Текст книги "Угарит"

Для всего этого необходимы начальные средства. Отчего бы не выпускать глиняные таблички (это у них вместо векселей), скажем, по сто шекелей каждый, с уплатой через год, и не продавать их по девяносто шекелей каждый? Десять процентов годовых – это очень неплохо! Хотя в этом мире они привыкли к большим прибылям, но тут ведь нет никакого риска, казна Угарита будет только расти. А не хватит этих средств – выпустим новые обязательства. Да и рассчитываться по текущим поставкам можно такими же табличками, я уж не говорю об уплате жалования чиновникам и воинам.

Мальки-Илу обещал поговорить с его величеством. Да, кстати, свадьба через месяц».

– Глиняные таблички? – удивился Иттобаал, когда Венька это перевел, – кому же нужна простая глина? Кто станет отдавать за нее серебро?

– Вот видишь, – наставительно ответила я, – если правильно расхвалить товар, может получиться. Так и ты со своим сватовством…

– Юлька! – рявкнул Вениамин, – ну хватит уже!

– А ты мне тут не командуй, – ответила я и сделала вид, что дальше слушать совсем не интересно. Да оно и вправду было как-то… однообразно.

«Вот и год, как мы попали в этот мир. От Жюли по-прежнему никаких вестей. Я даже начинаю беспокоиться. Кибату, кажется, ждет ребенка.

Глиняное серебро, как назвали местные наши казначейские обязательства, пользуется популярностью. Сначала люди не хотели его брать, были даже беспорядки при выплате жалования, их пришлось подавлять. Но теперь деловая активность оживилась, кредиты идут нарасхват, потребление явно растет и рынок оживляется. Некоторые горожане уже вовсю строят новые дома – расплачиваются нашими кредитными обязательствами. Пора создавать биржу, для вторичных торгов.

Новости с Кипра: Жюли действительно там и ведет свою пропаганду среди тамошних мореходов. Зачем? Видимо, раз не удалось поднять красное знамя в Угарите, решила добиться своего за морями. Впрочем, среди местного населения тоже замечены соответствующие настроения. Мне сообщили, что популярна новая вера в Шад-Гиббару – это так они произносят имя того кубинского бандита. Якобы он должен явиться и освободить всех угнетенных, а у богатых отобрать имущество. Ну-ну, ждать придется примерно три тысячелетия.

Недавно имел беседу с его величеством на религиозные темы. Он был очень недоволен тем обстоятельством, что я уклоняюсь от участия в государственных церемониях, но тут я был непреклонен. Удалось его убедить, что мой Бог чрезвычайно ревнив и не терпит никакой конкуренции. Правда, он не мог понять, зачем я распространяю эту свою веру среди угаритян. Боюсь, я не владею языком настолько хорошо, чтобы это ему объяснить.

Потом подошел один из министров и спросил, правда ли мой Бог может простить любое согрешение (ну, или так я его понял). Я заверил его во всемогуществе и милосердии Творца, он остался вполне удовлетворен».

От вина, усталости, тепла, ровного Венькиного голоса у меня постепенно все поплыло перед глазами, предметы неожиданно начали двоиться и заваливаться вбок… И тут неожиданно кто-то коснулся моего плеча, позвал:

– Юль, пойдем, ну что ты в самом деле..

Я подскочила, очумело хлопая глазами и пытаясь понять, что вообще происходит и где я, и не сразу сообразила, что плащ, в которй я была закутана, от резкого движения соскользнул с плеч, и стою я перед Венькой в отблесках костра в куцей тунике с чьего-то чужого плеча, раздобытой нами у караванщиков, и вид даже по нашим либеральным временам открывается не очень приличный, а уж по тем доисторическим… Иттобаал с Петькой тактично отвернулись, а бессовестный Венька даже не подумал, а вместо этого положил мне на плечи чуть подрагивающие руки. А взгляд! Ой мама, какой у него был при этом взгляд…

– Ну идем, да? – с трудом выдохнула я, отрываясь от Венькиных чуть горьковатых обветренных губ. Колючая шерсть снова окутала меня с ног до головы, а потом крепкие мужские руки внезапно подхватили меня, как ребенка, и вечерние деревья поплыли мимо, слегка качаясь. Я покрепче обхватила Веньку за шею, и как же мне хорошо было в тот момент вот так плыть у него на руках! Ради этого можно было потерпеть и тюрьму, и побег… Только бы он не кончался подольше!

Но увы, до нашего временного лагеря идти было всего ничего. Да и там тоже заняться было особо нечем. Скудные припасы разделили на всех, их едва-едва хватило на то, чтобы чуть-чуть заглушить волчий голод. Не знаю, как остальные, а я последний раз ела сутки назад, если не больше. Венька с Иттобаалом, кажется, тоже. Затем мужчины посовещались, выставили на ночь часовых, расстелили на земле запасные плащи. Венька с Иттобаалом о чем-то еще вполголоса ворковали, а я свернулась клубком, постаравшись поплотнее завернуться в свою накидку. Где-то грустно и нежно пела последняя осенняя цикада, в кустах тихо шуршал какой-то зверек, ему было явно любопытно, чем тут занимаются люди, и в носу у меня внезапно защипало. Но тут прямо над ухом у меня раздались шаги, кто-то опустился на подстилку рядом со мной, и меня внезапно обдало таким родным Венькиным запахом.

– Тебе не холодно, беглянка?

Что-то тяжелое и теплое укрыло меня сверху. Я приоткрыла один глаз – Венька сидел рядом, обхватив руками колени, а его плащ служил мне покрывалом.

– Не, Вень, так дело не пойдет, – запротестовала я. – А как же ты?

– Да ладно, я привычный, – отмахнулся он. – Я и так могу обойтись. Спи давай.

– Ну уж нетушки, – возмутилась я. – Так дело не пойдет. И вообще, мне холодно, и так не честно. Иди сюда.

– Куда сюда? – не понял Венька, и тогда я, приподняв край плаща, потянула его за руку.

Два раза приглашать не пришлось, Венька мигом вытянулся рядом со мной, так, что я уткнулась лицом ему в грудь, слыша, как гулко и часто стучит Венькино сердце.

39

А потом было утро – наверное, самое лучшее утро в моей (или нашей?) жизни. Оглушительно пели ранние птицы, и еще не видимое солнце озаряло вершины дальних холмов, а промытое вчерашней грозой небо сияло свежестью и тишиной, и пахло это осеннее утро радостной весной. Голова Юльки покоилась на моей правой руке, и рука совсем затекла, и вообще было холодно и сыро, но что всё это значило в сравнении с тем, что мы обрели!

Трогательная и немного смешная – вот она какая была тем утром во сне, моя Юлька, сжавшаяся в комочек под плащом, и будить ее совсем не хотелось… «Заклинаю вас сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно» – я, кажется, тихонько прошептал эти слова… но Юлька очнулась, улыбнулась и тихо сказала… да не помню даже, что. И какая разница, если мы теперь были вместе?

Это утро запомнилось мне навсегда. А все остальное – как-то забылось. Через день мы добрались по суше до Сидона, и по дороге Иттобаал всё расспрашивал меня про подробности этих дневников: с помощью какого заклятья я в тот свой первый приход заставил угаритян принимать глину за серебро? Раз невеста не идет в руки, видимо, решил он, надо хотя бы побольше стратегических секретов выведать у ее спутника.

– Да нет, же, нет, – отвечал я, – просто такие же люди это были, но не мы. Мы смертные. И нет такого заклятья. Просто… ну, просто ему удалось уговорить царя, чтобы глина считалась серебром. В нашем мире тоже так и есть, и тоже бывает, что выпускают слишком много глины, и покупают слишком много домов и вещей, а потом глина падает в цене, и начинается кризис (последнее слово я сказал по-русски).

– От такого кризиса и пал Угарит? – переспросил он с сомнением.

– Не знаю, – отозвался я честно, – но он наверняка помешал Угариту устоять во всех тех бедах, которые пришли на него.

– Кого боги решили погубить, того они погубят, – подвел итог Иттобаал, – и кому суждена какая погибель, того она и постигнет, и даже боги бессильны против судьбы.

– Слабые у вас боги, – не удержался я.

– Разве бывают другие? – удивился он, – разве твой Владыка Небесный не подчиняется общим судьбам?

– Нет, – ответил я.

Но он мне не поверил.

– И ты хочешь сказать, Бен-Ямин, – усмехнулся он, что твой Владыка и тебя может освободить от власти судьбы?

– А вот этого я не знаю, – ответил я честно, – потому что и судьбы своей не знаю. Что будет с нами завтра?

– Завтра мы прибудем в Сидон и сядем на корабль, идущий в Тир.

– А потом?

– А потом, если это угодно богам, прибудем в Тир, и ты раскроешь мне последние тайны Вестников.

– А потом?

– А потом я отправлюсь в Арвад, чтобы пересказать эти Письмена мудрым и понять, как господину моему царю победить своих врагов и упрочить царствие свое.

– Если бы я знал, друг мой, что будет при этом с нами… Это твой мир – а нам нет в нем места.

Иттобаал промолчал.

Так и коротали мы время за богословскими и прочими беседами, а я… я просто ехал рядом с Юлькой и впервые, впервые за все это время не хотелось даже думать и гадать, что ждет нас дальше, найдем мы эту дыру или нет. Мы были вместе, и это было главным.

В Сидоне мы не задержались. Иттобаал прямо в сидонской гавани нашел корабль, идущий еще дальше на юг, в Тир, договорился с корабельщиками об оплате и после ночевки в какой-то грязной портовой таверне мы, даже не заходя в сам город, вышли в новое плавание. В общем-то, в никуда. Иттобаал отправился с нами.

– Окончание той истории – у царя Хирама, – объяснил он, едва мы взошли на борт, – и я хочу его узнать. В Сидоне ничего нет.

– О чем это ты? – переспросил я.

– О Письменах Вестников. Последние Письмена были отправлены в Сидон, а оттуда в Тир, много лет тому назад. Их хранят в сокровищнице царя Хирама, друга моего господина. Там вы прочитаете их Хираму и мне, чтобы знали мы, какие судьбы… как избегнуть зла и достичь блага.

– Иттобаал, – со сомнением покачал я головой, – друг мой, ничего нет такого в этих письменах. Никаких наставлений. Это просто история…

– Деяния мужей древности учат мудрости, – ответил он, – и кто владеет ей, тот сильней покорителя городов.

Где-то я уже это слышал… равно как и имя Хирам. Но какое это имело значение! Тир так Тир, не хуже и не лучше любого другого города этого мира. И чем дальше от Арвада, тем лучше.

Уже следующим утром мы ступали по узким улочкам Тира, направляясь из Сидонской гавани (была еще и другая, Египетская) к центру города. До чего похожи были друг на друга все эти города! Заполненные народом площади и узкие проулочки, где двоим трудно разойтись, глухие каменные стены, запахи жареного мяса и специй, и помоев, хлюпающих прямо под ногами. Важные стражники присели на корточки, отложив тяжелые щиты, и ведут какой-то неторопливый разговор, по очереди прихлебывая дешевое пиво из дешевого глиняного сосуда. Худощавый раб с сединой на висках, в одной набедренной повязке, тащит на согнутой спине какой-то цветастый тюк. Девушка, закутанная по самый подбородок в цветастое покрывало, торопливо семенит по улице в сопровождении грузной и страшной тетки, завернутой в простую мешковину. Двое голых детишек с радостными воплями пускают глиняный черепок по ручейку, текущему к морю – и ручеек явственно припахивает мочой. Жизнь как жизнь.

Но и сюда, за городские стены долетал запах раковин, гниющих прямо на морском берегу. Их были горы и горы, и это были те самые моллюски, из которых, как объяснил нам Иттобаал, тиряне добывали свою пурпурную краску – главный предмет экспорта, основу благосостояния города. Видимо, потому и притерпелись они к этому запаху.

Царский дворец, куда нас доставили в итоге, был, конечно, почище и получше прочих зданий. Мочой пахло только снаружи (канализации тут еще не изобрели), оборванных рабов не было видно – видимо, вся непарадная сторона дворцовой жизни была оттеснена куда-то на задний двор, а нас провели с парадного входа. Даже стражники тут стояли по стойке «вольно», и безо всякого пива.

Но во внутренние покои нас не повели – оставили в небольшой комнатке у самого входа, куда рабыни тут же подали разбавленное вино, фрукты, сыр и какие-то сладковатые лепешки в качестве закусок. Королевский завтрак, так сказать.

Примерно через полчаса ожидания в комнату вошел знатный вельможа – это было видно по одежде и обращению окружающих – в сопровождении трех слуг рангом пониже. После кратких взаимных приветствий он присел к столу, но сам не притронулся к закускам, и завел с Иттобаалом вечный этот их разговор о здоровье его господина, и своего господина, и его жен, и его детей, и его верблюдов, баранов и ослов – а затем и о здоровье баранов самого Иттобаала. Всё, как обычно. Еще через полчаса таких переговоров (по счастью, у нас с Юлькой баранов не было, так что и обсуждать было нечего) он протянул нам измятые листки.

– О, Юль, это по твоей части, – сказал я, – тут французский.

– Слушай, мне трудно сразу по-ихнему, – отозвалась она.

– Ну давай ты тогда на русский переводи, мне же тоже интересно – а я потом для них по-финикийски истолкую.

Так мы и сделали. Жюли писала:

«Мальчики поговаривают о том, чтобы двинуться на Кипр. Знаю я, откуда ветер дует, опять небось Беновы авантюры. Вот неймется мужику, бла-бла-бла демократия, бла-бла-бла коммерция. А какая нафиг коммерция? Экспроприировать толстопузых и все дела. Говорят, на Кипре какие-то мореплаватели завелись, люди широких взглядов, и со средствами – так почему бы с ними не познакомиться? Если удастся – договориться по-хорошему, если нет – экспроприировать. Революции нужны средства. В конце концов, у нас до сих пор ни станка печатного, ни бумаги человеческой. А много тут прокламаций на глиняных табличках нацарапаешь, как же!

Решено, надо сколотить Боевую Группу, отобрать десяток ребят посмышленее, чтобы еще хорошо умели с оружием обращаться, и сплавать по-тихому, главное, чтобы успеть до Бена с его коммерсантами. Быстрота и натиск – вот это по-нашему! Правда, с деньгами опять фигово, а для такого путешествия надо как-никак корабль зафрахтовать. Ну да ладно, а то я не знаю, где бенова кубышка хранится! По крайней мере, про одну знаю точно. А для революции не грех сделать ей небольшое кровопускание. Не обеднеет Бенечка, а революция его не забудет. Может быть… Когда-нибудь…»

– Она была служительницей Риба-Люсьяту, эта жрица? – спросил вельможа, пожевав губами.

– О, да, – ответила Юлька, – и очень… ревностной.

– За что Риба-Люсьяту покарала город Угарит? – снова спросил он.

– А ни за что. Вень, как будет по-ихнему «по приколу»?

– Такова воля богини Революсьён, то бишь Риба-Люсьяту, и служителей ее, – пояснил я, – чтобы отбирать всё у богатых.

– Ревность богов тяжка, как песок морской, – вздохнул он с пониманием, – и зависть их – огонь поядающий. Чего бы ни стяжала рука мужа, отнимется у него в единый миг, и будет стенать и плакать могучий, и хлеба не будет иметь богатый, и одиноким останется многодетный.

– Как тот мудрец из земли Уц, – отозвался Иттобаал.

Я, было, хотел уточнить, кого он имел в виду, но Юлька продолжала чтение.

«Экспроприация прошла на редкость удачно, ух и развопится же наш янки, когда обнаружит недостачу. Ну и ладно, пускай ругается, я-то этого все равно не услышу. С кораблем, правда, получилось не слишком удачно, ну да ладно. Мои обормоты его просто-напросто угнали вместо того, чтобы арендовать, в итоге отправились мы в плавание наспех, с полупустыми трюмами. Ну да ничего, добрались все-таки до Кипра, хотя и порядком потрепало нас дорогой.

Языка их я не понимаю, хотя иногда проскакивают словечки, похожие на греческие. Впрочем, тут всё давно налажено, переводчик быстро нашелся. Воображаю, в какие фантастические сказки превращаются мои слова в его исполнении».

– Остров меди и кипарисов, – прокомментировал вельможа, – да, много сказочного рассказывают про него. Обиталище народов моря. Некоторые даже говорят, что там родилась Владычица Иштар, хотя всем известно, что это не так. Может быть, и та жрица стремилась получить заслужить благосклонность богини любви? Но на небесах рождение ее, а не из пучины морской, не из царства Ямма. Разве она Ливьятан? Разве смыслят что в любви народы моря?

– Насчет потрахаться у нее и так всё было в порядке, – раздраженно ответила Юлька, причем по-русски. С именем Иштар у нее явно были связаны не самые теплые воспоминания, и я не стал это им переводить.

«Наша миссия едва не оборвалась в самом начале – местный вождь почему-то сильно невзлюбил идею перманентной революции и пожелал нас арестовать и отправить в цепях обратно в Угарит. Небось, всё происки клятого происки империалиста! Спасибо, более сознательные товарищи нас отбили, а то некому было бы эти записки продолжать. Кажется, они не совсем местные, но мы к ним и переселились. Писать, кстати, надо покороче – записная книжка скоро закончится и все, бумаги мне больше взять будет негде.

Сознательность новых наших киприотов растет просто на глазах. Вот с кого начинать надо было, а не с этих угаритян с замшелыми мозгами. В моем кружке уже несколько сотен человек, и каждое занятие проходит с большим энтузиазмом. Вчера один из местных лидеров подошел с вопросом, не принести ли после занятия жертву великому Шад-Гибарру. Мне эта идея не очень по душе, но этот народ – они же как дети. Как бы отказ от жертвоприношения не настроил их против Че, и меня заодно вместе с ним. Ладно уж, пускай режут своего барашка».

– Мы никогда не приносим жертвы Шад-Гиббару, – заметил вельможа, – вы полагаете, это стоило бы делать?

– Полагаю, что нет, – ответил я и мы продолжили.

«События развиваются с огромной скоростью, не уверена, что мне удастся их держать под контролем. Два дня назад активисты-киприоты в компании с моей Боевой Группой здорово потрепали местных богатеев. Я вообще-то не ожидала, что для жертвоприношения они выберут того самого вождя… И голову выставят в входа в святилище, прямо на палке… Хоть он и хам, а это уж точно было лишнее… Ну да ладно, революция не обходится без жертв! Материальные средства тоже приобретены. Я потребовала сдать добычу в коллективное пользование, но, похоже, сдали не все. И что с ними делать? Вводить показательные расстрелы и революционные суды? Боюсь, для такого их уровень развития еще далеко не достаточен… Зато скоро выступаем в поход! Сначала ввяжемся, а там увидим».

* * *

«Корабли снаряжены и готовы принять на борт всю мою армию. Не нравится мне их боевой дух. Столько месяцев биться, чтобы сделать из киприотов настоящих революционных бойцов, а они знай повторяют на все лады даже не имя Шад-Гиббару, а два слова: «золото Угарита» Моя бы воля, никуда бы я их пока не повела, но поздно… Толпа накалена и рвется в бой. Что ж, буду до последнего разъяснять, что мы идем не грабить, а несем в Угарит идеи освобождения и всеобщего равенства».

* * *

«Как же мне это все не нравится! Triple merde!»

– Я не понял, что собирались они возить с Кипра в Угарит? – переспросил вельможа.

– Идеи. Замыслы, – ответил я.

– Какие замыслы?

– Чтобы рабы стали свободными и не было у них различий с господами.

– Воистину, боги омрачили ее разум, – рассмеялся вельможа, – или она нарочно омрачила разум правителей Угарита.

– Там еще был другой, – вступил в разговор Иттобаал, – он убеждал брать вместо серебра и золота глину, и еще говорил, что из всех богов настоящий – только его собственный.

– Безумие, безумие, – поцокал языком вельможа и протянул мне следующую порцию писанины – на сей раз это был почерк Бена. И я взялся за перевод.

«Тринадцать с половиной месяцев. Рынок перегрет, Мальки-Илу ничего не понимает и штампует новые таблички. Курс их на бирже к реальному серебру снижается, дают уже не более двух третей от номинала, и то неохотно. Цены выросли, а серебро в дефиците. Пытался объяснить про увеличение денежной массы и скорости оборота, но не смог. Он туп, как пробка, но украшений на его жирной шее заметно прибавилось.

С Кипра доносят, что мореходы собирают флот и готовятся к походу. Главное судно носит имя Шад-Гиббару. Пожалуй, не стоит мне сейчас туда ехать. Жюли – стервозная истеричка.

Убеждал его величество прекратить выпуск глиняных денег и срочно заняться укреплением обороны города в виду возможного нападения мореходов. Обещал подумать. Но если укреплять стены, как расплачиваться с поставщиками камня и подрядчиками? Предложил ему использовать вместо векселей настоящие храмовые сокровища, он меня выгнал.

Осьминоги на рынке стоят вдвое против прежнего. Абсурд! Народ ропщет, мне приходится ходить с охраной. Рыба на прежнем уровне – надо хотя бы засолить ее впрок в государственных масштабах, на случай осложнений политической обстановки. Министры посходили с ума, думают только о собственном кармане, царек меня теперь не станет слушать.

Хотя бы из глубин континента хорошие новости: нашли подходящий рынок в нескольких дневных переходах отсюда. Небольшое царство, где как раз недавно сменился властитель, и потому требуется большой запас пурпурных тканей – я понял так.

Как же всё сложно получается…»

– Пурпур, пурпур, – проговорил вельможа, – так и есть. Боги решили отнять пурпур от угаритян и передать его новым хозяевам – финикийцам. Всё просто. Говорят ли письмена о том, как избежать новой перемены? Чтобы пурпур не был отнят, да сохранят нас от этого боги, от городов Тира и Арвада?

– А вот у Библа можно бы и отнять, – добавил Иттобаал и по юлькиным глазам я увидел, до какой степени она была согласна с этой мыслью.

– У Библа можно, – согласился вельможа.

Но мне добавить к словам Бена было нечего, оставалось только переводить.

«Под стенами города – вражеское войско. Им не взять стен, укрепления слишком мощные. И запасов хватит надолго, скорее, осаждающие сами начнут страдать от голода и болезней.

Жюли, конечно, с ними. Сегодня мы даже говорили с ней – я со стены, она была внизу. Так и не смогла ничего мне объяснить: зачем она их привела? И она ли привела их – или, скорее, это они захватили ее с собой? Дура набитая.

Город может выстоять – но выстоит ли народ? Чернь бунтует. Они услышали, что на стороне врагов – Шад-Гиббару, который несет свободу, богатство и по пять-шесть девственниц всем, кто вступит в его войско.

Стража в Угарите хорошая. Пожалуй, ей удалось бы некоторое время держать осаду и одновременно удерживать чернь от бунта. Только жалование страже выдают теперь не серебром, а глиной. Царская или храмовая казна – вот куда они теперь смотрят.

Соленая рыба на рынке почти по цене осьминогов. Мяса нет вообще, осьминогов тоже. Хлеб вздорожал втрое-вчетверо.

Тесть Мальки-Илу объяснил: выплаты по векселям даже в половинном объеме были бы просто невозможны, городу придется объявить дефолт. Перед этим, разумеется, надо будет погасить векселя избранных лиц, в число которых он включает и меня. Предложил купить на рынке побольше «глиняного серебра», оно идет уже в половину номинала, чтобы получить из казны три четверти или даже четыре пятых номинала чистым серебром. Десятая часть от вырученной суммы – лично ему.

Спросил, не боится ли он гнева богов. Он ответил, что Единый его простит, как прощает всех, ведь теперь он служит Единому. Но чтобы вопросов не возникало и у народа, хорошо бы, чтобы город все-таки был сдан этим самым мореходам. С ними у него и Муталлу уже есть предварительная договоренность: нас не тронут за определенные услуги, плюс доля в прибыли. А векселя, разумеется, будут разбиты во время штурма…

Какие же они все идиоты! И я даже не знаю теперь, кто первым откроет врагу городские ворота: чернь, стража или знать.

Пожалуй, Жюли все-таки вовремя отсюда слиняла».

– Вот так и погиб славный город Угарит, – подвел я итог этой истории, едва закончив перевод, – его, похоже, никто не захотел защищать. Вы, кстати, не знаете, какова была судьба тех самых первых вестников, что приходили сюда прежде нас?

Никто мне не ответил. Они ждали, что я подскажу им, как им тут жить дальше – я надеялся разузнать у них, как нам отсюда выбраться. Встреча прошла со счетом ноль-ноль – иными словами, обе стороны обломались.

– Ну что же, прощайте, – торжественно и несколько неласково ответил я, и услышал в ответ:

– Да благословят тебя боги, чужеземец. Да благословит тебя Владычица, чужеземка. Да будет благо тебе и твоему господину, Иттобаал, сын Ишадада, посланец царя арвадского.

Мы вышли на улицу. Был ясный осенний день, с холодным морским ветром, и этот гомон чужого, ненужного нам города манил и отталкивал одновременно. Волшебников из нас не получилось, что теперь? Переквалифицироваться в управдомы?

– Морских поставок в этом году больше не будет, начинаются бури – объяснял своему спутнику какой-то прохожий купец, он говорил по-финикийски, но со странным каким-то выговором, гласные звучали немного не так, как в Арваде или в этом же самом Тире. Впрочем, тут что ни город, то свой акцент.

– Придется возвращаться посуху. Это пока еще доберемся!

– Оно и хорошо, если рассудить. Филистимляне поднимают голову. Почуяли слабину!

Филистимляне, надо же… снова знакомые названия – я поневоле прислушался к этому разговору.

– Ничего, до Дана нас проводит стража Хирама. А там уже и до дома недалеко!

– Это ты зовешь своим домом град Давида. А мне совсем в другую сторону! Шатры Галаадские…

– До града Давида? – изумленно воскликнул я, – откуда вы, чужеземцы?

Невежливо вмешиваться в разговор почтенных купцов, но это имя я пропустить не мог.

– Мир тебе, достойный человек – несколько раздраженно отозвался говоривший, напоминая мне об этикете, – город нашего господина, Евус, лежит далеко отсюда.

– И вам мир, господа мои, – поспешно исправился я, – простите, я ослышался. Мне показалось, вы назвали другой город. Я ничего не слышал о Евусе.

– Но о господине нашем мог ты слышать. Велика слава его на земле!

– Да нет, – усмехнулся я, – мало кого я знаю в этих землях.

– Страна наша и вправду мала, – вступил в разговор второй, – но царь наш велик и благословенно имя его. Ты вышел из царского дворца Хирама, царя Тирского – так неужели тебе не знакомо имя Давида?

– Давида?!

– Давида, царя великого, друга и союзника царя Хирама.

– Давида? Откуда он?

– Первое имя городу его было Евус, поскольку жили там евусеи, но он изгнал их оттуда. Теперь зовут его градом Давида.

– Это Иерусалим?! Ерушалаим?

– Не слышал такого, – поцокал языком мой собеседник.

Неужели просто совпадение? В конце концов, мало ли какого царя могли звать именем Давид, у них тут что ни деревня, то свой царь…

– Это у вас там, в Галааде, такого не слышали, – снова вступил в разговор первый, – а у нас, сынов Иуды, град Давидов и вправду называют некоторые «Ерушалаим», хотя и редко. Но кто слышал это имя тут, в Тире, здесь если и помнят, то только Евус…