Текст книги "Золотой империал"

Прикидываться дальше не было смысла. Александров открыл глаза и рывком сел на диване.

Перед ним на расшатанном стуле, по-прежнему улыбаясь, сидел одетый в короткую и тесноватую ему Жоркину футболку и куцые тренировочные брюки незнакомец. Рядом стоял цветущий, как майская роза, Жорка.

– Коля! – ответил Конькевич на недоуменный взгляд капитана. – Позволь представить тебе Петра Андреевича Чебрикова…– Конькевич запнулся немного. – Графа… Жандармского ротмистра… Твоего, так сказать, коллегу из параллельного мира.

– Очень приятно, – первым протянул руку Александрову, ошеломленно переводившему взгляд с одного психа на другого, жандарм.

В руке, рукоятью вперед, был зажат александровский «макар»…

10

«Тоже мне март! Колотун, словно в феврале. Только-только днем распустит – ночью прихватывает намертво, да еще снежок под утро…»

Ворча, как старый дед, лейтенант Лукиченко, засунув мерзнущие руки в карманы форменной куртки и подняв воротник, шагал по превратившейся после захода солнца в каток дороге к гаражному кооперативу №7, расположенному на самой окраине города, рядом с автотрассой. Чертов Князь – настоящий он или только прикидывается – назначил встречу у запасных ворот в восемь вечера, и времени оставалось с гулькин нос.

Не совершил ли он глупость, согласившись на союз с этим странным человеком? Мало сказать странным… А что можно было сделать? В лучшем случае подать рапорт об отставке, когда фотки с этой е… Алехиной лягут на стол начальству. Это еще в лучшем случае! А если бы она подала заяву об изнасиловании, подкрепленную справкой, – идти тогда в СИЗО по «веселой» статье? Благодарим покорно! Менты, да еще насильники, там не задерживаются.

Значит, выхода не существовало? Никакого? Ну, был еще один… Последний способ сберечь офицерскую честь… Этот выход тем более отпадает.

А что он так дребезжит, скажите на милость? Пока на его девичью честь никто и не посягал. Только-то и делов: достать хорошему человеку чистый бланк паспорта – разве не благородное дело? Помочь ему «сбросить с хвоста» такого же мутного, как он сам, индивидуума, да еще попутно раскрыв нашумевшее на всю область убийство, – еще лучше. Заработать на этом малую толику, причем не в «деревянных», а чистейшим благородным металлом – кто откажется?

А Александров? А что Александров? Свет на нем клином сошелся, на этом чистоплюе Александрове! Тоже мне ангел, крылышки вот только в дерьмеце… Сухарь высокомерный, все на «вы», все придирается… До сорока лет под ним в «летёхах» шестерить?

Чтобы вписаться в лимит времени, Лукиченко свернул на шедшую через лес тропинку – кратчайший маршрут до седьмого кооператива.

Какой там лес: несколько десятков чахлых березок, промежутки между которыми выглядят более-менее пристойно только зимой, когда снег стыдливо прикрывает рощу, превращенную обитателями Хоревска в настоящую помойку. Летом это чудо родной природы проглядывается насквозь. Но сейчас-то не лето.

Тропинка по вечерней поре (а главное, в свете недавнего события, запугавшего до родимчика весь город) была совершенно пустынна – нечастые по зимним сумеркам посетители гаражей старались теперь сделать все дела еще засветло, чтобы не искушать судьбу лишний раз, – поэтому лейтенант, хотя и не робкого десятка, вздрогнул и схватился за карман, где лежал пистолет, когда из-за какого-то куста внезапно, загораживая ему дорогу, шагнул темный силуэт.

– Кто тут? – Хотя и приглушенный карманом, снятый предохранитель щелкнул слишком громко.

Незнакомец сделал шаг навстречу, подсвечивая себе снизу в лицо фонариком, отчего черты исказились, приобретая нечто демоническое.

– Князь…– оторопел Виталий, считавший, что шеф поджидает его на месте.

– Какая проницательность! – Убедившись, что узнан, Князь погасил фонарик, и теперь в темноте не было видно, улыбается он или говорит с полной серьезностью. – Вы делаете успехи, подпоручик. Я решил сократить ваш путь, милейший Виталий Сергеевич, – предупредил он вопрос лейтенанта. – Вы же после работы, как у вас выражаются, устали…

«Проверял, как бы я не привел с собой кого-нибудь постороннего, типа группы захвата, например…– догадался Лукиченко. – Битый волчара. Такого на мякине не проведешь».

– Ну и что вы мне поведаете новенького, господин полицейский? – В дружелюбном тоне Князя угадывалась искусно скрытая издевка.

– Да ничего особенного…– Виталий обдумывал: сказать или не сказать Князю о том, что бланк паспорта уже добыт?

– А по документам?

«Обойдется! – решил Лукиченко потянуть время, чтобы максимально увеличить гонорар. – Ишь разволновался».

– Да… возможность есть, но стоит это дороже, чем я предполагал вначале…

– Доставайте, за оплатой дело не станет! – перебил его Кавардовский. – Что еще? Удалось выяснить что-нибудь о моем «друге»?

Тут лейтенант готов был блеснуть.

– Не знаю, относится ли это к делу, но мой начальник… Ну, капитан Александров, я вам рассказывал…

– Дальше!

«Потерпишь! – огрызнулся про себя Виталий. – Раскомандовался тут!»

– Ну, в общем, бумажку я одну у него на столе сегодня видел. А на ней переведены две монеты..

– Как это «переведены»? – не понял Князь.

– Ну, карандашом… Подкладываешь монетку под бумагу и карандашом по ней ширик-ширик… Где выпукло – там темнее, где вогнуто – светлее..

– А-а, протирка! Так бы и сказали… Экий вы, господин подпоручик, косноязычный! А небось еще какое-нибудь специальное учебное заведение оканчивали.

– Да уж, не Пажеский корпус! – огрызнулся Лукиченко снова, на этот раз вслух.

– Ладно, ладно, простите покорно… Так что там по монетам?

– Я подробно разглядел, он-то меня сначала не заметил за спиной… Капитан Александров то есть…

– Понятно.

– Так вот одна из этих монет в десять рублей, девяносто четвертого года, и царь на ней – Николай. Это один из тех золотых червонцев, с квартиры Клеща…

– Империалов…– автоматически поправил Князь, задумавшись.

– Чего?

– Империалов. Золотая монета достоинством в десять рублей называется империал, а в пять – полуимпериал. А червонец – это три рубля золотом, но их не выпускают уже лет сто пятьдесят…

– А-а…– протянул лейтенант, думая про себя: «Похоже, таракашки у тебя в голове, Княже! Выпускают… Придумает тоже!» – Спасибо за консультацию.

– На здоровье. И?..

– Да, а вторая, девятьсот восемьдесят девятого года – побольше и царь на ней другой, в другую сторону смотрит, лысый, мордастый… Написано там было больно мелко, не разобрал я толком. По-моему, Александр… Если не какой-нибудь Никандр… Ихтиандр…

– Александр Четвертый Благословенный, батюшка нынешнего императора, Николая Второго…– сообщил Кавардовский, думая о чем-то своем.

Лейтенанту очень хотелось покрутить пальцем у виска, но, учитывая приличных размеров лезвие, которое, как он теперь знал точно, убийца носил в ножнах, пристегнутых к запястью, делать этого явно не следовало.

– Там еще написано было – пятьдесят копеек…

* * *

Олух, конечно, царя небесного этот полицейский, и больше никто. Впечатление такое, будто не в специальном учебном заведении премудрости сыска постигал, а в церковно-приходской школе или у сельского дьячка. К тому же ненадежен, ненадежен парнишка… Ох как ненадежен… Но, как говорится: за неимением гербовой – пишем на простой. Кстати, о гербовой…

Плотные пачки самых крупных здешних купюр – пятисотрублевок, принесенные этим подпоручиком с малороссийской фамилией, приятно оттягивали карманы куртки. Это хорошо. Нужно будет послать девку прикупить что-нибудь из продуктов, выпивки… Пальто это сменить нужно – барахло жуткое… «Землячок», сволочь, согнал тогда с насиженного места чуть не в чем мать родила! Слава богу, по каторжной привычке, ложился спать Кавардовский практически всегда (если дам-с не имелось под боком, конечно!) почти полностью одетым: мало ли куда кинет судьба-индейка свою крапленую карту?.. Нужно было тогда с одного из парней кожан снять, да побрезговал, видишь ли. Ничего, девка что-нибудь купит на рынке. Сметливая попалась халда, расторопная. Жаль, под этого ублюдка легла – теперь нельзя с ней, с подстилкой легавой…

А следок-то, легашонок, зацепил верный, нужный следок. Не только бабенок валять учат их, видимо, в местном Корпусе! Не иначе от сыщика того полтинник просочился. Больше не от кого. И Колун, и он, Князь, сюда только золотишко таскали, ничего боле… Серебра тут тоже, конечно, нет, но ценится оно не в пример ниже. Чего же лишний груз таскать? Тем более сначала весь расчет через еврея этого, Пасечника, шел, а тот брал исключительно «рыжевье» для гешефтов своих, зубных, и не только… А полтинником этим в лавке расплачиваться, что ли? Так не ходили они тут по лавкам: встречали всегда их и привечали по первому разряду… Нет, только легавый тот мог денежку протащить …

Капитан этот, начальник подпоручиков, видать, при делах. Если еще не снюхался с «землячком»… Нужно было тогда его у парадного приткнуть перышком, когда навеселе домой возвращался… От бабенки, конечно… Ну ничего, всегда успеется. Использовать надо это обстоятельство, чтобы и «землячка» подцепить, и капитана этого потопить. Покумекать нужно, что-то вроде вытанцовывается…

Молодец парнишка! Помог по полной программе: и золотишко сбыть, и след «землячка» отыскать, и паспорт выправить. Добыл, добыл он бумаги, по глазам было видно. Только цену решил набить. Жадный он очень, Виталий этот. С одной стороны, вроде бы и хорошо, таким управлять легко, а с другой – не очень-то и здорово… Жадный и продаст, если что, ни за понюшку табаку. Но это не важно… Не с собой же его тащить? Да и девку эту. Пока нужны – поживут, а там…

Князю от этой мысли показалось, что отточенная полоска стали в рукаве нагрелась. Ничего, ничего, Верный, потерпи: напьешься скоро кровушки, утолишь жажду свою вечную.

Вот и город. Здесь надо быть осторожнее.

Избегая редких освещенных мест и вообще улиц, Князь нырял в темноту проходных дворов, растворяясь в чернильной тени. Ночь с ее темнотой и была его основной стихией.

* * *

Двадцать четыре золотых кружочка, аккуратно выложенных в пять рядов на скатерти (в верхнем ряду не хватало одного), сияли своим обычным маслянистым блеском перед Драконом, местным вором в законе, в миру Свешниковым Павлом Михайловичем.

– Что скажешь хорошего, Ювелир?

Ювелир, рыхлый, словно состоявший из холодца, только снаружи чуть прихваченного пленкой кожи, не дававшей ему расплыться бесформенным блином, человек неопределенного возраста со сверкающей лысиной, юношески нежными щечками и младенческими перетяжками на аккуратненьких пальчиках, еще с минуту разглядывал двадцать пятую монету через мощную старинную лупу в потертой бронзовой оправе, затем положил и то и другое на скатерть:

– Ничего хорошего не скажу. Та же чеканка, что и у прежних, Пал Михалыч.

Ювелир, заслуживший свою кличку еще лет двадцать пять назад, во время своей первой ходки по валютной статье, слыл среди местного криминала человеком уважаемым, сведущим во всех делах, связанных с «рыжевьем» и камушками, своеобразным экспертом.

Несмотря на свою насквозь мирную внешность и то, что после последней отсидки, по мнению правоохранительных органов, твердо решил встать на путь исправления, рецидивист Запашный за себя постоять мог неплохо, и это только добавляло уважения к нему со стороны людей с наколками (только подобных себе и считавшихся настоящими людьми). Отлично ботая по фене, в повседневном обращении он предпочитал именно великий и могучий, а также человеческие имена вместо собачьих кличек, как он выражался. Дракона он знал давно и плотно и, хотя кличку его всуе произносить избегал, на Ювелира не обижался.

– Это точно?

– Обижаешь, Паша, обижаешь…

Дракон прошелся по комнате, как на тюремной прогулке, ссутулившись и заложив руки за спину.

– Ну спасибо, Ювелир. С меня причитается. Скажи там ребятишкам, они тебя до дома подкинут…

Когда Ювелир удалился, Дракон снова уселся за стол и, подперев подбородок ладонями, принялся разглядывать теперь уже идеальный квадрат, выложенный из золотых кружочков.

– Ну и что мне со всем этим делать? – печально спросил Павел Михайлович.

Дело в том, что Свешников—Дракон кроме общественной, так сказать, нагрузки в виде хранения и распределения скудного воровского общака, «разруливания» всяческих споров и конфликтов между гражданами определенной категории и подкармливания «невинно пострадавших», запертых за те или иные прегрешения за крепкие стены с надежными засовами, контролировал весь поток «рыжевья», а по-людски говоря, золота, поступавшего из щедрых на богатства уральских недр, а именно, Кочкарских россыпей, не только от «черных старателей», но и с обогатительной фабрики.

Когда десяток лет назад, еще при Мишке Меченом, на столичном сходняке решалась судьба этого трудного участка, из-за недальновидной политики отдельных лиц чуть было не ставшего яблоком раздора между несколькими сильными группировками, вся уральская фракция практически единогласно высказалась именно за Дракона– человека честного, болеющего за общее дело, не рвача какого-нибудь, способного крысятничать [10]10
  На воровском жаргоне, воровать у своих.


[Закрыть] по мелочи…

И проблема была решена. Дракон оправдал высокое доверие и в короткий срок прекратил анархию, вернул золотой поток в русло, «успокоил» особенно рьяных ревнителей «клондайкской вольницы», во что бы то ни стало желавших сделать из тихого провинциального Хоревска некое подобие заокеанских Доусона или Сакраменто. Множество подпольных золотоскупок, сделки в которых порой заканчивались не только мордобоем, но и поножовщиной, привлекая и без того нежелательное внимание властей, тихо-мирно прикрылись, зато оставшиеся заработали на полную мощность, принимая у «населения» песок по твердым, не грабительским, но и не запредельным ценам. Из сотен золотоискателей остались тоже только десятки, получившие «лицензию» у самого Дракона. Всяким любителям «пощекотать Фортуну за…» вежливо и без особенного насилия разъяснялась «политика партии» на данном временном отрезке, и, как ни странно, желающих возражать было относительно немного. Прекратились также всякие инциденты с милицейскими налетами на подпольные притоны, где ранее отдыхали от трудов праведных немногочисленные счастливцы, окруженные как раз многочисленными, питающимися от них «клопами», в связи с полным исчезновением самих «норок» вместе с их хозяевами.

Последним штрихом – надо сказать, самым трудоемким и муторным – было выкорчевывание черных, то есть выходцев с Кавказа, налетевших в Хоревск и саму столицу «золотого края», городок с немного странным названием Слой, как мухи на сами знаете что, после известных событий начала девяностых годов прошлого века. Охочих до легкой наживы кавказцев пришлось просто силой отрывать от кормушки, как ненавидимых ими хрюкающих домашних животных – от корыта. Некоторых – с мясом…

С тех самых пор вот уже скоро десять лет кряду в Хоревске царила тишь и благодать. Многие горожане даже начали забывать, что живут буквально на золоте, а краткий эпизод натуральной золотой лихорадки постепенно превращался в одно из невнятных преданий местного фольклора, оттесненный более насущными событиями и проблемами.

Все бы хорошо, если бы не этот проклятый дантист Пасечник, и так всегда балансировавший в своих мутных делишках на грани фола. Не раз его предупреждали ребятишки Дракона о том, что не след развращать честных трудяг своими грязными деньгами. Разок даже пришлось самому Павлу Михайловичу со строптивцем побеседовать– утих как миленький на полгодика. Но уж после того как коллега из Свердловска попенял по-дружески Дракону на тоненькую струйку «рыжевья», явно протекавшую мимо его носа, пришлось взяться всерьез.

На что тогда надеялся жадный старик: на гуманность «дракончиков» или на помощь своего еврейского бога – только не сдал он ни своих золотых запасов, ни грядочки в одной известной с детства стране, на которой деревца с такими занятными «желтяками» произрастают. Сердчишко, вишь, у старого стяжателя оказалось слабеньким. Может, и в самом деле этот ихний Яхве своего почитателя выручил: мальчишки ведь тогда только разминаясь «погладили» дантиста паяльничком, не спрашивали в полную силу, на благоразумие его надеясь, – какой спрос с «поехавшего» от непереносимой боли человека, обструганного, как полено?

Тогда казалось, что проблема решена и другим будет наука надолго, ан нет – снова просочились, проросли откуда-то «рыжики», словно и впрямь посеянные кем-то в Стране Дураков. Немного, правда, но солидно, целых двадцать пять штук, двести с лишним граммов высокопробного червонного золота. Все бы ничего, можно было бы предположить, что какой-то счастливец на своем огородике горшок с царскими десятками и пятерками выкопал да спускает потихоньку, чтобы кто чего не заподозрил… Но вот ведь какая закавыка получается: в тех партиях, что Пасечник своему человечку в Свердловск пересылал, настоящих-то, дореволюционной чеканки, десяток и пятерок было всего ничего, зато остальные – с другими царями и самыми разными годами, чуть ли за весь двадцатый век. И какой-то Алексей Второй там имелся «Император и Самодержец Всероссийский», и Александр Четвертый, и даже Петр, но тоже Четвертый. Подходил по порядковому номеру только Николай Второй, он же Кровавый, но и тут было не все гладко: соответствовал оригиналу он только на жалкой кучке потертых монет до девятьсот одиннадцатого года, а на остальных – новеньких от девятьсот девяносто четвертого и ближе – выглядел совершенно непохожим на себя, безбородым и помолодевшим… Боня Колымский, выполнявший аналогичные функции в Свердловске, даже пошутил по этому поводу, что, мол, по всей стране царя скинули еще в семнадцатом, а в вотчине Михалыча российское самодержавие процветает и по сей день.

Хорошо ему балагурить, черту щербатому, а тут, на месте, как поступить? Эти вот «желтяки» уже явно не из «коллекции» Пасечника, их парнишка какой-то мутный из Хоревска вез в сторону города Челябинска не далее как сегодня днем. А на одном червончике-то дата вообще хитрая – «2002»…

Дракон откинулся на стуле, сгреб все монеты в жестяную допотопную банку из-под зубного порошка, закрыл крышкой и сунул в ящик стола. Успеем еще, налюбуемся…

– Эй, Пятихатка!

Пятихатка, вертлявый паренек дет двадцати пяти, несмотря на молодость имевший уже два «перстня» [11]11
  Перстень, вытатуированный на пальце человека, означает в криминальной среде отбытый на зоне срок.


[Закрыть], выскочил на зов Дракона из полутемной комнаты, освещаемой голубыми сполохами едва слышно работавшего телевизора.

– Ну что там, лох этот не зачирикал еще?

– Зачирикал, Пал Михалыч, соловьем заливается.

– Тащите его сюда… Нет, стой, еще кровью половики заляпаете, ироды… Сам схожу.

Щелкнув выключателем настольной лампы, Дракон в сопровождении Пятихатки двинулся в кухню, откуда тщательно замаскированный лаз, скрытый от чужих глаз, вел в обширный подвал, использовавшийся в доме Дракона для самых разнообразных целей.

11

– Этого не может быть! Это фантастика самая настоящая!

Николай бегал вокруг совершенно невозмутимого Чебрикова, сидевшего посреди комнаты на стуле, зажав сильные ладони между коленями. Жорка приткнулся в уголке дивана, ничем не выражая своего отношения к только что рассказанному: видимо, слышал все только что изложенное скучным и казенным языком завзятого бюрократа не в первый раз. Заметив это, Александров набросился на друга чуть ли не с кулаками:

– А ты что сидишь, молчишь в тряпочку? Неужели веришь этому бреду?

Конькевич прокашлялся.

– Коля…– начал он, но капитан сразу же его перебил:

– Чего Коля? Чего Коля? Развели тут…– Николай запнулся, не в состоянии подобрать подходящего слова. – Метафизику какую-то развели! В сумасшедший дом пора обоих! Коля, Коля…– Он развернулся на каблуках и упер обличающим жестом палец в индифферентного ротмистра: – Признайтесь, что все это вы только что придумали вместе с этим… с этим шутником плоским, чтобы меня разыграть! И монеты подкинули.

– И купюры подделали, и документы напечатали, и пистолет напильником выточили, – в тон ему с дивана продолжил Жорка. – И телефон этот портативный…

– А что?! – запальчиво воскликнул Николай, хватая со стола приборчик и потрясая им в воздухе. – Не работает ведь: явная бутафория, стопроцентная!

– Я же говорил вам, капитан, – подал голос Чебриков. – Поминальник, или, как изволил выразиться ваш друг Георгий, портативный телефон, не выполняет ряд функций, в частности навигационную и коммуникационную, а также… Ну, это не интересно…

– Почему же, почему же, очень интересно! – Александров подскочил к нему, уперев руки в бока. – Поведайте нам темным, сделайте милость!

Ротмистр вздохнул и, тоскливо глядя в сторону, поведал, будто читал лекцию или выдержки из наставления по эксплуатации какой-либо матчасти:

– Прибор мобильной связи «ПМС-97», он же в просторечии напоминальник, предназначенный для обычной и защищенной связи, выполняет дополнительно к основным ряд функций…

Внимали монотонному изложению, вероятно, давно и хорошо известной офицеру «с того света» инструкции молча, не перебивая, – этот действующий гипнотически монолог явился своего рода тайм-аутом, взятым принимающей стороной, в частности Александровым, чтобы осмыслить только что сказанное. Вслушиваясь не в технические термины и даже не в смысл сказанного, а в общий стиль, роднивший излагаемое сейчас с сотнями и тысячами инструкций, наставлений, приложений и тому подобного, изученного, прочитанного и просто пролистанного за долгие годы службы, Николай начинал понемногу верить странному гостю, хотя разум требовал – да что там требовал! – просто настаивал на обратном.

Неужели… Да нет: вранье или бред сумасшедшего! А может быть?.. Ничего не может! Не-воз-мож-но! Невозможно все это, и точка! Хотя документы, купюры…

Капитан посмотрел на стол, где словно для опознания были в идеальном порядке разложены: удостоверение, похоже пластиковое, с цветной фотографией серьезного военного в незнакомой форме, как две капли воды похожего на сидящего на стуле субъекта в застиранной футболке и коротковатых трениках; какие-то твердые карточки с рельефными многозначными номерами и незнакомыми названиями банков: «Российский Кредит», «Урал-Коммерц», «Империал-Банк»; огромные по сравнению с привычными банкноты тусклых, благородных цветов с двуглавыми орлами и портретами императоров или известных россиян – Пушкина, Ломоносова, Александра Невского; пригоршня монет различного металла и достоинства вплоть до крохотной латунной «1/2 копейки»; упомянутый уже приборчик, а главное – пистолет… Пистолет вроде бы «вальтер», но никогда ранее не виденный – с толстой рукоятью под обойму из двадцати пяти тупорылых патронов, с длинным, похожим на калашниковский, предохранителем, говорящим о возможности автоматической стрельбы, с вложенными в специальный кармашек добротной, из настоящей кожи кобуры трубчатым, с косыми щелями глушителем и небольшим цилиндриком, на поверку оказавшимся действующим лазерным прицелом! Оружие явно хорошо послужило, о чем свидетельствовала легкая потертость воронения на углах и мелкие, но заметные опытному глазу царапины и забоины, отполированный от частого применения спусковой крючок. Было оно никак не бутафорским или самодельным. Профессионалу все говорило о добротной заводской сборке изделия: и отделка поверхностей, и своеобразное изящество, если хотите – красота, и глубоко выбитый на щечке затвора семизначный номер. Ставила в тупик такая же глубокая надпись под номером: «ИМПЕРАТОРСКИЙ Тульский оружейный зав.» и дата: «1994 г.»…

С пистолетом в руках Александров обернулся к ротмистру:

– А?…– начал он, но Чебриков тут же очутился рядом, мягко, но непреклонно, каким-то хитрым приемом, извлекая оружие из руки, выщелкивая из него обойму и снова вручая назад уже безопасным.

– Ну да…– безнадежно сообщил Николай кому-то невидимому в пространство. – Мы же профессионалы…

* * *

– Я с вами не согласен, Петр Андреевич. Князь совершил несколько тяжких преступлений у нас, и поэтому он целиком и полностью находится в нашей юрисдикции.

Николай, уже немного выпив, разгорячился и, отвечая графу, в такт постукивал вилкой по тарелке. Красный как рак Чебриков склонился к нему, словно собираясь бодаться, твердо отстаивая свою точку зрения.

– Все проказы Кавардовского в вашем городе ничего не стоят против того, что он натворил у нас! Если бы вы могли просмотреть хотя бы краткий перечень его «подвигов»…

– И все равно…

Жорка, молча переводивший красные, как у кролика, глаза с одного спорщика на другого, вдруг не выдержал и хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнули тарелки, а одна из рюмок, слава Бахусу, пустая, опрокинулась.

– Тихо!

Оба офицера, разом притихнув, словно нашкодившие дошколята, изумленно посмотрели на обычно мягкого и нерешительного Конькевича. Того, как говорится, несло:

– Что вы тут шкуру неубитого медведя делите, представители специальных служб? Вы его что, уже поймали, повязали этого Князя? Вон он, в прихожей на цепи сидит, людей пугает! Вы его найдите сначала! Он еще на свободе бегает, людей, словно курят, режет. Герои!

– А о вас, Петр Андреевич, – Жорка обернулся к смущенно возящему вилкой по тарелке ротмистру, – я лучшего мнения был. Зачем вам этот Кавардовский, если вы все равно не знаете, как из наших палестин выбраться? Что вы с ним будете делать: повесите на первом суку? Расстреляете из своего нагана?

– Из «вальтера», – сухо поправил Чебриков, уставясь в стол. – А вообще говоря, его участь будет решать суд присяжных. Я же только выполняю свой долг, следую присяге, данной…

– Чего ты взбеленился, Георгий? – неожиданно встал на сторону своего недавнего соперника по цеху Александров. – Видишь, человек за дело болеет?

– И ты бы помолчал, Николай! – напустился уже на другого представителя закона неугомонный нумизмат. – Тут думать нужно, как гостя домой вернуть, а ты заладил: «в нашей юрисдикции, в нашей юрисдикции»… Параллельный мир тоже в твоей юрисдикции? Подскажи тогда, как ему отсюда выбраться.

Настала очередь потупиться и Николаю.

Завладев общим вниманием, Конькевич продолжал:

– Князь этот, Кавардовский, подождет – никуда он не денется: ему точно так же домой не терпится. А вот что мы имеем относительно этой самой дороги домой?

Вся компания только что вернулась из садового товарищества «Ремонтник», в котором и находился так удививший Чебрикова в первый день его пребывания на «этом свете» домик-скворечник, в подвал которого выходил таинственный переход. К сожалению, никаких новых следов, кроме уже имевшихся, не добавилось, а за железной дверью по-прежнему находился никем не потревоженный глиняный пласт. Николай, захвативший в гараже моток толстой проволоки, импровизированным щупом проверил в нескольких местах – плотная, упруго сопротивлявшаяся проникновению металлического прута мерзлая глина ощущалась везде, без какого-либо намека на пустоту или скрытый ход. Видимо, хорошо знакомый с каверзным характером неведомого пути, Кавардовский не тратил лишнего времени на проверку. С одной стороны, слова ротмистра подтверждались, с другой – положение оставалось неопределенным.

Забрав на обратном пути почти весь нехитрый скарб Чебрикова (ощупав собственными руками бронежилет незнакомой конструкции и прочее снаряжение, Александров окончательно поверил в нездешнее происхождение гостя, хотя, материалист до мозга костей, отказывался верить в байку насчет параллельного мира до последнего), троица вернулась к Конькевичу, у которого было решено поселить Петра Андреевича на первое время. Кот Шаляпин, как известно, перебрался сам, неведомыми путями выяснив маршрут полюбившегося его дремучему сердцу человека. Два других двуногих тоже не вызывали отрицательных эмоций у пушистого бродяги, теперь сыто дремавшего на плетеном коврике, постеленном сердобольным Жоркой специально для него на холодный линолеум у газовой плиты.

– Так вот, дорога эта закрыта и по крайней мере в ближайшее время открываться не собирается. Что можно предпринять?

Глаза Жорки пьяно и радостно сияли, по всему было видно, что ему так и хочется по-детски заявить во всеуслышание: «А я знаю! Спросите меня!» Чебриков пожал плечами, а Николай решил подыграть другу:

– Ты что, другой ход на ту сторону знаешь?

Жорка немного смутился:

– Ну, ход не ход, а человека, побывавшего на той стороне, возможно, знаю… Повторяю, возможно!

Жорка, не умеющий долго хранить секреты, тут же поведал заинтересованным слушателям (даже кот приоткрыл один глаз, явно прислушиваясь) историю о том, как прочел году в восемьдесят восьмом – восемьдесят девятом интересную статью в «Уральском искателе» об одном человеке, утверждавшем, что существуют параллельные миры, причем в одном из них он даже побывал. Горбачевская перестройка была временем, когда пышным цветом расцвели всякого рода паранаучные направления: уфология, экстрасенсорика, криптозоология… Энтузиасты с горящими глазами ловили с переменным успехом пресловутого снежного человека, искали (и, по их словам, находили!) Атлантиду, библиотеку Ивана Грозного, Тунгусский метеорит, Золотую Бабу и даже философский камень, контактировали с инопланетными, гуманоидными и не совсем, цивилизациями, иногда посещая между делом другие галактики, лечили наложением рук, а зачастую и просто так– словесным поносом, любые недуги человеческие от рака и СПИДа до насморка и безденежья… На короткую заметку Конькевич натолкнулся опять же благодаря своему хобби: колонку убористого текста сопровождала паршиво сделанная и еще хуже напечатанная фотография никогда доселе не виданной монеты!

– Я тогда уже подкованным специалистом был, ребята, – проникновенно вещал Жорка, между делом споро расплескивая по стопкам «аква виту». – Как-никак «Краузе» [12]12
  Каталог известного американского нумизмата Честера Л. Краузе «Standard Catalog of World Coins», издающийся с 1967 г., включает на сегодняшний момент информацию и фото всех известных монет, выпущенных во всем мире с 1601 г. Является настоящей библией нумизматов и основным справочником по монетам мира.


[Закрыть] имел с семьсот пятидесятого по девятьсот восемьдесят пятый. Все основные типы монет мира там были перечислены и проиллюстрированы. Да я эту книгу словно Священное Писание вызубрил… (Молчу, господин ротмистр!) Так вот: не было там подобной монеты и страны, на ней указанной, не было!

Судя по словам упертого нумизмата, на монете был изображен какой-то бегущий хищник – не то лев, не то леопард (кот при этих словах нервно дернул ухом), надпись латиницей «Бергланд», то есть «горная страна» по-немецки, и дата «1965». Фотография второй стороны, к сожалению, отсутствовала. В тексте коротко сообщалось, что автор, заблудившись в сильную пургу по дороге с зимней рыбалки, вышел к какому-то вполне европейскому городку с готической церковью и лепившимися друг к другу, словно ласточкины гнезда, несколькими десятками островерхих домиков.

Замерзавший рыбак, не соображая, где находится, ввалился в первую же открытую дверь, оказавшуюся дверью какого-то пустующего по причине непогоды кабака или трактира. Сердобольная хозяйка, пожалев странника, налила глиняную кружку горячего вина с пряностями, быстро приведшего его в чувство, угостила сосисками с тушеной капустой и даже, выпроваживая за дверь, когда метель чуть притихла, сунула в руку на прощание монетку, видимо посчитав незнакомца убогим или юродивым. Изъяснялась душевная трактирщица на совершенно незнакомом диалекте немецкого языка, который автор смутно помнил по школьной программе, но понять более-менее длинную фразу уже не мог, не то что объясниться. Отогревшегося рыбака вдруг обуяла такая тоска по дому, что он, не тратя времени на осмотр непонятно откуда возникшего городка, по своим же едва различимым следам кинулся обратно, торопясь, пока их окончательно не замело.