Текст книги "Тетради"

Ферапонтовская тетрадь

Ферапонтово * Москва * Снова Москва

Что делал в Ленинграде, описывать подробно не стану: били встречи, отмечания прибытия, проводы жены, отмечания предстоящего убытия в Ферапонтово, видел утопленника

Ферапонтово

«Я дочь камергера…»

10.08.84. Сегодня уезжаем. Собрался. Заехал с бутылкой к Шуре попрощаться. Застаю у него гостей: Чурилова с женой, Кузю и двух грузинок – Нателлу и Нино. Нателла – маленькая скромная грузиночка, а Нино просто царевна. Пела нам грузинские песни, с Сашей дуэтом исполнили «Я дочь камергера…». Получились хорошие проводы, даже жалко было уезжать. В последний момент с Кузей выскочили и на «Запорожце» добрались до Московского вокзала.

Я и Оленька

Отправились в Череповец в общем вагоне: я, Кузя и его сестра Алинка.

11.09.84. В Череповце будем в 11 часов – поздно.

При въезде в город были поражены промышленными пейзажами, развернувшимися справа и слева: трубы, корпуса, какие-то крытые переходы или транспортёры, резервуары и проч. Автовокзал оказался рядом с железнодорожным.

В общем вагоне

Чудом с рук купили три билета на автобус до Кириллова на 12:10 и, так как оставалось время, зашли на холмик бомбоубежища. Его вершина вытоптана и усеяна пробками от бутылок. Это место служит оттяжечной для рядового череповецкого пролетариата.

В магазине купил дешёвых, по пятнадцать копеек, вьетнамских сигарет.

Щёлково. Конец мучений

Ехали на автобусе ПАЗ сначала по асфальту. Мучения начались, когда выехали на грунтовку. Сидели на последнем сиденье, подбрасывало и кидало на каждом ухабе, я уже устал бороться с этой болтанкой и был уверен, что тело будет болеть несколько суток, а кишки будет не размотать. Спасла паромная переправа, которая появилась неожиданно под горкой. Паромом переправляют автомобили и гужевой транспорт с пассажирами и без таковых через оживленную водную артерию, видимо, часть Беломоро-Балтийского пути.

Деревня Щёлково

Паром перевёз нас на другую сторону и, взгромоздившись в автобус, мы продолжили путь посуху. Ещё раз задержались у понтонного моста через какую-то узкую и глубокую протоку. В это время по ней проходило судно и понтон отвели в сторону.

Вскоре взору предстал Кирилло-Белозерский монастырь: его белые башни и стены над водой. Вышли и, ожидая автобуса на Ферапонтово, достаточно поверхностно осмотрели город и монастырь. У ворот монастыря встретили ленинградского коллекционера Благодатова.

В переполненном автобусе отправились в Ферапонтово, где на удивление быстро разрешились наши жилищные проблемы: мы остановились у Коли Чехина в деревне Щёлково.

Стога, трава, небо

Попили суп из чашек, как компот. Ложек в доме не нашли. Пошли искать московских девок – Кузиных знакомых. Направились вдоль озера от Ферапонтова. По дороге любовались чередующимися на пути деревнями и небом вечерним: с солнцем, заходящим за горки и, в конце концов, за горизонт. Зрелище совершенно потрясающее.

Встретив местного, сильно пьяного, жителя, узнали, что те, кого мы ищем, живут «у Лены, которая…». Дальше местный сказал удивительную фразу: «которая пьёт керосин» или «которая на льсин».

Добрались до искомых москвичей. В доме поразило обилие мух, густым слоем покрывающих все предметы, особенно в кухне. Отвратительный запах преграждал путь в жилище, которое представляло собой достаточно обветшалый барак со щелями, печкой и двухэтажными нарами из пружинных кроватей.

В доме было только два москвича: мальчик Андрей и девочка Маша – настоящая Рахиль. Две другие москвички – Оля и Света – были где-то в гостях, то ли у геологов, то ли у реставраторов: это две самые распространенные здесь заезжие профессии, т. к. художники и рыбаки за профессии не канают.

Понравились картины девочки Оли, рисунки Андрея и той же Оли. У Андрея живописные сюжеты очень просты. Те, которые я как раз хотел здесь писать: стога, трава, небо. Но у него это скучно. И я боюсь, что у меня это получится тоже скучно.

Возвращались в лунную ночь, так и не дождавшись Олю и Свету.

Дед Илья. «Так она горькая»

12.08.84. Щёлково. Ночью Коля нас разбудил и полчаса говорил с Кузей. С утра угостили его водкой. Пили вместе с дедом Ильёй, нашим соседом. Он пришёл в гости и рассказывал о советской политике и своей жизни. Исторические события собирались в его рассказах в один сюжет.

О революции он говорил так: Ленин ходил по деревням, потом уехал в Швейцарию, а когда приехал, сказал, что все врут, а верить надо только большевикам. И тогда в него стрельнула Каплан, её посадили в Шлиссельбург и дали читать книги, а она через 13 лет поняла, что сделала неправильно. И сдохла.

С подробностями рассказал он о том, как отрубил топором голову одному мужику, который плохо к нему относился, а когда его посадили в тюрьму, размозжил молотком голову одному вору, который вздумал над ним издеваться. Когда же его освободили раньше времени за примерное поведение, он на вольном поселении рашпилем пришиб своего начальника по работе.

Дед Илья любил выпить «пуншик», намешав водку с чаем и сахаром, а то «так она горькая».

С виду дедушка маленький, щупленький, с бородой и ясными глазами.

Вздорнов. Плавающие сапоги

Отправились я, Кузя и Алина в Ферапонтово, зашли в монастырь и долго смотрели портальную роспись Дионисия. Собираемся уже уходить, а тут из церкви выходит человек. Как выяснилось впоследствии, это был Вздорнов – автор многих книг по русской иконописи. Он пригласил двух мужиков посильнее помочь ему, мы и ринулись.

Провели в церкви более двух часов, осмотрели все фрески, кроме тех, которые на барабане. Кузя даже снял много. Фрески прекрасные. В отличие от того, что я видел до этого, здесь чёткий иконографический рисунок. Основные цвета – голубой, охра, фиолетовый и зелёный. Вообще всё так здорово, такие композиции, мы долго не могли очухаться.

Как вышли, встретили девок из Москвы. Познакомились с Олей, реставраторами и со Светой. Купили водку и провиант. Кузя сплавал за плавающими сапогами, которых и не было вовсе.

Москвичка Света

Коля Чехин – хозяин

Андрей Репрёв

После всего этого вернулись в Щёлково, где встретили Колю и деда Илью. Пили водку и «Стрелецкую». В доме собралась целая толпа московских гостей. Кроме одного – все девки. Кроме вышеуказанных были ещё две девки – дети цивилизации. Коля рассказал мне анекдот про Васю Вакума.

Москвичка Оля, А. Кузнецов и его сестра Алина в Щёлково

Проводил я совсем пьяного деда Илью до дома – то-то ему бабка задаст. Когда уже стемнело, бегали купаться с Олей и Кузей, но я не добежал, так как очень замёрз. Вернулся назад посрамлённый. А они купались. Долго рисовали Колю, но без похожести, и друг друга.

В кромешной тьме ходил за водой на озеро. Чуть не упал с мостков со страха.

Чего об этом говорить

13.08.84 (по памяти). С утра пошли провожать Кузю на автобус. По дороге зашли посмотреть ещё раз портальную роспись, хотя музей и был закрыт. Нам опять круто повезло: тот же человек, что и вчера, впустил нас посмотреть портал и даже провёл в собор. Там провели часа полтора – облазили всё, были и в верхнем барабане.

Пантократора рассматривали в упор. Ветхозаветные праведники поразительные. В росписи трудно что-либо выделять – всё велико прекрасно. Можно говорить о том, что больше запомнилось: лик Николы в правой апсиде, три Благовещения, Мария и Елизавета, обнимающиеся в ракетной композиции, ангел и человек у ног его на коленях на западной стене справа – это из сцены Страшного суда, который представлен как видение как раз человеку на коленях, ветхозаветные праведники внизу барабана под архангелами, Святые Соборы на южной стене, да и многое другое.

Чего об этом говорить.

Без Кузи. Погода и живопись

Проводили Кузю и остались вдвоём с Алиной – его сестрой. Завтра начну писать.

20.08.84. Дождь, ветер. Погода дрянь. Уже неделя, как Кузя уехал. После его отъезда, на следующий день (14.08.84), погода тоже стояла паршивая, но дождь кончился, и я начал пейзаж с дороги на Ферапонтово, на северо-запад, с полем и стогами. А когда пришёл домой, т. к. начало моросить, из окна писал вид на монастырь с озером и убегающей от дождя лодкой.

Ферапонтов монастырь из Колиного дома в Щёлково

Ферапонтовское озеро. Узково

Пришли московские девки из гостиницы (дети цивилизации) и мне помешали. Пошли вместе в Канышово[4]4
  м. б., Кнышево?


[Закрыть] к Оле, Андрею, Маше и Свете (Алина ушла туда с утра). По дороге меня мутило от их разговоров об общих знакомых.

Встретили меня в Канышово неприветливо. Слава Богу, Оля догадалась под конец предложить купить водки, и я с ней помчался к закрывающемуся магазину. А бегает она неплохо. Успели. Пили, ели. Донимали мухи. Домой шёл, покачиваясь.

На следующие дни писал. И вот со вторника до воскресения – семь работ и одна начата. Причём работы хорошие. Правда, большинство ещё не дописаны: может быть, поэтому и хорошие? Написал жалостливое письмо Саше.

Я попал в странную обстановку, когда я самый старый и могу всех учить жить и даже писать. А они слушают и хвалят мои работы. А Оля – молодец, в живопись врубается и сама неплохо пишет. Это без эмоций, только наблюдения. У Андрея живопись сухая и скучная, кажется испорченной. Похоже, он способен на большее, но вернуться ему будет трудно, может и невозможно. У Светы хорошие рисунки, один выпросил. О Маше говорить нечего.

Лепендушки и два помидора

Дни пролетели быстро, хотя каждый был очень долгим. Работал утром и вечером, а иногда и днём. Только сегодня пока ничего не пишу. На днях были на дне рождения Вити из деревни Мыс, что за Канышовым[5]5
  Точно, Кнышево. Все деревни вокруг Ферапонтовского и переходящего около Усково в Бородаевское озёр.


[Закрыть] вторая деревня.

Витя человек замечательный. Пили водку. Его мама угостила нас домашними ватрушкой и «лепендушками» – его любимым кушаньем.

Он рисует портреты, но все порвал, и когда об этом узнал, а порвал он их во хмелю, то это была просто трагедия. Мы его утешали как могли. Он привёл гармониста без ноги – бывшего танкиста и врача-стоматолога, который весь вечер играл и пел нам разные песни, в основном массового репертуара. Мы, а особенно я, подпевали ему как могли. Он очень нас полюбил, а особенно меня. Я тоже проникся к нему. Манерность исполнения, заимствованная у популярных певцов пятидесятых и начала шестидесятых годов, полная искренность и очень динамичное до смешного лицо. Он говорил, что его гармонь не берёт высокого тона, не то что баян. На что наш мудрый хозяин заметил: «А чем отличаются два стакана?»

Витя из деревни Мыс

Гармонист

Витя мужик просто гениальный. Он читал нам стихи, и на каждый случай у него была цитата из Есенина.

Я разошёлся не на шутку. На прощание спел с гармонистом «На поле танки грохотали». Мои спутники смотрели на меня странно. Проводил гармониста до дома. И тиснул у него два помидора, чему он был очень рад.

Ночь провёл в Канышово на пружинных нарах, чуть с них не свалился.

Живопись. Пошли в кино

В пятницу с Олей писали монастырские ворота. Шёл дождь, и перестал, и вновь пошёл, а мы не трогались.

К клубу стали подходить местные жители на девятичасовой сеанс. Подходят ко мне четверо парней. Один из них разговорился. В детстве лазал на одну из вершин ворот и оттуда видел Кириллов монастырь. А ещё он сказал, что, дескать, я настоящий художник, а та (это об Оле) так себе.

В конце концов мы плюнули на живопись и пошли тоже в кино. Познакомился с нашим соседом Вовой. В Щёлково провожал нас Сергей Павлович – главный реставратор по Ферапонтовскому монастырю.

Загадочный мыс у деревни Усково

Ворота Ферапонтова монастыря от моста через речку Паска

Я видел её

Ночь была умопомрачительной. С долгими выжиданиями и со столь же долгими решениями. Я никогда ранее, хотя уже не юноша, не испытывал так сильно чувства скромного страха, которое сковывало все мои желания и мышцы. Если бы я не решился в эту ночь, то Бог знает, как бы всё получилось. Всё же мне и вправду так везёт, не знаю только, за что мне всё это даётся. Оставшиеся дни в каком-то сладком тумане. Это жизнь, я видел её.

На высоком берегу

25-08.84. Мчимся по шоссе, наматывая на колёса километры нашего пути. КамАЗ, урча и потряхивая нас, прорубается сквозь стену дождя, давя сотни лягушек и распугивая выскочивших на дорогу лисиц.

Ночь. Белые клочья тумана навстречу. Как они, налетают на меня воспоминания о последних днях в Ферапонтово.

После того, как уехала Алина, а это произошло где-то числа 20-го, мылся с Андреем Репрёвым в бане у Вовы, с которым познакомился у клуба. Ещё раз был в соборе: часа четыре, вместе с Ольгой. Писал мало, в основном дописывал старое. Новое – пейзаж с Ферапонтовским монастырём с берега при закате.

Оля

Ходили прощаться к Вите в деревню Мыс. Ходили на берег озера, это напротив монастыря километрах в шести. Закаты тут обалденные. А в этот раз собиралась гроза, где-то вдалеке был виден дождь, который вскоре перекинулся и на нас. И – радуга!

Мы стояли на высоком берегу, я вспоминал море в Лиепае. Но то, что я видел здесь, было ещё круче. Да ещё мысли, что вскоре предстоит всё это покинуть.

Оля стрельнула из ружья.

Потом зашли к знакомому гармонисту. Гармонист на мою трезвую голову оказался намного хуже в восприятии, хотя и спел нам кое-что, а в том числе «Парней так много холостых, а я люблю женатого». А ещё деревенскую идиллическую песню 30-х годов: «А вчера у дальнего овина повстречалась с парнем я нездешним».

Что достойней лета?

Прошёл страшный дождь. Дорогу размыло совершенно. Ноги скользили, была абсолютная темнота. По небу с огромной скоростью ползли красивые тучи, похожие на лошадей, собак и прочих динозавров.

Наконец, часам к одиннадцати вечера, мы дошли до Канышово. Здесь возник разговор о моём возрасте. Меня спросили, сколько мне лет, на что я спросил: «А какое сегодня число?». Оказалось что 22-ое. «Через час мне будет 24 года», – сказал я, сам тому удивляясь. Меня бросились обнимать и упрекать, что я пытался скрыть свой день рождения. Я действительно о нём забыл. Утешились яблочным вином и бутылкой водки.

Ждать дня рождения в Канышово не стали. Нагрузившись скарбом, вновь вышли на размытую и совершенно тёмную дорогу. Шли долго. Андрей постоянно терял и очень долго искал свои порезанные калоши, а Оля падала в лужи.

В одном месте присели отдохнуть. Ветер слегка разогнал тучи и появились звёзды, луна ещё не взошла. Я чиркнул спичкой и посмотрел на часы: перевалило за полночь. Вот и мой день рождения. До этого я дважды встречал его в поезде, но на такой дороге – никогда.

Поистине день рождения, достойный этого лета.

Гроза над деревней Мыс

За наш путь! Северное небо

Ферапонтовское озеро. Щёлково

Мы продолжали свой одинокий путь. Когда подходили к Щёлково, взошла луна. Точнее, это был месяц, совершенно красный.

В доме устроили скромное празднование моего дня рождения с яблочным вином. По-моему, даже к водке приложились. Как раз было два часа ночи – время моего рождения. В застолье я сказал, кажется, неплохой тост: «За наш путь!»

Наутро пришла хозяйка, мать Коли Чехина. Она долго сидела, жалуясь на коварство некоторых постояльцев, уезжавших, не заплатив. Пришлось выдать ей 15 рублей, и она ушла.

Вообще же она женщина добрая. Когда Оля мылась у них в бане, то она её изрядно потчевала и послала мне с Ольгой и Колей баночку супа, малосольных огурчиков и прочей снеди. Коля в тот день принёс бутылку водки, и мы впервые пили за его счёт. Он заказал нарисовать на двери медведя, который должен был пугать всех входящих, чем мы и занялись. Сначала нарисовал его я, потом Ольга сделала подмалёвок. Дело блестяще завершил Андрей. Получился замечательный плакатный устрашающий медведь. Я дописал довольно живописную лапу, наводящую душе– и телораздирающий ужас.

Последний день в Ферапонтово (24.08.84), ничего не писал, сушил свою живопись. Гуляли на прощание. Ольга купалась в страшную холодину – о молодость!

Ферапонтово – сказочное место. Всё же я понял его, хоть чуть-чуть. И в живописи это есть. Я вижу. Поразило меня северное небо, намного более живое, чем на юге, причём в любую погоду. А уж закаты!..

Апокалипсис. Женщина и зефир

25.08.84. Итак, мы уезжаем. Неизвестно куда, но едем. С утра взяли вещи и пошли. По дороге доконала меня дурацкая тележка-сумка на колесиках. Всё же дошли до остановки. И тут Андрей притащил ещё одну тележку, в несколько раз большую, чем первая. На ней громоздилась целая куча разных вещей. Взяв тележку за ручку, я попытался впихнуть её в автобус, и тут все вещи развалилась. Нам пришлось бегать вокруг, подбирать их и запихивать в автобус со всех сторон.

Нас вышло провожать много ферапонтовцев. А сопроводить до Кириллова взялся местный милиционер.

В Кириллове, оставив вещи на вокзале в камере хранения, пошли в монастырь. Пользуясь нашими документами, довольно быстро осмотрели его. В трапезной – росписи на сюжет Апокалипсиса. Роспись так себе, кое-где очень смешная. Иконы хорошие, и вышивки замечательные. Правда, всё это у меня смешалось с Вологодским музеем. Но там тоже иконы очень хорошие, и можно говорить о них как об одном. Был там Дионисий. А вообще-то, помню мало.

Искали знакомого археолога – занять у него денег. Весело отправили Олину посылку в Москву, которую (посылку, а не Олю) пришлось поделить пополам, в процессе чего из неё стали вываливаться всякие не совсем приличные вещи. Оля очень сконфузилась, а Андрей гоготал на всю почту. Но я с ними и с посылками справился.

Монастырь с берега речки Паска у Спасского озера

От монастыря до автовокзала подкинула нас на личной машине милая женщина с зефиром.

Вологда. Оставили вещи на вокзале, отыскав автоматы, не берущие монеты. Огромную репрёвскую тележку пришлось везти в ручную камеру. По дороге он отдавил мне ноги этой тележкой, и я чуть не грохнулся на центральной площади Вологды.

Огромный собор, по-моему, в кремле. Три придела, роспись, кажется, ярославских мастеров. После Дионисия, конечно, всё не то.

Потом пошли в музей икон. Ели какую-то гадость. Я всё искал туалет, но не нашёл, а нашёл укромный уголок, но тут свисток милиционера – и мне пришлось ретироваться.

Я и Ольга решили ехать в Л-д. Взяв вещи, сели на троллейбус и, доехав до Л-дского шоссе, вышли и сразу увидели два КамАЗа, которые стояли у светофора. Мы сразу и сели в один.

Вёз нас, как чаще всего и бывало, хохол – парень замечательный. Отсюда я и начал повествование о Ферапонтове: в урчащем КамАЗе.

Под навесом

Это был один из лучших моих пробегов. Ехали в абсолютную неизвестность, т. к. шофёр должен был свернуть и где проведём ночь, мы не знали. Когда машины заправлялись и шофёр выходил из кабины, мы с Олей целовались – просто идиллия.

26.08.84. КамАЗ высадил нас под навесом автобусной станции какого-то посёлка. Шёл дождь, и под навесом собралась компания местных подростков с гитарой и чёрной собакой. Ночь обещала пройти нескучно. Шофёр отозвал Олю в сторону и, как я узнал позже, дал ей два рубля, сказав: «Завтра с утра поешьте, ребятки». Мы тепло распрощались с шофёрами. Им было жалко бросать нас.

Ночью поймать чего-нибудь невозможно, но я регулярно бегал к шоссе, как только там гудел мотор. Ребята муторно бренчали на гитарке, сидя на скамеечках, а мы с Олей стояли рядом, т. к. все кресла, не занятые местными, были предусмотрительно заплёваны.

Через некоторое время со стороны Ленинграда подошёл средних лет и роста мужчина и присоединился к нашей странной компании. Он был одет в демисезонное пальто, спортивные штаны и модельные полуботинки. Вскоре молодежь оставила нас. Мы остались под навесом втроём. Я разговорился с ним: он был дважды женат, всю жизнь любил путешествовать, особенно любил Север. И сейчас, пока тепло, подался к Воркуте. Надеется там найти работу.

Мужик в унтах и тёща в сортире

В жизни он очень любил сюрпризы. Однажды, не послав предупредительное письмо своей первой жене, собрал ей побольше подарков, надел унты и поехал в Л-д. Пришёл в квартиру свою коммунальную, встретил соседа, тот и говорит ему: «Съел тебя медведь, Толя». Открыл он дверь своей комнаты и – дальше он рассказывал медленно и детально.

«Я тихо подхожу к кровати. Как всегда, с правой стороны. Унты мягкие – ничего не слышно. Наклоняюсь поцеловать жену, а там… Нет, не медведь…» С мужиком этим они тут же выпили водки, которой много было на «свадебном столе».

Второй его брак был тоже несчастным. Жили они на прибалтийском хуторе. Раз полез в тёщином доме в погреб за самогоном. В погребе отодвинул изгородь из прутьев. А песочек-то посыпался. Там и винтовочки, и пулемётик, и мины противотанковые, и ящик с гранатами. Он всё это обратно спрятал, но в душу его закралась преступная мысль.

Когда тирания тёщи достигла апогея, он, пока никого не было дома, сгрёб весь этот арсенал к печке, провёл проводки, подсоединил их к аккумулятору и залёг в кустах за домом. Лежит, а в руках два кончика провода, соедини – взорвётся. Руки напряглись, сердце стучит. Вдруг показалось, что в окне мелькнуло что-то. И не помнит, как проводки соединил.

Первое, что видел, – вылетающая из дома печка, которая взлетела целиком и рассыпалась. Домик весь как-то сжался, а потом развалился, как картонная коробка. Поднялся столб пыли, и взрывная волна отбросила подрывника в кусты. Пока он летел, думал о тёще. По идее, она должна была вылететь из дома при таком взрыве. И тут он увидел, как взрывная волна подхватила стоящий неподалеку сортир и понесла в сторону хлева. В нём сидела тёща. Сортир влетел в хлев, от чего тёща получила «лёгкие телесные повреждения».

Местные жители до сих пор считают, что это «метеорита упала». А рассказчика посадили за «непреднамеренное покушение на убийство», как он сам сказал. И вот печальная судьба ведёт его опять по дороге.

Гробокопатель и девственница

Я растрогался его рассказом. Говорит, шёл он по России пешком, спал в стогах и собирался, пока ещё не холодно, добраться до Воркуты.

Ещё рассказывал он об одном знакомом гробокопателе. Да так образно и возвышенно, что я подумал, а не связывает ли их нечто большее, чем просто совместная отсидка в зоне.

Гробокопатель был тихим и деликатным человеком. Иногда с каким-то затаённо-мечтательным чувством признавался друзьям: «Да что у меня за жизнь! Один раз только девушку поимел. А то всё пользованные попадались, хорошо хоть свежие».

А попался он на пустяке. Раз тихой ночкой разрыл он могилку только что вышедшей замуж невесты, которая по пути из ЗАГСа попала в автокатастрофу и ей оторвало голову. В гроб, естественно, положили всё вместе. Он, уже предчувствуя встречу с девственницей, позабыл про осторожность. Голову её, чтобы не мешала, после долгих попыток пристроить к шее положил на верхний край могильной ямы, а сам устроился на дне её, прямо в гробу.

В это время через кладбище, с танцев, что ли, возвращалась группа местной молодёжи: парни и девки. Вот одна красотка и отошла от них – справить нужду. Трусы сняла, присела на краю ямы, рукой под собой провела – бац! – под ней мёртвая голова! Она как заорёт, да в яму-то и упала. На крик сбежалась вся компания. Смотрят, а в могильной яме лежит с обезглавленным трупом рядом их подружка без памяти и трусов, а на ней пристроился страстный гробокопатель – даром что живая. Тут гробокопателя и повязали. А голову возвратили невесте. И могилку-то закопали.

Гробокопатель попал на нары. Но больше всего в этой истории его расстроило то, что невеста оказалась не девственница.

Вот ведь нынешняя молодёжь!

Оля. Два рубля

Эти истории, конечно, не давали возможности скучать, но и не согревали моё промокшее и озябшее тело. Изредка я ещё бегал на шоссе, но все машины проносились мимо.

Я тихо сел на скамейку и стал замерзать, как тот ямщик. Оля тормошила меня, бегала вокруг, махала ногами над головой, показывая, и причём очень умело, приёмы карате. Скоро и я стал прыгать, и мы устроили небольшой спарринг, в котором я не могу похвастаться, что вышел победителем. С помощью пустых бутылок стали играть в лапту. Оля была просто прелесть! Я в который раз подумал о силе её молодости.

Светало. И тут нам повезло. Грузовик подбросил нас километров пять, мы очутились на шоссе, со всех сторон окружённые сплошным туманом. Потом долго ждали машин, шли, опять ждали, спали на краю дороги на коленях друг у друга, замерзали и опять шли. В одном месте две деревенских тётки лихо подбросили нас на личной машине. Судя по их виду и речи, они просто ехали «подоить короу али за наозом».

Мы передвигались выматывающими короткими перебежками. В одном месте, километров 80, нас подвёз КамАЗ, за рулём которого сидел аккуратный молодой шофёр, работающий здесь по комсомольской путёвке. Он ленинградец с определённым и вполне сформировавшимся взглядом на жизнь. Мне он сразу не понравился. Узнав про нашу печальную историю, он даже поиздевался и начал давать всякие правильные советы. Каково же было моё удивление, когда ссаживая нас в конце своего пути, он отозвал меня в сторону и вручил мне два рубля со словами: «Извини, больше нет, авось пригодятся». Я долго отказывался, но взять было надо: и для него, и для меня. Дальше пришлось ехать автобусом, и эти два рубля пропали.

В автобусе силы оставили меня, я отрубился. Оля с трудом растолкала меня на конечной остановке.

Облака Андрея

Долго уговаривали шофёров междугородних автобусов взять нас в Ленинград. Хоть на полу. Они твёрдо стояли на таксе: «По червонцу». Меня это очень расстроило, я опять разочаровался в людях. В ближайшем доме нам дали полхлеба. На бензоколонке, после долгих безуспешных попыток, сели в кузов трёхосного ЗиЛа. И, обдуваемые ветром, понеслись в Пикалёво.

Северное небо (вид на деревню Усково)

Мы лежали на дне кузова, загородившись холстами, и смотрели на замечательное небо. Если с утра было пасмурно и солнце не пробивалось сквозь пелену, то сейчас по небу неслись огромные белые облака, а между ними сияло голубое небо. Я вспомнил Андрея Болконского, только грузовик сильно трясло. По земле ползли серо-синие тени облаков, всё вокруг вертелось в какой-то дикой карусели, и мысли тоже. В Пикалёво пил пиво и съел половинку плавленного сырка.

Филиал в Тихвине

От Пикалёво до Тихвина ехали на автобусе. Нам сказали, что в Тихвине есть филиал Кировского завода, откуда всё время на Ленинград ходят машины.

Когда добрались, уже вечерело. «Филиал» оказался громадиной. Сунулись к одной проходной – глухо. Нас послали к другой, потом к третьей. Бегали так, бегали, наконец пришли к диспетчерскому пункту. Сели на травку и стали сетовать на горькую нашу судьбу. Оленька расстроилась, я её утешал: «Подожди, приедет голубой КамАЗ и отвезёт нас в Ленинград».

Оля

Тут из диспетчерской выходит женщина в чёрной форме с огромным бюстом, перепоясанная ремнями, на поясе наган, а на голове фуражка с зелёной полосой. Всё, думаю, сейчас она нас повяжет или, в лучшем случае, прогонит. Подхожу и описываю наше тяжёлое положение. Она сразу врубилась, запиликала рация, и раздался её спокойный голос: «Первый, первый, я – седьмой, дежурную машину к пятой проходной». Подъезжает машина с рацией. «Вася, – говорит шофёру эта добрая женщина, – все дела в сторону– отвези ребят к четвёртой проходной». Залезли к Васе в машину и через пять минут были у четвёртой проходной, а до неё оказалось километра три-во какой завод! Нас ждали. Две вахтёрши пустили в каптёрку греться. Потом с Васей сбегали в другую диспетчерскую. Диспетчер связался с главным диспетчером, тот – с главным инженером, тот обзвонил все цеха. И – забил нам три машины. Вася долго приглашал к себе на дачу, если уж не сейчас, так в следующее лето. Добрые вахтёрши жалели нас и сказали, что не пропустят ни одной машины, пока она нас не возьмёт. Мы уселись у них в каптёрке и стали ждать.

Не прошло и десяти минут, как из-за угла заводского корпуса вывернул и направился к воротам – голубой! – КамАЗ с ленинградским номером. Мы прыгали от восторга. Шофёр согласился нас везти, и, поблагодарив наших спасителей, мы поехали.

Плоскогубцы. Зелёный свет

За городом остановились, шофёр угостил чаем из термоса и бутербродами, собранными его женой. Продолжали путь, стемнело.

Вдруг запахло горелым – мы остановились. Сломалось что-то. Шофёр полез в мотор, а я с факелом, пропитанным соляркой, светил ему. Факел разгорелся не на шутку, горящая солярка с шипением и свистом падала на землю, мы стояли одни на дороге, вокруг была кромешная тьма. Вставала угроза, что придётся проторчать здесь всю ночь. Но с Тихвина у нас началась полоса везения, и мотор вскоре был починен. Осталось затянуть проволочку на какой-то трубке. Тут выяснилось, что у шофёра нет плоскогубцев, а на шоссе – ни души. Я лезу к себе в рюкзак и достаю оттуда, к удивлению шофёра, плоскогубцы. Теперь машина была исправна, и мы поехали дальше. Плоскогубцы я подарил ему на память.

Оля уже спала, да и у меня глаза слипались, я боролся со сном, боясь обидеть шофёра, который тоже хотел спать, но мчал вперёд, рассчитывая развлечься моими разговорами. Бедный, встречные машины так слепили нас, что у меня заболели глаза, но я-то мог их закрывать, а ему каково было!

Видели множество лисиц. Они перебегали дорогу и с обочины глядели на нас. В кромешной темноте их глаза сверкали зелёным светом.

За Старой Ладогой остановились напиться. Шофёр и я вылезли из кабины, он ничего не видел. Как слепого, довёл его до колодца и напоил водой.

Дальше ехали без приключений, периодически шёл дождь. На короткие мгновения я всё же засыпал. Выехали к Неве, дальше ехали вдоль реки.

Уже часа два ночи.

У ворот. Злая жена

Шофёр высадил нас за постом ГАИ, у поворота на Колпино. Он заворачивал домой спать и всё жалел, что не может довезти до центра города. Мы тепло распрощались и вернулись к освещенному посту ГАИ. Было бы глупо провести ночь на дороге прямо у ворот Ленинграда.

Было холодно, и Оля залезла в стоящий у поста автобус. Надежды, что кто-нибудь остановится, было мало. Но не прошло и пятнадцати минут, как из-за поворота показались «Жигули», следующие в Ленинград. Я поднял руку, и – о чудо! – машина тормозит, обдав милиционера с ног до головы брызгами.

Водитель оказался почтенным пожилым мужчиной примерного поведения. Он очень аккуратно вёл машину. Вскоре мы оказались около его дома в Купчино. Через полчаса он собирался ехать с женой на Московский вокзал. Мы напросились поехать с ним, рассчитывая очутиться рядом с домом Саши Флоренского.

Пришлось представиться студентами Мухинского училища, начались долгие расспросы, как учимся.

Вышла его жена. Она сразу выказала своё неудовольствие тем, что в машине находятся какие-то посторонние люди и обрушилась на мужа с упрёками. Он так разволновался, что, разворачиваясь, задел мусорные бачки, что вызвало длиннющую тираду его жены. Всё время нашего пути она, не останавливаясь, руководила им и упрекала во всём так, что он не выдержал и, когда она каким-то упрёком задела нас, грозно приказал ей замолчать. Наверное, впервые в жизни повысив голос на жену. Она притихла.