Текст книги "Стоять насмерть!"

Глава 17

Нашу беседу прервал звонок в дверь. Анна вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами.

– Это либо Клим, – ответил я, – либо…

– Либо кто? – крикнула Анна, когда я уже был в коридоре и открывал замок.

На пороге стоял старшина Кныш. Его появлению не стоило слишком сильно удивляться – такое уж наступило для меня время. Без приглашения он зашел в квартиру и, оттеснив меня в сторону, очистил проход для целой бригады милиционеров, которые вдруг хлынули в дверь с лестничной площадки.

– Вот постановление прокурора о вашем аресте, – возбужденно сказал мне белобрысый лейтенант, с которым я уже познакомился вчера утром, и махнул перед моим носом какой-то бумажкой.

Ага, подумал я, услышали про пятьдесят тысяч. Меня аккуратно втолкнули в комнату. Анна встала со стула с таким выражением на лице, словно ее обокрали.

– Вы кем ему приходитесь, гражданка? – спросил лейтенант Анну.

– Невестой, – неожиданно даже для меня ответила Анна.

– Невеста не родственник. Можете быть свободны, – резюмировал лейтенант и, повернувшись к Кнышу, сказал: – Посмотри в туалете. Понятых сюда!

Старшина проскользнул между мной и стеной, как угорь, открыл дверь туалета настежь. В коридор ввели еще двоих – каких-то перепуганных мужика и тетку, по всей видимости, отдыхающих.

– Подойдите ближе к туалету, – сказал им лейтенант.

Понятые друг за дружкой встали на пороге туалета, напротив толчка. Я услышал над ухом дыхание Анны – она подошла ближе ко мне. Кныш зачем-то снял фуражку, отдал ее другому милиционеру, встал ногами на доску, дотянулся до сливного бачка, приподнял крышку. Было слышно, как булькает вода.

– Ну? – нетерпеливо спросил лейтенант.

Кныш слил воду, будто заодно сходил по малой нужде, и вытащил из бачка полиэтиленовый сверток.

– Давай сюда! – сказал лейтенант.

Понятые со страхом наблюдали, как лейтенант его разворачивает.

– Пистолет! – наконец объявил лейтенант и, как фокусник, поднял черный «макаров» над головой, чтобы было видно всем. Тут же ловким движением он отстегнул магазин и тоже поднял его над головой. – Два патрона! – Затем отвел назад ствольную крышку, проверил, нет ли патрона в патроннике, и щелкнул ударником. – Исправный! Все видели!

Дыхание Анны прервалось.

– Беги, – шепнула она едва слышно.

– Ловко, ничего не скажешь, – забормотал я, когда лейтенант и Кныш обратили на меня свои взоры.

– Попрошу! – с трудом подавляя улыбку, сказал лейтенант, показывая мне на дверь. Наверное, он уже планировал покупки, которые сделает с получением вознаграждения. Легко сказать «беги», подумал я. А куда бежать? Внизу, в дверях, наверняка стоят менты, там же, у самого подъезда, машина, и ее дверцы уже гостеприимно распахнуты. Поздно! Мы слишком долго упивались затишьем.

Я взглянул на покрасневшее лицо Анны. Она прикрыла глаза. Это был призыв к решительным действиям.

– Мне надо переодеться, – сказал я, показывая на спортивные брюки и резиновые тапочки, в которые был одет.

– Валяйте! – махнул рукой лейтенант. – Только недолго… Гражданочка! – снова обратил он внимание на Анну. – А вас мы не задерживаем. Освободите помещение!

Я зашел во вторую комнату. Кныш проследовал за мной, осмотрел стены, потолок, окна. Я вытолкал его за дверь и прикрыл ее покрепче. У меня выбора нет, сказал я, призывая себя к мужеству. Подошел к окну, медленно, чтобы не скрипнули петли, открыл его, сел на подоконник, свесив вниз ноги. Второй этаж. Можно остаться без единой царапины, а можно и поломать позвоночник. Все зависит от того, как приземлишься.

Я перевернулся, лег на подоконник животом, медленно съехал вниз, повиснул на руках и разжал пальцы. Свист в ушах, пустота в животе, но только на мгновение. Затем чувствительный удар по ногам, но не настолько сильный, чтобы упасть.

В первую секунду я еще ничего не соображал, в пустом мозгу крутилась лишь одна мыслишка, что-де надо было раньше отработать этот прыжок. Анна – она что, прыгала за мной? – схватила меня за руку и бегом потащила в магазин, у входа в который мы стояли. Там, кстати, толпились люди – в основном пожилые женщины. Привезли сливочное масло – праздник в Уютном. Мы, просачиваясь сквозь очередь, протиснулись к витринам.

– Ноги целы? – спросила Анна, все еще задыхаясь от бега и переживаний. – Как ты думаешь, они уже поняли, что ты сбежал?

– А ты что, тоже из окна вывалилась?

– Тише говори! – шикнула она и повела глазами в сторону очереди, которая в общем-то обсуждала предстоящие выборы президента Украины. – Ты как сказал, что идешь переодеваться, так я сразу все поняла и бегом вниз, под окна, тебя ловить.

– Слушай, Анна, но откуда у меня в гальюне пистолет оказался?

– Вот об этом я сама хочу у тебя спросить. Ты ключи от квартиры Джо не давал?

– Спятила? Зачем ему ключи? Он любую дверь плечом выломает.

– Ты думаешь, что это он подкинул, когда к тебе вломился?

Я отрицательно покачал головой, привстал на цыпочки, глядя поверх голов на окно. Во всяком случае, перед магазином не видно ни ментов, ни машины.

– Я больше чем уверен, что именно из этого пистолета Джо стрелял в Новоторова. Мы еще услышим об этом: проведут баллистическую экспертизу и докажут, что Новоторов был убит из этого «макарова».

– Когда же тебе его подкинули?

Я пожал плечами.

– Может быть, пока я был у следователя?.. Не знаю, Анна, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.

– Давай купим колбасы и хлеба?

– Ты голодная?.. Это на нервной почве. Ты только что ела яичницу.

– У меня эта яичница поперек горла стоит, и все равно я с голоду умираю! И голова ничего не соображает.

– Ну хорошо, хорошо. Я возьму тебе колбасы.

Анна незаметно раскрыла сумочку и протянула мне деньги. Если бы у меня были пятьдесят тысяч долларов, подумал я, принимая деньги, то я подарил бы ей маленькую белую яхту.

Я вспомнил о своей «Арго» – маленькой белой яхте с треугольной «бермудкой» и кливером, с каюткой на четверых и уютным уголком-камбузом. Когда-то я выкупил ее почти за бесценок из ростовского яхт-клуба, а три года спустя продал опять же за бесценок, чтобы купить туристскую путевку в Ла-Пас, откуда и началась моя приамазонская одиссея.

Полчаса спустя мы утоляли нервный голод, сидя на самой верхотуре горы Болван, откуда весь поселок вместе с санаторием и домом отдыха был виден как на ладони.

– Что теперь? – спросила Анна, опускаясь на теплый белый камень и потягиваясь.

Я, осторожно выглядывая из-за каменного бруствера, всматривался в улочки, в заросли кустов, стоящие рядом с моим домом. Бинокль бы сюда, а еще лучше телескоп «Белый карлик».

– Твоей судьбой я не могу распоряжаться, Анна. Ты вне подозрений, здесь ты человек случайный, – ответил я, давая понять девушке, что готов принять ее отставку и даже проводить на московский поезд.

– Что?! – Она привстала и посмотрела на меня. – Случайный человек?.. Значит, ты хочешь, чтобы я уехала, оставив тебя коптиться на этой горе? И ты нормально бы воспринял это? Ты бы смог после этого разговаривать со мной? – Она снова легла и опустила ладонь на глаза. – Мне страшно подумать, Кирилл, что на моем месте ты бы так и поступил.

Вот это удар! В моих руках с сухим щелчком треснула ветка. Ну что ж, она ответила достойно. Я это заслужил. Трусу и подонку никогда не надо указывать на пути отступления, он сам видит их и знает, что ему делать. А вот если сделать это по отношению к верному другу – хуже оскорбления и унижения не подыщешь. Я с опозданием прикусил язык.

Надо было как-то мириться, и я кинул маленький камешек, который щелкнул в метре от Анны. Она не отреагировала. Тогда я подошел к ней, снял ее ладонь с лица. Анна смотрела на меня.

– Прости, – сказал я. – Я не хотел тебя обидеть. Я просто очень боюсь за тебя.

– А тогда, на вилле, когда ты надел форму Шраера и мы шли с тобой к дому Валери под взглядами охранников, тоже боялся?

– Тогда нет, – признался я.

Анна вздохнула.

– Ладно, я тебя прощаю. Но только потому, что ты сказал правду и не стал брехать, как страстно беспокоился за меня. Кот ты, Вацура. Старый, бродячий, неблагодарный кот. Сама не знаю, за что я тебя так люблю.

Это было настоящее признание, но сделанное в форме полушутки, полуприсказки, а значит, с двойным смыслом – иди гадай, правду я сказала или нет. Но я-то знал, что Анна сказала правду. Я сделал каменное лицо и быстро перевел разговор на другую тему. Нет, я не кот, я поганый шакал, плешивый крокодил, бегемот-олигофрен. Такая замечательная девушка признается мне в любви, а мне нечего ей ответить. Лгать не хочу, потому как любви к Анне бог не дал. У него своя логика и свои чудачества. Не знаю, какое именно чувство подразумевается под любовью, но Валери я до сих пор не могу выкинуть из сердца.

* * *

Когда солнце скрылось за горбатой, покрытой кудряшками леса спиной Караул-Обы и стало по-южному быстро темнеть, мы с Анной покинули наше убежище и спустились на шоссе. Решили, что она вернется на дачу и будет продолжать там жить, чтобы не вызвать у милиции подозрения своим исчезновением. А я, беглый каторжник, как позже окрестил меня Гриша, спрячусь в лагере альпинистов. Не думаю, что милиции придет в голову прочесывать все палаточные городки на побережье – на это ушло бы слишком много времени. Анна сегодня же предупредит Клима о моем местонахождении, а завтра мы все соберемся под Соколом, включая Гришу и Князева, и решим, как действовать дальше. Кроме как от этих людей, мне больше не от кого было ждать помощи.

Я подошел к палаткам альпинистов как раз в то время, когда Гриша снимал с примуса кастрюлю с супом, и, увидев меня, он издал радостный вопль, несмотря на то, что даже понятия не имел, сыт я или голоден. Мне дали ложку, но я отрицательно покачал головой. Тогда Князев налил мне какой-то крепкой пахучей жидкости. Я выпил и, пока мои товарищи загребали ложками из кастрюли, рассказал им о том, что случилось за сегодняшний безумно огромный день.

Под конец рассказа я уже едва сидел и мои глаза закрывались сами собой. Князев несильно хлопнул меня по плечу, заставляя подняться на ноги, отвел к своей палатке и показал на спальник. Мне именно этого не хватало для счастья. Не помню, как я заполз в палатку, как стащил с себя кроссовки и упал на мягкий синтепоновый спальник, пахнущий еловыми ветками, костром, кипарисом, горами и туманами…

Глава 18

Мне приснился странный сон, будто я без страховки карабкаюсь по отвесной стене вслед за Джо. Он скидывает на меня камни, спускает снежную лавину, на мою голову обрушиваются потоки воды, но я продолжаю каким-то чудом держаться на стене и преследовать его. В конце концов я догоняю его, цепляюсь обеими руками за его горло, моя ладонь скользит по его щеке, и вдруг кожа его лица начинает сморщиваться, собираться в складки и сползать, и я с ужасом понимаю, что это была всего лишь маска. И тут на меня сыплются черные стружки волос, и я вскрикиваю, потому что вижу Валери. Она не похожа на себя, но я точно знаю, что это она. «Кирилл, – говорит она, – я сделала это только ради нашей любви». – «Где дочь?! – кричу я исступленно. – Где моя дочь?!» Но Валери смеется, и мы оба срываемся и с нарастающей скоростью летим в бездну…

– Кирилл! Кирилл!

Я проснулся оттого, что Гриша яростно тряс меня за плечо.

– Ну-ка, быстро, быстро вылезай! – сказал он негромко, но взволнованно.

Я вывалился из палатки с такой скоростью, словно в ней начался пожар, и, напяливая кроссовки, стал крутить головой во все стороны, не понимая, что произошло.

По-моему, было еще совсем рано, и солнце только-только показалось из-за Меганома. Князев стоял недалеко от нас на пригорке, скрестив руки на груди, как Наполеон, и смотрел на шоссе. Я слышал, как оттуда доносятся шум автомобильного мотора и негромкие голоса.

– Что там? – спросил я Гришу.

– Кажется, менты. – Он глянул на меня. – Кроссовки надел? Теперь обвязку!

Я не задавал больше никаких вопросов и стал натягивать на себя страховочную обвязку.

– Сюда идут, – сказал Князев, подходя к нам. – Поторопись.

Гриша подтолкнул меня в спину, и я пошел к стене. Вертикальная веревка, соединяющая подножие горы с вершиной и пропущенная через крючья, так называемые перила, становилась сейчас моим единственным мостом, по которому я мог уйти от преследователей. На стену милиция не поднимется, а стрелять вряд ли станет.

Гриша закрепил на веревке жумар, соединил его карабином с моей обвязкой.

– Пошел! – скомандовал он.

Я сделал первый шаг.

– Гриша! Сюда придут Анна и Клим. Передай им, что я сам их найду.

– Хорошо. Поднимешься наверх, оттуда траверсом влево, до Шторма. Там жди нас с Князем.

Шторм – так мы называли западный склон Сокола, покрытый гигантскими каменными столбами, напоминающими шипы на теле ящера или застывшее штормящее море. Добраться до этих «волн» мог только альпинист.

Через минуту я оглянулся. Две милицейские машины стояли на шоссе. К подножию шли три человека в форме. Гриша и Князев спрятались в палатках. Нет, подумал я, слишком много случайностей. Так не бывает. Никто не мог знать, что я буду здесь, кроме четверых. И нет ничего хуже, когда начинаешь невольно подозревать всех…

Когда менты подошли к палаткам и, задрав головы, стали наблюдать за мной, я был уже на высоте метров ста. Один из них поднес к губам что-то похожее на цинковое ведро без дна.

– Гражданин Вацура! – крикнул он в рупор. – Немедленно спускайтесь вниз!

– Ага, сейчас, – забормотал я себе под нос, в очередной раз перецепляя жумар выше крюка. – Сейчас залезу наверх и спрыгну прямо в вашу машину… Вместо того чтобы преступника ловить, вы… к невинному человеку пристали, хотите на нем… пятьдесят тысяч баксов заработать… Хрен вам, а не баксы!

Я безостановочно бормотал всякие ругательства, какие мне приходили в голову. Они снимали напряжение, и я пока не сделал ни одной ошибки, которая при моей спешке и без внешней страховки могла стоить жизни.

Когда я уже прошел две трети маршрута, менты устали глазеть на меня. Они сели кружочком у очага, сняли фуражки и, кажется, завели милую беседу с Гришей и Князевым. Я помахал им рукой, но этот жизнерадостный жест вряд ли кто заметил. Внезапно потемнело, вдоль стены поплыли матовые рваные струи тумана. Прямо над моей головой с оглушительным треском разорвалась молния. Море, каменистый берег, шоссе с желтыми «УАЗами», палатки и люди рядом с ними исчезли в одно мгновение, словно начался вселенский потоп и их залило серой и мутной водой. Я оказался в середине тучи и моментально промок до нитки. Это было очень кстати, потому что я не умывался с утра и сильно перегрелся, уползая подальше от грешной земли к небесам.

Из моего рта валил пар, как у загнанного коня, на расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было разглядеть. Серая стена слилась с серой субстанцией, окружившей меня со всех сторон. И вдруг полил настоящий ливень. Грохот падающей и разбивающейся о стену воды сразу заглушил мой дикий хохот. Целые потоки низвергались вниз по стене и свободно падали параллельно ей. С водой скала смывала с себя камни, ветки, песок, все это сыпалось на мою неприкрытую голову и сильно напоминало артобстрел под афганским кишлаком Доши в апреле восемьдесят четвертого, где наш гаубичный дивизион дал залп по своим же позициям. Но тогда я нашел сухую промоину и упал на ее дно, накрыв голову рюкзаком. Сейчас мне негде было спрятаться. Я болтался на веревке, которая, казалось, не была прикреплена ни к чему и висела сама по себе в пространстве, раскачивался под порывами ветра, захлебываясь в потоке воды, заливающей мне лицо. Это была грандиозная природная феерия, торжество сил стихии, и я, оказавшийся полностью в ее власти, не способный даже защититься от падающих камней, смеялся над собственной ничтожностью и всей той блошиной возней, которой люди посвящают свои никчемные, жалкие жизни.

Гроза оставила меня в покое столь же внезапно, как и налетела, но земли я еще не видел – ее по-прежнему закрывали облака. На мокрой веревке, по которой еще сочилась вода, жумар держался не настолько крепко, чтобы можно было продолжать движение, но стоило рискнуть и пройти к Шторму незамеченным.

Прошло еще не меньше часа, прежде чем я добрался до относительно ровной площадки перед одним из каменных «шипов», где в идеально отшлифованной вмятине скопилась дождевая вода – целая ванна. Я жадно пил ее, встав перед этим искусственным озером на четвереньки, а потом залез в нее целиком, прямо в одежде, и лежал до тех пор, пока меня не стал бить озноб. К счастью, солнце снова показалось из-за туч, напоминая, что сейчас июнь, дело происходит в Крыму и здесь правит бал оно.

Щурясь от яркого света, я лежал на горячем камне, как на батарее, и одежда высыхала с поразительной скоростью. Ноги заслоняли высотку мидовского санатория. Стоянку, на которой недавно была припаркована темно-синяя «Вольво», я не видел – она находилась как раз за моими пятками. Анна ездила к Новоторову, думал я сквозь дремоту, и встречалась с ним буквально за пару дней до его смерти. Этот человек поставил ей кабальные условия, собственно, пригрозил, что убьет, если она откажется. Так что у Анны были все основания желать смерти Новоторова. М-да, интересная мыслишка…

Я вроде бы в шутку стал складывать мозаику из фактов, и получилось на редкость удачно. Анну я посадил рядом с референтом в «Вольво», способную домчать ночью до Никитского сада за два часа. Затем я попробовал дать референту имя Джо – и мозаика не рассыпалась, а стала выглядеть еще более привлекательной. Господи! – мысленно воскликнул я и даже привстал от волнения. Как все складно, однако, получается! Приехала Анна из Москвы – начались анонимные звонки. Вернулась из Ялты – и я встретился с Джо.

Я снова лег, продолжая создавать в уме гармонию. Вложил в руку Анны пистолет – и она стала выглядеть лучше, чем раньше. А потом, потом… потом я осторожно придвинул к ней яичницу и туалетный бачок. Стыкуется! Анна действительно выходила из комнаты, когда мы обедали у меня, – то на кухню, то руки мыть. Мало ли что ей надо было – я не следил.

Не хватало маленького штриха, и я представил, как вчера вечером, спустившись с Болвана, она идет по шоссе в поселок, сворачивает в санаторий, подходит к телефону-автомату, подвешенному к стене бювета, и звонит в отделение милиции. «Алло! – говорит она. – Вы разыскиваете Кирилла Вацуру? Можете взять его тепленьким в палаточном лагере альпинистов под Соколом. Только, чур, половина вознаграждения моя!»

Если это так, думал я, то мне откроется одна великая истина: сатана – женского рода.

* * *

Я стоял под ветвью, низко склонившейся к земле под тяжестью еще зеленых, но уже крупных абрикосов, и Клим не сразу узнал меня. Потом он резко взял меня за руку и втащил через открытую калитку во двор. Ни слова не говоря, мы прошли мимо «Москвича», стоящего во дворе, свернули по узкой дорожке из плитки к душевой и снова вправо, в цветник, где стоял столик со скамейками.

– Я тебя жду весь день, – сказал он, закуривая. – Почему так поздно?

Я показал рукой на небо.

– Ждал, когда стемнеет.

– Есть хочешь?

– Не то слово.

– Ну, потерпи минуту.

Он пошел в дом, плотно обсаженный со всех сторон яблонями и абрикосами. Я слышал, как он что-то сказал матери, загремела посуда, и минут через пять он вынес мне сковородку с жаренной на сале картошкой и яичницей.

Я жадно набросился на еду, а Клим, не задавая вопросов, смотрел на меня, и малиновый огонек сигареты с каждой затяжкой освещал его губы тусклым светом.

– Может, выпьешь?

Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Побреюсь только и пойду.

– Куда тебя еще несет?

– Есть дело.

– Не сходи с ума, – проворчал Клим. – Постелю тебе на чердаке, выспишься как человек. Ты уже на бомжа похож.

– Я знаю.

– Ну, рассказывай теперь.

– Что рассказывать? – Я пожал плечами. – Просидел весь день на Соколе. Время идет, а я еще ничего не сделал для своей защиты… А вы как?

– Встретились с Анной где-то около восьми утра у котельной дома отдыха и пошли к лагерю.

– Когда, кстати, она передала тебе, где я?

– Вчера. Поздно было, мои уже все спали. Тогда мы и договорились о встрече.

– А почему решили именно в восемь, а не раньше?

Клим пожал плечами.

– Она так сказала, а я не стал спорить, подумал, что вы так договорились. Гроза была жуткая, мы насквозь промокли. И как прошли крутой поворот, так сразу милицейские машины увидели. Подходить, естественно, ближе не стали, сели на бордюр, ждем, чем дело кончится. Гора вся в тумане, ни черта не видно. Где-то полчаса спустя видим: вся кодла возвращается к машинам. Тебя нет – значит, дал деру. Как машины свалили, мы к палаткам. Ну, эти твои друзья все подробно рассказали, как ты от ментов по стенке ушел. Молодец, так и надо. Попадешь к ним в руки – труба. Сожрут.

– По радио ничего нового не передавали?

– Передавали, – кивнул Клим и далеко отшвырнул окурок. – Дело об убийстве этого чувака ведут две следственные бригады Ялты и Симферополя, а также группа из частной сыскной фирмы.

– Круто взяли.

– Не дрейфь! Думаешь, ты один у них в числе подозреваемых? Да таких, как ты, может, уже десяток набирается. Они же работу по всем направлениям ведут, а не только на тебе зацикливаются. Так что, Кирилл, твое дело – выждать, пока они настоящего убийцу не найдут.

– Больше ничего не говорили?

– Про водилу что-то сказали… Сейчас вспомню… Да! Он находится в ялтинской горбольнице, состояние его остается тяжелым, но он уже отвечал на вопросы следователя и вроде бы намерен составить словесный портрет убийцы.

– Мне бы в Ялту, Клим.

– Зачем?

– Провести очную ставку в присутствии свидетелей. Я демонстрирую водителю свою физиономию, а он меня не узнает. Это хоть какое-то алиби, первый шаг.

– Ты хочешь, чтобы я тебя отвез?

– А как же иначе, Клим? Если я поеду автобусом, у меня будет намного больше шансов попасть в лапы ментам.

Клим задумался, покусывая губы. Я понимал, что со мной он рискует: нас могут остановить на трассе, и у Клима будет неприятностей выше головы.

– Хорошо, – твердо сказал он. – Я отвезу тебя в Ялту. Не каждый день такие ситуации выпадают.

Я крепко пожал ему руку. Клим смотрел на меня. Его так и подмывало что-то спросить у меня.

– Кирилл, – медленно произнес он, опустив глаза, – а как же так получилось, что милиция нагрянула к альпинистам?

Ах, Клим, Клим! Этот вопрос не давал ему покоя. Конечно же, он понимал: я первым делом подумал на тех людей, кто знал о моей ночевке под Соколом, в числе которых был и он сам. Мой старый друг Клим мучился потому, что я мог предположить его нечестность, его предательство. Ему было стыдно, но он не мог – это было ниже его достоинства – оправдываться передо мной, и он тихо терпел эту страшную боль от подозрения.

Я положил руку ему на плечо.

– А где меня можно было еще найти, как не у альпинистов? – ответил я, хотя сам не верил в это. – Милиция, дружище, знает намного больше, чем мы с тобой предполагаем.

Я, может быть, немного облегчил его душу. Он снова закурил, принялся с еще большей настойчивостью предлагать мне сеновал на чердаке, но я бы все равно не уснул и не успокоился, пока не увидел бы Анну.