Текст книги "Агентство потерянных душ"

Я устроился работать дворником, поскольку для других работ русский знал ещё маловато. Днём очищал от снега несколько дворов, а затем… Я наткнулся на объявление.

У приверженцев спиритионики существовали конкуренты. Называли они себя по всему миру Новой спиритионикой и отличались тем, что считали, что развили спиритионику до небывалых доселе высот, а потому с методиками её основателя можно было не считаться.

Новые спиритионики, формально говоря, были вне закона: они использовали торговые марки и знаки спиритионики, хотя права на то не имели. По ценам «Новые» демпинговали – в то время когда официальная спиритионика вкладывала огромное количество зарабатываемых средств в распространение книг и гуманитарные программы, конкуренты паразитировали на этой волне и предлагали услуги Проводников за меньшие деньги.

Официальную спиритионику «Новые» не любили – они называли её сектой и распускали слухи, что спиритионики этого движения занимаются не освобождением людей от телесных пут, а зарабатыванием денег (собственно, именно в том, что делали сами). Для приверженцев же официальной спиритионики связаться с «Новыми» было словно как вываляться в грязи.

Было так всегда и для меня. Однако сейчас Новая спиритионика (а именно объявление об услугах Проводников этой группы я встретил на доске объявлений) заиграла для меня яркими красками: правила о запрете процедур для неизлечимо больных у них не было.

Я тайком от тебя скопил немного денег и пришёл на приём к Проводнику Новых. Потом ещё на один и ещё на один… Пока не понял, что самой большой проблемой Новых спиритиоников было не то, что они паразиты, а то, что они, собственно говоря, недоучки. Терапия в группе Новых не дала мне ничего: запрет на работу с неизлечимыми оказался не пустым звуком.

Однако у Проводника Новых была другая сторона личности. Её звали Мариной, она была красивой, и она хотела насолить Проводникам официальной группы тем, что уведёт у одной из них мужа.

Мужем был, конечно, я. И ей практически не потребовалось усилий: глубоко внутри я настолько отвратительно себя чувствовал и настолько презирал свою нынешнюю жизнь, что был лишь рад разорвать последнюю ниточку в наших отношениях: пусть и эфемерную, пусть и сугубо официальную, но верность своей супруге.

Домой я в ту ночь не пришёл. Я провёл эту ночь у Марины. Но я не пришёл к Марине в следующую ночь. Я написал тебе короткую записку о том, что наши отношения закончены, купил билет и уехал в Германию.

Не описать, каким предателем я себя чувствовал. Я нашёл в себе силы воссоединиться с ребятами из моей старой группы, и они, памятуя о старой дружбе, нашли мне местечко в одном пабе, где я каждый вечер отрабатывал своё питание и проживание, продолжая играть на бас-гитаре.

Однажды я написал тебе, где я и как живу, но ответа уже не получил.

И так продолжалось пять лет, пока однажды…

Пока однажды в бар не зашёл почтальон и не передал мне письмо, в котором сообщалось, что ты погибла под колёсами машины. Я оставался твоим официальным мужем и твои родственники снизошли до того, чтобы отправить мне приглашение на твои похороны.

Я думал, что я забыл тебя, а в сердце моём пусто, но только сейчас понял, какую пружину эмоций я сжимал внутри, не давая ей освободиться… Я сидел и полчаса рыдал над этим письмом, как мальчишка. А затем купил билет и в тот же вечер вылетел в СССР.

На похоронах меня почти никто не помнил, и я держался в сторонке. Да и не хотел я говорить ни с кем из твоих родственников. Хоронили тебя по православному обычаю, и я думаю, что это была не твоя инициатива, а, скорее, твоих родителей.

Гроб занесли в небольшую часовенку при кладбище. Полутёмное помещение всё пропахло свечами и маслом. Твои родные со скорбными лицами и слезами на лице стояли вокруг гроба с открытой крышкой, в котором лежала ты… твоё тело. Поп что-то говорил про твоё путешествие в новую жизнь, пропел несколько псалмов, проинструктировал родственников о правильном поминовении покойника, но я его не слушал. Я смотрел на тебя и не мог поверить, что в гробу лежишь ты, а не я. Там должен был лежать я, обязан был быть я! Не ты!

Наконец, близкие простились с тобой, и наступила моя очередь. Еле переставляя ноги, я подошёл к гробу. Ноги мои подкосились, я упал на колени, рукой прикоснулся к краю гроба, а голову положил тебе на бёдра.

И на меня начала сваливаться ответственность. Мне чудилось, будто огромные каменные плиты сваливаются на меня, выдавливая из моего тщедушного тела всю скверну и наполняя меня будто из ниоткуда новым смыслом.

Первый удар невидимой каменной плиты – и я вспомнил, как мы танцевали с тобой в том далёком баре – угловатый молодой парень с шевелюрой рокера и маленькая черноглазая девушка-испанка, живая и безудержно-весёлая. И вдруг та самая пружина в моей груди наконец-то сломалась – и я вдруг ощутил ту самую любовь, ту самую неистовую страсть, что жила внутри всегда, но была задавлена ложью, предательством и оправданиями…

Я чуть не закричал от бессилия и свежего осознания того, что ты ушла… Но я смолчал, вонзив до крови свои зубы себе в руку.

Однако отдохновения мне не было, и сверху на меня свалилась вторая каменная плита, вышибив из меня дух. Я несколько секунд не мог дышать от нового понимания, что именно ты сделала для меня. Я так долго пытался скрыть от себя самого то количество добра, что ты внесла в мою жизнь, и то количество хаоса, который я внёс в ответ на это в твою. Я осознал так ясно, как никогда не видел, как ты долго и упорно вытаскивала меня из трясины безумия, которым люди обычно называют повседневную заурядную жизнь. Как самоотверженно и без ожидания награды ты вела меня как Проводник, оплачивала мои реабилитации, терпела мои провалы, терпела моё безразличие… И как я раз за разом предавал всё то, что было нам дорого…

Я не знаю, как можно жить дальше с этим. Я уверен, что люди, доводящие свою жизнь до такого этапа, считают самоубийство величайшим благом и тем малым, недостаточным наказанием за свои грехи. Так бы закончил и я, если бы на меня не упала третья гранитная плита.

Ты умерла, но ты была Проводником – безумно компетентным, уважаемым человеком. Показывая людям, что их человеческое существование – лишь тень того великолепного мира, где они могли бы жить, а затем по кусочкам вытаскивая их в этот новый мир способностей, доброты к ближнему своему, чести, силы и достоинства, ты внесла в этот мир больше добра и правды, чем тысячи других людей вместе взятых… А я, рептилия, низкая амёба – я лишь хотел получать и усмехался, когда мне предлагали что-то отдать взамен того, что я получил.

И в этот момент во мне вспыхнула цель. Цель чрезвычайно мощная, неистовая, определившая мою судьбу на долгие годы и способная провести меня через все преграды на пути!

«Я стану Проводником!» – сказал я себе, вдруг внезапно успокоившись. «Я буду Проводником!» – это новое, мгновенное осознание было настолько уверенным, что не содержало в себе никаких даже теоретически возможных «если» или «а вдруг».

«Ты ушла, но я не позволю тебе умереть. Твоя частичка, твоя миссия в этом мире – теперь она всегда будет во мне! И я продолжу твою жизнь тем, что продолжу твою работу. И я буду продолжать её до тех пор, пока не искуплю все свои грехи перед тобой, даже если для этого потребуется вечность».

В этот момент я изменился. От меня остались только имя и черты лица, да и те, кажется, испугали моих бывших тестя и тёщу.

Я никогда не верил в ту чушь, которой меня иногда пичкали дикие проповедники, что заходили в бары по совсем не христианским делам. «Иисус умер за наши грехи», – говорили они, – «Его смерть позволила нам освободиться от наших грехов».

Я почувствовал исцеление. Твоя смерть исцелила меня. Даже смертью своей ты, величайшая праведница этого мира, смогла исцелить мои язвы… И теперь я сделаю всё, чтобы твоя смерть не стала напрасной.

Волнения, горе, страдания, слёзы, оправдания – всё ушло в небытие.

Я встал с колен и, больше не глядя ни на тебя, ни на гроб, вышел из часовни, сел на автобус и поехал в аэропорт.

Я точно знал, что мне нужно делать. Я полетел в Германию, пришёл в свою старую организацию спиритиоников, рассказал всё, что произошло, и попросился возможности учиться на Проводника.

Не буду рассказывать, как происходило моё становление Проводником. Мне было сложно, но это ничего не значило. Ты помогала мне. Ты вела меня. Два года обучения – и я перешёл к работе. И последовавшие за эти три года службы в должности Проводника стали для меня самым достойным, что я сделал свою жизнь. Я два раза получил статуэтку лучшего Проводника года. Сотни людей оборачивались мне вслед и говорили с уважением – это он, мой Проводник. Я мог гордиться собой. Я был спасён.

И когда после очередного приступа мне сказали, что жить мне осталось не больше месяца, я лишь усмехнулся. Я пережил многое и пострашней какой-то там смерти.

И однажды, когда я отдыхал после работы с очередным своим подопечным в кофейне неподалёку от офиса, ко мне подошёл один из руководителей отдела развития и присел за столик.

Он предложил мне пройти поговорить. По надземному переходу я прошёл с ним в одно из отделений спиритионической организации, где никогда не бывал раньше: здесь работало международное руководство, планировавшее все схемы развития науки на годы вперёд.

Я говорил с двумя руководителями, которых также не встречал ранее, и разговор вышел странный. В те времена Советский Союз, где я успел пожить, считался для западной Германии соперником в бесконечной холодной войне. Своего рода соперником он был и для спиритиоников: согласно закону, никто не мог основать на территории СССР общину, группу или любую другую организацию, занимающуюся спиритионикой. А для спиритиоников, которые знали, насколько противоречат друг другу идеи духовного освобождения и идея «души нет», это было не по нраву.

План был фантастическим: исследователи-спиритионики разработали новую, не проверенную ещё на достаточном количестве случаев методику сознательного выбора места рождения. Руководство хотело, чтобы в ближайшие годы достаточное количество спиритиоников, покинувших свои разрушенные возрастом или болезнью тела, родилось на территории Союза и, в итоге, чаша весов качнулась бы на нашу сторону, и развитие спиритионики не ограничивалось бы железным занавесом.

Я был кандидатом: мне всё равно было умирать. И я, конечно, согласился.

Но согласился я ещё по одной причине: я хотел снова найти мою любимую и, кто знает, опять воссоединиться с ней. Правда, посчитал я, я стал бы немного младше её, года на четыре или пять. Но это разве разница?

Мне, Проводнику, дали другого Проводника. И мы ушли в мою последнюю в этой жизни процедуру… «Финальную процедуру», как мы её называли. Процедуру, где Проводник освободил меня от боли и сожалений, от неуверенности в будущем и страха покинуть тело. Я вздохнул свободно и покинул его в последний раз.

И мне стало всё равно, что будет с этим мешком из мяса и костей: сожгут его в печи крематория, похоронят на глубине двух метров под землёй или надругаются каким-либо совершенно безразличным мне способом.

Я был уже не здесь, но мой Проводник продолжал меня вести, я слышал его речь и знал, что он меня не бросит. И в одно из мгновений я сказал ему – прощай, друг. Мир вокруг закрутился, на меня накатила тошнота, и бодрый голос на чисто русском языке: «Это мальчик! Верещагина, у вас мальчик!» возвестил мне, что цель нашей работы была достигнута.

Я забыл, кто я был, сразу же после первой ночи сна, и из роддома номер пять меня вынесли в уже совершенно младенческом состоянии. Но моё стремление и мои цели не угасли, нет!

Я просто не мог высказать их словами. Меня никогда не интересовали мальчишеские игры в войнушку и солдатики – я, скорее, любил познавать мир. Научившись читать в пять лет, я читал книжки будто выискивая в них что-то ускользающее от меня как лёгкий сон утром.

Мама всегда смеялась и говорила – настоящий мужик растёт, больших девочек любит! Потому что я всегда восхищался и пытался общаться и дружить с девочками, которые были на несколько лет старше меня. Даже на старых фотографиях видно, как я вечно смотрю на каких-то высоких старшеклассниц…

А в семнадцать лет я нечаянно встретил на книжном прилавке книгу по спиритионике, заглотил её за одну ночь – и всё, с этого момента моя жизнь перестала быть прежней. Я уехал учиться, или, правильней сказать, восстанавливаться на Проводника в Москву, прошёл это обучение и вернулся сюда, в родной город, работать. И два года с тех пор я работал Проводником в местной организации…

Этот огромный монолог Гектор произнёс на одном дыхании. И когда он остановился, Маше показалось, что её вырвали из мягкого тёплого кокона воспоминаний и бросили на холодный снег корчиться в агонии холода.

Маша плакала. Кофе её давно остыл, а круассан зачерствел, съеденный наполовину, но она забыла про круассан.

– Вот только в последние два года начала твориться какая-то чушь… – снова сказал Гектор, уже не настолько погружаясь глазами в картины неясного, полустёршегося прошлого, – Что-то происходит с человеческой душой. Неправильное, очень неправильное происходит… Когда два года назад мы, Проводники, работали над освобождением людей от плена их организмов, они перестали поддерживать тела и стали уходить в никуда. Мы оставались с трупами на руках, хотя ничего не делали для этого. Так не было никогда.

В страхе мы стали стараться исправить положение, но даже самые отточенные методики в руках самых опытных Проводников снова давали нам людей, не освободившихся от гнёта тел, а сбежавших оттуда. А сбежать из тела или умереть – это не имеет отношения ни к какой свободе.

И мы остановились. А потом расследования официальных служб, что пытались выяснить причины смерти, привели эти службы к нам, и мы были закрыты. Никто, слава богу, не получил уголовного наказания – ведь не было никаких признаков убийства, человек просто умирал.

А несколько дней назад я увидел тебя, выходящую из автобуса, и понял… Мой поиск закончен. Я тебя нашёл. Но ты ничего не помнишь… Но это неважно. Важно, что я тебя помню. Важно, что ты в порядке, ты работаешь на любимой работе, ты цела и здорова, и ничто тебе не угрожает.

И неважно, если у тебя сейчас есть… друг, а может быть, и дети. Это неважно. И неважно, что ты сейчас сделаешь – улыбнёшься мне или просто встанешь и уйдёшь. Я не буду тебя преследовать. Я нашёл тебя, а дальше я и не планировал. Вот так.

Гектор произнёс последние слова, горя от смущения и опустив глаза куда-то чуть ли не под стол.

Потом он медленно, исподлобья взглянул на Машу и наткнулся на её мокрый, источающий бессловесную страстную просьбу взгляд.

Не сговариваясь, Гектор и Маша привстали над столиком, наклонились друг к другу и целомудренно, но с большой нежностью поцеловались. И сели обратно на места, не в силах поверить в то, что только что произошло.

– А сейчас уходи, – сказала вдруг Маша твёрдым голосом, – и не тревожь меня. Я сама тебя найду. Теперь я.

Гектор был настолько под впечатлением, что встал и, даже не попрощавшись, вышел в уличную темень.

А Маша осталась, посидела пять минут, собираясь с мыслями, потом прошла в дамскую комнату и привела себя в порядок.

А потом достала телефон и набрала номер.

– Маэстро? Мне нужно с вами поговорить. Да, я знаю, сколько времени. Да, вот сейчас в гости к вам и приду.

Маша вызвала такси и через четыре минуты уже мчалась по пустым дорогам ночного города. Впрочем, мчаться оказалось недолго – работники Агентства старались селиться недалеко от места работы.

Маэстро открыл Маше дверь, будучи закутанным в махровый домашний халат и обутый в домашние тапочки. Кивнув ей головой, он пропустил девушку в прихожую, а затем молча указал рукой на кабинет: в других комнатах дома спали жена и внуки Маэстро.

Наконец, они закрыли дверь кабинета, и маэстро позволил себе расслабиться.

– Ну-с, девушка, мне даже любопытно, что случилось на нашем земном шарике такого, что Вы решили почтить меня вниманием в столь неурочный час. Впрочем, я знаю, что ничего такого не случилось, иначе бы я уже знал. Итак?

– Что-то случилось, но не сегодня, Маэстро. Вы, конечно, помните, где я была в восьмидесятых годах прошлого века?

Маэстро, уже севший на своё шикарное кожаное кресло, на миг заглянул в свою память и тут же нашёл ответ.

– Полагаю, Маша, ты имеешь в виду миссию по внедрению агента в организацию спиритиоников?

– Именно так, Маэстро. Под видом невинной русской девушки, открывшей для себя спиритионическое учение, я должна была внедриться в ряды компетентных специалистов в этой области, получить и доставить всю доступную техническую информацию через агентство в БИМП, а затем уехать обратно. И чтобы без сучка и задоринки.

– Да, и миссия была выполнена. В чём вопрос?

– Вопрос в том, маэстро, что мне показалось, что я довольно чётко дала понять, что движение следует своим гуманитарным целям. А практика выхода индивидуума из носителя носит чисто терапевтический, но никак не иммиграционный характер. По той просто причине, что никто из спиритиоников никуда не убывает, а лишь перемещается в новый носитель.

– Да, и, насколько я помню, комиссия согласилась с вашими выводами, позволив группе продолжать существовать.

– Верно, так и было. И какого черта сейчас тогда происходит, Маэстро?

Маэстро пару секунд помолчал и наконец, с вежливой сталью в голосе сказал:

– Потрудитесь объясниться, агент.

– Маэстро, вы понимаете, о чём я. Кто-то куда-то забирает вышедших из носителя спиритиоников, провоцируя смерть носителя и развал группы.