Текст книги "Любимые стихотворения в одном томе"

Памяти мамы

 
Повидаться лишний раз
Было некогда.
Я теперь спешить горазд,
Только некуда.
 
 
Было некогда, стало некуда.
Если можешь, то прости…
Все мы дети суеты,
Ее рекруты.
 
 
Прихожу в твой дом пустой —
Грустно в нем и тихо.
Ставлю рюмочки на стол
И кладу гвоздики.
 
 
Сколько праздников с тобой
Мы не встретили.
А теперь лишь я да боль.
Нету третьего.
 
 
Посижу и помяну
Одиноко.
Ты услышь мою вину,
Ради Бога…
 

1998

«Как руки у Вас красивы…»

 
Как руки у Вас красивы!
Редкостной белизны.
С врагами они пугливы.
С друзьями они нежны.
 
 
Вы холите их любовно,
Меняете цвет ногтей.
А я почему-то вспомнил
Руки мамы моей.
 
 
Упрека я Вам не сделаю.
Вроде бы не ко дню.
Но руки те огрубелые
С Вашими не сравню.
 
 
Теперь они некрасивы
И, словно земля, темны.
Красу они всю России
Отдали в дни войны.
 
 
Все делали – не просили
Ни платы и ни наград.
Как руки у Вас красивы!
Как руки мамы дрожат…
 

1965

Солдатские матери

 
Матери солдат, воюющих в Чечне,
Все еще надеются на чудо.
И в тревоге ждут вестей оттуда.
И свои проклятья шлют войне.
 
 
Те, кто могут, едут на войну,
Чтобы вырвать сыновей из ада.
Власть считает – все идет как надо,
Лишь бы на себя не брать вину.
 
 
Но позора этого не смыть,
Не сокрыть его верховной ложью.
Материнский суд, что кара Божья,
Не позволит ничего забыть.
 

1995

«Смиренно я прошу прощенья у тебя…»

 
Смиренно я прошу прощенья у тебя,
Когда несправедлив
Или когда несдержан.
Когда слова, как стужа декабря,
Морозят душу, холодят надежду.
 
 
Я знаю, как душа твоя скорбит,
Споткнувшись о мою несправедливость,
Но ты уходишь снова от обид,
В который раз явив свою мне милость.
 
 
Наверно, только любящая мать
Готова так прощать ошибки сына,
Не разучившись сердцем понимать:
Любовь и доброта всегда едины…
 

2010

«Не оставляйте матерей одних…»

 
Не оставляйте матерей одних.
Они от одиночества стареют.
Среди забот, влюбленности и книг
Не забывайте с ними быть добрее.
 
 
Им нежность ваша —
Это целый мир.
Им дорога любая ваша малость.
Попробуйте представить хоть на миг
Вы в молодости собственную старость.
 
 
Когда ни писем от детей, ни встреч.
И самый близкий друг вам – телевизор.
Чтоб маму в этой жизни поберечь —
Неужто нужны просьбы или визы?!
 
 
Меж вами ни границ и ни морей.
Всего-то надо
Сесть в трамвай иль поезд.
Не оставляйте в прошлом матерей.
Возьмите их в грядущее с собою.
 

2005

Припав к земле обетованной

Детский зал музея «Яд-вашем»

 
На черном небе тихо гаснут звезды.
И Вечность называет имена.
И горем здесь пропитан даже воздух,
Как будто продолжается война.
 
 
Который год чернеет это небо,
Который год звучат здесь имена,
И кажется, что это смотрит слепо
На всех живущих горькая вина.
 
 
Простите нас, ни в чем не виноватых,
Виновных только в том, что мы живем.
Ни в жертвах не бывавших, ни в солдатах,
Простите нас в бессмертии своем.
 
 
На черном небе вновь звезда погасла…
Я выхожу из памяти своей.
А над землей, покатой, словно каска,
Зовут и плачут имена детей.
 

1999

«В Ашкелоне убили солдата…»

 
В Ашкелоне убили солдата,
Просто так, «за здорово живешь».
Видно, юность была виновата
В том, что кто-то схватился за нож.
 
 
А еще виновата Россия,
Потому что был русским солдат.
И не очень иврит он осилил,
И друзьям из Сибири был рад.
 
 
Не понравилось это соседям —
Речь его и веселая прыть.
 
 
…По России везут на лафете
Сына двух государств хоронить.
 
 
Уезжал он в Израиль не за смертью,
Не затем, чтобы лечь под гранит.
Не успел в жизнь чужую всмотреться,
Речь родную сменить на иврит.
 

2000

Арад

Але Рубин

 
Для меня пустыня Негев
Необычна и загадочна,
Как, наверно, снег для негров
Или фильмы для Хоттабыча.
 
 
На востоке той пустыни,
Где ветра дороги вымели,
По ночам оазис стынет —
Новый город с древним именем.
 
 
А вокруг него пустыня,
Обнаженная, как искренность.
И над скалами пустыми
Только небо и таинственность.
 
 
Но, когда восходит солнце,
Город тот преображается.
Он сквозь лилии смеется,
Сам себе он поражается.
 
 
В живописном том укрытии
Я влюбился, будто смолоду,
И в его веселых жителей,
И еще в их верность городу.
 
 
Приезжаю как на праздник
На крутую землю Негева.
Навидался стран я разных,
А сравнить с Арадом некого.
 

2000

Прощание с Израилем

Михаилу и Елене Богдановым

 
Мы постепенно покидаем
Сей край библейский…
Но, когда
Нас позовет земля Святая,
Мы возвратимся вновь сюда.
 
 
Нам есть что вспомнить…
Это время
Прошло недаром и не зря.
Смешалось все – успех и бремя,
На чем и держится Земля.
 
 
Дай Бог здоровья всем и счастья,
Удач нервущуюся нить.
Спасибо, что пришлось общаться
И так восторженно дружить.
 

2001

Парижская израильтянка

Они стояли на автобусной остановке – несколько мальчиков и девочек в военной форме, – когда молодой палестинец, разогнав грузовик, умышленно врезался в гущу ребят. Среди погибших оказалась и юная парижанка, недавно приехавшая в Израиль.

 
Тебе бы жить в иные годы,
Иные помыслы иметь,
Носить шелка, а не погоны
И в двух шагах не видеть смерть.
 
 
Тебе бы жить в иной столице,
Где не стреляют по ночам
И где пришла б пора влюбиться
И обустраивать очаг.
 
 
Тебе бы…
Но уж так сложилось…
И, доли радуясь своей,
Ты приняла ее, как милость,
Как принимают здесь друзей.
 
 
А мать тревожится в Париже…
Порой всплакнет наедине.
О, как ей хочется быть ближе
К Святой земле,
К твоей стране.
 
 
…На остановке с автоматом
Стоит девчонка, цедит сок
И улыбается ребятам,
Забыв, что под боком Восток.
 
 
Но, видно, все во власти Божьей.
И ненасытная война
Тебя настигла в день погожий…
И множит траур имена.
 

2001

Лот и его жена

 
Когда они бежали из Содома,
Бог запретил оглядываться им.
Но женщина, прощавшаяся с домом,
Не справилась с волнением своим
И оглянулась… камнем соляным.
 
 
С тех пор в неволе дух ее томится
И вырваться из камня норовит,
Чтоб запоздало Небу помолиться,
За давний грех испытывая стыд.
 

2001

Благая весть

 
В апрельской синеве орлы парили,
Пылало солнце, накалялся день.
Набрав воды, спускалась вниз Мария…
И вдруг ее накрыла чья-то тень.
 
 
Она взглянула вверх и обомлела.
Остановилась, сняв с плеча кувшин…
 
 
Прошли века.
Но не уходит Дева.
И Ангел возвращаться не спешит.
 
 
И так они стоят под сенью Храма,
Воздвигнутого в память встречи той.
И кажется, что оживает мрамор,
Навеки породнившись с красотой.
 
 
В тот чудный миг Она еще не знала,
Кем станет Сын Ее между людьми.
Еще над Вифлеемом не пылала
Звезда Ее надежды и любви.
 
 
Она не знала, как потом все будет,
Что Иисуса ждет неправый суд,
Что вознесут Его в почете люди
И сами же потом и предадут.
 
 
Но в этот миг, когда явился Ангел
И передал душе Благую весть,
Она омыла родниковой влагой
Свое лицо…
Да и осталась здесь.
 

2001

Свеча от свечи

 
В Пасхальную ночь
Небеса зажигают
Все свечи свои,
Чтобы ближе быть к нам.
Под праздничный звон
Крестный ход завершает
Свой круг.
И вливается медленно в Храм.
 
 
Вдруг гаснет свеча от внезапного ветра.
И ты суеверно глядишь на меня,
Как будто душа вдруг осталась без света…
Но вспыхнул фитиль от чужого огня.
 
 
Свеча от свечи…
И еще одно пламя,
Еще один маленький факел любви.
И стало светлее и радостней в Храме,
И слышу я сердцем молитвы твои.
 
 
А люди, что с нами огнем поделились,
Уже не чужие – ни мне, ни тебе.
Как будто мы с ними душой породнились.
И лица их, словно лампады, светились.
И свет их останется в нашей судьбе.
 

2000

«В стране, что любим мы по-разному…»

 
В стране, что любим мы по-разному,
Где начиналось все с нуля,
Весну в такое время праздную,
Когда в снегу
Российская земля.
 
 
И вновь среди цветов ухоженных
Грущу по нашим холодам.
Дай Бог, чтоб мы с тобою дожили
До прошлых дней,
Не изменивших нам.
 
 
Но я не вправе осуждать сограждан,
Покинувших гнездо свое
И землю Иудейскую избравших,
Поскольку Бог им завещал ее.
 
 
А мне навек завещана Россия.
И как бы ни любил Иерусалим,
Я боль и грусть, наверно, пересилю,
Чтоб и в Москве не расставаться с ним.
 

1999

«От Российской Голгофы…»

 
От Российской Голгофы
Голгофе Господней
Поклонюсь…
И пройду этим Скорбным путем.
Все, что было когда-то,
Вершится сегодня,
Повторяется памятью в сердце моем.
 
 
Но Голгофой не кончилась эта дорога.
Через души и судьбы она пролегла.
И, когда отлучали нас силой от Бога,
Скольким людям в те годы она помогла.
 
 
Повторяется жизнь, продолжается время.
И страдальчески смотрит с иконы Христос.
Наши вечные беды, как общее бремя,
Принял Он на себя и со всеми их нес.
 
 
Потому, может быть, мы сумели осилить
И тюрьму, и войну, и разруху, и страх,
Что хранила в душе свою веру Россия,
Как хранили Россию мы в наших сердцах.
 

2000

«До чего же мы устали…»

 
До чего же мы устали
От московской суеты.
От писательских баталий
И от светской пустоты.
 
 
И, забыв про все на свете,
Мы летим в Иерусалим,
Чтобы Новый год там встретить
Рядом с небом голубым.
 
 
На Святой земле, как прежде,
В декабре цветут цветы.
Жаль, бываем мы все реже
В этом царстве красоты.
 
 
Жаль, что жизнь здесь стала круче —
Со взрывчаткой и стрельбой.
И страданием измучен,
Стал Израиль моей судьбой.
 
 
И, хотя еврейской крови
Нет ни в предках, ни во мне,
Я горжусь своей любовью
К этой избранной стране.
 

2002

Москва – Иерусалим

«Приехавших в Израиль из России…»

 
Приехавших в Израиль из России
Легко узнать…
У русских свой престиж.
Не в том, что наши женщины красивы, —
Израиль красотой не удивишь, —
А в том, что души их всегда открыты
И что-то есть особенное в них.
Легко прощают горькие обиды
И жизнь не мыслят без любимых книг.
 
 
Приехавших в Израиль из России
Я сразу узнаю в любой толпе.
Седых мужчин – по виду в самой силе,
Но часто неуверенных в себе.
 
 
Обманчивое это впечатленье
Идет от доброты…
И потому
Поставить эту силу на колени
Вовеки не удастся никому.
 
 
Храни, Господь, на землях знаменитых
Простых людей
Из непростой страны,
Где и поныне ждут антисемиты
Прихода и победы Сатаны.
 

1999

Под Вифлеемской звездой

 
Чего мы ропщем на свои невзгоды,
Оплакивая горькие потери?
О чем мы Бога просим в суете?
Коль Сын Его родился в той пещере,
Куда овец сгоняли в непогоды,
А жизнь свою окончил на кресте.
 
 
О, как, наверно, радовался Лазарь,
Когда Христос свершил для друга чудо,
Вернув его на землю из земли.
И не бунтует перед чудом разум,
Хотя никто не вырвется оттуда,
Куда уйдем мы так же, как пришли.
 
 
Прошу у Бога ниспослать терпенье,
Которого всегда мне не хватало.
Особенно когда душа скорбит.
Не мы от жизни – жизнь от нас устала.
Мы просим у нее надежд и денег.
И глупо умираем от обид.
 
 
Чего мы ропщем на свои невзгоды?
Ведь есть у нас спасительные щели —
Любовь, семья, азарт или уют…
Мы прячемся, как овцы в непогоды,
Когда судьба мурло свое ощерит.
Когда наотмашь по былому бьют,
И унижают нас и предают.
И каждый день, как медленная плаха,
 
 
Где душу истязает и линчует
Крутой палач по имени судьба.
И мы бежим от собственного страха.
Но в нас молитва днюет и ночует.
Она спасет нас, коль душа слаба.
 

2000

«Луна висит над Мраморной горой…»

 
Луна висит над Мраморной горой,
Как десять или сто веков назад.
Разрушен Храм – и Первый, и Второй.
Развалины все помнят и молчат.
 
 
Под ними навсегда погребены
Былые войны, ужас и вражда.
И сохранилась только часть стены —
От времени и горести седа.
 
 
Ее Стеною Плача нарекли.
Богоугоден этот гул и гам:
Паломники из разных мест земли
Сюда идут оплакивать свой Храм.
 
 
Идут молиться за страну свою
И милости у Бога попросить.
А я печально около стою,
И не спешу отсюда уходить.
 

1992

Король Хусейн

 
Король возвращался домой,
Уже побежденный болезнью.
Сознанье окутано тьмой,
Как тучами поднебесье.
 
 
Впервые не он у штурвала
За долгие эти года.
И небо его провожало,
Наверно, уже навсегда.
 
 
Неслось королевство навстречу
Сквозь тучи и звездную пыль.
При жизни он знал, что не вечен,
Но как-то об этом забыл.
 
 
А жить ему столько осталось,
Чтоб лишь приземлиться успеть.
Успеть не почувствовать старость
И рядом летевшую смерть.
 

1999

Амман. Иордания

«Четвертый год живу средь иудеев…»

Памяти Абрама Когана

 
Четвертый год живу средь иудеев,
Законы чту и полюбил страну.
И, ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
 
 
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе ни грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
 
 
Простите нас, хотя не все виновны,
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны,
И покаянье примиряет нас.
 
 
Дай, Господи, Земле Обетованной
На все века надежду и покой…
И кем бы ни был ты —
Абрамом иль Иваном, —
Для нас с тобой планеты нет другой.
 

2001

«Израильские девочки…»

 
Израильские девочки
Из Брянска и Дубны,
Как тоненькие веточки
Порушенной страны.
 
 
Прошло всего полгода
Их новой жизни тут.
Легко, когда у входа
Тебя с улыбкой ждут.
 
 
А что в былом осталось, —
Им всем немного жаль:
И бабушкину старость,
И девичью печаль.
 
 
Еще осталось детство,
Деревня – дальний свет.
Но есть от грусти средство —
Твои пятнадцать лет.
 
 
Я благодарен вечеру,
Мелькнувшему, как стриж.
Российская доверчивость.
Израильский престиж.
 
 
И в этот вечер с нами
Был Пушкин допоздна…
Спасибо вам за память!
Пусть вас хранит она.
 

2001

«Среди величавых красот Иудеи…»

 
Среди величавых красот Иудеи
Я чувствую сердцем начало весны.
Притом, что здесь розы
И осенью рдеют,
А пальмы все зимние дни зелены.
 
 
Но что-то случается и происходит.
То ль стала нежней в небесах акварель,
То ль музыка вдруг
Пробудилась в природе,
Хотя еще в дальних дорогах апрель.
 
 
И это невидимое пробужденье
Сначала в себе ощущает листва,
Как мать,
Что предчувствует тайну рожденья,
Как гений, сложив для бессмертья слова.
 
 
А мир еще полон сомнений и грусти,
Но он уже знает, что станется впредь.
И я молодею от смутных предчувствий,
Хотя по идее бы должен стареть.
 
 
Весеннее время ветрами изранено.
Неяркий закат тихо в море погас.
Природа волнуется встрече заранее
С весной,
Что вначале случается в нас.
 

2000

«Рулю по библейским дорогам…»

 
Рулю по библейским дорогам…
 
 
Дорожные знаки во мгле
Направлены стрелами к Богу,
Когда Он ходил по земле.
 
 
Содом проезжаю, не глядя…
Представив, как с этих высот
Бежал от греха и проклятья
С семьей целомудренный Лот.
 
 
Посадит три дерева старец.
И срубят из них три креста.
И Храм в этом месте поставят,
И фреской оплачут Христа.
 
 
Хоть верить преданиям – нонсенс, —
Я полон доверия к ним.
И слышу азарт крестоносцев,
И вижу Иерусалим.
 
 
Несусь по библейским легендам,
Сквозь память великих страниц.
Навеки обязанный генам,
Что с прошлым не порвана нить.
 
 
Рулю по библейским просторам.
По всполохам зорь и огня.
По чьим-то надеждам и стонам,
Ожившим в душе у меня.
 

2004

«Моя Михайловская ссылка…»

 
Моя Михайловская ссылка
Проходит на земле Христа,
Где я навек влюбился пылко
В ее библейские места.
 
 
Все здесь возвышенно и свято —
От храмов и до синагог.
Но град Давида в дни шабата
Пустынен, тих и одинок.
 
 
Мы зажигаем в доме свечи
И пьем прохладное вино,
Негромко коротая вечер,
Как это здесь заведено.
 
 
Но иногда под настроенье
Мы уезжаем в Тель-Авив.
И забываемся на время,
Поскольку город так красив.
 
 
Где жизнь,
Как на иной планете, —
Веселье, блеск и суета…
 
 
И подает нам в баре бренди
Еврей, похожий на Христа.
 

2000

Вечный город

 
Земля уже предчувствует рассвет.
И алый цвет к лицу Иерусалиму.
Замри, мгновенье! Ты – неповторимо,
Хотя и повторялось тыщи лет.
 
 
Восход рисует вновь Иерусалим:
Одно движенье гениальной кисти —
И вот уже зазеленели листья,
И вспыхнул Купол, и дома – за ним.
 
 
Поклон тебе, Святой Иерусалим!
Я эту землю увидать не чаял.
И мой восторг пред нею нескончаем,
Как будто я удачливый олим.
 
 
А солнце поднимается все выше.
Я с городом Святым наедине.
И снова поражаюсь, как он выжил
В той ненависти, войнах и огне.
 
 
Настанет день – сюда сойдет Мессия.
И, встав у замурованных ворот,
Он усмехнется мрачному бессилью
Своих врагов, не веривших в Приход.
 
 
В долине состоится Страшный Суд.
Восстанут из могил Иерусалима
Умершие…
И нас судить придут.
И только совесть будет несудима.
 

«Люблю подняться в Старый город…»

 
Люблю подняться в Старый город,
Чтоб в храме возле алтаря
Свечу поставить,
От которой
В душе затеплится заря.
 
 
Еще мне бесконечно дорог
Тот миг у горестной Стены,
Когда я слышу шепот Торы,
Где нет суда и нет вины.
 
 
А за Стеной – мечеть Омара
Свой купол к небу подняла.
И возвышается полшара,
Как золотая пиала.
 
 
Несовместимость трех религий
Здесь совместил Иерусалим.
 
 
И смотрит небо многолико,
Рассыпав звезды перед ним.
 

1998

Поездка в Цфат

 
Встретились мы с ней накоротке
В мастерской среди полотен добрых.
Я читаю номер на руке —
Это смерть оставила автограф.
 
 
Узников в фашистских лагерях,
Как скотину, цифрами клеймили.
И развеян по планете прах
Тех, кому отказано в могиле.
 
 
Ей невероятно повезло —
Побывать в аду и возвратиться.
И синеет на руке число —
Горестная память Аушвица.
 
 
До сих пор пугаясь тех годов,
Пишет Вера радости людские.
Чей-то сад и множество цветов,
Детский взгляд и довоенный Киев.
 
 
Но с руки не сходит синий знак…
Я смотрю и молча поражаюсь:
Жизнь ее, прошедшая сквозь мрак,
Излучает свет нам, а не жалость.
 
 
Может быть, тому причиной Цфат —
Город живописцев и поэтов.
Выбираю взглядом наугад
Самый светлый из ее сюжетов.
 

«Из окна отеля «Хилтон»…»

Алону и Кларе Решев

 
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский.
А на море, словно чайки,
Яхты белые снуют.
Ждали, что приедет Клинтон,
Президент, угодник дамский…
Потому-то не случайно
Здесь божественный уют.
 
 
И хоть я не новый русский,
Чаевыми не бросаюсь, —
Нас престижно принимают,
Будто царскую семью.
Я смотрю на море грустно,
Как усталый смотрит аист
В небеса, что снова манят,
И на дом в родном краю.
 
 
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский,
Но не виден отчий берег
И не светится Москва.
Вся надежда на молитву…
Я печали не поддамся,
Потому что я не верю,
Что поможет мне тоска.
 
 
А вернемся мы в Россию,
Из окна своей квартиры
Ничего я не увижу —
Ни Бейт-Лехем, ни Эйлат.
Даже берег тот красивый
С огоньками – как пунктиры —
Станет вдруг намного ближе.
И захочется назад.
 

2001

День дерева

 
Не перестану удивляться
Тому,
Как много лет назад
Без суеты и агитаций
Пустыню превратили в сад.
 
 
Теперь есть день такой,
В который
Выходят все сажать сады.
И потому здесь каждый город
В кругу зеленой красоты.
 
 
И я горжусь, что среди многих
Роскошных пальм – есть и мои.
Они стоят вблизи дороги
Как символ искренней любви.
 
 
Когда деревья мы сажали,
Я вдруг поймал себя на том,
Что некогда земля чужая
Мне заменила отчий дом.
 
 
И как бы жизнь здесь ни сложилась,
Я знаю, что на все года
С Израилем меня сдружила
Ее садовая страда.
 

2001

Русские израильтяне

Александру Поволоцкому

 
Затих самолет…
И прорвалось волненье —
Над скрытым восторгом —
Мальчишеский гвалт.
Старик опустился при всех на колени
И землю Святую поцеловал.
 
 
Страна не забыта… Забыты обиды,
Которых в той жизни хватало с лихвой.
И кто-то, быть может, подастся в хасиды.
А кто-то сменил лишь свой адрес и строй.
 
 
В России могли их словами поранить…
Израиль их «русскими» с ходу нарек.
И «Русская улица» – это как память
Всему, что уже отслужило свой срок.
 
 
Но в сердце хранятся семейные даты.
И праздникам нашим оказана честь.
Российские парни уходят в солдаты.
И русская речь не кончается здесь.
 
 
А в душах иная страна прорастает
Сквозь беды и радость, бои и бедлам…
И молодость, словно израильский танец,
Несется по прошлым и будущим дням.
 
 
И местный пейзаж, как полотна Гогена,
Привычен уже и прочтен наизусть.
И только навеки останется в генах
Необъяснимая русская грусть.
 

2003

Гефсиманский сад

 
Христос молился…
Гефсиманский сад
К Его лицу склонил свои оливы.
А за холмами угасал закат.
И Он подумал:
«Боже, как красиво!»
 
 
Христос стоял вблизи учеников.
И между ними – горькое молчанье.
А с неба наклонился звездный ковш,
Как будто мог он вычерпать печаль их.
 
 
Он говорил: «Душа моя скорбит
Смертельно…»
И просил: «Побудьте рядом».
Своих сомнений и своих обид
Он в эту ночь ни от кого не прятал.
 
 
И о себе все зная наперед,
В душе своей не ощущал Он страха.
Не содрогнулся, слыша, как идет,
Гремя оружьем, медленная стража.
 
 
И Он сказал: «Зачем же на меня
Идете вы с колами и мечами?
Я не разбойник среди бела дня…»
Но те хранили гнусное молчанье.
 
 
Дорога шла сквозь злобу и сквозь ложь.
Свое страданье выдавал Он взглядом.
И месяц плыл над Гефсиманским садом,
Как занесенный над землею нож.
 

1992

Галилейское море

«…Кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?»

Евангелие от Луки

 
Разыгрался Киннерет,
На людей осерчал.
Ярость билась о берег,
Как о ветхий причал.
 
 
И, мятежную душу
Распахнувши до дна,
Он внимал ей и слушал,
Как металась она.
 
 
Как от гнева темнела,
И грозя, и скуля…
И великого гнева
Испугалась земля.
 
 
А в пучине мятежной,
В шуме волн и дождя,
Распрощавшись с надеждой,
Погибала ладья.
 
 
Обреченные люди,
Руки к небу воздев,
Все молили о чуде,
Чтоб смирить этот гнев.
 
 
«Мы судьбу не поборем.
Нам дорога – на дно…»
И пошел Он по морю.
И утихло оно.
 
 
Как смирившийся пленник,
Смолк Киннерет в тени.
И, упав на колени,
Зарыдали они.
 
 
И сходили на берег,
Не стыдясь своих слез.
…В одеянии белом
Удалялся Христос.
 

2000

«В Рождество Христово выпал снег…»

 
В Рождество Христово выпал снег.
Старый город выбелен метелью.
Улицы печально опустели,
Словно кто-то совершил набег.
 
 
Лавочки закрыты на замок.
Никого – на Виа Долороза.
Город от ненастья изнемог,
Побелел от гнева иль мороза.
 
 
Мы идем на Родину Христа.
И незримо с нами Богоматерь.
В синем небе – силуэт Креста,
И бела дорога, словно скатерть.
 
 
Вифлеем нас встретил тишиной,
Без рождественских иллюминаций.
И опять пахнуло здесь войной —
Слабиной Объединенных Наций.
 
 
И повсюду битое стекло,
Чьи-то угрожающие строчки…
Может, впрямь Христу не повезло,
Что родился Он в горячей точке.
 
 
Необычен был наш путь домой
Через КПП и автоматы…
И стоял Спаситель за спиной,
И смотрел вослед нам виновато.
 

2002. Иерусалим – Вифлеем