Текст книги "Политическая экология"

Когда начинался XVIII в., Британия была страной аграрной.

Число самостоятельных крестьян-йоменов в 1685 г. составляло 160–180 тысяч семей, или одну седьмую часть всего населения. В их руках была почти половина обработанной земли.

Однако 80 лет спустя великий экономист Адам Смит произнес: «Мне жаль людей, которые раньше назывались английскими йоменри». Куда же они исчезли?

Для начала – помещикам было выгоднее разводить овец, чем сдавать землю в аренду или сеять зерно. Правительство запрещало огораживания: ему были нужны солдаты и плательщики налогов. Но с ростом колониальной империи и развитием промышленности оно перестает защищать йоменри. Шерсть важнее! Более того: парламент в течение XVIII в принимает больше 2 500 актов об огораживаниях, на площади более 2 миллионов гектаров.

Цены растут. В том числе, и на аренду земли. Бедный фермер просто не может организовать хозяйства: для этого нужен хотя бы небольшой, но капитал. Крупный фермер поневоле вел хозяйство капиталистически: вкладывал капитал, нанимал работников, применял передовую агротехнику, все более сложные земледельческие орудия.

Сгоняемые с земли крестьяне или уезжали в колонии, или пополняли ряды наемных заводских рабочих и батраков.

При этом не было никакого рабочего законодательства, никакой социальной защиты наемного работника. Ни пенсий, ни пособий по безработице, ни оплаты больничных, ни страхования, ни декретных отпусков, ни отпусков для отдыха. Рабочий имел только одно право – работать. И не умереть с голоду, пока работает.

В Англии времен промышленного переворота жило 8–12 миллионов человек. Годовой доход 85 % англичан составлял тогда менее 50 фунтов стерлингов. Например, ткач получал 2 фунта в месяц. Сельскохозяйственный рабочий – 1 фунт. Кузнец – 2–4 фунта.

Труд женщин и детей оплачивался в полтора – два раза меньше. Безработица страшная, машины вытесняют людей… К тому же, первые машины не требовали особой квалификации. Поэтому на самые разнообразные работы охотно брали не только женщин, но и детей.

В шахтах размеры забоев и вагонеток приспосабливались для работников 8–12 лет. В цехах ставили специальные подиумы, чтобы девочки могли работать на ткацких станках.

При этом продолжительность рабочего дня составляла не менее 12–14, а часто и 16 часов. В том числе, и у детей. Называют разный процент безработных родителей, живших за счет работающих детей: от 20 % до 40 % всего населения Британии.

11 % британцев жили на годовой доход от 50 до 200 фунтов стерлингов.

Столько имели священники, управленцы, офицеры.

Таков мог быть доход торговца, владельца своего предприятия или крупного фермера.

4% британцев жили на годовой доход более 200 фунтов стерлингов. Это верхушка предпринимателей и помещики.

Пирамида первичного капитализма: 85 – 11 – 4.

Наивно видеть в обеспеченной верхушке честных предпринимателей, «не упустивших своего шанса». Так же наивно и безнравственно видеть в толпах безработных «глупцов и бездельников».

Государство формировалось определенным классом людей, именно этот класс оно поддерживало законодательной и исполнительной властью. Отсюда и любовь к навязчивому цитированию властями всех времен и народов римской максимы – «dura lex, sed lex» («закон суров, но это закон»). Сколь бы суровым он ни был, его следует соблюдать – внушали всегда и везде представители правящих групп.

В Палате лордов заседали шестьсот наследственных аристократов. Чтобы обеспечить себе их лояльность, правительство охотно предоставляло этим далеко не бедным людям различные синекуры.

Ценз для избрания в Палату общин составлял 600 фунтов годового дохода с недвижимости для представителей из сельской местности и 200 фунтов – для представителей от городов. Реально быть избранными на 7 лет могли лишь 2 % мужского населения Британии.

Депутатские места продавались и покупались, на них была установлена определенная такса. Ее поднимали вернувшиеся из Индии «набобы» (испорченное «наваб»): новые богачи располагали деньгами и охотно вкладывали их в место в парламенте. Один из основателей Британской Индии Роберт Клайв привез из Индии грандиозное по тем временам состояние почти в миллион фунтов стерлингов.

При Георге I (1714–1727) стоимость депутатского места оценивалась в 1 500 фунтов стерлингов. При Георге III (1760–1820) стоимость возросла до 2 000.

Правительство подкупало и членов Палаты общин, но им не давали должностей, а устанавливали пенсии и единовременные выплаты. В 1739 г. на жалованье правительства находилось до половины членов палаты общин (около 300 человек), на каковые цели потрачено около 200 000 фунтов – свыше 1 300 фунтов за год на члена Палаты общин.

Невероятных масштабов достигало казнокрадство. Министерский пост был вернейшим способом обогатиться.

С другой стороны, правительство старалось жестко принудить «нижние 85 %» англичан к практически даровому труду.

Законы под страхом жестоких наказаний воспрещали беднякам самовольный переход из одного прихода в другой, т.е. то же самое, что и крепостное право в России. Если предприниматели просили об этом, приходские власти сами «поставляли» им нужное число людей.

Ставки заработной платы в каждом приходе устанавливали мировые суды. Повышать их было категорически запрещено под угрозой больших штрафов.

Особенный спрос в промышленности был на детей бедняков, которых в самом раннем возрасте отрывали от семьи и которым платили в два – два с половиной раза меньше чем взрослым. Смертность в казармах для детей на шахтах достигала 30–40 % в год.

Самовольно покидающих свой приход пороли плетьми, и заточали в специальные «работные дома»: тюремный режим, каторжный труд, раздельное проживание полов. Все это мастерски описано Чарлзом Диккенсом.

Каторга в Англии того времени – страна чудес. Считалось, например, будто в Австралии удивительный климат: волшебным образом он делает каторжников честными людьми. Но большинство отправленных в Австралию каторжан по сути не были преступниками – многие совершили столь незначительные преступления, что и говорить них несерьезно. Но по английским законам того времени кража любого имущества более чем на 6 пенсов (одна сороковая, 2,5 % фунта) каралась смертной казнью. Менее – каторга. Других отправляли за бродяжничество – то есть за то, что были нищими и безработными.

Эпоха «дикого» капитализма. Во многих странах она продолжается и сейчас.

С конца XVIII в. стремительно растут новые промышленные центры – Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль, Лидс и другие. В основном, это грязные, неблагоустроенные города, где огромные пространства занимают промышленные зоны и районы типовой малоэтажной застройки, однообразные и неудобные для жизни.

В 1900 г. 90 % британцев снимали жилье. Теснота неописуемая, по 5–6 человек в комнате. На вопрос отца, «где мама», шестилетняя девочка ответила: «В помещении»8080
  Джек Лондон. Люди бездны. // Джек Лондон. Собр. соч. в 8 тт., т. 2. – М.: 1964.


[Закрыть].

Жизнь в городах непрестижна… В сельской же местности престижна жизнь не крестьянина, а скорее обеспеченного горожанина. Сельская Британия пустеет, там образуются «пустоши» – районы, откуда почти все население ушло в поисках работы.

К 1800 г. в Англии возникло 56 «гнилых местечек» – округов, где проживает совсем мало избирателей, но от каждого из которых по традиции выбирается столько же депутатов, как и от крупных городов. Тамошние жители могли довольно выгодно торговать своими голосами… От местечка Ганитон члена парламента выбирали 350 человек; каждому из них полагалось в разное время от 5 до 15 фунтов. В местечке Грампаунд жило всего 42 человека, и они тоже посылали в парламент депутата. Их голоса стоили подороже – по 70–80, а к концу XVIII в. и по 350 фунтов.

Промышленный переворот поставил Британию на грань новой гражданской войны. Крестьяне сопротивлялись огораживаниям. Петиций в парламент с жалобами на огораживания известно больше тысячи. Число вооруженных выступлений не меньше, но наверняка мы обо всех не знаем: учитывались они не как восстания, а как разбойные нападения.

Рабочим машины несли не богатство, а безработицу. Изобретатель механической прялки Харгривз едва унес ноги от разъяренных прядильщиков, которые устроили в его доме погром и поломали все «Дженни».

Борцов с машинами стали называть «луддитами». Ходил слух о неком Неде Лудде, который уничтожил первые чулочные машины. Существовал ли он в действительности, до сих пор неизвестно. Но в него верили, его называли «королем Луддом» или «генералом Луддом». В наше время «луддит» – слово почти ругательное… Враг технического прогресса, борец с новым и совершенным. Тогда же «подданные» «короля Лудда» старались избежать голодной смерти. Они собирались по ночам на торфяниках, окружающих индустриализованные города, и там обменивались оружием, занимались строевой подготовкой. Потом нападали на фабрики, ломали и сжигали машины, громили продовольственные лавки, убивали членов магистрата, офицеров и полицейских.

Уничтожение машин Парламент объявил наказуемым смертной казнью. Известно, что в 1813 г. 17 человек были казнены, а больше 2 000 луддитов – отправлены в Австралию. В 1811–1813 гг. против луддитов было брошено больше солдат, чем против войск Наполеона. Эта гражданская война шла тихо и незаметно.

Сражения между луддитами в Западном Райдинге, в графстве Йоркшир в начале 1812-го, в Ланкашире – в марте 1812 г., у фабрики Бартонсов в Миддлтоне и фабрики Вестоутон – в том же году велись с участием нескольких тысяч человек, с применением артиллерии8181
  Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. – Ростов-на-Дону: 1999.


[Закрыть].

Устойчивости английского государства помогли колонии. Для Англии они были не только способом и средством обогащения метрополии, но и клапаном для аварийного сброса социального напряжения. Колонии снимали внутреннее напряжение в Британии, позволяя не доводить дело до вооруженного взрыва: в XVII–XVIII вв. за море уезжали религиозные «диссиденты», то есть «инакомыслящие», не согласные с догмами англиканской церкви. Бродяги и каторжники, отбыв австралийскую ссылку, домой не возвращались: океан не Байкал, в омулевой бочке не переплывешь.

В XVIII–XIX вв. за моря: в Америку, Южную Африку, Индию, Австралию и Новую Зеландию – отправлено не менее трех миллионов человек, 10 % населения Британии, ставших «лишними»8282
  Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3. – М.: 1992.


[Закрыть].

Промышленная революция считается завершенной с появлением машиностроения: отныне машины производят машины. С 1820-х годов машины усложнились. От рабочих потребовалась квалификация, появилась «рабочая аристократия» – высококвалифицированные специалисты.

К середине XIX в. рабочий день уменьшился до 10 часов.

В результате в 1867-м и 1884 гг. прошли парламентские реформы, расширяющие число избирателей сперва до 2 500 000, а затем – до 5 700 000 человек при населении в 30 000 000.

После Англо-бурской войны 1899–1902 гг. социал– демократия фактически победила. Именно в это время Дону: 1999.

британцы перестали читать Киплинга. Романтика колоний и «бремени белого человека» сделалась «неинтересна», чужда людям, получившим надежную социальную защиту.

Промышленная революция позволила в течение всего лишь 3–5 поколений перейти от аграрного общества, где большинство населения вело натуральное хозяйство, к современной городской цивилизации.

Британия первой вошла в эту дверь, и это вызвало небывалый экономический подъем.

Добыча угля к 1800 г. достигла 10 000 000 т в год – 90 % мировой. Продажа товаров увеличилась с 1700-го по 1800 г. в 4,5 раза. К середине XIX в. Британия производила половину мирового чугуна и потребляли половину мирового промышленного хлопка.

В 1700 г. Парламент, охраняя промышленность Британии от конкуренции, запретил ввозить ткани из Ирана, Индии и Китая. В самой Индии британцы отрезали пальцы местным ткачам: чтобы не производили товар дешевле и лучшего качества, чем британский.

К середине XIX в. внешняя торговля Британии составила 25 % товарооборота всего мира. При населении метрополии в 30 000 000 человек население колоний превысило 200 000 000 – Индия, Канада, Австралия, Новая Зеландия, шестая часть Африки.

Британия имела самый мощный в мире военно– морской флот. Он мог выиграть сражение не только с любым другим флотом, но и с коалицией всех флотов мира.

Фунт стерлингов был самой стабильной валютой в мире.

Благодаря промышленному перевороту, Великобритания к середине-концу XIX в. превратилась в самую могущественную мировую державу. И лидировала в Европе и в мире до начала XX в8383
  Новая история, т. 1. 1640-1789 гг., ред. Б.Ф.Поршнев. – М.: 1953.


[Закрыть].

Английское правительство стремилось удержать монополию и под страхом смертной казни запретило вывоз прядильных машин и передачу их иностранцам. Разумеется, это не удалось. Машины перекупались, сроки действия патентов заканчивались.

Промышленный переворот во Франции начался в 1830-м и завершился к 1870 г. В Германии он прошел с 1850-го по 1880-е. В США – с 1810-го по 1860-е8484
  Новая история, ч. 1, 1640-1870 гг., ред. А.Л. Нарочницкий. – М.: 1978.


[Закрыть]. В России промышленный переворот начался в 70-х – начале 80-х гг. XIX в, в Японии – с 1860-х годов.

С конца XVIII в. и на протяжении всего XIX в. машинное производство создавало инфраструктуру, в которой Европа становилось центром промышленного развития, а весь мир превращался в аграрно-сырьевую периферию.

Парадокс в том, что промышленное производство ударило и по центру мира:

• оно создало многочисленный класс «лишних людей», вынужденных уезжать из Европы;

• при полном отсутствии экологического законодательства, машинное производство было очень выгодным, и одновременно очень грязным; началось чудовищное по масштабам загрязнение территории ведущих европейских стран, коренное изменение и оскудения биосферных ландшафтов.

Пример такого загрязнения – смог.

У жителей городов Древнего Рима, средневековья и Европы XIV–XVII вв. не было двигателей внутреннего сгорания. Но у них были лошади, и они вынуждены были топить печи. Воздух отравляли отходы жизнедеятельности не только людей, но и животных. В деревнях это мало сказывалось, потому что и тех, и других в одном месте скапливалось меньше. В городах же смрад стоял просто чудовищный.

Запах дымка очень приятен – особенно если вы можете понюхать в свое удовольствие, а потом отойти в сторону. Даже у вечернего костра в экспедиции дым уже начинает мешать. Идиллическая картина дымков из деревенских труб очень мила – если не приходится дышать дымом из 100 – 200 – 300 труб. А так и бывает, если деревня лежит в низине, а ветра нет.

На севере Европы топить приходилось постоянно, по нескольку месяцев в году. Дым становился просто опасным. Его концентрация не позволяла нормально дышать. В безветрие дым застаивался и колыхался над городом безобразным серо-рыже-желтым облаком. Слова «смог» тогда не было, его изобрели позже, в Англии XVIII в. Но описание таких облаков смога над Москвой, Лондоном, Парижем, Краковом имеются в документах XIV–XV вв.

Паровых машин и двигателей внутреннего сгорания еще нет, а смог уже очень даже есть.

В XVIII в. размеры Лондона выросли в 2,5 раза. Топить теперь стали не деревом, а углем, а этот дым для здоровья опаснее – не случайно первыми заговорили о смоге англичане.

Во время самых сильных смогов в Лондоне на улицах жгли костры. Дыма не становилось меньше, но люди хотя бы могли видеть, куда идут. А то ведь в смоге можно было заблудиться, и случалось, люди терялись и задыхались. Зимой 1800 г. в Лондоне вышли из домов и никуда не дошли 84 человека, из них 27 детей. Задохнулись от смога.

Массовая эмиграция вела к ухудшению генофонда европейских наций.

Чудовищный уровень эксплуатации, недоедание, жизнь в экологически грязной среде сделали необходимым начало экологического законодательства.

В XVIII–XIX вв. лидерство в мировой металлургии перешло из Европы на Урал. Этому были вполне определенные причины. Лес. Уголь еще не стал основным источником энергии в металлургическом производстве. Леса европейских стран были практически сведены. Урал же обладал как лесом, так и металлом. Это повлекло за собой вполне очевидные последствия – облик региона кардинально изменился. Огромные массы приезжих фабричных рабочих и заготовителей меняли ландшафты и среду обитания. Сельское хозяйство развивалось стремительно, в исторических масштабах практически мгновенно. Не скованное общинной традицией новое уральское крестьянство достигало высочайшей продуктивности. В конце XIX – начале XX вв. цены на зерновые в приуральских промышленных регионах были значимо ниже, чем в традиционных зерновых губерниях России. Велико было поголовье крупного рогатого скота и, конечно, лошадей – основной тягловой силы европейской цивилизации вплоть до конца Первой мировой войны.

Не будет преувеличением сказать, что Пермский и Кунгурский края Российской Империи стали лидерами мировой промышленной революции XVIII–XIX вв. И если Пермский отвечал, говоря языком XX в., за тяжелую индустрию, то Кунгурский – за продовольственную. Посмотрите на герб города Кунгура – рог изобилия. Мирового изобилия. В XVIII–XIX вв. на меру посеянного зерна здесь снимали от шести до десяти – значительно больше, чем в европейских странах того времени. Строились частные и казенные металлургические заводы. Была проложена крупнейшая в мире дорога – Сибирский тракт. Всепогодная трасса. Через каждые 10–20 верст постоялый двор – трактир, сменные лошади и гостиница. Недостижимый идеал Российской Федерации XXI в.

Строятся железные дороги. Меняется облик природы. Сводятся леса, сооружаются дамбы на малых и средних реках, распахиваются земли. Однако биосферный ресурс Приуралья таков, что он выдержал не только индустриализацию имперского периода, но и биосферную нагрузку Гражданской войны. Чтобы надорвать Уральский край, уничтожить его сельское хозяйство и благоприятную среду обитания, понадобились «чудеса» лагерной индустриализации советского периода и смутное время постсоветского.

Результат: в начале XXI в. Седой Урал – одна из самых проблемных биосферных территорий не только России, но и мира.

Но, как известно, Россия всегда вынуждена решать свои проблемы самостоятельно. У европейских стран другая традиция: они умело делегировали техногенную нагрузку в колонии, а впоследствии – в так называемые страны третьего мира.

До начала XX в. предприятия индустрии не переносились из промышленно развитых стран. В Латинской Америке, Африке, Индии колонизаторами развивалась преимущественно добывающая промышленность. На рудники и лесозаготовки в колониях не распространялись никакие экологические законы, действующие в метрополии.

Можно привести много примеров экологической напряженности в колониях. Вырубка лесов на Мадагаскаре вызвала эрозию почв на 30–35 % территории острова. Она погубила многие виды уникальной местной фауны – в том числе, гигантскую (до 5 метров ростом) нелетающую птицу воромпатру (эпиорниса, прообраз птицы Рухх арабских легенд) и гигантского лемура, передвигавшегося на двух ногах (ставшего прообразом средневековой легенды про «человечков с песьими головами»).

В Восточной Африке пришлось создавать национальные парки для спасения остатков местной фауны.

В Мексике нефть перед транспортировкой накапливали в открытых отстойниках: фактически, рукотворных озерах. Нефть инфильтровывалась в породу, проникая в водоносные слои, вызывая загрязнения на 5 % территории Мексики.

В Конго местные экосистемы были разрушены, а население уменьшилось на треть вследствие хищнической добычи каучуконосов.

Развитие местной промышленности и появление местного капитала скорее приветствовались, как «шаги прогресса» и удачные результаты «несения цивилизации». Но и на текстильных производствах Индии, и на производствах Китая или Мексики тоже не действовало экологическое законодательство. Продолжительность рабочего дня достигала 18 часов.

Дешевизна и сырья, и готовой продукции из колоний покупалась ценой:

• сверхэксплуатации «туземцев», не сравнимой даже со сверхэксплуатацией рабочих Британии в XVIII в.;

• гибелью значительной наиболее ответственной и патриотически настроенных к свой стране части коренного населения колоний;

• снятием всех и всяческих природоохранных ограничений.

«Центр мира» навязал всему остальному миру не просто промышленное развитие, а неравноправное участие на условиях, которые диктовали колонизаторы.

В числе этих условий были и те, что неизбежно вели к социальной и биосферной катастрофе. Успешное индустриальное и постиндустриальное развитие промышленно развитых стран в XX-XXI вв. обеспечено биосферным геноцидом (экоцидом) стран третьего мира. Промышленный прогресс СССР обеспечен экоцидом на значительной части территории собственной страны. Это формула политической экологии. Каждый рывок к прогрессу за счет бездумного срабатывания биосферного ресурса приводит к регрессу.