию визиря? Какой вообще может быть между нашими странами мир?! Нам, Алексей, этого светлейший и сама императрица уж точно не простят! Так что, дорогой, поднимай весь свой полк и прямо сейчас начинайте прочёсывать всю местность возле тракта. Мало тебе полка, так я тебе весь егерский корпус Кутузова в помощь дам! Только найдите этих девятерых!

– А когда посольский поезд на Яссы выходит? – задумчиво спросил барона Егоров.

– Утром, спозаранку, – ответил тот сквозь зубы. – Лето ведь, жара стоит, все изнеженные, хотят по холодку успеть часть пути проехать.

– Не-ет, не успеем мы с этим прочёсыванием, ваше превосходительство, – покачал головой Алексей. – Уже вон, смотрите, смеркается, ночь скоро. Пока я полк подниму, пока ему задачу поставлю, опять же нам кони нужны, пешком-то нам далеко не уйти. В темноте даже если мы и выдвинемся, всё равно никак не успеем и треть тракта проверить. Только насторожим большой суетой «этих». Затаятся они, а своё дело всё равно сделают.

– И что ты предлагаешь, просто так вот сидеть и ждать?! – воскликнул барон. – Хотя бы оцепление у дороги успеем выставить, ну и часть её даже проверить сумеем!

– Девять пуль в карете, девять пуль в карете, – повторял тихо Лёшка, думая о своём.

– Чего ты там бормочешь, Егоров? – пристально посмотрел на него генерал. – Его-оров?! Ау!

– Генрих Фридрихович, а может, не надо никакое прочёсывание? – поднял тот глаза на барона. – Может, ну его, и пускай себе в карету стреляют?

– Ты чего это, рехнулся?! – воскликнул изумлённый генерал. – Заболел, может?!

– Да не-ет, ваше превосходительство, – сощурив глаза, хмыкнул тот. – Со мной-то всё, слава богу, в порядке. Я вот что вам предлагаю. Если мы истинное лицо пруссаков и британцев османам покажем и спасителем в их глазах окажемся, это ведь нам на переговорах сильно зачтётся?