Текст книги "Клинки Керитона (Свитки Тэйда и Левиора). Дорога на Эрфилар"

– Совсем немного…

– Ну, ты даёшь! И молчал ведь, гадёныш!

Тэйд сделал большой глоток, утёр рукавом губы: «Хорошее вино. Мне нравится».

Он протянул к Саиме руку с пустой кружкой:

– Плесни-ка ещё. Могу я надеяться, что этот разговор останется между нами?

Саима наполнил кружку, улыбнулся и заговорчески скосил глаза на Вира, как бы говоря: «Я, мол, могила, брат, а этот вот продаст тебя не за понюшку табака».

Тэйд, немного расслабившись, принял игру и мимически же ответил: «Не вопрос, эту блохастую задницу я возьму на себя».

Хорошо, что пееро был настолько занят гигиеническими процедурами, что не обратил внимания ни на подозрительные взгляды у себя за спиной, ни на зависшие в воздухе, пусть и незлобивые, колкости. А то непременно бы включился в невербальную перепалку.

– А что касаемо бумаг… – спустился на землю Тэйд. – Это были мои личные записи. Можно назвать их дневником, но больше практического значения. Мои наблюдения, памятки, отметки и расчёты, динамика и даты предполагаемых Всплесков. Их зависимость от расположения Оллата и обоих светил. Некоторые, особо сложные заклятия, помогавшие в самые трудные периоды жизни. В общем, всё то, – он вздохнул горестно, – без чего моя жизнь скоро превратится в пекло Нижних Земель. Но больше я расстроился не из-за них, Саима. Элон давала мне лекарство. Нет-нет, – он вскинул руки в предупредительном жесте и сделал это вовремя – онталар расправил плечи, его лицо вмиг сделалось пунцовым. – Нет, Саима, не подумай ничего такого, – он улыбнулся так искренне, что вряд ли у друга могли остаться какие-либо подозрения, – несколько маленьких скляночек, на четверть глотка каждая. «Сыворотка последней надежды» – так я её называл. Я пил её в самых крайних случаях, когда ничто уже не могло помочь – ни боль, ни заклятия. Поверь, я досконально изучил это состояние. У меня оставалась последняя порция, и я хранил её уже больше полугода. Обходился без неё, даже когда мне было крайне плохо. Это стало ещё одной ступенькой в моём самопознании. Но я всегда знал, что сыворотка у меня есть и, если что, смогу прибегнуть к её помощи. Хотя, сознаться, надеялся, что никогда не использую последнюю склянку. И вот теперь…

– …у тебя нет ни записей, ни сыворотки, – Саима сел и забарабанил по коленям, длиннющими и, благодаря отсутствию ногтей, походящими на щупальца осьминога пальцами.

– Именно так, – ответил Тэйд, ловя себя на мысли, что не было бы у Саимы ещё одного пальца, их у него стало бы восемь, и тогда его сходство с осьминогом приобрело прямо-таки мистическое значение.

– И кому всё это было нужно?

– А я знаю? Может тому, кто нас из Двух Пней выкурил?

– Огарок свечи где, кстати?

– У тебя.

– Здесь он был. Я что, по-твоему, его с собой везде таскаю.

Тэйд пожал плечами, махнул рукой: ищи, мол, удачи.

– Ясно.

– Видишь как всё не просто.

– Я всё понял, друг. Мне надо немного времени, чтобы осмыслить тобой сказанное.

Глава 9. Таррат

Сиурт – маг, заклинатель, исключительно из онталаров, практикующий стихийную магию. По природе своей неспособные к высвобождению чистого Уино получают его «облегченный» аналог от зверьков пееро, с которыми пожизненно связываю себя магической нитью. Потеря пееро означает для сиурта полную изоляцию от источников Уино и ведёт к невозможности творить даже самые несложные заклинания.

Калав Мару. Природа Стихийных всплесков

Малыш Раву взвился в воздух и неистово завертел хвостом. Лапы воинствовавшего пееро были нацелены прямо в грудь занявшему оборонительную стойку сопернику. Преодолев в полёте две трети пути от шкафа к столу, Раву немыслимо изогнулся: кувырок, ещё один. Он был почти что точен и приземлился в каких-нибудь паре миллиметрах от застывшей цели.

Табо его ждал и атаковал мгновенно, не давая опомниться. Серия коротких ударов передними лапами, два обманных движения. Выпад, ещё один. Удар.

Раву зашипел, попятился, уворачиваясь, и…

– Да что ты будешь с ним делать! Ну-ка прекрати немедленно. – Маан налету подхватил подсвечник с неуспевшими погаснуть свечами и поставил на стол. – Я вижу, ты, мил дружок, не успокоишься, пока дом не спалишь.

Пееро заговорчески переглянулись и нехотя разошлись в стороны.

– Не обращай внимания, Маан. Здесь нет ничего такого, за что стоило бы ругать этих замечательных зверьков.

Коввил са Табо – высокий и чрезмерно тощий онталар с длинными жилистыми руками. Острые черты его лица смягчались теплотой взгляда больших круглых глаз цвета тёмного янтаря и оттопыренными ушами.

– Немного Истинского? – покрутил зелёную бутыль хозяин. – Рекомендую, отменнейший, я тебе доложу, в пятьдесят седьмом был урожай.

– Я, друг мой, как и прежде, предпочитаю эль. Пока ещё не нашёл ничего лучше кружечки этого огненного напитка, особливо сдобренного тёртым кибийским орехом или долькой сирду, – Маан са Раву поднялся и подошёл к окну. Он отодвинул замусоленную занавеску и окинул тёмную улицу взглядом.

– Целиком и полностью согласен с тобой, но, боюсь, таких изысков здесь не сыскать.

– Ну почему изысков? Никакой эль не выдержит сравнения с хорошим Истинским. Тем более урожая двенадцатого или пятьдесят седьмого годов. Они, как ты справедливо отметил, были исключительны… Интересное какое место.

– Ты про Таррат, или…

– …и про Таррат тоже, – Маан вернулся к столу и постучал по краю бокала тем местом, где у людей и прочих обычно бывает ноготь, давая понять, что пора бы этот самый бокал наполнить. – Дыра, похоже, каких поискать. Что-что, а устроиться с комфортом ты всегда умел.

– А что ещё мудрецу надо? – искренне удивился Коввил.

– Проповедуешь аскетизм?

– В той или иной мере. Удивительно, что ты до этого ни разу не был в Таррате.

Комната, в которой жил Коввил са Табо, действительно была обставлена мало сказать, что просто: чёрный камин, пара потемневших от времени деревянных стульев, два стола – большой круглый в центре и маленький низкий у окна. Две узких кровати, в изножье одной широкий окованный железом сундук. На столике у окна отсвечивала лаком квадратная трёхцветная доска зут-торон с цилиндрическими фигурами – участниками отложенной партии, остальные – вышедшие из борьбы – покоились рядом в компании свитков и нескольких переплетённых в кожу манускриптов с сиявшими серебряными застёжками. Вот и всё нехитрое убранство: ни картин на стенах, ни коврика на полу. В углах притаились сумрак и паутина. Свет слабых огоньков двух масляных светильников да запах готовившейся еды немного оживляли интерьер.

«Свинина с горохом, – ещё с порога определил Маан са Раву. – Что тут поделать – старые друзья со старыми привычками».

И вот теперь эти самые бобовые со свининой гулко урчали в животах сиуртов.

Уставшие от боёв, Раву и Табо засопели, пригревшись на мягких хозяйских подушках.

– Отличное вино, – похвалил Маан, пригубив напиток. Вот с гарниром ты не угадал немного. Белое вино и горох – какая прелесть.

Коввил са Табо смешливо поморщился, извиняясь за гастрономическое невежество.

– Горох уже внутри и не может помешать тебе насладиться изысканным букетом этого великолепного вина.

Они подняли бокалы, выпили.

– Ты, я смотрю, все книги свои в это захолустье перетащил.

– Всего-то пяток самых любимых.

– Позволишь поинтересоваться – каких?

– Апокриф Слаабранта са Тирно. «Контальские записи» Рио Бо. «Огонь и Воздух» Ар’Крротдана. Аналекты Агойя Тарао из Шалатора и ещё парочку неоконченных переводов с греота. Ты, наверное, помнишь: я питаю особую страсть к древним языкам: кнутд, циорхо, древний кетарский, полустишья феа, греот.

– Что-то такое припоминаю. В Шосуа я частенько видел тебя, увлечённого трудами Ралафа Красаральского, вот и рискнул предположить…

– Нет! – отмахнулся Коввил. – Ралаф Красаральский мне давно неинтересен. Бесполезный материал.

– Плесни-ка мне ещё и скажи: слышал ли ты что-нибудь о камнях Тор-Ахо?

Замерцала и погасла одна из ламп. Коввил наполнил бокалы.

– Тор-Ахо? М-м-м, хороший вопрос. Совсем немного, будем считать, что ничего.

Маан склонился над лампой, приподнял стеклянную колбу, заглянул внутрь:

– Ить ты, масло закончилось.

– Оставь так, больше соответствует теме и настроению предполагаемой беседы.

– Откуда тебе известно, о чём пойдёт речь? – лукаво ухмыльнулся Маан.

– Мне так показалось.

– Ты прав, Коввил са Табо. Я собираюсь сообщить тебе нечто такое, что изменит всю твою жизнь.

– Этого-то я и боюсь…

– Не перебивай, тебе неинтересно? Речь пойдёт о величайшем артефакте из всех, когда-либо присутствовавших на Ганисе.

– Отчего же, мне крайне любопытно, – заинтригованный его вкрадчивым тоном Коввил подался вперёд: – Прошу, продолжай. Я – весь слух!

– Несколько лет назад, – тихо начал Маан, – искал я в храме Эрафиха, что на острове Горт, потерянные страницы книги Рау’Сала и наткнулся на один древний манускрипт – натурофилософические изыскания Лаара Софегарского. Целый ряд внушительных томов под общим названием «Источник мудрости мира», датированных 1627 годом. Преинтереснейший трактат, должен отметить, – Маан достал кисет и принялся набивать дииоровую, отделанную серебром трубку. – Жаль, не могу похвастать таким же знанием греота, как и ты, но с горем пополам я его всё ж таки осилил. Прочтение сего труда подтолкнуло меня к дальнейшим исследованиям, результаты коих я и спешу тебе представить.

Коввил кивнул и принял кисет из предательски дрогнувших пальцев неожиданно разволновавшегося Маана.

– Продолжай, – мягко попросил он.

– Я хочу рассказать тебе о греольской цивилизации…

– Ты можешь рассказать что-то, кроме того что я давно знаю?

– Ты знаешь совсем не то, что было на самом деле, друг.

– Да неужели?

Маан многозначительно покачал головой. Он выдержал должную паузу и начал:

– Греольская цивилизация не исчезла с приходом Сида Лайса, как многие из нас думают, она просуществовала до половины второго тысячелетия… по календарю Кироффе, разумеется.

– Что ты говоришь?

– Не ёрничай.

– Не делай таких длинных пауз, и у меня не будет нужды их заполнять. Или ты жаждешь аплодисментов? Так ты их не дождёшься.

– Хорошо, я буду лаконичен. – Маан дыхнул в чашечку трубки и табак в ней тут же зарделся алым. – Греолы… Тысячи лет они безраздельно властвовали на Ганисе… Это были годы подлинного их величия, годы их могущества…

– Кхе-кхе, – нарочито громко прочистил горло Коввил.

– …годы подвигов, – продолжал Маан, не отзываясь на провокации, – годы, которые сегодня кажутся нам легендой. Полторы тысячи лет после всеразрушающего катаклизма. А ведь каждый год Сида Лайса стал для этого мужественного народа настоящим испытанием. Сарос отдалялся, постепенно греолы начали ощущать нехватку Уино, которого было ещё вполне достаточно, но не столько, сколько требовалось их организмам. Развитие остановилось, они стали инфантильны, если это определение может быть уместным, скорее пассивны и апатичны. Хотя вряд ли все эти слова адекватно отражают то поистине ужасное уныние, которое прочно обосновалось в их сердцах. Чахли магия и наука, завяло искусство. Но это было не всё – лишь начало великой трагедии. Вскоре пришла настоящая беда – Уино стало настолько мало что они… – Маан ненадолго задумался но не найдя нужного слова решил выразить свою мысль хоть как-то: – они начали задыхаться. К сожалению, греолы стали вырождаться как род. С каждым годом их становилось всё меньше и меньше – нация вымирала. Беда, ты знаешь, не приходит одна. Слуги Керномахса, видя угасание греолов, стали заявлять о своих правах на мировое господство.

– Керномахс? Кто это?

– Керномахс – единственный ребёнок Хора и Суо, проклятых за грех кровосмешения их отцом Великим Первым Богом Ткавелом. Он дважды рождался мёртвым, и выжил лишь на третий раз. И то, потому что Хор встретился с отцом и потребовал, что бы он снял проклятие. Поначалу Ткавел отказал сыну, и тогда Хор, в приступе ярости, ослепил себя. Видя страдания сына, Сэволия уговорила мужа и тот, смилостивившись, простил Хору и Суо грех кровосмешения, чем спас от неминуемой смерти их ещё неродившегося сына. Ткавел изгнал грешных своих отпрысков из Верхних Земель и повелел дать мальчику имя – Керномахс, что означало – отчаяние. Люди назвали нового бога – Триждырождённым. Это имя, думаю тебе известно. – (Коввил улыбнулся и кивнул) – Им пугают непослушных детей, и частенько ставят рядом с одноглазым чудовищем Хорбутом и демоном Нижнего мира Тарк-Харласом.

– Спасибо, очень обстоятельно.

– Это смешно?

– Нет.

– Но ты улыбаешься.

– Я всегда улыбаюсь, когда ты делаешь такое важное лицо.

– Мы говорим о Триждырождённом, Коввил са Табо. Тебе не стоит быть таким легкомысленным.

– Керномахсу удалось задуманное?

– Нет, хоть он и был очень близок к успеху. По всему Ганису прокатилась череда жестоких войн, впоследствии названных Битвой Двух Столетий. Властитель греолов – Лессант Эрфиларский, сын Второго Бога Эрока, пошел к отцу и попросил его о встрече с Великим Первым. Ткавел внял его просьбам и призвал в Верхние земли Лессанта и троих его верных соратников: Асалориона или Сэт’Асалора, это они уже после так себя называть стали… эм… – Маан рассеяно постучал пальцами по столешнице.

– Сэт’Асалор, – напомнил Коввил.

– Да… эм.. Сэт’Асалора призвал, – наконец нашелся Маан, – сына Тэннара. Тэллариана или Тэл’Арака – сына Виноки и Сантаву – Лат’Сатту – правнучку Тамбуо. Вот. Кажется, всех назвал. Да. Пока правитель греолов находился в Верхних Землях, на Кеар напали слуги Триждырождённого: Темносущные, люди, сэрдо1515
  Сэрдо – изначальные, старшие, общее название всех нелюдских рас.


[Закрыть] и даже кану1616
  Кану – одна из древних рас Ганиса, так называемая сэрдо-раса (сэрдо – изначальные, старшие). Кану означает «ищущий». Нелюдимы, живут обособленно, чаще всего в рукотворных оазисах, называемых риаглами. Высоки и красивы, они подобны богам и, согласно желаниям Великих, наделены необычайной силой.


[Закрыть]…

– Кану?

– Те из них, которые приняли его сторону.

Огненный замолчал, кольца дыма от его трубки поднимались вверх, постепенно тая.

– Наступило время решающего сражения – Битвы Двух Столетий, – спустя минуту продолжил Маан. – Слуги Триждырождённого задумали истребить обессилевших греолов, но просчитались. Ткавел, видя такое кощунство со стороны своего внука Керномахса, решил помочь этому многострадальному народу. Бог создал в Кеаре колодец и наполнил его Уино из своих вен, воинам же пообещал, что он не иссякнет в течение года. Шла война. Пылали города, рушились крепости. С каждой стороны погибло не по одному десятку тысяч воинов…

Коввил трепетно внимал словам друга, в его янтарных глазах мелькала сталь клинков, всполохи магического огня и отсветы жестоких пожарищ, в ушах слышался плачь детей и стоны умирающих, перекрываемые воинственными криками и заунывным рёвом ротранов.

– Эта была последняя война в Битве Двух Столетий и закончилась она сражением при Шэр-Таке. Год минул, греолы одолели врага. Армия Триждырождённого была повержена. Источник Уино почти иссяк. Однако, несмотря на то, что в этот год ни один греол не умер от недостатка Уино, их всё равно стало на две трети меньше от прежнего. На Ганисе осталось не больше десяти тысяч греолов, и это включая стариков и детей. Ткавел призвал Таэм’Лессанта и троих его сподвижников к себе в Верхние Земли. Он сказал, что сможет погрузить всех оставшихся греолов в долговременный сон и тем спасти их. Во сне они дождутся Сида Сароса, в неизбежном приближении которого Ткавел уверил Таэм’Лессанта, проснувшись же – станут жить в обновлённом, но в то же время привычном для них мире. Этим четверым он предложил остаться, чтобы присматривать за спящими сородичами. Так же он пообещал Таэм’Лессанту что наделит их недюжими способностями, а взамен потребовал их сердца.

– Вот это поворот! – Коввил огладил пальцем верх своего оттопыренного левого уха. – Зачем они Ткавелу?

– Я не знаю. В книжках умных об этом не пишут, а сам он не соизволил со мной по этому поводу объясниться. У Ткавела всегда лишь одна причина – просто он так решил.

– И они согласились?

– А что им оставалось делать. Конечно же, они согласились. Обнадёженные тем, что по наступлению Сида Сароса мир снова станет прежним, Таэм’Лессант и трое его соратников согласились на предложение Великого Первого и отдали ему свои сердца. Фора, Эрок и Тэннар создали криптовые сеперомы, помнишь значение этого слова?

– Ещё бы – «сепером» на греоте значит надежда.

– Боги в одночасье погрузили всех греолов в глубокий сон, и поместили их тела в сеперомы. Там они должны дождаться Сида Сароса, Ткавел даже пообещал Таэм’Лессанту, что подаст ему знак.

– Какой?

– В качестве Вестника на Ганис снизойдёт бездуховное создание, человеческое дитя, которое за один год проживёт полную человеческую жизнь и умрёт в момент наступления Сида Сароса.

– Ну почему всё так сложно, Огненный? Можно же просто прийти утром, и шепнуть на ушко: готовьтесь, мол, год вам на всё про всё, не успеете – пеняйте на себя.

– Тебе кажется это смешным? Ты опять улыбаешься.

– Не грустным – факт. Не драматизируй, Огненный. – Коввил снова улыбнулся и стал в этот момент похож на хорька, отыскавшего лазейку в курятник. – Или ты думал, что можешь этими сказками меня разжалобить?

– Это не сказки!

– А если выясниться что это ложь?

– Не выяснится, ведь это правда.

– Ладно, разберемся. Скажи лучше – что получили от Ткавела греолы?

– Первое, самое простое и предсказуемое – Уино. Много. Сколько захотят. Ткавел вскрыл вену на левой своей руке и вновь наполнил колодец… и воздух и воду, и даже камни им напитал. Всё.

– Зашиби меня Хорбут, – в насмешливом ужасе вытаращил глаза Коввил, – если я хоть что-то понимаю. На кой ляд тогда Ткавел эту кашу с сеперомами заварил? Дал бы всем греолам Уино, сколько захотят и делу конец.

– Ты вообще слушаешь меня, Воздушный? Ткавел отдал им часть Уино, что тёк по его венам.

– Он всемогущ. Думаю, Уино в его венах хватит на десять таких планет как Ганис.

– Кстати, именно тогда-то и начали появляться на Ганисе первые маги, отличные от греолов и кану. Уино «от бога Ткавела» отличалось от обычного, того что давал своим светом Сарос, и разумеется, тут же стали появляться существа способные с ним взаимодействовать. Сперва это были звери, наши пееро самые типичные их представители. Потом появились экриал и роал. – Над трубкой, которую Маан держал в другой руке, волоском поднималась струйка табачного дыма. Сиурт некоторое время в задумчивости смотрел на неё, затем качнул рукой, сизая нить заколыхалась, свиваясь в спираль. – Да много кто ещё, Воздушный. Нас так много, и все мы разные. Может в том и была одна из великих задумок Ткавела?

– Может и так, а может и нет. Он бог, не мы. Ты обо всём этом, откуда знаешь? Не думаю что у Лаара Софегарского такое написано.

– Райза нашептала. Я же говорил: провёл исследования.

– Какая ещё Райза?

Маан поднял на друга удивлённый взгляд и на лице того отразилось запоздалое просветление.

– Кану? Из Верети?

– Она.

– Так бы сразу и сказал. Ещё что греолы от Ткавела получили?

– Он дал им способность изменяться, не теряя при этом индивидуальности. Это не иллюзия, заметь, и не морок. Они могут изменять себя. Полностью. По-настоящему. Они не скрывают свой подлинный облик, как мы это привыкли делать, а придают телу любую из ранее увиденных форм, внутренне оставаясь самими собой. Ещё он дал им возможность общаться с кархами.

Коввил сдвинул брови, озадаченно поводил пальцем по мочке правого – это был привычный для него жест.

– Впечатляет. Не много им?

– Я тоже так думал, пока не узнал, что у Ткавела было ещё одно условие. Великий Первый захотел примирить греолов с их врагами реи-кану. Он призвал мятежного Керномахса и вождя реи-кану – Ридатиара.

– Реи-кану?

– Так называли себя, вставшие на сторону Триждырождённого кану. «Реин» – тьма по кануански.

– Да-да я помню. Почему только их позвали? Ты говорил, что на стороне Триждырождённого воевали и люди и другие сэрдо.

– Я не знаю, почему так было, смею лишь предположить, что Ткавел посчитал реи-кану единственными достойными внимания. Возможно, на людей и сэрдо он наложил другие ограничения, а может их так потрепало в Битве Двух Столетий, что и разговаривать толком было не с кем.

– Как Ткавел собирался примирить их? Ведь эти воины, реи-кану, сэрдо, люди, бились с греолами насмерть. И он ожидал, что в одночасье у них проснётся братская любовь? О чём он думал?

– Он бог. Сказал, что так будет и так стало. Никто не посмел ему возразить. Это лишний раз заставляет меня усомниться в том, что Ткавел, бывает добр без выгоды для себя. Если боги говорят о благе, они имеют в виду только собственное благо и ничего больше.

– Что это, Огненный? Я слышу в твоих речах шипящую злобу. «Да ты бунтарь глашатай смерти, предтеча гибели богов…», – продекламировал Коввил кого-то из классиков.

– «И снова смех в твоих речах я слышу…» – поддержал его поэтический порыв Маан, но тут же перешел к прозе: – Справедливость не есть удел богов, Воздушный. Абсолют и совершенство их идеалы, а они в равновесии. У каждой птицы два крыла, и они направлены в разные стороны. Когда одно указывает на север, другое обязательно смотрит на юг. Как нет птицы, которая сможет лететь на одном крыле, так и нет на Ганисе существа, в котором светлое начало не уживалось бы с тёмным.

– А когда птица сидит? Можешь не отвечать, этот вопрос не к тебе – к вечности. И ответа на него я не получу никогда. И всё-таки, как мне кажется, ты не объективно оцениваешь деяния Великого Бога Ткавела, как ни как, а чтобы спасти греолов он отдал часть Уино питающего его собственное тело. Это ли не акт человеколюбия! А ты оказывается еретик.

– Я не подданный Зарокийской Империи, – рассеянно возразил Маан. – И я не подвластен суду Текантула и буду выражать своё отношения к богам как того пожелаю.

– Прости, – Коввил подался вперёд и в знак извинения похлопал друга по коленке, – что было дальше, рассказывай.

– Дальше всё просто: реи-кану простили, но обозначили территорию, на которой они должны жить.

– Шургэт?

Маан выбил пальцами замысловатую дробь.

– Ну конечно! Эрок и Тэннар очертили границу, которую они не имеют право пересекать. А ещё, видимо, что бы сблизить их с греолами, реи-кану вменялось охранять три криптовых сеперома…

– Что? Таэм’Лессант согласился и на это?

– А что ему оставалось делать? Не думаю, что он долго сопротивлялся, Ткавел пообещал, что будет лично следить за исполнением договора. Тэннар, Эрок и Фора подтвердили, что не позволят реи-кану его нарушить.

– Да, это лучшие гарантии из всех возможных.

– Что Ткавел потребовал от Триждырождённого?

– А вот об этом, к сожалению, мои источники деликатно умалчивают, – перешел на драматический шепот Маан. – Я не знаю, как его наказали, и сделали ли это вообще.

– О, как! – толи улыбнулся, толи сгримасничал Коввил. – А я, было, уверовал, что ты знаешь всё.

– К сожалению это не так. Пока. Надеюсь, что в скором будущем мне предстоит прояснить и это.

– Эти четверо греолов опасны? Где они сейчас? Чем занимаются?

– Опасны ли они? А сам ты как думаешь? Я не хотел бы повстречать одного из них в тёмном переулке… и в нетёмном тоже не хочу…

– В каких чудовищ должны обратиться существа лишенные сердец за несколько тысячелетий?

– Допускаю что не в бо́льших, чем мы с тобой, Коввил са Табо. Сердце здесь не главное – это всего лишь символ.

– История греолов, безусловно, мне интересна, Огненный, но хотелось бы знать – зачем ты мне её рассказал?

– Не знаю, – атмосферу нужную хотелось создать.

– У тебя получилось.

– Правда? – улыбнулся, щурясь от дыма Маан.

– Перейдём к главному? Есть же что-то ещё?

– Вот так так! Ты заскучал? Давай оставим Сид Лайса в покое и вернёмся к более ранним временам, когда Ганис ещё купался в Уино и греолы вовсю правили этим миром. Я буду говорить, как ты, наверное, уже понял, о стихийных камнях Тор-Ахо. Итак, их три: Сэл, Олир и Роу – Воздух, Вода и Твердь соответственно. Три камня – три основные стихии, древние реликвии, наполненные великой Силой.

– Три? Но есть же ещё…

– …есть. По Лаару Софегарскому, камней и стихий пять, но об этом позже…

– Что за глупости ты говоришь? Количество стихий, несмотря на все старания, так и не было подсчитано. И я говорю не о базовых: Огне, Воде, Тверди, Воздухе, Камне, Дереве, Металле и даже Свете, Тьме и Уино, а о том, что всегда существует возможность открыть нечто новое и сказать свое слово в развитии магического искусства.

– На все сто согласен с тобой, друг мой. На все сто! Это имеет место быть, поскольку окружающий нас мир еще недостаточно изучен – и зачастую новые факты и явления опровергают устаревшие парадигмы, на которых строятся современные учения и теории. Абсолютно очевидно, что все стихии не изучены – и еще немало простора для импровизаций и экспериментов. Тем не менее, список стихий и основывающихся на них магий нужно делить на две группы: основные – те без которых жизнь на Ганисе невозможна, и второстепенные – и далее обсуждать их именно в этом ракурсе. Основных стихий три: Воздух, Вода и Твердь. То, без чего не могут существовать ни люди, ни сэрдо.

– Хорошо, – согласился Коввил, – пусть будет так.

– Добавлением ещё двух стихий к трём основным мир обязан ни кому иному, а самому Верлонту Кеарскому.

– Алу’Веру?

– Да, так его тоже звали! – Маан задорно щёлкнул пальцами, глаза его полыхнули огнём азарта. – Алу’Вер это личность! Плесни-ка мне, Ковв, ещё, что ли, язви его, Истинского. Для таких разговоров надо что покрепче в доме держать.

Весело, наполняя воздух терпкими ароматами сирду и васарги, забулькало Истинское.

– Алу’Вер – это отдельная история…

– Погоди, а как же камни?

– Прости меня, дорогой друг, – Маан пристроил трубку на специальную подставку и нырнул под стол. Притянул за лямку суму. – Это моя давнишняя болячка, ты же знаешь, не могу удержаться, скачу с одного на другое и этим, конечно же, лишь запутываю собеседника. Прости мне эту слабость, друг. Прошу – не спеши, дойдём и до камней. Одна книга у меня с собой – сборник гравюр. Сейчас, – он показал Коввилу небольшую, поместившуюся на трети ладони книжицу. – Вот она… – сдул пыль, отчего-то густым слоем покрывавшую тиснёную кожу.

– Пыли-то! – нахмурился Коввил при виде такого отношения к древнему источнику знаний. – Сборник гравюр, ты сказал? Да что мы в ней разглядеть сможем?

Но освобожденная от груза внезапно заискрившихся пылинок книга, вопреки подозрениям Коввила, на глазах начала увеличиваться в размерах. Маан подхватил второй рукой враз отяжелевший конволют и, видя взгляд обомлевшего друга, рассмеялся:

– Древняя магия, Ковв, древняя магия.

– Это ж сколько ей веков-то?

– Много, – поманив друга кивком головы, Маан развалил на столе разбухшую до неприличия книгу. – Темновато здесь – недовольно буркнул он и, отыскав глазами потухшую лампу, повёл в её сторону ладонью – та вспыхнула, накрывая стол ярким пятном света. В восхищённых глазах Коввила заиграли отражения огонька в лампе. – Древние знали толк в магии, – сопел Маан, увлечённо перелистывая страницы. – Тут тебе и охрана, и размеры подобающие, вес опять же приемлемый. Как ты думаешь, все эти книги сохранились в таком виде? – Маан облизал подушечки пальцев. – Не одна тысяча лет прошла… Знаешь, что помогло греолам продержатся последние годы, перед тем как Ткавел смилостивился над просителями и создал колодец Уино?

– Камни Тор-Ахо?

– Как ты догадался?

– Это же очевидно, Огненный! Надо быть полным идиотом, чтобы не понять куда ты клонишь.

– Созданный Алу’Вером амулет, долгое время, пока ещё мир был полон Уино, считавшейся сущей безделицей, наконец-то послужил греолам… А! Вот, смотри, нашёл, кажется.

На представшей их взору гравюре был изображен молодой греол в тёмном одеянии с импозантной внешностью, длинными волосами и благородными чертами лица. Он стоял у атанора, держа перед глазами овальный сосуд с множеством спиральных ответвлений, и всматривался в его мутное содержимое. Маан провёл тыльной стороной ладони по пергаменту, словно смахивая пылинки. «Алу’Вер Великий создаёт тинктуру огненного золота. Внизу стояла дата: 756 год от снисхождения на Ганис», – гласила витиеватая подпись.

– Не то. – Маан послюнявил палец и перелистнул страницу.

– Ты погляди, какой молодец! – воскликнул Коввил. – Эти даты… они что? Не пойму… По календарю Кироффе?

– Нет это древнегреольские хронографы, – Маан задумался. – По Кироффе был бы минус 595 год, по Зарокийскому от рождения Аравы… – задумался ещё, но ненадолго. – Выходит, аж минус 4981-й. Вот, дальше смотри… Что тут у нас? Ага: «Исторический момент создания и утвержде…» Ан нет. Снова мимо. Погоди, сейчас я её найду, – Маан азартно листал книгу. – Вот! Смотри.

На гравюре был изображён всё тот же Алу’Вер, перед которым находились три карибистолы1717
  Карибистола – неоткрываемый сосуд (имеет форму прямой многогранной призмы) из горного хрусталя и металла. Используется для хранения магических субстанций. В алхимических книгах карибистола часто называется камнем или магической формой.


[Закрыть]. Ещё две великий первооткрыватель держал в руках. Повсюду, в углах и на свободном пространстве, как это обычно бывает на подобного вида гравюрах, находились пояснительные надписи и схематики процессов. Над головой греола были изображены две ладони и витавшие над ними треугольные призмы со стихийными знаками на гранях. Витиеватая надпись по верхнему краю сообщала: «Алу’Вер Великий соединяет камни Тор-Ахо». Даты из-за оторванного края видно не было.

– А почему камни? – Коввил поднял голову от книги.

– А? Что? – встрепенулся погрузившийся было в свои мысли Маан. – Конечно, это не камни. Карибистолы со стихийными субстанциями. Почему-то древние их называли камнями, нам-то что с того?

– Странно, ты не находишь?

– Тебе не всё равно? Камни – так камни, сути дела это не меняет. Самое интересное не в этом, Ковв, а в том, что Верлонт…

– Остановись! – грубо оборвал его Коввил.

– Что?

– Не мог бы ты называть этого достойнейшего из греолов каким-нибудь одним именем? Я постоянно сбиваюсь.

– Каким из двух?

– Пусть будет Алу’Вером.

– Хорошо. Помимо Огня Алу’Вер добавил к этим трём ещё две стихии.

– И их стало пять?

– Да.

– И какие же четвёртая и пятая? Ну же, Огненный, говори, не томи!

– Уино. Я так понимаю, иначе соединить камни у него бы не вышло. Другого объяснения я просто не вижу. И огонь.

– Уино? – недоверчиво хмыкнул Коввил, по лицу которого было видно, что Алу’Вер Великий как маг и алхимик начал в его глазах стремительное падение.

– Итого пять камней: Сэл камень Воздуха, Олир – Воды, Роу – Тверди, Аар – Огня и камень Уино – Орн.

– Ох, как же всё запутанно.

– Да, есть немного. У самого мозги опухли пока разбирался.

– А это что за две призмы у него над головой? – Коввил ткнул в гравюру чубуком трубки. И прочитал пояснение, склонившись: – Тор – сторона тьмы, Ахо – сторона света. Тор-Ахо, Свет и Тьма. Хорошо, хоть это понятно.

– Наоборот.

– Пусть так. Что это за призмы лучше скажи?

– Не важно. Не обращай ты внимания на всякие глупости, – Маан для верности накрыл верхнюю часть гравюры четырёхпалой ладонью. – Знаешь же прекрасно сам, что все эти звёздочки, картинка, надписи – не более чем стилистические прикрасы. Ты скажи ещё, что крылья у Алу’Вера на первой гравюре настоящие, а не художественный вымысел.