Текст книги "Святой остров"

«Пилот что ли пьяный?» – подумал капитан-лейтенант, не догадываясь о том, насколько его предположение было близко к истине.

– Что такое, в чём дело? – заорал Миша Гурфинкель. – Бумба, что происходит?

– Vo blin! Летим мимо острова, – так же не на шутку испугавшись, ответил Покровский, видя, как земля внизу сильно съезжает куда-то влево.

– Эй!! – закричал Миша, хватая Лоуренса за плечо. – Ты что, мать твою, творишь?!

Но Перси не ответил, продолжая сосредоточенно уводить вертолёт в сторону от острова.

– Немедленно остановите вертолёт!! – завопил профессор Енски. – Мне нужно выйти, иначе я запачкаю вам сидение.

Резким движением руки Бумба сорвал с афроамериканца шлем.

– Боже мой!! – Покровский мертвенно побледнел. – Да он же спит!

– КАК??!

Немая сцена длилась секунду, за которую остров успел съехать влево ещё больше.

– Бумба! – взмолился Гурфинкель, вцепившись в руку приятеля. – Выручай, сядь за штурвал!

– Я?

– Ну не я же?! Иначе мы погибнем, баран!!

– Тр-рубы Иер-рихонские!! – громко прошептал профессор и сполз с сиденья на пол.

– Была не была, – Покровский быстро перекрестился. – Ну, посмотрим, что это тут за кнопочки…

Алекс Енски медленно пополз в хвост вертолета, где были свалены зеленые мешки с парашютами.

Первыми в ситуации сориентировались те военные, что стояли внизу у помоста. Побросав разноцветные воздушные шарики и приглушённо матерясь, они кинулись врассыпную в направлении моря.

Шагранов не сразу понял, что произошло, а когда до него дошло, машинально схватился за грудь – там, где сердце. Вертолёт вначале вроде как снова выровнялся, вернувшись на верный курс по направлению к острову, но пошёл к земле вдруг так стремительно, что через минуту стало ясно: он сейчас грохнется прямо на сине-желтый помост.

Челюсть у Юсупова отвисла.

– И это ваши прославленные пилоты-инструкторы? – закричал Шагранов, прыгая с помоста в стог сена, весьма удачно расположенный рядом.

И тут произошло непредвиденное – помост внезапно накренился и с грохотом просел вниз, увлекая в образовавшийся пролом не успевшего что-либо понять спонсора и нескольких зазевавшихся музыкантов, не соскочивших вовремя с деревянной платформы, как это сделали их коллеги и командир.

Удирающие в сторону берега пограничники и гражданские лица решили, что вертолёт уже упал, а потому припустили к морю ещё быстрее.

Но боевая машина, пройдя на бреющем над развалившимся помостом, села прямо на крышу одной из казарм.

– …Получилось, получилось! У меня получилось!! – заорал Бумба, выпрыгивая прямо на скрипящий шифер.

…Двигатель заглушить он, естественно, забыл.

Вслед за Покровским из вертолёта вылез зелёный Гурфинкель, волоча за собой мирно спящего Лоуренса.

– Что, уже прилетели? – воскликнул профессор Енски, с нетерпением выскакивая из салона винтокрылой машины. – А где здесь туа…

Однако закончить фразу профессор не успел, так как с грохотом полетел вниз, оступившись на неровной крыше казармы.

– Моя нога!! – визгливо закричал он. – Месть Гедеонова, помогите! Я, кажется, сломал ногу! Где эти мерзавцы? Тр-р-рубы Иерихонские, я им сейчас покажу-у-у!..

…И никто из присутствующих в этот момент на месте разыгравшейся драмы так и не заметил двух симпатичных свинок, рыжую и белую, с озорным хрюканьем выскочивших из-под обломков помоста и припустивших в сторону овощных грядок…

Глава одиннадцатая
Заговор врачей

«…На самом деле все больницы похожи друг на друга. Разнятся только детали. Может быть отделка стен и потолков, освещение, обстановка палат и их количество. А в остальном, что больница в каком-нибудь Йорке, что военный изолятор на каком-то забытом Богом острове… Все одно и тоже. Унылая обреченность, въевшаяся в стены вместе с краской, – думал Гор, глядя на облупившийся и давно не видевший малярной кисти потолок палаты, где лежал его отец. – Разве что обреченность держится дольше, чем любая краска. На самом деле больницы гораздо страшней, чем любые морги, чем любые кладбища. Ведь с последними все ясно, они однозначны. И только больница способна пытать человека надеждой, страхами и предчувствиями. Больница пропитана всем этим и каждый, кто приходит сюда, как пациент или как посетитель, в полной мере ощущает на себе разрушительное действие этих чувств».

Гор тяжело вздохнул, подумав о том, что сейчас милашка Бетси если не лезет очертя голову в какие-то удивительные приключения, то уж точно готовится к ним, полная азарта и предвкушения. А вместе с ней очаровательные близняшки. Не говоря уж, обо всей мужской составляющей населения острова.

Дверь скрипнула, приоткрылась.

– Спит?

Гор обернулся.

В приоткрытую щелочку двери на него смотрела озабоченная физиономия Элизабет МакДугал.

– Спит, – ответил Гор.

Он встал, предлагая Бетси стул. Та отмахнулась.

Полы белого халата распахнулись, как крылья большой белой птицы. Под халатом соблазнительно мелькнули стройные ноги. Бетси была одета в купальный костюм, явно собираясь то ли заняться очередным исследованием подводных пещер, то ли просто приятно провести время с тем живым воплощением детской игрушки. Некстати Гор вспомнил, что пластмассовый прототип Александра Мягкова был бесполый, то есть на месте первичных половых признаков у него было эдакое чуть выпуклое образование, не годное ни на что, кроме одевания игрушечного белья.

– Зашла проведать как он, – сообщила Бетси, кладя на зеленую тумбочку, стоящую около кровати, пакет с неведомо откуда взявшимися апельсинами. – Когда накладывали гипс, он вел себя довольно мужественно. Для его возраста это настоящий подвиг.

Гор не стал уточнять, что мисс МакДугал считает подвигом, потому что поведение отца в момент аварии и последовавшей за ней операции сам Гор считал несколько легкомысленным.

…Ну, еще бы! Пожилой человек, тоже, в некотором смысле, звезда археологии, сломав ногу и превозмогая позывы диареи, забирается в кабину вертолета, вытаскивает оттуда какого-то африканца и привселюдно едва ли не линчует его. Конечно, хорошо, что на черной физиономии горе-пилота не видно синяков, но уж сломанных ребер не скроешь никак. Другие члены экипажа даже не рискнули близко подходить к разбушевавшемуся профессору, который рычал и бросался на всех и каждого, как обезумевший берсерк.

Скача на одной ноге, Енски-старший размахивал над головой маленькой монтировочкой, неведомо как оказавшейся у него в руке и угрожал проломить «этому черножопому засранцу» череп. При этом престарелый террорист не предъявлял никаких требований и не шел ни на какие переговоры. Череп африканца, впрочем, тоже не трогал.

В конечном итоге местный доктор сумел разыскать у себя во врачебном инвентаре странного вида смирительную рубашку и с помощью двух здоровенных пограничников скрутил Бин Ладена от археологии. При этом Енски-старший сквернословил по-английски, французски и на древнеарамейском, чем привел Папу в буйный экстаз, сравнимый разве что с оргиастическим. Бетси МакДугал, вероятно, понявшая некоторые обороты речи профессора, густо краснела.

Алекс Енски угомонился только после укола, который сделал ему сияющий от радости военврач. На вопрос Гора о причинах такого счастья, эскулап ответил, что на острове, среди патологически здоровых пограничников у него настолько бедная практика, что любой больной воспринимается им как подарок судьбы, а уж такой редкий экземпляр – это просто сказка.

– Кто бы мог подумать! – восторженно брызгал слюной медик. – Смирительная рубашка! Надо мной складские смеялись, когда я ее выписывал! И вот тебе! Понадобилась, еще как понадобилась! Они мне говорили, мол, на кой она тебе, погранцы, один черт, все порвут, здоровые лоси. А вот на тебе, профессора пришлось пеленать. Да еще с такой дисфункцией кишечника…

В общем и целом, поведение своего отца Гор никак не мог считать героическим. Одно выражение «черножопый» тянуло на серьезный судебный иск и обвинение в расизме. Местные жители этого, впрочем, не заметили. Некоторые даже радовались: «Vo daet prof! Rubit pravdu-matku.»

– Не знаю, какой там «подвиг», – наконец ответил Гор. – Мне кажется, что с ломиком был перебор.

– Да ну, ты всегда такой скучный. Как от тебя эти близняшки не сбежали, не пойму.

– Ну, вероятно, они увидели во мне личность, – изрек Гор, как ему самому показалось с достоинством.

– Хорошее у них зрение, – пробормотала под нос Бетси.

– Кстати, как твоя рана?

– Нормально. Слегка побаливает, и все. Ну, ладно, – засобиралась девушка. – Мне пора. Я счастлива, что твой отец в порядке, рада, что он спит, а то, скорее всего, он погнал бы меня из палаты костылями. И вообще очень хорошо, что ты за ним присматриваешь. Наверное, ты был бы очень неплохим мужем и отцом семейства. Жаль, что меня это интересует в последнюю очередь.

Дверь хлопнулась, едва не прищемив полы белого «халата». Обалдевший от наплыва пациентов доктор вырядил всех, кто находился на территории изолятора, в простыни.

– Как в настоящей больнице! – в тихом восторге шептал он, проходя по коридору от одной палаты до второй.

Гор припомнил строчки из песни, которую вечером пел один из парней археологической группы. Суть и щемящий душевной настрой этой композиции оказался Енски-младшему не доступен, но на девушек производил неизгладимое впечатление: «Молодая, красивая, белая…»

Гитара слегка фальшивила, костер немилосердно дымил, вино было красным, дурным и больше напоминало дешевый портвейн. Девушки млели от этой романтики, особенно Папа, которая периодически взрыдывала басом и пыталась склонить голову на плечо ближайшему археологу мужского пола. Археолог некоторое время терпел, а потом извинялся и уходил будто бы в туалет, а по возвращении садился на совсем другое место. Папа взрыдывала и двигалась к следующей жертве. Оля и Яна прижимались к Гору своими прелестями, от чего вроде бы и гитара начинала звучать лучше, и костер горел веселее, и слова песни не казались уж совсем идиотскими.

Но все это было вчера.

…Потом был вертолет и цирк с участием Енски-старшего. Гор тяжело вздохнул и начал очищать апельсин. Отец спал сном праведника, но его отпрыску этот покой казался затишьем перед грозой.

– Все спит? – дверь снова приоткрылась, но на этот раз вместо строгой красоты Элизабет МакДугал в дверной проем с трудом протиснулось лицо Арины Панкратовны.

– Спит, – ответил Гор.

Папа с сожалением хлюпнула носом, сделала движение вперед, и в палате сделалось тесно. Вслед за ней протиснулась Яна Градова, прихваченная доцентом в качестве переводчика. Девушка сочувственно взглянула на парня и легонько вздохнула.

– Какой, однако, темпераментный мужчина! – восторгалась Папа. – Я с него просто угораю! Никогда бы не подумала, что профессор Енски способен на такие подвиги.

«Что они заладили одно и то же, подвиг, подвиг…» – озадачился Гор.

– Я читала так много его статей, – всплеснула руками Папа и поправилась. – В переводе, конечно. Только то, что до нас доходило… Но я прочитала все. Он, действительно, много сделал для археологии. Не то, что мы, копаемся в грязище. Все, что видим, – это раскоп, могильник, кухонная яма, палатка, да комары размером со слона. А он… Какой, все-таки, гигант мысли! Надо же, сидя в Лондоне, Бог знает где, в такой дали, он одной силой мысли опровергает или доказывает теории, ставит точки в самых неразрешимых спорах. И при этом ни разу за последние три года не побывал на раскопе и не взял в руки лопатку. Великий человек! Да. Можно сказать огромный человечище.

Папа смахнула набежавшую сентиментальную слезу и совсем непонятно добавила обалдевшему Гору:

– Гвозди бы делать… Да. А помните, как он припечатал «черных археологов» в своей статье «Археология. Профаны. Профанье»? Какая сила слова! Мне, конечно, не понять особенностей, я только в переводе, но на меня это произвело неизгладимое впечатление. И как он могуче на древнеарамейском! Любому тутошнему прапорщику еще поучиться надо такому словообразованию.

«Господи, чего же он наговорил то? – подумал Гор, с опаской глядя на отца. – Как бы беды не вышло».

– Вы, как он проснется, позовите меня, – попросила Папа. – Я бы хотела с вашим отцом поговорить. Наедине…

Гор сглотнул внезапно набежавшую слюну и помотал головой. Позову, мол, сразу.

Когда дамы ушли, в палату заглянули еще две личности: один из горе-пилотов вертолета и военврач, который измерил пульс, давление, послушал сердце и постучал молоточком по гипсу. Все эти действия вызывали у медика откровенный восторг. Вот уж, действительно, человек любил свою работу.

Однако, несмотря на эту чудаковатую особенность, доктор показался Гору человеком вполне достойным доверия.

– Простите, я бы хотел с вами поговорить, – обратился он к лекарю. – Можно?

– Да? – непонятно чему удивился тот. – Можно и поговорить.

Оказалось, что он вполне сносно говорит по-английски, правда, с чудовищным акцентом и очень странной артикуляцией буквы «г».

– Видите ли, у отца очень редкая болезнь…

– Нет, нет, что вы, это обычный понос и перелом, – перебил его врач. – Все остальное по мелочи.

– Я не про то, – досадливо замотал головой Гор. – Тут дело несколько другого порядка. Вы ведь заметили, что мой отец слишком эмоционально реагировал вчера на происходящее.

– Почему же? – удивился эскулап. – Я бы еще и не так реагировал. Я бы тому негру башку оторвал совсем.

Гор старательно пропустил мимо ушей неполиткорректное слово «негр».

– Да, но все равно моему отцу это в обычное время не свойственно. Понимаете?

– Нервное истощение? – понимающе покачал головой костоправ.

– Оно самое, – облегченно вздохнул Гор. – Можете ли вы, по возможности, не часто выпускать его из здания изолятора. Я, конечно, понимаю, ему будет скучно, но все-таки…

– Почему скучно? – удивился медик. – Совсем даже не обязательно. После крушения у меня он не один с травмами. Нет, конечно, вместе с тем черномазым я вашего отца не положу. Да и выпишется тот скоро. А вот со спонсором вполне можно. Я думаю, они уживутся. Оба интеллигентные, белые мужчины. Со схожими травмами. Нога постепенно зарастет, расстройство желудка мы подлечим. Можно народными средствами, можно какими-нибудь лекарствами. Воздух у нас тут, сами видите, какой, чистота, море под боком. Это вам не лондонские туманы. Тут одна сплошная польза. А раз польза, так и нервишки шалить больше не будут. Нервы, знаете, как лечатся? Покоем и беседой. Покоем и беседой. Так что за папу своего не беспокойтесь. Он в надежных руках украинской военной медицины.

С этим жизнеутверждающим напутствием доктор вывел Гора из здания гарнизонного изолятора, снял белый халат и закрыл дверь. На облезлой ручке болталась такая же облезлая табличка «Не беспокоить». На трех языках.

«Апельсин я не съел, – с сожалением подумал Гор. – Но хоть отца пристроил. Теперь за ним присматривать будут. Надеюсь, до конца экспедиции он в раскоп не полезет. Или как там ее, крипту-скрипту. Надо уточнить название для статьи».

После подозрительного укола Енски-старший проснулся в весьма не радужном состоянии духа. Голова беспрестанно кружилась, перед глазами мотылялись странные черные мушки, а во всем теле была разлита липкая, как мед, слабость. Стоило только поднять руку, как головокружение усиливалось, а мушки начинали сбиваться в рои и вообще закрывать собою белый свет.

Смотреть, впрочем, на этом белом свете было особенно не на что. Палата, в которой лежал Алекс Енски, когда-то давно была выкрашена в зеленовато-салатовый цвет. Остатки этого колора можно было разглядеть в углах и на небольшом куске сохранившейся стены. Все остальное было скрыто частой сетью крупных трещин, дыр, через которые проглядывали странные деревянные конструкции, и различными веселыми плакатами с любопытными надписями вроде «Pulja – dura, shtyk – molodec, sdavaj GTO tovarish boec» или «Chem shov rovnee, tem luchshe v uvolnenii» или «Vrach toze chelovek terpelivej bud' boec». Плакаты были явно самодельные, но свою основную функцию они выполняли честно. Самые ужасающие прорехи в стене они все-таки закрывали.

– О, Иегова! – вздохнул Алекс. – Что же это за место? Какой-то сарай?

– Нет, не сарай, – внезапно отозвался кто-то.

Алекс с трудом повернул голову и через беснующихся перед глазами мушек увидел некоего человека лежащего на соседней койке с загипсованной рукой.

– Это у них такой лазарет, – сказал человек. – Знал бы я, в каком состоянии у них тут медицина… Помогал бы ей, а не армии. Солдаты тут, вроде бы, неплохо поживают. Привыкли, видимо. И без вертолета.

– Вы тоже пострадали при его падении? – спросил Енски-старший и удивился, каким хриплым вышел у него голос.

Было такое ощущение, что в горле сорваны связки.

«Я что-то кричал? Надеюсь, не звал на помощь…» – задумался Алекс. Нужно отметить, что он совершенно не помнил событий после того, как выпал из «приземлившейся» машины.

– Падении чего? – доброжелательно поинтересовался пациент.

– Вертолета.

– Ах, это. В принципе, можно сказать и так. Несколько раньше, – ответил сосед по палате. – Но приблизительно в одно и то же время. Я видел, как вы приземлились.

– Да? И как же? Я, видите ли, совершенно не помню, что произошло. Ну, когда вертолет так не удачно сел и я, э-э-э, выпал.

– В самом деле? – оживился незнакомец.

– Да, да, – подтвердил Енски-старший, чувствуя, как краснеет.

У него еще ни разу не случалось провалов в памяти, если, конечно не считать буйной молодости и всякого рода экспериментов с психоделиками.

– Это было весьма примечательно, – поведал человек с загипсованной рукой. – Знаете, я много о вас слышал, но никогда не мог представить, что найду в вашем лице человека, чье мнение настолько совпадает с моим собственным. Удивительно, честное слово, удивительно, насколько причудлива бывает…

Договорить ему не дали. Дверь распахнулась, и на пороге возник человек в белом халате.

– Ну, здравствуйте, голубчики! – жизнерадостно провозгласила фигура. – Вот и я.

– Кто это? – шепотом спросил Алекс Енски у своего соседа.

– Здравствуйте, доктор, – вместо ответа мрачно сказал тот.

«Так это местный врач», – обрадовался Енски-старший.

– Вы даже не представляете, насколько приятно мне видеть вас в своем распоряжении, – провозгласил медик, заходя в палату и расставляя руки в стороны, будто бы для объятий.

«Странная формулировка», – мелькнуло в голове у профессора, но он не придал большого значения этой неудачной фразе, списав ее на плохое знание английского языка местным медперсоналом.

– Не могу сказать, что мы разделяем вашу точку зрения, – осторожно произнес человек с загипсованной рукой.

– Юмор! – обрадовался врач. – Обожаю клиентуру с чувством юмора. Мы с вами еще поговорим на эту тему, позже. А сейчас я бы хотел рассказать вам о том, что же вас ждет на нашем замечательном острове.

– Как вас зовут? – спросил Енски-старший.

– Остап Тарасович Ловигада. Я потом древнего рода Ловигадов, которые восходят к польско-литовской шляхте. Так что я получаюсь, в некотором смысле, дворянского рода. А еще нужно добавить, что все Ловигады были врачами, знахарями, лекарями и так далее. Исторический факт, Борислав Ловигада в 1543 году боролся с вспышкой холеры в Кракове. И многого добился на этом поприще, семейное предание говорит, что он был близок к созданию вакцины и скончался во время испытания новой микстуры.

Выдавая всю эту информацию, Остап Тарасович проделывал массу манипуляций со своими больными. Он пощупал пульс у одного, заглянул под веки у другого, постучал по гипсу обоим и даже измерил температуру методом наложения руки на лоб.

– Вот так, – подвел черту потомок древнего докторского рода. – Так что вы можете быть спокойны, абсолютно. Счастливый случай привел вас в суровые, но добрые руки военной медицины республики Украина. После того, как вы покинете этот гостеприимный остров, вам уже никогда не понадобятся доктора. Я тут, пока вы были без сознания, провел быстрый осмотр. И вот каков мой вердикт. У вас, – Остап Тарасович обратился к человеку с загипсованной рукой. – Перелом плечевой кости около локтевого сустава, крайне неприятная травма, скажу я вам. Потом, язва желудка, нервная болезнь, но, я полагаю, в наших, природно чистых условиях, вполне излечимая. Камни в почках и кариес в пятом, шестом и двадцать третьем зубе. К тому же я считаю, что не удаленные зубы мудрости, это просто живой рассадник кариеса в организме. Все это мы будем лечить, до полного искоренения.

– А если я не хочу? – вдруг оживился человек с загипсованной рукой.

– Поверьте мне, вы будете последним идиотом, если откажетесь от такой возможности. И я просто не могу позволить вам сделать такую глупость. К тому же, уж я то знаю ваши капиталистические порядки…

– У меня есть свой лечащий врач… – хотел было вставить слово Енски, но Остап Тарасович взмахом руки остановил его.

– Я знаю ваши капиталистические порядки, и у меня припасен главный козырь. Все это будет абсолютно, совершенно бесплатно. А?! Каково? Кстати, хорошо, что вы напомнили о себе. У вас, дорогой профессор, перелом голеностопного сустава и кости около коленной чашечки, диарея, в острой форме, кариес в третьем, десятом и пятнадцатом зубах, вкупе с зубным камнем. Потом у вас, дорогой мой, геморрой в запущенной стадии, куда там ваши доктора платные смотрят, мне не понятно. И герпес на губе. Но вы не пугайтесь. Все это излечимо силами нашей современной медицины. А начнем мы…

Доктор выдержал артистическую паузу, а затем выстрелил указательным пальцем в человека с переломом руки, язвой и вездесущим кариесом.

– С вас!

– Я не уверен, – начал было пациент.

В палату вошли двое санитаров – здоровенные русоволосые парни, из состава местных пограничников, которых временно прикомандировали к медчасти ввиду наличия в ней дорогих гостей. Парням эта перспектива не особенно улыбалась и они были мрачны и озлоблены. От чего производили совершенно пугающее впечатление.

– Я не уверен… Не уверен я… В конце концов, я просто против этих… Этих… Экспериментов!

Человек с загипсованной рукой явно был испуган. Алекс Енски тоже был близок к панике.

«Трубы Иерихонские, это же какой-то славянский доктор Менгеле. Когда он успел выяснить про геморрой? Что за кариес? Бред! Я не хочу!»

Санитары, тем временем, установили койку на колеса и покатили сопротивляющегося человека на выход. Доктор направился следом, радостно потирая руки и делая Енски успокаивающие знаки, мол, не переживайте и до вас дойдет очередь.

– Помогите… – слабо донеслось из коридора.

«Сумасшедший дом, – подумалось профессору сквозь туман. – Зачем мне все это?!»

В животе угрожающе заурчало.

От волнения у Алекса Енски потемнело в глазах. Чтобы не потерять сознания, он смежил веки и постарался успокоиться. Но чернота накатывала все сильнее, унося профессора куда-то в глубину своей беспредельности.

Когда он открыл глаза, сосед по палате уже лежал на своем месте. Он был положен на живот и громко стонал, не открывая глаз.

– Во имя потерянного колена Израилева, что с вами случилось? – воскликнул Енски.

В ответ незнакомец только простонал что-то слабо раздельное. Чувствовалось, что ему очень не хорошо.

– Клянусь Пасхой, я этому положу конец! – заявил Алекс Енски.

Он осторожно, стараясь не потревожить больной ноги, дотянулся до стула, на котором аккуратно была сложена его одежда. Где-то в многочисленных карманах походной жилетки должен был лежать мобильный телефон, оставленный отцу Гором на всякий случай.

Видимо, этот случай наступил.

– Сейчас, сейчас… – злорадствовал профессор, вытаскивая кончиком пальца увесистый и древний аппарат.

«Нокия» вылезать не желала, а все норовила шлепнуться на пол.

Наконец, Алекс Енски вытянул непокорный агрегат и приступил к другой части операции «Освобождение». Теперь ему предстояло дотянуться до брюк, где, в заднем кармане, находилась бумажка с номером телефона, по-которому Енски-старший звонил по прибытии в одесский аэропорт. Судя по всему, на том конце провода должен был находиться человек, влияние которого на местную реальность было достаточным, чтобы вытащить звезду кабинетной археологии из любой сложной ситуации.

Профессор долго выуживал затерявшуюся бумажку, долго разбирался с управлением допотопной «Нокией», но все-таки разум одержал победу над слепой силой обстоятельств.

В трубке раздались длинные гудки.

– Я вас слушаю, – произнес приятный женский голос.

– Это профессор Енски, – ворчливо начал Алекс. – Я попал в сложную ситуацию. Соедините меня с тем, кто может ее решить. А лучше дайте мне его прямой номер.

– Да, да, мистер Енски. Я соединю вас. К сожалению, я не могу дать вам прямой номер. Указания, которые я получила, довольно прозрачны на этот счет.

– Хорошо, хорошо. Только соедините, – чуть-чуть вспылил профессор.

В трубке снова раздались длинные гудки. И надо же было такому случиться, что из тумбочки около соседней кровати вдруг понеслось мелодичное пиликание.

– Принесло кого-то, – хмыкнул Алекс недовольно. – Вовремя. Нечего сказать.

Сосед по палате зашевелился и, не раскрывая глаз, открыл рукой, свободной от гипса, дверцу тумбочки. Вытащил маленькую, плоскую дощечку, ткнул пальцем в панель.

В тяжеленной «Нокии» Алекса Енски коротко щелкнуло, и ему ответили:

– Юсупов слушает.

– Алло! – Крикнул Енски.

– Да, да, – отозвались в трубке.

– Это профессор Енски. У меня проблема на этом чертовом острове. Можете ли вы вытащить меня отсюда? Мне нужно это срочно…

– Хм, – в трубке ненадолго замолчали. – Видите ли, профессор… Посмотрите, пожалуйста, направо.

Енски посмотрел.

Человек с переломом руки и язвой желудка глядел на него, прижав мобильный телефон к уху.

– Боюсь, дорогой профессор, – печально сказал он, – что я ничем не в силах помочь вам, ибо только что сам подвергся насилию с промыванием желудка. А на три часа у меня назначен сеанс у стоматолога. Понимаете, что я хочу сказать?

– Боже мой! – Енски выронил телефон, и он звонко загремел в стоящую около кровати «утку». – Боже мой… Зачем я не послушал своего сына? Зачем я отправился в эту ужасную страну? Кто спасет меня?

– Спасение утопающих, дело рук ОСВОДа! – провозгласил кто-то за спиной. – Что вольно можно перефразировать, как: «Врачу – исцелись сам!»

На пороге стоял потомственный доктор, лекарь и врачеватель, Остап Тарасович Ловигада.

– Дорогой профессор, теперь ваша очередь.

Доктор Остап вовсе не был эдаким Менгеле местного разлива.

Когда-то давно он закончил с отличием медицинский институт, долго имел практику в стоматологической клинике. Там, с легкой подачи нечестных коллег, стал брать взятки. Несли кто чем. Время было не сахар, потому деньгами давали не всегда. Основной валютой было спиртное. Доктор начал, как говорится, «заливать за воротник». Потом больше. Пошли скандалы. Потеря работы.

К чести пана Ловигада, он сумел остановиться. Более того. Отринув от себя прах прошлого, он с помощью своих старых знакомств связал свою судьбу с Вооруженными Силами молодой Украинской республики. Потом нелегкая дорога военных гиппократов завела его в приграничье. Остров Змеиный, где патологически здоровые моряки несли свою нелегкую службу.

Остап Тарасович изнемогал без работы. Пить он не мог, ибо находился «в завязке», убирать за свинками ему было противно, а сидеть без дела он не привык.

Поначалу он проводил плановые осмотры всего гарнизона. Но ввиду абсолютной неизменности в показателях ему пришлось отказаться от этой идеи. Потом он, неведомо какими путями, затащил на остров стоматологический кабинет в полном составе и занялся тем, что умел лучше всего. Лечением зубов. Однако и этот «развеселый» процесс вскоре пришлось прикрыть. Остров Змеиный можно было объявлять территорией свободной от кариеса. Если, конечно, не брать в расчет разнообразную домашнюю скотину от кошек до свиней. Зверей Остап Тарасович не лечил принципиально, потому как считал себя Врачом, а не каким-нибудь там ветеринаром.

В свободное время, а такового у пана Ловигада было пруд пруди, он изучал различные болезни по справочникам и мечтал о том, как когда-нибудь найдет вакцину от СПИДа. Только бы в пределах досягаемости оказался хотя бы один больной этой чумой двадцатого и двадцать первого века.

Остап Тарасович Ловигада мечтал повторить подвиг своего легендарного предка Борислава. Только, конечно, с более удачным финалом.

Учитывая все вышесказанное, становится понятно, почему доктор Остап так бодро ринулся лечить столь редких гостей. В каком-то смысле можно сказать, что паном Ловигада овладело легкое сумасшествие. От радости.

– А знаете ли вы, дорогой профессор, как у нас лечат геморрой? – ласково спросил Остап Тарасович и Енски-старший ощутил слабость.

Везде.

Однако геморрой ему лечить не стали. Все было куда хуже, чем представлял себе профессор.

С приличествующей осторожностью его посадили в кресло, зафиксировали голову и попросили открыть рот. Преодолев безуспешные попытки сопротивления, Остап Тарасович запустил в рот профессора какую-то стоматологическую «козью ногу».

– Вот тут у вас ка-а-ариес…

– Ыы-ыыы-ы… – резонно ответил профессор.

– А что делать? Ведь можно потерять зуб.

– Ыу-ыы.

– Этого мне не позволяет врачебная этика, – возразил Остап Тарасович.

– Ааа…

– Укол тоже нельзя делать. В конце концов, до нерва дырка еще не дошла. И я должен знать, когда остановить бур. Вы должны чувствовать. Да. Потому потерпите немного, дорогой профессор. Потерпите…

С ласковой улыбкой доктор Ловигада застрекотал бормашиной.

Ночью профессора разбудило похлопывание по плечу. Енски-старший испуганно открыл глаза.

– Послушайте, – преступным шепотом обратился к нему Юсупов. – У меня есть план. Нам надо бежать!

Он стоял босиком на полу, в ночной рубашке, из которой нелепо высовывался гипс. Плакаты на стенах зловеще белели.

– Куда бежать? – спросил Енски-старший. – Мы на острове. К тому же, они тут все бандиты и маньяки. Все эти русские сумасшедшие, а мы имеем дело с поляком. Нам нужно быть хитрее.

– Тогда давайте забаррикадируем дверь!

– Не поможет, вы же видели его санитаров.

– У вас есть план?

– Думаю, что да. Слушайте.

Юсупов наклонился к губам Енски-старшего.

На следующий день капитан-лейтенант Шагранов решал сложную со стратегической точки зрения задачу. Ему предстояло отправить на материк трех лежачих больных. И сделать это как можно быстрее, чтобы не допустить распространения эпидемии. Ситуация осложнялась еще и тем, что один из больных сам был доктором. Остап Тарасович Ловигада пал первой жертвой эпидемии – как и подобает настоящему военному врачу.

Доктора «несло» со страшной силой. Ни одно закрепляющее не действовало. Остап Тарасович слабел, худел и рвался с постели спасать человечество. К нему пришлось приставить двух рядовых, для удержания.

Другие два пациента, пожилой профессор и спонсор, вели себя до странного тихо. Счастливо улыбались и ни к чему претензий не имели.