Текст книги "И все-таки жизнь прекрасна"

Она очень тяжело переживала разлуку с нами, гибель Димы и свое одиночество… Мы с Аней почти каждый день звонили ей из Иерусалима и старались почаще приезжать в Москву, но силы ее гасли…

Умерла мама на Пасху в Святую пятницу, не дожив нескольких месяцев до своего 90-летия. Я похоронил ее в Твери рядом с отцом. Там на старом кладбище стоит белый мраморный памятник с крестом и фотографиями двух самых близких мне людей. И внизу – поминальные строки:

 
Отец и мать – святые имена…
Как жаль, что все на этом свете зыбко.
В душе моей – и нежность, и вина.
Отцовский взгляд и мамина улыбка.
 

Я часто вспоминаю тот апрельский скорбный день 98-го года… Когда мы с похоронной процессией приехали из Москвы в Тверь и по дороге на кладбище повернули на центральную улицу города, в кафедральном соборе неожиданно зазвонили колокола. Я воспринял это, как высший знак. Мама действительно была для нас святым человеком. Сколько я наделал в жизни ошибок и глупостей, потому что не слушал ее. Но понял это слишком поздно.

Памяти мамы

 
Повидаться лишний раз
Было некогда.
Я теперь спешить горазд, —
Только некуда.
 
 
Было некогда, стало некуда.
Если можешь, – то прости…
Все мы дети суеты,
Ее рекруты.
 
 
Прихожу в твой дом пустой.
Грустно в нем и тихо.
Ставлю рюмочки на стол
И кладу гвоздики.
 
 
Сколько праздников с тобой
Мы не встретили.
А теперь лишь я да боль.
Нету третьего.
Посижу и помяну
Одиноко.
Ты услышь мою вину,
Ради Бога…
 

Всякий раз, приезжая в Тверь, я останавливаюсь в отеле, что расположился на той же улице, где прошли мое детство и юность и куда вместе со мной приходят незабываемые воспоминания… Мне дорого, что эта далекая жизнь стала близкой моей жене Ане. Она тоже полюбила Тверь, ее старинные особняки и волжские просторы. Я рассказываю ей об истории этого неповторимого края и о тех замечательных людях, которые бывали здесь, – Пушкин, Крылов, Салтыков – Щедрин, Островский, Лемешев… Мы вместе с ней ездим на кладбище к моим родителям. И она часто говорит мне: «Как жаль, что я не знала твоего отца. Мы бы подружились с ним, как подружились с Марией Григорьевной…»

В Москве, принося Анюте наши любимые цветы – лилии, я непременно ставлю их в ту вазу, что подарила нам в свадебный день моя мама…

Мы оба с Аней «Раки». Надежное созвездие. Доброта и искренность в нас – отсюда. В моих последних по времени книгах много стихов, посвященных ей. Мы вместе уже 25 лет. Я понимаю, все в руках Божьих. Но моя жизнь и мое счастье – в руках этой красивой и молодой женщины, которая, как и я, не представляет себя без нашей любви. Я благодарен ей за все, что послал нам Господь. Потому что она живет внутри моей поэзии, без которой я мало бы что значил.

А вспоминая своих прежних жен и тех женщин, которые могли бы надолго быть со мной рядом, я мысленно говорю им «спасибо» за светлые и счастливые мгновения, подаренные мне бескорыстно и радостно.

 
Женщины, которых я любил,
Мне близки и дороги поныне.
Даже и вдали – они богини,
Женщины, которых я любил.
 
 
Для меня не меркли никогда
Красота их, молодость и нежность.
Чувствую я власть их, как и прежде,
Через все разлуки и года.
 
 
…На три жизни мне достанет сил,
Потому что радужной порою
Не прошли случайно стороною
Женщины, которых я любил.
 

Поклон тебе, святой Иерусалим

Заканчивался 1996 год. После ухода из «Юности» я довольно долго вел на ТВ авторскую программу «Воскресные встречи». Но передачу неожиданно закрыли из-за того, что четвертый канал «Российские университеты», на котором я работал, перестал существовать. Его передали НТВ. И я остался не у дел. Именно в это время тогдашний руководитель Российского телевидения мой давний друг Эдуард Сагалаев предложил мне поехать представителем ТВ на Ближний Восток… Я уже знал Израиль, о котором мы с коллегами сделали три документальных телевизионных фильма, которые с успехом прошли в России, США, Израиле и Германии. В те первые приезды Святая земля покорила меня своей природной красотой, библейской историей, встречами с мужественными людьми, которые в трудных условиях строили новое государство.

И потому я с благодарностью принял предложение Эдика. Провожая нас на новое место работы, он с присущим ему доброжелательным юмором предсказал: «Глядишь, и стихи напишешь об Израиле. Не на день ведь едешь».

Как в воду смотрел. За четыре с половиной года я написал много произведений, посвященных Земле обетованной, которые включаю теперь во все свои книги. Но тогда об этом не думалось. Надо было осваивать новую должность – шефа бюро Российского телевидения на Ближнем Востоке. В сферу нашего журналистского обзора входили, кроме Израиля, еще Египет и Иордания. Если учесть, что я никогда не работал за границей, то трудностей ожидалось много. И хотя я не был новичком на телевидении, тем не менее на первых порах не все получалось. Помню, как Москва несколько раз упрекала меня за то, что в своих коротких репортажах я слишком эмоционально и с пристрастием говорил о террористических актах, в которых гибли невинные люди, о жизни наших бывших соотечественников и о многом другом, что по характеру жанра противопоказано. А я не мог иначе. Мои репортажи иногда не шли именно по этой причине. Кроме того, меня не считали «своим» в редакции «Вестей», поскольку пришел я со стороны, да еще и по велению начальства, которое, кстати сказать, через несколько дней после нашего приезда в Израиль поменялось. И хотя у меня сложились нормальные отношения и с Николаем Сванидзе, пришедшим после Сагалаева, работать было нелегко. Тогдашний главный редактор «Вестей» Михаил Пономарев оказался педантичным и не очень образованным человеком. Его замечания по моим репортажам больше походили на вкусовые придирки. Мне – немолодому писателю с наработанным авторитетом в литературе и журналистике – (как-никак лауреат многих премий, автор трех десятков поэтических сборников, бывший главный редактор популярнейшей «Юности») – нелегко было выслушивать нотации, некорректные замечания, а иногда и просто обычное хамство, которое при этом становилось главным аргументом при снятии того или иного материала. Помню, мне позвонили из «Вестей» в Иерусалим и в срочном порядке попросили подготовить на вечерний выпуск интервью с премьер-министром Израиля Беньямином Нетаньяху. По протоколу такие интервью готовятся заранее, с предварительным письмом в правительственную канцелярию и т. д.

Но поскольку у меня лично сложились хорошие отношения с премьер-министром, который бывал на моих авторских вечерах, я сразу же встретился с ним и вовремя отправил интервью в Москву. Вечером мне позвонила какая-то девочка из редакции «Вестей» и сказала, что материал не уместился, и передала «доброе» пожелание своего начальства оставить интервью себе на память. Я был взбешен. Не говоря уже о том, что это – политическая бестактность – взять интервью у премьер-министра, который на другой день отправлялся в Москву с официальным визитом, и не дать его в эфир. Кроме того, звонок из Москвы и принятое кем-то бездумное решение иначе, как проявлением элементарного неуважения к работе коллег, назвать было нельзя. Правда, я добился, что материал наш все-таки прошел в тот вечер. Но нервы нам потрепали изрядно. А сколько других необъяснимых подножек было за все эти годы! Слава Богу, Пономарев вскоре ушел из «Вестей», а главным редактором стал истинный профессионал, человек порядочный и благородный – Алексей Абакумов, – с которым позже мы подружились и долгое время вместе работали на «Радио России», которое он возглавил.

Невеселое настроение и общий настрой по поводу моей корреспондентской работы в Израиле, передают стихи, написанные в тот нелегкий для нас период.

«Вести» – РТР

 
Перед «Вестями» по экрану
Несутся кони налегке.
Я с микрофоном тихо встану,
Собрав мыслишки на листке.
 
 
Мои слова негромко тают
В привычной суматохе дней…
Спаси меня, земля Святая,
От РТРовских коней.
 
 
Хотя они везде догонят,
Замкнут меня в своем кольце.
Прошли по мне лихие кони.
Одни копыта на лице.
 

* * *

 
Я теперь озвучиваю «Вести»
И для текстов приобрел тетрадь.
Но мое лицо и голос
Вместе
«Вести» не желают совмещать.
 
 
Стал и я поденщиком безликим,
Уступив свой авторский экран
Всяким шоу да убогим клипам
Вперемешку с пошлостью реклам.
 
 
Как сказал один чиновник важный,
Ни заслуги, ни авторитет
Не помогут, ежели однажды
Лихачи столкнут тебя в кювет…
 
 
И страна, любившая поэтов,
Правду говоривших ей в глаза,
Немоты пророческой отведав,
Позабудет наши голоса.
 

Иронические стихи

 
Подхожу к крутому рубежу,
За которым ничего не будет.
Между тем я все в глуши сижу,
Занимаясь теле – словоблудьем.
 
 
Мне писать бы книги да стихи.
Я же появляюсь на экране,
Словно старый пахарь от сохи,
Камерой напуганный заранее.
 
 
И такая рожа у меня,
Будто я наелся горькой редьки.
Будто, как Чапай, слетел с коня
На виду у Анки и у Петьки.
 
 
Я никак вместиться не могу
С гениальным текстом в полминуты…
Я хочу в московскую пургу,
В черное безденежье и смуты.
 
 
Я к чужим законам не привык.
Мне теперь бы что-нибудь попроще.
Чтобы рядом был родной язык,
Долгожданный, как блины у тещи.
 
 
В общем, я хочу скорей слинять
Со Святой земли в московский угол.
Пусть судьба все повторит опять —
Как я прибыл шумно, так и убыл.
 
 
Я, конечно, буду вспоминать
Нашу несусветную работу.
Но какая это благодать —
Всех послать и обрести свободу.
 

Но все неурядицы и огорчения, которые так мешали нам в Израиле тогда нормально работать, не могли заслонить интерес к стране, ставшей для меня близкой и дорогой. Я познакомился со многими деятелями культуры, искусства, с политиками, открывшими мне многие стороны тамошней жизни.

В современном десятиэтажном здании в центре Иерусалима, где находился наш офис, на первом этаже разместилось туристическое агентство, принадлежавшее Марине Фельдман – замечательной молодой женщине, филологу, приехавшей в Израиль с Украины.

Свое знакомство с землей Обетованной она начала с работы таксистом. Марина была первой и, может быть, единственной женщиной, осмелившейся освоить столь трудную мужскую профессию. Это дало ей возможность исколесить всю страну, узнать ее поближе для того, чтобы потом создать агентство для русских туристов. Почти все наши соотечественники, приезжавшие в Израиль из бывшего Советского Союза, побывали на ее обстоятельных экскурсиях по Иерусалиму.

Мы виделись с Мариной почти каждый день, бывали у нее в гостях. Как-то она передала нам свою книгу с дарственной надписью под названием «Святая земля» – подробный путеводитель по Израилю со взглядом в древнюю историю, с объяснениями праздников, знаменитых мест и событий. И до сих пор эта красиво изданная книга, помогает нам полнее познавать страну, которую мы очень полюбили за годы пребывания на земле Обетованной.

К сожалению, Марина не успела осуществить еще одну мечту – издать энциклопедию, посвященную Иерусалиму. Помешала неожиданная и серьезная болезнь. Врачи долго боролись за ее жизнь, но болезнь не уступила. Мы похоронили Марину на взгорье при въезде в Иерусалим. Кладбище это хорошо видно каждому, кто посещает Святой город, как бы напоминая, что все в этой жизни бренно, кроме памяти. И я часто вспоминаю слова Марины о том, что восхождение в Иерусалим предполагает добрые дела, а не зло, которого слишком много накопилось в мире. И сама она жила в добре, оставив нам светлую память о себе теми благородными делами, что заполняли ее недолгую жизнь.

Помню, летом 2000 года мы собирались в отпуск, когда в Тель-Авиве возле дельфинария какой-то палестинский фанатик взорвал кафе. Это был день окончания занятий в школах, счастливые ребята пришли отметить радостное событие, пообщаться и потанцевать. Младшему из них недавно исполнилось 14 лет. Двадцать две юные жизни, – в основном выходцы из бывших советских республик, – оборвались в самом начале…

Вся страна содрогнулась от жестокости и несправедливости свершившегося. Мы не смогли тогда уехать в Москву, как невозможно уйти из дома, когда в нем поселилось горе. Одна украинская мать, привезшая в Израиль двух своих девочек, в тот страшный день потеряла обеих. Я рассказал о трагедии в своем репортаже. И, конечно же, не мог скрыть горьких чувств и боли, которые испытывали в те дни все жители Израиля…

Однажды чудо спасло от гибели и мою жену Аню, которая работала в Израиле вместе со мной собкором Российского телевидения. В то утро с нашим референтом Ингой она пошла на рынок, что располагался в десяти минутах ходьбы от офиса, чтобы купить на вечер фрукты, потому что к нам собирался прийти Валентин Никулин, известный российский актер. По пути они зашли выпить по чашке кофе. Пять минут отделили их от двух взрывов, которые прогремели на рынке и унесли тридцать жизней ни в чем не повинных людей.

Думаю, что читатель может представить себе, какие опасности и жестокость подстерегают на каждом шагу мужественных израильтян. Когда на главной улице Тель-Авива Дизенгоф террорист взорвал автобус с пассажирами, на другой же день этим маршрутом поехало еще больше людей, чтобы дать понять террористам, что их запугать невозможно, как невозможно победить народ, влюбленный в свою страну и строящий мирную жизнь.

Но много было и хорошего. Например, ежегодный День дерева, когда на Святой земле жители высаживают деревья. Маленькие саженцы готовятся заранее на местах, где предполагают разбить сад или возвести будущий лес. Обычно в такой день сажают до двух миллионов деревьев. Идут годы, и на месте пустынь и равнин встают леса, шелестят яблони и обмахиваются зелеными веерами пальмы.

Есть в Израиле и наши саженцы – сосны, пальмы, фруктовые деревья. За эти годы они стали уже большими. И когда мы несемся по шоссе Тель-Авив – Иерусалим, то, проезжая знакомые места, теплеем сердцем, зная, что здесь вдоль трассы украшают пейзаж и наши деревья.

Под впечатлением тех «посадочных» дней я написал стихи.

День дерева

 
Не перестану удивляться
Тому,
Как много лет назад
Без суеты и агитаций
Пустыню превратили в сад.
 
 
Теперь есть день такой,
В который
Выходят все сажать сады.
И потому здесь каждый город
В кругу зеленой красоты.
 
 
И я горжусь, что среди многих
Роскошных пальм – есть и мои.
Они стоят вблизи дороги
Как символ искренней любви.
 
 
Когда деревья мы сажали,
Я вдруг поймал себя на том,
Что некогда земля чужая
Мне заменила отчий дом.
 
 
И как бы жизнь здесь ни сложилась,
Я знаю, что на все года
С Израилем меня сдружила
Ее садовая страда.
 

С самого первого дня работы на Святой земле я не переставал удивляться своим открытиям. Помню, едем мы на Мертвое море, а на дороге стоит простой дорожный указатель со стрелкой – «Содом». И сразу вспомнилась легенда о Лоте и его жене. У меня на книжной полке хранится фотография, где запечатлен якобы тот самый соляной столб, в который превратилась жена Лота, нарушившая повеление Бога и оглянувшаяся на родной дом, когда они бежали из проклятого города.

Удалось нам побывать и в древней столице крестоносцев Акко. Кажется, что под старыми развалинами до сих пор покоится прах далекой и драматической истории. И если поддаться воображению, то в тишине ветер донесет едва слышимый звон мечей… Однако жизнь в Израиле шире и объемнее, чем его история. Пришли новые поколения, приехали из бывших республик СССР более миллиона наших соотечественников, которые внесли изменения в израильские реалии. Надо сказать, что материально репатрианты живут на Святой земле много лучше, чем жили на земле Советской. Хотя, конечно, у них свои трудности. Например, жилье. Оно дорого. Субсидий и всяческих правительственных льгот не хватает. Но если есть работа, то все в конечном счете налаживается. Не думаю, что наши российские пенсионеры могут себе позволить путешествия по миру, как принято у израильтян, в том числе и у наших бывших соотечественников. И если бы не было вокруг Израиля враждебного окружения, не случались бы терракты, не гибли бы солдаты в местных схватках с палестинскими фанатиками – жизнь в Израиле была бы абсолютно счастливой.

Политическая панорама страны – это калейдоскоп неожиданных событий и бесконечное столкновение амбиций и эмоциональных споров в поисках истины. Постоянные конфликты с соседями, как по-доброму называют в Израиле Палестинскую Автономию, требуют сплочения и единства в правительстве. Но вечная борьба между «правыми» и «левыми» создавали и создают дополнительные трудности в решении самой горячей проблемы на Ближнем Востоке – установление мира. За годы нашего пребывания в Израиле сменилось несколько премьер-министров. Причем всем им – Нетаньяху, Бараку, Шарону местный парламент – Кнессет – постоянно высказывал вотумы недоверия.

Особенно «досталось» Беньямину Нетаньяху. За недолгий срок его правления депутаты Кнессета высказали премьер-министру вотум недоверия около пятидесяти раз. По всей видимости, здесь срабатывал религиозный постулат Торы: «Не сотвори себе кумира…» А может быть, это просто национальная черта – все подвергать сомнению. Потому и президенты страны подпадали под критический контроль политиков. Это лихорадило общество. С другой стороны, такая прозрачность политической и общественной жизни была во благо, потому что любые нарушения закона и нравственных норм сразу становились достоянием гласности и Высший Суд справедливости принимал строгие решения по каждому такому факту, невзирая на занимаемый пост нарушителя.

Когда мы только приехали в Израиль, огромной популярностью там пользовалась партия Натана Шаранского «Исраэль ба алия», так называемая русская партия. Ее поддерживали тысячи репатриантов, в разное время выехавших из бывшего Советского Союза. Партия имела восемь депутатских мест в Кнессете. Конечно, на успехе партии сказался и личный авторитет ее лидера. Активный правозащитник, отсидевший за свою политическую независимость не один год в советских тюрьмах, Натан приехал в Израиль национальным героем. В США его именем уже была названа одна из улиц Вашингтона.

Мы подружились с Натаном. Частенько виделись с ним, он принимал участие в наших телепередачах, приходил на мои творческие вечера… Однажды, даря нам свою книгу, в которой были даны практические советы, как выжить и сохранить себя тем, кому придется сидеть в тюрьме, он рассказал смешную историю. Когда Александр Руцкой, будучи в ранге вице-президента РФ, приехал в Израиль, Щаранский презентовал свои тюремные пособия и ему, естественно, не догадываясь, что через некоторое время они пригодятся Руцкому, которого за события 93-го года посадят в «Матросскую тишину»…

К сожалению, с годами партия Щаранского теряла авторитет и сейчас вконец утратила свои некогда высокие и твердые позиции. Думаю, что во многом это объясняется переменами политической ситуации в стране. Требовались конкретные действия и решительные шаги, а не только призывы к здравому смыслу и заверения в любви к простым людям.

Тогда же на политический аванпост выдвинулась другая партия, партия «Наш дом Израиль», тоже связанная с «русской улицей». Ее возглавил выходец из Молдавии, некоторое время бывший руководителем администрации правительства Нетаньяху – Авигдор Либерман. На первых порах ему очень не хватало политического опыта и столичного шарма, который был у Натана. В его выступлениях того периода и в схватках с ловкими противниками ощущалась некая «совковость», тяжеловесная прямолинейность. Но партия все же сохранилась и продолжает «гнуть свою линию» – ужесточает отношения с Палестинской Автономией…

Наша работа на Ближнем Востоке давала возможность знакомиться с опытом государственных мужей. Помню, как полтора часа мы проговорили с бывшим премьер-министром Израиля Ицхаком Шамиром, которого все называли «господином «Нет», потому что он очень осторожно проводил внешнюю политику. На мой вопрос: «А если все евреи мира захотят приехать в Израиль, что вы будете делать? Куда разместить все эти миллионы?» Старый лис хитро посмотрел на меня и ответил: «У нас всем найдется место. Пусть приезжают».

Вот эта солидарность, которая вызревала веками в душах гонимых евреев, помогала и помогает им выживать. Может быть, именно поэтому каждый израильтянин чувствует себя хозяином своей земли. И не случайно, наверно, произнесла известную фразу легендарная Голда Меир: «Трудно быть премьер-министром в стране, где еще пять миллионов премьер-министров».

Вообще Святая земля – единственное, по-моему, место на планете, где особая аура, где возможны чудеса и необъяснимые события. Как-то поздно ночью мы с женой возвращались от друзей к себе в Иерусалим из Тель-Авива. По дороге я заметил, что бензин на нуле и завернул на бензоколонку. При ней находился банкомат, где по кредитной карточке можно было расплатиться. Но ни у Ани, ни у меня не оказалось с собой ни наличных денег, ни кредитной карточки. Видимо, она понадеялась на меня, а я на нее. Звонить друзьям в два часа ночи было бы неприлично. «Ну, думаю, придется двум бедолагам заночевать в машине». И вдруг из банкомата неожиданно выползла купюра в 50 шекелей. Я заправил машину, расплатился, и мы благополучно добрались до дома. Правда, до сих пор не знаю, кому отдать долг.

Однажды в Израиль прилетели Михаил Сергеевич Горбачев с Раисой Максимовной. В Тель-Авиве проходила международная конференция, и каждый час высокого гостя был расписан. При встрече Михаил Сергеевич попросил нас с Аней показать Раисе Максимовне Иерусалим, где она оказалась впервые. Мы договорились, что встретим Раису Максимовну на другой день на въезде в Иерусалим и покажем главные святыни города. Дома я предупредил Аню, чтобы она в разговоре с высокой гостьей поостереглась употреблять острые журналистские словечки, которыми мы в обычной обстановке «украшали» свою речь. Я очень хорошо знал пуританскую натуру Раисы Максимовны и ее учительскую строгость в общении, чтобы внести некий диссонанс в ее предстоящие впечатления от Святой земли. На другой день мы бродили с ней по Старому городу, и супруга экс-президента поражалась всему, что видела – старой архитектуре, величию Храма Гроба Господня, обилию цветов на улицах. Ее узнавали прохожие, почтительно здоровались. Когда мы спустились по белой лестнице к Стене Плача, предварительно пройдя полицейскую проверку, к нашей спутнице неожиданно подбежал какой-то марроканец с автоматом и стал требовать у нее паспорт. Я подозвал полицейских и попросил их остановить не в меру ретивого служаку, объяснив, что нас только что проверила охрана. Но Раиса Максимовна уже напряглась и, достав паспорт, открыла его перед злобным лицом автоматчика и громко произнесла: «Я – Раиса Горбачева… Вы видите меня здесь в первый и в последний раз…» Эти резкие слова почему-то тревожно кольнули мое сердце. Стена Плача – Святое место, и здесь положено молиться, а не гневаться. К тому же, как я уже писал, мое суеверие имеет большую власть надо мной. Вечером я сказал Ане: «Не надо бы Раисе Максимовне у Стены Плача так говорить… Почему «в последний раз?» А через несколько месяцев случилось несчастье – Раиса Максимовна серьезно заболела и вскоре ушла из жизни. Но мне не дает покоя мысль, что та трагическая фраза была предчувствием. Или предсказанием…

Я прилетел на ее похороны в Москву и помню, как по дороге в здание Фонда культуры, где проходила гражданская панихида, ко мне подходили женщины с цветами, которых не пустили дальше бульвара, и просили положить их букеты ко гробу Раисы Максимовны. И эту охапку я донес до нее…

Мое суеверие, укрепившееся в Израиле, все это время не покидало меня. Помню, как однажды знакомые нам по Москве молодые москвичи, нафотографировав всяких пляжных фривольностей, захотели запечатлеть на ту же пленку свое пребывание у Стены Плача. А вечером они с удивлением обнаружили, что фотопленка их совершенно пуста. Тоже совпадение? Не знаю…

Начало марта 1999 года. Мы только что вернулись из Иордании. Неделю жили в Аммане. Передавали в Москву репортажи о последних днях жизни одного из самых популярных политиков на Ближнем Востоке – короле Хусейне. Его, смертельно больного, привезли из Нью-Йорка после неудачной операции по пересадке костного мозга. Он лежал в столичном госпитале, и вся страна, замирая, каждый час слушала сообщения о состоянии его здоровья. Никогда прежде не видел я такого единения довольно разноликой толпы, стоявшей у ворот медицинского центра и напряженно ожидавшей выхода жены короля – красавицы Нур, которая передавала людям последние новости. Вся площадь перед госпиталем, заполненная невиданным количеством иорданских граждан, напряженно ждала королеву. С ее появлением многотысячная толпа вставала на колени и молилась за здоровье своего монарха. Но болезнь оказалась сильнее этого мужественного и благородного человека. Любовью к нему народа Иордании я был потрясен.

Еще раньше мы узнали о Хусейне много необычного, что возвеличивало эту незаурядную личность. Однажды, когда группа школьниц из Израиля вместе со своей учительницей приехали в Пе́тру на экскурсию, какой-то фанатичный солдат, глядя на смеющихся девчонок, принял этот смех на свой счет и расстрелял из автомата пятнадцатилетних школьниц и их учительницу. Эта трагедия потрясла всех. И особенно короля Хусейна. Он специально прилетел в Израиль, обошел дома погибших девочек и, встав на колени, попросил прощения у их матерей за совершенный его солдатом чудовищный акт насилия.

Авторитет короля Хусейна был столь высок, что к его голосу прислушивался весь Ближний Восток.

А тогда, в феврале 99-го года мы вместе с зарубежными журналистами из других стран прожили в Аммане целую неделю и каждый день ходили на площадь, испытав немало горьких минут. Тогда же я написал стихи, посвященные легендарному королю.

Король Хусейн

 
Король возвращался домой,
Уже побежденный болезнью.
Сознанье окутано тьмой,
Как тучами поднебесье.
 
 
Впервые не он у штурвала
За долгие эти года.
И небо его провожало,
Наверно, уже навсегда.
 
 
Неслось королевство навстречу
Сквозь тучи и звездную пыль.
При жизни он знал, что не вечен,
Но как-то об этом забыл.
 
 
А жить ему столько осталось,
Чтоб лишь приземлиться успеть.
Успеть не почувствовать старость
И рядом летевшую смерть.
 

Когда мы возвращались из Аммана, измученные напряженной работой и эмоциональными перегрузками, нам позвонили прямо в машину с нашего телевидения. Надо было срочно лететь в Каир, куда прибывал Генеральный секретарь ООН Кофи Анан, и взять у него интервью для программы «Вести» о плане мирного урегулирования израильско-палестинского конфликта. Эта вечная тема для Ближнего Востока. Честно признаться, ехать страшно не хотелось. Ни сил, ни настроения уже не было. Тем более что получить интервью за один день у столь высокой особы – крайне сложно. Надо пробиваться сквозь бюрократизм дипломатов, договариваться с разными службами, чтобы успеть все сделать вовремя. Но билеты на самолет мы все же взяли… На всякий случай я сказал своей жене Ане: «Сходи к Стене Плача, поговори…» И случилось непредвиденное. На другое утро, вопреки всем прогнозам, на Израиль обрушилась снежная буря, аэропорт Бен-Гурион закрыли, и в Каир мы не улетели. Я был потрясен, потому что метеосводки в Израиле обычно даются с точностью до часа. Никакого снега на весенние дни не ожидалось.

После этого случая я действительно поверил в чудеса. И в то, что в Иерусалиме – в этом центре Земли – как нигде, очень сильное энергетическое поле, где постоянно происходит противоборство между добром и злом.

Надо заметить, что в Израиле дождь и снег воспринимаются как дар Божий, потому что вода – это жизнь. Если человек приезжает на Святую землю в дождь, то это считается хорошей приметой. На Ближнем Востоке страшный дефицит воды. И озеро Киннерет, расположенное на севере страны, является основным водным резервуаром, который снабжает водой весь Израиль. Здесь скрупулезно подсчитывается, сколько за зиму выпало осадков и хватит ли запасов воды на летний период. Сирия и Ливан, граница с которыми проходит по Голанским высотам, также претендуют на воду из Киннерета. Поэтому в территориальных претензиях этих арабских стран всегда стоял вопрос о разделе озера Киннерет.

Надо сказать, что израильтяне очень любят музыку. Количество симфонических оркестров, ансамблей, музыкальных групп огромно. В середине 90-х годов в Тель-Авиве был открыт первый оперный театр. Это стало колоссальным культурным событием для всех израильтян. Я видел, как этот великолепный по архитектуре театр менял людей, приходивших туда. Майки и сандалии, популярные среди израильтян в любое время дня и года, стали заменяться на костюмы и галстуки из уважения к искусству. И сейчас, спустя два десятка лет, уже трудно представить себе всегда вольно одетого сабра в театре без хорошего костюма.

Общеизвестно, что музыкальная культура Израиля укрепилась за счет выходцев из бывшего Советского Союза, из сегодняшней России. В 90-е годы, в период наиболее активной репатриации, здесь была очень популярна шутка: «Прибыл самолет из Союза. Среди пассажиров половина со скрипкой. А другая половина без скрипок. Это – пианисты. У них в чемоданах ноты…» Естественно, нелегко было устроиться и утвердиться многим нашим талантливым музыкантам на поприще искусства, потому что конкуренция огромная. Один из них – бывший солист ансамбля скрипачей Большого театра Саша Поволоцкий – выдержал все испытания и конкурсы и стал популярен и востребован не только как солист оркестра Зубена Меты, но и как талантливый композитор. Музыкальный дар Поволоцкого, его импровизации и виртуозная игра на скрипке сделали его популярным в Израиле. И дети – Марианна и Юджин – тоже пошли по стопам отца.

Филармонический оркестр, где Саша в большом почете, гастролирует по всему миру. Но чаще всего мимо России. А жаль. Мои соотечественники получили бы истинное удовольствие от прославленного коллектива.

Мы часто встречаемся с Сашей, бываем у него дома, где всегда рады гостям. Наш друг оказался еще и остроумным человеком. Как-то, в самом начале нашей командировки, мы были у них в гостях в Тель-Авиве и засиделись допоздна. Я еще плохо ориентировался, и Саша сел к нам в машину, чтобы вывести нас на главную магистраль Тель-Авив – Иерусалим. Я хотел подвезти его обратно, поскольку уже понял, куда нам ехать, но он отказался и пошел домой пешком. Через час, добравшись до Иерусалима, я позвонил сказать, что все в порядке. Была глубокая ночь. Поволоцкий вдруг весело признался: «Я только что вернулся в семью. Они уже и не чаяли меня дождаться. Вот уж никогда не думал, что Израиль такая большая страна…» Помню и еще одну его шутку: «Ты знаешь, Аня (его жену тоже зовут Аней, как и мою) постелила вчера новое шелковое белье, и я, как скалолаз, всю ночь цеплялся, чтобы не соскользнуть на пол…» Как-то он озорно посетовал по поводу невысокой культуры некоторых репатриантов: «Понаехали тут из Кривого Рога и все никак выпрямиться не могут».