Текст книги "Тень"

Кочегар встал из-за стола, его распирала изнутри энергия его речи, он выплескивал слова из себя, как ранее выплеснул… ужаснувшее присутствующих в стакан… Не унимался.

– Представьте её в мельчайших подробностях. После утреннего моциона. После обработки мягкой четырехслойной бумагой. Свернувшиеся в небольшие тугие комочки в процессе обработки частицы мягкой четырехслойной бумаги вокруг духовной дыры. Иные частицы в том числе органического характера.

Несколько гостей ресторана принялись собираться. Это не так просто, как может показаться. Нельзя внезапно встать и уйти. Нужно много времени на то, чтобы собрать все телефоны, планшеты, гарнитуры, зарядки, дополнительные батареи. А если ты еще что употребляешь дополнительно – дымнопаровое или иное, более жидкостное по своей сути… Иное что-то дополнительное крутящееся в руках, пальцах, тоже работающее как способ помощи своему сознанию не быть… Тогда количество девайсов увеличивается по экспоненте.

Ситуация начинала развиваться в сложнопрогнозируемом русле. Я поймал свой процесс мышления на вовлечении в тематику и слог выступавшего. Схватил процесс за ускользающий хвост крупного животного. Что-то по типу кота. Надо было немедленно уходить, но я продолжал сидеть словно загипнотизированный. Да и еду я уже заказал, а подводить повара не хотелось. Кочегар же сел обратно…

– Я понял, что я разработал собственную технику закрытия духовной дыры, которой можно делиться с другими, проводя специальные семинары и тренинги. Закрытого, разумеется, характера.

Кочегар снова встал, вернулся к двери, откуда он только что появился и прикрыл её. Сел за столик. Потрогал стакан. Что-то содрогнулось в присутствующих в ожидании нового шага в наполнении стакана, но… не случилось. Случилось продолжение речи.

– Но поразмыслив ещё, я увидел ошибочность этого рассуждения, ибо если дыра именно там, где я подумал, то возникает вопрос о способах её заполнения… Честно и бесстрашно подойдя к ответу на этот вопрос, я осознал, что я не использую ни один из вариантов закрытия дыр, возможных в этом случае. Более того, если продолжать размышлять, то выходит, что основная духовная дыра расположена в противоположном направлении, и она, согласно этой же логике, открыта. Природа же всех дыр в человеке такова…

Он встал, прошел вдоль столиков. Прошёл мимо меня. От кочегара разило углём и картошкой. Жареной.

Остановился возле одного из столиков. Мужчина и женщина в дорогих вечерних нарядах привлекли его внимание. Соболя и бриллианты. Необузданный шик древних. Он подошел к ним поближе, продолжая излагать свои мысли, но уже обращаясь напрямую к ним.

– Вы удивитесь, но продолжая рассуждать, я пришел к другому, теперь уже действительно обескураживающему выводу. Если вверху расположено принимающее, то внизу, по принципу сообщающихся сосудов, отдающее. А раз так, раз я закрываю не берущее, а отдающее… То выходит, что я – эгоист! Вы понимаете, что это значит?

Мужчина и женщина молчали, захлебнувшись растерянным испугом. Плохо подавленный испуг вышел широкими мазками бокусэки на их окаменевших лицах.

Мужчина расцветал красным мясом щек, жадно хватал воздух пурпурными обрубками губ, торопливыми движениями пальцев собирал крошки хлеба со скатерти. Жалел, что не обратился котом ранее – мог бы лизать себе своё под столом и делать вид, что не понимает человеческой речи… ибо кот.

Женщина искренне негодовала пластиковым, плохо нарисованным в походных условиях лицом, её крашеные черным брови возмущенно тянулись вверх через лоб к шапке, прикрывавшей стыдное отсутствие прически. Стыдное, по её мнению, разумеется, больше никому не было дела до состояния её головы, но женщина так не считала.

– Короче я понял, что надо говорить с людьми, вот я к чему! Не держать в себе правду жизни. Поэтому я сейчас здесь. Поэтому я говорю с вами. Всеми вами. Я пришел к удивительному, потрясающему, я бы даже сказал невероятному выводу. Вы сами не можете закрыть свои дыры, но я могу сделать это для вас. Я могу заполнить ваши дыры прямо сейчас, ибо…

Кочегар оторвал взгляд от пары, было видно с каким нечеловеческим усилием это происходило. Мышцы лица Кочегара напряглись, я на секунду даже посмел понадеяться на нервный тик, а то и на инфаркт, как возможный вариант развития событий в нашу пользу. Но нет – воля Кочегара оказалась сильней слабости тела. Обвел взглядом вагон. Уделил мгновение каждому из сидящих. Подарил взрыв напряжения и неуютных мыслей.

– Природа всех дыр в человеке такова, что их лучше всего заполнять другим человеком.

Кочегар взял паузу. Дал нам время осознать глубину его посыла. Глубина и посыл в данном случае обретают сложную структуру метафор и многослойных понятий, как и заполнение дыр, предлагаемое Кочегаром. Видно было, что его решение постепенно доносилось до присутствующих. Мы начинали видеть перспективу. Постигать образ вероятного будущего. Специя проникала в затхлый воздух вагона-ресторана, расширяя горизонты планирования. Усиливая чувствительность к чувственности. Рождая нерожденное. Выкидывая ненайденное. Прямиком в пустыни Арракиса… для переработки обратно в продукт… в вещество… в ничто, созданное из ничего…

– Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– В смысле? – Мужчина визгливо кашлянул в ответ. Почти уверенный в себе, но все равно преступивший грань начала истерики. Попробовал побыть мужчиной и попроявлять реакцию на внешнее раздражение. Раздражение удивилось и было раздражено реакцией.

– Внимание, вопрос! – Загрохотал на весь вагон Кочегар. – Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– Зачем? – Мужчина собрался, успокоился, почувствовал, что в раздраженной реакции ему не удалось добиться успеха, и попробовал перейти в атаку. Скромно. Аккуратно. Аккуратная атака. Стеснительное нападение. Нежный разбой вежливых людей.

– Что зачем? – Кочегар не оценил робкий пыл мужчины. Встречный вопрос сбивал с толку неприкрытой агрессией. Настоящей. Истинной. Прямой. Мужчина растерялся.

– З… з… з… – даже начал заикаться от растерянности Мужчина. – Зачем её заполнять? Ну она же это… П… П… Пустота. Если её заполнить – она уже не пустота. Разве это не богопротивно? – К концу фразы Мужчина собрался с силами и даже перестал заикаться.

Кочегар медленно опустился на кресло столика напротив столика пары. Сидевший в кресле человек, на которого опустился Кочегар, возмущенно засопел, но не посмел ничего сказать.

– Если пустота есть – значит есть причина для её существования. Когда мы боремся подобным образом с природой, меняя её или подстраивая под свои нужды, разве не нарушаем мы заветы Господни? – Мужчина окончательно освоился в роли мужчины, подавив истерику, потрогав себя в районе промежности, и позволив себе даже некую строгость в отношении Кочегара.

Вагон внимательно следил за беседой. Каждое сказанное слово ловилось, взвешиваясь, однако не на предмет содержащейся в нем мудрости, но… “на возможность дальнейшей эскалации конфликта” – пронеслось в голове слогом из какой-то древней удаленнопередачи.

Некоторые из других… скажем квазимужчин, то есть те, кто был на пути к становлению мужчинами, обратили внимание на трогание промежности. Кто-то уже действовал и тянулся в том же направлении. Кто-то вдруг поймал себя на том, что тянулся в направлении промежности уже состоявшего мужчины. Кто-то бежал сообщать в органы о происходящих тяготениях. Кто-то транслировал процесс в сеть с тем, чтобы экспертное сообщество определило возможность наличия фактов для последующих изучений соответствующими органами, ибо слово было сказано, и слово это приносило тревогу уже своим присутствием в сводках бесед. Тени бдящих мелькали за окном. Там, где заходящее солнце и тепло золотых лучей… недостижимых для сидящих в вагоне…

– Вопрос в другом, если позволите. – Вступил в разговор пожилой мужчина из-за столика у туалета.

До вступления в беседу пожилой мужчина буквально упивался принесенным ему борщом. Радовался борщу, ибо его запах перебивал запах из туалета. Теперь мужчина перешел к чаю с булочкой. Булочка не пахла достаточно сильно, поэтому мужчина… решил отвлечься участием в беседе.

– С чего вы решили, что кому-то из присутствующих интересно, что вы имеете сказать? Кто позволил вам вываливать на кого-либо свои умозаключения без спросу?

Кочегар вдруг переменился в лице. Перемена лиц, как перемена блюд. Радостно ядовитая агрессивность слов, украшенная брызгами свежей слюны. Натужно напыщенная неприветливость под соусом из сведенных бровей. Угрюмо сдавленная тревожность с гарниром из крепко сжатых кулаков. На десерт – белые костяшки пальцев в сладком маринаде ногтей, пронзающих кожу ладоней.

– Мы специально принимали закон “О государственном учете размышлений”, чтобы вот таких как вы контролировать. И принимали ведь не по своей инициативе. По инициативе вас, граждан. – обращался пожилой уже ко всем присутствующим. – Лично мне порядка двух сотен писем пришло от представителей общественности с просьбой оградить их от чужих умствований. – Мужчина помолчал. Хлебнул чая. Посмотрел на булочку. Не рискнул. Посмотрел на Кочегара.

– Вы, уважаемый, либо на учет как мыслящий вставайте, получайте, так сказать, своё время для оглашения размышлений в соответствующем месте. Как полагается, в установленном порядке. Либо держите их при себе. А лучше вообще прекратите это занятие. Давно всем известно, что думание разрушает.

Кочегар шумно дышал. Он все еще сидел на каком-то Пассажире, сидел неудачно – Пассажир уже был синий лицом, его возмущенное сопение угасло, словно Кочегар высасывал своей дырой жизнь из Пассажира.

Поезд тем временем ехал дальше, колеса стучали на стыках рельс, за грязными занавесками на мутных окнах виднелась непривлекательная даль, стимулирующая продолжать путь. Солнце уже зашло, тепло и золото исчезли, прекратив создавать иллюзию того, что за окном как-то получше…

– Бог тут совершенно не причем, – обратился Пожилой в адрес Мужчины, того самого, что первым выпустил в эфир слово, включающее в себя три буквы “б”, “г”, “о” и разбудившее бдящих, – хотя ваша ремарка относительно запрета на модернизацию реальности довольно забавна. Согласно вашей логике выходит, что любое изменение в теле, сознании, быту инородно для природы. А что же вы тогда сейчас тут – в поезде, а не пешком там? Идите вон к природе. Зачем вы в одежде? Снимите её.

Мужчина с богом молчал. Пожилой еле заметно усмехнулся.

– Верующий, значит?

– Да, – угрюмо буркнул в ответ Мужчина с богом, – верующий.

– Какая религия?

– Левочернение.

– Левочернение – не религия. Это течение в религии. Тоже мне, верующий… В реестр внесены?

– Да.

– Карту верующего предоставьте.

Мужчина полез в карман пиджака, достал портмоне, покопался в разных регистрационных картах, нашел нужную, протянул Пожилому.

– Вот.

– Хорошо. Все намного проще стало, когда мы разнесли людей по группам и всех описали. Да и бюджету легче – взносы, волонтеры. Вы, кстати, в связи с чем в пути сегодня?

– Личная поездка.

– Какая по счету в этом году?

– Третья. Показать учетную карту? У меня в умнозвуке она – ничего?

– Лес бережете? Это правильно. Это хорошо.

– Да, стараюсь.

– На учёте в связи с этим стоите?

– Конечно. Номер 155551.

– Хороший какой номер. – С завистью протянул проверяющий.

– Друзья подарили. Сам бы не потянул такой. – Виновато потупился Мужчина с богом. – Конечно тоже зарегистрирован как владелец хорошего номера – могу и на это карту показать.

Пожилой отмахнулся от этой идеи рукой. Помолчал. Все сидели тихо. Не палились. Ждали. Пожилой явно имел опыт проверок. Никто не хотел нарваться на проверку в отношении себя. Даже Никто.

– Когда мы себя наделили всеобщим проверяющим правом проверять всех вокруг, все стало намного легче. Очень правильное решение, я считаю. Вы не находите?

– Нахожу. – Устало ответил Мужчина.

Было уже не понятно кто приносил Мужчине больше сложностей – плюющийся умом Кочегар или въедливо-вежливый бюрократ.

Разговор прервал выглянувший из кухни повар. Совсем старый, совсем уставший, ссохшийся коричневый осенний лист. Поседевшие веки и волосы в носу. Видевший жизнь в разрезе гнилой картошки. Дрожащие руки, которым нельзя доверять товар. Дрожащие руки, удобные разве что для перемешивания сахара и чистки зубов. Использовал их для мелкой нарезки лука. Повар посмотрел на нас безмолвным склерозом осуждения.

– Шумите. Работать мешаете. – Остудил пыл пассажиров Повар и исчез на кухне.

Несколько человек улучили минутку и ретировались. В вагоне остались лишь Пожилой, Мужчина с богом, его женщина, Кочегар, пассажир, на котором сидел Кочегар и я. Запах жареной картошки из кухни – не от Кочегара – мой обед был в завершающей стадии процесса приготовления. Несколько котов застряло в проходе – они были слишком крупными для быстрого перемещения по вагону.

Забренчал телефон – кто-то звонил Пожилому. Тот принял звонок, послушал, ничего не сказал в ответ, по крайней мере вслух, хмыкнул каким-то своим внутренним выводам, одарил протяжным осуждающим выдохом мужчину с богом, встал и вышел из вагона.

– Ты же говорил, что тут сеть не ловит, – ядовито сказала женщина, обращаясь к Мужчине с богом.

– А она и не ловит, – вступился за Мужчину с богом Кочегар. – Этот из тех, кто дозванивается даже тем, у кого нет телефона. Ладно, мне тут тоже уже нечего ловить. Скучные вы. Не буду тратить на вас свою пустоту. Пойду к своим углям – они хоть и пачкаются, но делают это с искренним теплом.

Хлопнула дверь – в вагон вошел Спутник. Мимо него сначала прошел Кочегар, затем прополз пассажир, на котором раньше сидел Кочегар. Мужчина с богом и за ним его женщина побрели в противоположный выход, женщина активно что-то выговаривала бредущей впереди сутулой спине. Выговаривала явно в надежде воспитать мужчину в своем мужчине. Последний стойко держался, видно было, что не первый год, что уже в раннем детстве им был накоплен богатый опыт противодействия женским заговорам.

– Некоторые любят играть в игры, не так ли? – Спутник кивнул паре вслед.

– Некоторые думают, что игры и есть жизнь. – Ответил я, вспоминая свою семейную жизнь.

Повар принес мне суп и картошку. Нес аккуратно, боясь расплескать суп и раскидать картошку. Ситуация с Кочегаром закончилась. Спутник и я сидели в вагоне-ресторане, где кроме нас уже не было больше никого. И ничего не осталось от случившегося. Ничего и никого. Пустота. На мгновение показалось даже, что мы приехали, что в этой пустоте – наша конечная остановка, но… поезд активно стучал дальше по шпалам. We Have Arrived by Mescalinum United.

– Когда заоконные дали показывают в кино, там всегда зима. Там снег. В лучшем случае там солнце. Но это редкость. Чаще будет просто снег, еще дадут серость, ощущение безнадежности и катастрофы. А что мы видим за окном сейчас? Правильно – ничего. Ибо окно грязное. Солнце зашло. Даль должна быть где-то там, прекрасная, но мы не видим эту красоту, ибо грязь застилает глаза смотрящего. Грязное полотно повседневности, а не туманное будущее – вот что надо использовать в качестве фактуры. – Спутник сел напротив меня. – Ты заказал мне питание? Обещали ведь горячее питание на борту.

– Мы на поезде, не на самолете.

– Это мелочи. Знаешь, что самое опасное в поездах? Поездатые споры.

– Споры?

– Да. Они в белье, вот этих вафельных салфетках и занавесках. Смотри.

Он резко тряхнул салфеткой, и с неё мириадами посыпались белые пылинки.

– Поездатые споры. Ты их вдыхаешь, и поезд навсегда остается в тебе. Он поражает твое сознание терпимостью к окружающему миру. Нестыковки в процессах мира перестают тебя волновать и беспокоить, более того, ты начинаешь считать нормальной действительность вокруг.

– То есть ты считаешь, что все проблемы от этих спор? Не от лени или тупости, а от пыли на полотенцах?

– Нельзя недооценивать силу пыли.

Пауза. Осторожность вдоха. Лавирование между пылинками.

– Споры… ну эти споры ещё не так страшны. Намного опасней штуки иного рода.

– Например?

– Например? Ну хотя бы новости. Новости – страшней любого вещества, кстати.

– Хуже вещества?

– Конечно. Вообще вся тема с веществами создана как отвлекающий манёвр. Это я тебе как инсайдер говорю. С веществами все просто – вот плохие парни, которые торчат и всякими антисоциальными темами занимаются. А тем временем… вас сажают на реально злые штуки. Новости, религия, музыка. Барыги в этой структуре большую социальную роль играют. Мы – санитары городских лесов. Мы отвлекаем внимание.

– То есть это заговор?

– Никакого заговора. Это природа людей. Мы хотим спать. Мы хотим быть в трансе. Испокон веков шаманы и прочие активно этим пользовались. Что самое популярное в мире? Решения для отделения от реальности. Социальные сети теперь вот еще. Всю историю человечества мы продаём лишь один продукт – кокон. Мы готовы на многое лишь бы избежать максимально жизни. Кто-то жрет, кто-то в игры играет, кто-то просто встает и уходит, когда какой кочегар что-то пробуждающее говорить пытается.

– Кочегар?

– Ты пропустил тут… Ну не важно.

– Зачем ты в пути? – Вдруг спросил Спутник.

– В смысле?

– Ты задумывался о сути пути?

– Ну у меня не было особо выбора.

– Я не о выборе. Я даже не о сути, извини. Я – о направлении. Ты задумывался о направлении пути?

– Не уверен. Мне Сэм дал направление, мне так кажется.

– Странное у тебя направление.

– Почему?

– Ты идешь от сказанного. Твое направление – “от”. А должно быть – “к”.

Поезд продолжать стучать колёсами. Он дарил нам бесценное – стабильность стука – это обеспечивало уверенность движения в выбранном направлении. Стук – всему голова – так говорили в городе Машинистов, места, откуда родом все машинисты Странной страны.

Радио в вагоне-ресторане внезапно включилось, ворвавшись в пространство сначала визгливыми криками женщины, думающей, что она – та, которая поет, на суровый бас очень уверенного в себе мужчины. Очень уверенного в себе мужчины бас рассказывал о новом развивающем людей течении – Теории Нового Одиночества. Спутник помолчал, послушал говорившего, посмотрел на меня, и добавил:

– Раньше отказывались от богатства и положения в обществе. Новые просветленные – отказники от сетей и технологий. У меня было все – два умнозвука, три доски, два вычислителя – я все оставил, я вышел из сети, ибо осознал, что счастье не в этом. Я отбросил модем. Я стал свободным.

– Ну хорошо, хорошо. Я не против. Будь, чо… Можешь с Кочегаром кстати побеседовать на эту тему – ему будет что сказать тебе.

Спутник сделал вид, что не услышал. Зато я услышал, что сказал он…

– Зачем ты ищешь чью-то тень?

И потом:

– Может надо себя искать?

Вопрос

Утром. Забежал в кафе, перепрыгивая через служебных псов на входе, детей и старушек, кофейня, обычная, каких тысячи, даже миллионы, одинаковые стойки продажи, одинаковые хипстеры-продавцы, одинаковые судорожные поиски туалета, как ночью в мокрой холодной траве непослушными пальцами ищутся выпавшие ключи, как хватается воздух после выныривания из унитаза, где был ровно столько сколько надо пробыть, благодаря хорошо тренированным коллекторам, как ищется суетливо на антресолях памяти её любимый цвет… цвет её платья в день третьей и такой случайной встречи неожиданно приведшей к тому, где ты находишься сейчас…

Забежал в кафе, бросок налево, бросок направо, бросок через плечо – кто-то мешается на пути в комнату, где можно скрыться, ещё мимоходом удар ногой под дых карлику, карлице – не потому что против карликов, просто она оказалась в очень удобной позиции чтобы двинуть, наконец вот она – дверь, наконец вот она – ручка, брезгливо за неё, брезгливо даже с учётом напряжения ситуации, тревожного саундтрека, рука соскальзывает, рука летит вниз, не потому что закрыто, потому что кто-то закрывал мокрыми руками дверь, успеть возмутиться этому факту до того, чтобы понять – таки заперто, таки код, таки сказать могут только на кассе, таки мчать туда, в очередь, стоять, обходить всех, вспышки виноватости в потупленных в пол глазах, чтобы не слышать возмущённого цоканья ускорившегося уже три раза за утро брокера коммерческой недвижимости, чтобы не успеть отреагировать на него в стиле реакции на карлика, чтобы услышать прорвавшийся в твой зарешеченный события мир медленный голос вялого продавца:

– Тууууууууууууалет для клиииииииииииииентов тооооооолько.

– Я… я двадцать минут назад тут был клиентом!

– Выыыыыыыыыыы дддддддддддоооолжныыыыыы ввввввстааааааааать в очередь и при покупке напитка вам сообщат код.

– В очередь? При покупке?

– При покупке напитка сообщается код доступа. Все верноооооооооо.

– Бля… этот мне… как его… давайте мне кофе.

– Саааааааааахар?

– Нет.

– Молокоооооооооо?

– Нет.

– Лёёёёёёд?

– Нет.

– С собой?

– Нет. Да. Нет. Что быстрей?

– С собой быстрей, но мы не даём доступ в туалет тогда.

– Спасибо, что сказали сейчас не потом.

– Конечно. Мы здесь для вас. Мы стараемся…

– Мне все.

– Карта или наличные?

– Приложение.

– Не принимаем сегодня. Карта или наличные?

– Карта.

– Рад сообщить, что в нашем кафе к оплате принимаются исключительно платежные средства нового единого формата государственной платежной системы “Единый формат государственной платежной системы”. В связи с политикой нашей сети по поддержке государства, мы поддерживаем исключительно этот формат…

– Наличные только – так бы сразу и сказали.

– Нет, это не “только наличные” – это единый формат государственной платежной системы. Мы поддерживаем исключительно этот формат в…

Я вытащил продавца через прилавок и сильными ударами принялся бить по лицу, продолжая обращаться к нему на вы. Бил сначала кулаками, затем и ногами – внезапно захотелось ускориться.

– Сдачи может не быть с купюр размером… – мямлил записанный заранее на органический криптоноситель текст продавец.

Я ускорился. Не давить своё настоящее, внутреннее. Выплеснуть все наружу. Выразить себя истинного. Несколько человек в очереди отозвалось аплодисментами. По-прежнему требовалось в туалет, но уже не так сильно, уже не так отчаянно – спало давление внутреннего беспокойства.

Ненадолго – дверь в кафе открывалась, пуская внутрь новую причину для беспокойства – теперь уже абсолютно внешнюю – Михалыч. Михалыч заходил в кафе, и не было абсолютно никаких шансов на то, чтобы он меня не увидел. Я вспомнил, что я не просто сюда забежал в поисках туалета. Тут было назначено. Быстрый взгляд на часы – самое время. Без опозданий.

– Агрессия – не решение всех проблем. – Послышался гнусавый голос из-за столика справа от кассы.

– Агрессия – решение большинства проблем. Оставшиеся проблемы решаются с помощью полного уничтожения их причин. – Молодой человек с гнусавым голосом, в подвернутых на щиколотках штанах, роговых очках, а также неровной, растущей кустами бороде выдохнул в потолок гигантское облако пара. – Еще говорят, что агрессия достаточно четко указывает на то, какие вещества употребляются индивидом для расслабления. – Молодой человек уверенным до бесстыдства жестом взял в рот пластиковый мундштук курительного устройства и глубоко затянулся. Мгновение тишины. Выдох.

Михалыч двигался в мою сторону. Никаких шансов отказаться от встречи. Никаких сомнений в плохом финале. Попытки отвлечься на битвы со случайными людьми в неслучайных местах давали лишь временное облегчение – на время непосредственного взаимодействия. Неотвратимость Михалыча. Молодой человек с гнусавым голосом же захотел заметить:

– Вообще хотел заметить, что вещества, употребляемые индивидами для расслабления, более чем точно фиксируются через эмоциональное выражение – нет нужды в громоздких тестах продукта жизнедеятельности человека, выделяемого его почками в результате фильтрации крови, реабсорбции и секреции…

Курительное устройство очень удачно вылетело в снова открывшуюся входную дверь в кафе, пролетев перед этом через весь зал, никого не задев. Не было пролито ни капли курительной жидкости – несколько брызг, оставивших следы на потолке, стенах и щеках соседей молодого человека по столику были от вылетевших вслед за устройством зубов – кровь, слюна – ничего особенного – сейчас уже все отстирывается. Я смотрел на свой кулак, отработавший ситуацию, но он был уже разбит до этого удара об лицо и зубы вялого продавца. Вялый продавец поднялся и что-то мычал рваными губами в ответ на запрос очередного клиента. Кулак был в плохом виде – столкновение с курительным устройством его добило. Мне не стало легче. Да и молодому человеку с гнусавым голосом тоже. Тот лежал на полу, выхаркивая что-то красно-желтое из разрушенного рта.

Я вдруг спиной ощутил близкое присутствие Михалыча. Он стоял совсем рядом, смотрел на происходящее между мной и молодым человеком с гнусавым голосом и ухмылялся. Ничего особенного для него в этом всем не было. Обычная рутинная возня за лидерство среди тестостероновых особей. Михалыч подошёл еще ближе. Встал рядом со мной. Достал ствол и ткнул им мне в спину.

– Ну что… Таки здравствуй, Кот. Закончил ты с ними?

Молодой человек с гнусавым голосом попробовал было поспорить с Михалычем за право на общение со мной, но Михалыч не оставил ему ни одного шанса.

– С тобой закончили, понял?

Столик рядом с кассой весьма кстати освободился. Лежащий подле стола сильно не беспокоил. Кровь и прочее из разбитого рта? С кем не бывает? Сели. Глаза в глаза. Можно было ещё взяться за руки, но ни я, ни Михалыч не были готовы к такой близости. По этой же причине вариант потереться под столом ногами также отпадал. Михалыч хмыкнул, хрюкнул, щелкнул челюстью, достал умнозвук, что-то там проверил, что-то понажимал, что-то проверил снова.

– А ты вот, Кот, когда-либо запрашивал в поисковике значение слова “любовь”? – вдруг оторвался от экрана умнозвука Михалыч.

Молодой человек с гнусавым голосом попытался встать. Не вышло. Повернулся к нам лицом. Посмотрел на Михалыча. На меня. На умнозвук.

– Поисковик разве может на такой запрос ответить? – вдруг сплюнул кровью вопрос Молодой человек. – Это же любовь! Это же эмоция и состояние живого организма. А поисковик – цифры. Бездушные и безликие. Цифры. А эмоции… Чувства… Состояния… Они же не передаются цифровым путем – это исключительно аналоговые субстанции. Исключительно привилегия живых организмов.

Михалыч и я переглянулись.

Молча встали.

В порыве абсолютного единства мы уничтожали Молодого человека, сражая носками наших ботинок его молодость, вытирая подошвы об его человечность, ибо нефиг. Сказано же было, что с ним закончено… Ну как можно не понимать столь простые истины и заявлять право на понимание более сложных по типу любви?

Кто-то из посетителей выбежал на улицу и громко закричал там:

– Помогите – либералов бьют!

Тут же ниоткуда нарисовалась группа в чёрном с вязаными из кожи крестами. Они ворвались в кафе, раскидав по стенам жадные взгляды голодных охотников. Взгляды тут же были собраны обратно для анализа захваченной информации. Информация сообщала статус стен – белые когда-то, местами исписанные синим от шариковой ручки, местами чёрным от маркера, местами серым от подошв чьих-то ботинок, местами редкими, странными и почти что даже неестественными белыми от рук рабочих, когда-то работавших над этим местом. Кто-то понял, что атмосфера не полная и решил добавить немного фоновой музыки для свежести и ясности. Jelf The Elf.

– Где? – разорвал легкую и свободную атмосферу кафе один из полупогонных жутким хриплым воплем. – Кто просил помощи?

Молодой человек поднял трясущуюся руку.

Полупогонные кинулись к нему. Оттеснили Михалыча и меня от Молодого обратно к нашему столику.

– Не сметь! – рявкнул нашим ботинкам один из полупогонных. – Сидеть!

Ботинки заскулили и забились под столик. Столь позорное поведение ботинок будет позже наказано – поклялся я в тот момент. Jelf The Elf пищал и свистел свою песенку. Молодой человек свистел дыханием через разбитый нос.

Полупогонные подняли Молодого человека и повели на улицу. Он был в плохом состоянии, и потому все это происходило словно в замедленной съёмке – ровно так, чтобы Молодой человек успевал реагировать.

Jelf The Elf игриво рассказывал нам кто он по жизни.

Вывели Молодого человека на улицу. Бросили на асфальт. В порыве абсолютного единства погонные уничтожали Молодого человека, сражая носками своих ботинок его молодость, вытирая подошвы об его человечность, ибо… Кто-то из посетителей стоял в дверях кафе, смотрел на происходящее и пищал:

– Ибо никто не может лишать государство в лице погонных или полупогонных монополии на агрессию. Никто! – переходил с писка на возмущённый визг в конце фразы Кто-то из посетителей.

Михалыч и я уже давно выпили свой кофе и просто сидели за столом. Мы полностью растеряли то восхитительное чувство человеческого единства, к которому… так стремятся любовники в пыле своих объятий, и которое… чаще всего ощущается у людей не во время секса, а в момент совместного избиения случайного человека… Мы вернулись мысленно и эмоционально к тому, откуда мы начали. К поисковику.

– Тупит, – пожаловался на свой умнозвук Михалыч.

– Не тупи! – послышалось с улицы – там один из старших полупогонных воспитывал новичка в команде. – Бей! Бей, я сказал.

И новичок бил. В конце концов найти либерала в более-менее приличном виде уже тогда было практически невозможно. Сейчас я думаю их вообще нет. Что? Ты не в курсе кто это такие? Ох, бро…

Ну либералы – они типа за свободу. Свободу выбора в основном. Ну да – выбор употреблять или нет являлся для них главным моментом. Нет – они все употребляли, как все. Просто они хотели думать, что делают это не потому, что такая политика государства, а потому, что они так решили. Сами. Какая разница? Не знаю.

Они ещё требовали свободы выборов. Нет, это не когда ты голосуешь. Это когда у тебя есть несколько опций что употребить, когда ты можешь выбирать не из одного, а из нескольких веществ. А по голосованию… ну это никому не было интересно – все всегда голосовали за Президента.

Право проголосовать за Президента прописано в Конституции Странной страны и является почетной обязанностью всех странников. Либерал ты или нет – ты обязан реализовать своё право отдать Президенту свой голос. Чтобы Президент был уверен в тебе. Иначе как Он сможет указывать тебе как жить?

– Ага, вот, перестал жевать солому. Так… Ага… Вот… А сопли какие-то… – Разговаривал то ли со мной, то ли с собой Михалыч.

– Что там? – поинтересовался я.

– Висит – у меня тут миллион вкладок открыто, так их растак. Ага, вот. Самоотверж… Самоот… Жжжен… На сам прочти – я эти слова не того. У меня сразу на них семь восемь начинается. Вслух давай. – Михалыч не оставлял никаких возможностей для выбора. Следовало исполнять. – Исполняй давай или тапки в рот! – Рыкнул Михалыч.