Текст книги "Расколотые небеса"

«Вот так и надо, – думал Бежецкий, проверяя в последний раз все, что могло оказаться там, на той стороне, жизненно необходимо. – Ребятам надо дать понять, что есть человек, который отвечает за все и которому они должны подчиняться не думая. До определенных, конечно, пределов – хуже нет командовать безмозглыми дуболомами. Да и не приходилось мне что-то никогда. Все же русский солдат – лучший солдат…»

Он закрыл нос и рот дыхательной маской, сделал для пробы несколько вздохов и опустил забрало шлема. Ватной тишины не наступило: благодаря чувствительным динамикам он слышал все, как на воздухе, даже больше. Чей-то (по голосу – шереметовский) шепоток, например. И хотя солдат шептал что-то вроде: «А ведь ротмистр-то – хват, за таким я пойду…» – пришлось сделать замечание:

– Разговорчики в строю! Делай, как я…

Солдаты завозились, щелкая запорами шлемов, запыхтели, приспосабливаясь к непривычному способу дыхания…

– Я иду первым. Все остальное – по плану. За мной – Лежнев и Решетов, потом – с интервалом в две минуты – Степурко и Алинских…

– Ваше благородие, – смущенно пробасил Лежнев. – Может, как договорено было: сперва мы с Егором? Все же черт его там знает… Может, прикрывать придется…

– Отставить! Идем, как я сказал. Вы с Решетовым за мной ровно через сто двадцать секунд. И сразу же отстегиваете трос и занимаете оборону. На меня внимания не обращать. Живой я там, мертвый или с девками вожгаюсь, – грубовато пошутил Александр, удовлетворенно слыша смешки и соленые шуточки, которым принялись обмениваться исподтишка подчиненные – верный сигнал, что утраченная было бодрость восстановлена без потерь. – Ваше дело – прикрыть остальных огнем. Если со мной что-то случилось, то командование переходит к поручику Батурину. Вам понятно?

– Так точно…

– Тогда – с Богом…

Бежецкий повернулся к каменному «тупику», бросил взгляд на часы – до «времени Ч» оставалось ровно две минуты, – перекрестился про себя (перекрестился бы и явно – вера давно вошла в плоть его и кровь – но подчиненные…) и, дождавшись, когда на табло высветятся нули, двинулся вперед. За какой-то шаг до каменной тверди захотелось вытянуть вперед руку, чтобы проверить дорогу, но Александр переборол это желание, большим пальцем снял автомат с предохранителя и разом, всем телом, словно в ледяную воду, подался вперед.

«А ну как действительно забралом о стену! – успел подумать он. – Выдержит ли?..»

И с замиранием сердца ощутил, как, не встречая сопротивления, движется сквозь «каменную толщу», превратившуюся вдруг в неощутимое сплетение синеватых сполохов…

* * *

Лежнев и Решетов вывалились головой вперед в метельную круговерть так энергично, что вахмистр непременно сунулся бы шлемом в наметенный под ногами сугроб, если бы его напарник не сгреб его за шкирку, словно котенка, и не подтолкнул влево.

– Чего ты?.. – начал было ошеломленный невиданным переходом, темнотой, ударившей по глазам, непроницаемо-плотной после яркого дневного света, яростным свистом ветра в ушах и, главное, острым, словно нож, потоком ледяного воздуха, хлынувшего под неплотно прикрытое забрало шлема (Лежнев, не совсем веря в россказни бородатого, похожего на деревенского батюшку ученого, решил схитрить и не закрыл его наглухо, боясь задохнуться в жаре). – Сдурел?..

Но при виде того, как сноровисто унтер-офицер плюхнулся в снег, укрывшись за каким-то полузанесенным пеньком и выставив вперед свою смертоносную игрушку, наставления всплыли в памяти мгновенно. Даже не видя ни зги, в крайнем случае, можно было полыхнуть огнеметом, и все впереди на двадцать пять метров в секторе сорок пять градусов если не обратилось бы в пепел мгновенно, то потеряло бы воинственные наклонности на всю оставшуюся жизнь..

– Куда, дура! – скрипнуло в наушниках сквозь треск, шорох и свист. – Назад, назад обернись! Спереди я сто восемьдесят прикрою!..

«Чего это он? – опешил Николай. – Сзади ведь…»

Он все-таки обернулся и, не успев закончить мысль, шустро крутанулся на сто восемьдесят градусов назад: никаких «ворот» позади не было, только тьма и тьма до самого горизонта. А на том месте, где они, по его расчету, вывалились «на эту строну», в полуметре над землей яростно крутилось плотное, ярко-белое даже в темноте, облако пара. Словно из двери жарко натопленной русской бани, распахнутой наружу, в крещенский мороз. Только самой двери не было и в помине.

«Мать честная! – охнул парень, суетливо пытаясь перекреститься непослушной рукой в толстой перчатке: гидроусилители „доспехов“ на такие экзерсисы были не слишком рассчитаны. – Как же мы обратно-то? Вот влипли, так влипли…»

Секунды тянулись медленно, словно резиновые, и, кабы не мигающие на стекле шлема светящиеся цифирки, казалось бы, что время вообще остановилось. Но секунды секундами, а с момента «нырка» прошло уже больше пяти минут, но никого из клубка пара больше не появлялось. Лежнев почувствовал вдруг давно позабытый дискомфорт: медленно, откуда-то из желудка, поднимающуюся волну паники, рождающую металлический привкус во рту, головокружение и некое раздвоение сознания. Казалось, что он одновременно лежит в тонком слое снега на чем-то твердом, словно асфальт, и парит в полутора метрах над собой, холодно и отстраненно следя за собой лежащим.

«Неужели никого больше не будет? – чуть не заорал он, до боли в пальцах вцепившись в стремительно остывающий металл пулемета. – Бросили нас в ледяной пустыне на верную погибель, ироды!!!»

– Слышь, Коля, – снова неузнаваемо хрипнуло в наушниках. – А где командир-то наш? Где ротмистр?

Странное дело, но при звуках знакомого голоса ледяной ужас, почти уже сковавший мозг, дал трещину и рассыпался ворохом сверкающих осколков, выпуская наружу волну огромного, всеобъемлющего облегчения – он не один! Рядом верный надежный товарищ! А вдвоем они ого-го-го! Сила!..

– Уснул что ли?

– Да нет, слышу… – находившийся еще в плену эйфории Николай не удержался от шутки: – Бесы, наверное, утащили твоего Воинова.

– Ты так не шути, – строго заметил Решетов, человек очень набожный и суесловия, особенно на такие вот скользкие темы, не терпевший. – Мы, можно сказать, на том свете очутились, а ты про бесов… Прости Господи мою душу грешную!

– Так, может, тут уже не наш Бог, а какой-то другой всем заправляет, – продолжал зубоскалить вахмистр, благополучно возвратившийся в привычное состояние духа: на миру – не в одиночку, и смерть красна! А уж чего-чего, а смерти бравый служака не боялся – он и счет потерял, сколько раз под ней ходил. – Магомет, например. Или я, вот, слыхал, Будда такой есть…

– Балаболка… – буркнул унтер-офицер. – Как есть – балаболка… Смотри, налижешься в аду раскаленных сковородок за свою болтливость.

– А ты зато непременно в рай попадешь! – никак не мог успокоиться, несмотря на жуть, царящую вокруг, Лежнев. – Потому как…

Но развить свою мысль он не успел, потому что из парного облака вдруг вывалился человек в таком же, как и у него «скафандре», поводя во все стороны стволом автомата.

Один, не двое.

– Э-э, Егор, – начал было солдат, но «выходец с того света» вдруг плюхнулся наземь, перекатился в сторону, укрывшись за факелом пара, и снег возле головы Лежнева брызнул черными колючими фонтанчиками.

– Атас! – успел крикнуть он, но что-то с таким грохотом, что заложило уши, ударило в шлем, солдата плашмя крутануло на скользком, будто мыло «асфальте», и его сознание померкло…

6

– Опять – двадцать пять…

Несомненно, уже можно было утверждать, что пилоты Гжарбиньского достигли поистине ювелирного мастерства: теперь они сбивали «потусторонних посланцев» исключительно при помощи пушек, поэтому бренные останки зондов не приходилось собирать по степи. Сбитые «Сулицы» падали аккуратными «тушками», практически не поврежденными в воздухе. В воздухе…

Увы, даже цельнометаллическая болванка при падении с одиннадцатикилометровой высоты, да столкнувшись с твердым препятствием… Что же говорить о довольно тонком устройстве? К тому же – с баком, заполненным «под завязку» топливом, в ряде случаев превращающимся в мощную взрывчатку.

Одним словом, на складе научно-исследовательского отдела хранилось уже целых шесть ракет в разной степени разрушения. Но сегодняшний случай был особенным…

– А если бы в доме кто-то жил?

На этот раз в роли нашкодивших дошколят выступали уже ученые, а распекал все их «научное сообщество» во главе с генералом Бежецким торжествующий Ляхов-Приморский. И экзекуция происходила на глазах высоких чинов, будто назло прибывших из Санкт-Петербурга, как никогда вовремя, да еще на пепелище одного из домов многострадального Чудымушкино, разрушенного до основания рухнувшим с небес «подарком».

Последний пассаж, естественно, адресовался столичным «гостям», поскольку сам генерал от авиации, конечно же, был в курсе, с какой тщательностью и предупредительностью убирались от греха из «зоны» аборигены, счастливо избежавшие приземления невезучего «Святогора» на их мирные крыши. Знал, но отказать себе в удовольствии «прищучить» «этого выскочку» не мог. И оправдываться сейчас значило еще больше «потерять лицо».

Но расчеты старого вояки не оправдались.

– Позвольте, – внезапно пришел на выручку «виноватому» один из приезжих – невысокий мужчина лет пятидесяти в неброском на первый взгляд гражданском костюме, к сожалению, лично Александру не известный, но почему-то очень-очень знакомый внешне. Или похожий на кого-то очень-очень знакомого. – А разве все мирное население не было заблаговременно удалено из района падения «Святогора»? Я слышал, что эта местность вроде бы объявлена районом специальной войсковой операции на неопределенный срок. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И видимо, был он настолько облечен властью, что грозный триумфатор смешался, забубнил под нос что-то невразумительное, а потом и вовсе замолк.

– Вот видите, – улыбнулся «гражданский», убедившись, что инцидент исчерпан, – каждый исполнил свой долг, никто не пострадал… Считаю, что казна от щедрой компенсации этому селянину не обеднеет… В добавление к уже выплаченным суммам. Ваши соколы, Василий Михайлович, – обратился он к Ляхову-Приморскому, – заслуживают всяческого поощрения. Я лично буду просить Николая Александровича о награждении и повышении в чинах особенно отличившихся.

«Блин! – мысленно хлопнул себя по лбу Бежецкий. – Да это же сам Георгий Петрович!..»

Дядю Государя, сводного брата его батюшки Александра Петровича, императорским указом возвращенного из почетной ссылки при российском посольстве в Нью-Йорке, действительно узнать было мудрено. Уж очень он не походил на виденные в свое время Александром портреты. Возможно, потому, что на них представал минимум на десять лет моложе. И эти десять лет, конечно же, не прошли даром…

Бежецкий припомнил бродящие по Санкт-Петербургу смутные слухи на тему, что «свято место – пусто не бывает» и стоило престолу избавиться от одного фаворита, как на смену ему появился новый. И уж этот-то начнет заворачивать гайки, благо всем памятен краткий период, когда они с братцем… И уж последнему-то он не верил вообще. Наоборот, из известных ему фактов следовало, что именно князь Харбинский не давал в свое время развернуться вовсю чрезмерно деятельной натуре покойного Александра IV, служил тем надежным тормозом, благодаря которому Империя не ринулась по кривой и ухабистой колее, ведущей в пропасть. А ведь тормоз, как ни крути, самая главная деталь любого движущегося агрегата. Хотя не все и не всегда это понимают в должной мере.

Жаль, что, когда пришло время, как и всегда в таких случаях, ему пришлось платить по чужим счетам и отвечать за чужие грехи…

Пока генерал предавался воспоминаниям, августейший инспектор уже успел окончательно очаровать и обезоружить всех без исключения.

– А-а-а! – изволил он заметить Бежецкого. – Если не ошибаюсь, Александр Павлович!

– Так точно, ваша светлость, – с достоинством склонил голову Александр, помня, что до «высочества» тот формально не дотягивает. Тем более до «императорского». К сожалению, конечно, поскольку этот титул подошел бы ему больше, чем большинству остальных.

– Вы не будете возражать, господин генерал, если, отпустив всех этих достойных людей, – он окинул собравшихся, бывших уже не непримиримыми врагами, а добрыми друзьями, своим фамильным «романовским» взглядом и обезоруживающе улыбнулся, – мы с вами немножко прогуляемся? Вы ничего не имеете против, Василий Михайлович?

– Никак нет! – браво, по-фельдфебельски, ответил генерал от авиации, разве что не прищелкнув каблуками.

Стоя плечом к плечу с Бежецким, Георгий Петрович подождал, пока все, включая его свиту и телохранителей, погрузятся в многочисленные автомобили и отбудут, а потом, не чинясь, протянул узкую, но крепкую и теплую ладонь:

– Будем знакомы, Александр Павлович. Много о вас наслышан.

– Я тоже, – осторожно пожал Бежецкий руку одного из ближайших родственников Его Величества.

– Да-а-а?.. Надеюсь, не слишком много ужасного обо мне болтают? Курите, Александр Павлович, – щелкнул князь крышкой аккуратного, без излишеств, портсигара – очень похоже, что платинового.

– Охотно…

И двое мужчин медленно побрели по пробуждающейся степи, окутанные ароматным дымком…

* * *

– Ну что же… – Георгий Петрович оторвался от чтения последней страницы, положил выкуренную на треть сигарету на край массивной пепельницы и следил, как медленно растет столбик пепла. – Я готов признать, что ваши объяснения меня полностью удовлетворили, – промолвил он, когда хрупкий стерженек обломился и бесшумно упал на дно, рассыпавшись в такую же тонкую пыль, что устилала его толстым слоем.

Александр, с замиранием сердца ожидавший вердикта, боялся пошевелиться. Отставки он, конечно, не боялся: давно прошли те времена, когда опальных вельмож и чиновный люд ссылали в разные медвежьи углы или поступали того круче… Просто кому хочется получить пощечину, пусть и виртуальную, слушать приглушенные шепотки за спиной, ловить украдкой бросаемые взгляды…

– Скажу больше, – продолжил посланник императора, не дождавшись ответной реплики. – Ни я, ни тем более Его Величество никогда не сомневались в вашей, генерал, преданности Престолу и Отечеству, готовности жизнь положить ради его процветания…

– Я… – открыл рот Бежецкий, но князь мягко его перебил:

– Позвольте, я закончу, Александр Павлович.

– Конечно…

– Вы знаете, наверное, что я, по счастью, избавлен от предрассудков, присущих высшему свету, – улыбнулся Георгий Петрович. – Нашему высшему свету. Преимущества детства, проведенного вдали от двора, сравнительно вольное воспитание… Я слушал лекции в Гейдельберге, посещал Сорбонну… Понимаю, что это не слишком патриотично, но некий студент Романофф был замечен и в Кембридже… Так вот, я отвлекся, – перебил он сам себя. – Не хочу прослыть болтуном, разносящим слухи, но господин Ляхов имеет довольно влиятельных союзников наверху. Да-да, на самом верху. И когда поднятый этой весьма влиятельной когортой шум достиг ушей Его Величества, он просто не мог не отреагировать.

Сердце Александра упало.

– Еще год назад не нужно было слыть провидцем, чтобы предсказать, чем бы все это закончилось… Но, слава богу, теперь не прошлый год. Короче говоря…

Посланец Императора поднялся на ноги и прошелся по комнате, задумчиво кивая чему-то известному ему одному.

– Короче говоря, можете считать себя полновластным хозяином всей территории, заключенной внутри ограждения, возведенного по вашему же указанию. Я бы, мой друг, – изволил он пошутить, – на вашем месте проявил бы недюжинный аппетит и перенес колючую проволоку еще на десяток-другой верст по всем направлениям! Чем не достойная замена германскому княжеству, от которого вы столь опрометчиво отказались в свое время! Отныне и до того момента, когда в этом отпадет необходимость, вы вольны творить в своей вотчине все, что вам только заблагорассудится.

– А…

– А подопечным его высокопревосходительства и всех остальных внутри границ вашего «государства» отводится лишь сугубо наблюдательная функция. Непокорных же вассалов вы вольны карать и миловать самостоятельно… Вы что-то хотите спросить?

– А вне границ?

– Вне границ – все по-прежнему, – развел руками князь Харбинский. – Безопасность государства страдать не должна ни в коем случае.

– Естественно, – машинально согласился Александр. – Но…

– Вы имеете в виду верхнюю границу вашего, так сказать, суверенитета? – прищурился Георгий Петрович. – Да хоть до орбиты! Но не более! – шутливо погрозил он пальцем. – А то знаю я вас, военных: сразу заявите права на небесные светила!

Оба мужчины расхохотались, довольные друг другом.

– А теперь, – заговорщически оглянулся дядя императора, хотя в комнате кроме него и Бежецкого никого не было и быть не могло. – Поведайте-ка мне, как на духу, Александр Павлович: каково оно там – на Том Свете?..

* * *

– Конечно, генерал Бежецкий не самый худший из начальников, – поручик Кузнецов знал, что на земле его слышат, но всем своим видом давал понять, что ему на это наплевать. – Только по мне, так лучше уж подчиняться своему…

– Согласен, Кузнец! – послышалось в наушниках. – Лучше свой сукин сын, чем чужой.

– Второй, третий! – вмешалась далекая земля чуть искаженным помехами голосом полковника Гжарбиньского, которому, собственно, и адресовался диалог. – Прекратите засорять эфир!

– Не понял, земля, повторите, – продолжал придуриваться поручик, зная норов командира.

– Довольно молоть языком, Кузнецов! – рявкнуло в динамиках. – Пся крев!..

– Так точно, земля, – прекратить молоть языком!

– Лайдак… – Гжарбиньский отключился.

По совести, после формальной передачи второй эскадрильи авиаполка под непосредственное командование Бежецкого ничего не изменилось. Точно так же тройки «Сапсанов» сменяли друг друга, без устали барражируя вокруг замершего в поднебесье окна в чужой мир. Точно так же вечерами свободные от вахты пилоты сходились в «офицерском собрании». Точно так же флиртовали с «научными» дамами, обыгрывали ученых на бильярде, опрокидывали рюмку-другую после ухода командиров… Разве что пролегла между «летунами» и «пресмыкающимися» какая-то трещинка, которую обе стороны изо всех сил старались не замечать. Но она висела над всеми, словно знаменитый дамоклов меч или та самая пресловутая «дыра в никуда», зиявшая в поднебесье.

И как назло, после приказа атаковать вторгающиеся с той стороны предметы лишь тогда, когда они пересекут незримую черту в нескольких километрах от «портала», ни одного «нарушителя» не вываливалось из чистого неба. Не то терпение у «потусторонних» кончилось, чтобы швыряться недешевыми штучками, не то потеряли они интерес к «соседям», не то решили подождать, пока те проявят инициативу. Как бы то ни было, а граница миров оставалась ненарушенной.

Каждое дежурство походило на предыдущее, как две монетки, вышедшие из-под одного пресса, поэтому пилоты, отбывая скучную «повинность», развлекались кто как мог, и начальство им в этом не препятствовало. Да и какие кары способны остановить парней, которым сам черт не брат? «Небесные всадники» славились такими проказами, по сравнению с которыми безобидное зубоскальство казалось сущей ерундой. Да и в конце концов – не высочайших же особ поносят прилюдно? А кому не нравится – ритуал вызова на дуэль отработан до мелочей.

– Второй! До смены десять минут.

– Понял вас, третий. Ребята уже прогревают моторы?

– Что там прогревать?

– Не скажи…

И в тот самый момент, когда поручик Кузнецов открыл рот, чтобы выдать очередную непристойность, на которые был большим мастаком, перед ним внезапно возникла цель. И не какая-нибудь там приевшаяся уже «Сулица»…

– Вижу цель, – напряженно царапнуло по барабанным перепонкам.

– Сам вижу… – приоткрыв рот, Кузнецов следил за таким же, как и у него самого «Сапсаном», с точно такими же красно-сине-белыми кругами на крыльях и хвостовом оперении, несущимся по пологой траектории куда-то вниз и за границы их «зоны ответственности».

Более того, перед порядковым номером на фюзеляже красовалась оскаленная волчья морда – фирменный знак их полка!

– Неужто наш… Откуда он взялся?

– Откуда-откуда… Что, номер не видишь?

Вот тут-то у бывалого пилота чуть было не сдали нервы: на борту «нарушителя», четко различимые на камуфляжной краске, горели ярко-красной окантовкой белые цифры «33».

Машины с номером «три-три» в полку Гжарбиньского не было. Вернее, не было уже больше года, после того как этот самый «тридцать третий» превратился в облако пылающих обломков вместе с ротмистром Еремеевым – красой и гордостью воздушной гвардии. Тот «летный инцидент», когда без каких-либо видимых причин, среди бела дня, при отличнейших погодных условиях сорвался в смертельное пике лучший пилот полка, до сих пор отдавался болью в сердцах каждого из «небесных волков». Главное, что случилось это над городом и покинуть машину ротмистр так и не смог, до последнего пытаясь отвести летающую смерть от мирных кварталов. И ему это удалось. Ценой своей жизни…

– Призрак… – суеверно шепнул поручик, пытаясь перекреститься неуклюжей из-за компенсирующей перчатки рукой.

Сам не понимая, что делает, пилот пытался поймать чужую машину в рамку автонаводки, но раз за разом на панели вспыхивало одно и то же: «Сбой системы».

– Ей-богу призрак…

– Кузнец! Ты понимаешь что-нибудь? – раздался в наушниках голос «третьего», поручика Васкевича. – Я его в коробочку беру, а система сбоит! Чертовщина какая-то…

– Да у меня то же…

– Второй, третий! Что у вас? – вклинилась земля.

– Призрак у нас! – огрызнулся Кузнецов, пытаясь захватить цель в пушечный прицел с примерно тем же результатом. – Покойный Еремеев с того света пожаловал! С проверкой.

Земля поперхнулась:

– Кто?.. Вы что, поручик, пьяны? Проверьте уровень кислорода в дыхательной смеси немедленно!

– Никак нет – я в порядке. Преследую «Сапсан» нашего полка с бортовым номером тридцать три! – отрапортовал поручик, переводя вооружение на ручной режим: погоня уже приближалась к границе «заповедной» территории. – Похоже, неуправляемый… Разрешите применить оружие.

– Не разрешаю, – буркнул Гжарбиньский. – Повторите, как поняли.

Но повторить Кузнецов не успел: преследуемый перехватчик как-то нелепо завалился на крыло и плавно, будто осенний лист, заскользил по плоской спирали к земле. Все повторялось до мелочей и так точно, что у Кузнецова, бывшего в том самом роковом полете напарником Еремеева, перехватило горло. Все то же самое, а главное – тоска от абсолютной невозможности помешать, предотвратить…

«Да это же мне снится! – чуть не заорал Кузнецов, внезапно озаренный догадкой. – Это же сон! Не бывает так…»

И действительно, словно во сне, в каком-то сюрреалистическом танце два истребителя сопровождали безвольно падающий третий…

Почти до земли…

Наваждение рассеялось лишь после того, как под ними, на буро-желтом от прошлогодней стерни поле, вспух оранжево-черный гриб никому не известной породы.

Amanita Ignasis. Огненная поганка…