Текст книги "Генеральная репетиция"

3

Майрбек Атлангериев был в восторге от новой власти во главе с Джохаром Дудаевым. Ещё бы! Ему, молодому парню, которому недавно исполнилось двадцать два года, корячился реальный срок, девять лет колонии строгого режима как минимум. Но буквально перед самым судом он чудесным образом оказывается на свободе, и с «чистой» совестью! Благодаря распоряжению Дудаева на воле оказались уголовники всех мастей, Майрбек в их числе.

Всё началось в конце восьмидесятых годов. Попал он служить в одну из воинских частей Сибирского военного округа, в артиллерийский дивизион, наводчиком противотанкового орудия. Как говорится, масть катила, служба подходила к концу. И надо же было такому случиться! Один из молодых солдатиков, этот «душара» конченый, посмел огрызнуться ему, «дедушке». Пришлось преподать урок уважительного отношения к старослужащему товарищу. Ну, вспылил, не рассчитал силу. С кем не бывает? Не убил ведь. Подумаешь, у парня сломана челюсть и выбито несколько зубов, повреждена барабанная перепонка и частично оторвано ухо. «Духа» вылечат, а несчастному «дедушке» светил дисциплинарный батальон.

«Как бы не так!» – решил для себя Майрбек и пустился в бега.

Через три недели скитаний по городам и весям осел в родном Грозном. О трудоустройстве не могло быть и речи, а жить хотелось, причём красиво жить. И началось! Грабежи, разбойные нападения, «командировки» в Москву для оказания помощи землякам в налаживании криминального бизнеса. Не гнушался Майрбек и изнасилованиями, благо русскоязычных женщин и их сочных молоденьких дочурок было полным-полно в республике. Так продолжалось больше года, пока преступную группу, в которой он состоял, не повязали на месте очередного преступления. Закрыли славного парня Майрбека в камере Грозненского СИЗО. Через неделю вывели на очередной допрос.

– Ну, что, орёл, долетался? – начал допрос матёрый, повидавший всё и вся за долгие годы службы следователь.

Здоровенный чеченец спортивного телосложения, ростом под метр восемьдесят с массивной челюстью и перебитым носом, наверное, профессионально занимавшийся боксом, сидел за письменным столом, потирая ладони. Казалось, что короткие рукава его коричневой футболки того и гляди лопнут, распираемые бицепсами. Когда Майрбек увидал этого «франкенштейна» и размеры его кулаков, у него внутри всё похолодело, потому что эта «машина» способна только калечить или убивать. Предчувствия его не обманули.

– На понт берёшь? Ничего на меня нет и быть не может, – попытался оправдаться Майрбек. – Я мимо проходил, когда мусора налетели.

– Конечно, мимо проходил. Я разве спорю? – сказал следователь, вставая из-за стола и обматывая кулак правой руки вафельным полотенцем. – И зовут тебя Лечи Нухаев? И ты ничего не видел и не слышал и вообще ни в чём не виноват. Так?

– Так! – успел промямлить Майрбек, прежде чем следователь сокрушительным ударом в область правого подреберья свалил его с табурета.

Мало того, что от удара перехватило дыхалку, так ещё и головой стукнулся об угол сейфа при падении.

– Беспредел творишь, начальник! – выдавил из себя сквозь кашель Майрбек, как только начал дышать.

Вместо ответа следователь поднял его за шиворот и вторым ударом, только в район солнечного сплетения, сложил пополам.

– Это ты мне, падаль, про беспредел базаришь? – следователь разогнул скрюченное, кашляющее тело и силой усадил обратно на табурет. – А покалеченный тобою и оглохший на одно ухо рядовой Укропцев – это беспредел?

Майрбек потерял дар речи от неожиданности. Он думал, что тот случай уже забылся.

– А между тем это тянет на срок до двух лет, по статье двести сорок четвёртой: неуставные отношения. И это – раз! – и очередной удар свалил Майрбека на пол. – Я тебе разрешал покидать табурет? – гаркнул «франкенштейн», усаживая обмякшее тело на прежнее место. – Натворил дел, обоссался и дёру! А это, согласно статье двести сорок седьмой – дезертирство – тянет на срок от трёх до семи лет. Это – два! – Майрбек опять оказался на полу.

Следователь водрузил импровизированную боксёрскую грушу обратно на табурет.

– Чёрт с ним, с этим русским. Россия большая, баб много, нарожают ещё. Но в этот раз ты и твои подельники облажались по-крупному! Обидели вы хорошего, уважаемого человека, и ваше счастье, что обошлось без мокрухи. Сейчас ваши действия тянут на срок от шести до пятнадцати лет по статье сто сорок шестой: разбой по предварительному сговору группой лиц.

– Никакого сговора не было! – кашляя, выговорил Майрбек.

– А ты говорил, что мимо шёл?! Как же так, дорогой ты мой Майрбек Атлангериев? Это – три! – опять грязный, с кровавыми плевками пол оказался перед лицом Майрбека.

Следователь снял полотенце с руки и сел за письменный стол.

– Что, гнида, удивлён? Вот твоё личное дело, – следователь показал папку. – И нечего здесь в «незнанку» играть!

Через час с небольшим Майрбек лежал на шконке в душной переполненной камере, уткнувшись лицом в стену, приходил в себя и готовился к худшему. Чистосердечного признания следователь от него так и не добился.

– Вот суки, что творят! – сказал один из новеньких сидельцев, появившийся в «хате», пока Майрбек был на допросе.

Майрбек, превозмогая боль, нехотя повернул голову, посмотрел на новенького и сразу же узнал его. Это был его старый знакомый Хизар Дакаев. Они жили в одном доме. Перед тем как уйти в армию, Майрбек и Хизар вместе тусовались, несмотря на то, что особой дружбы и доверия между ними не было. Они были совершенно разными людьми. Майрбек окончил десять классов школы, ему нравилась математика, поэтому и попал служить в артиллерию, а Хизар после седьмого класса бросил школу и сидел на шее у родителей. Диагноз: «лёгкая степень умственной отсталости – дебильность», выставленный врачами в детстве, накладывал свой отпечаток на всё. Хизар отличался от своих сверстников патологической жестокостью, был труслив и туп, хотя во всех уличных потасовках был в первых рядах. Как это сочеталось, непонятно. Перевалив двадцатилетний рубеж, Хизар ушёл из дома. Родители вздохнули с облегчением. Жить как-то нужно было, а зарабатывать на жизнь честным трудом совершенно не хотелось. Разгул бандитизма в республике пришёлся как нельзя кстати. Улица и группировки с распростёртыми объятиями приняли Хизара. Сколько дорожка ни вьётся, а всё равно приводит к развилке. Направо пойдёшь – в тюрьму попадёшь. Налево пойдёшь – могильный холмик найдёшь. Так он оказался в одной камере СИЗО с Майрбеком и светившим ему сроком – от трёх до семи лет за хулиганство по двести шестой статье. Отмазаться, сославшись на врождённое заболевание, не получилось, эксперты не стали заморачиваться и признали его дееспособным. В камере товарищеские отношения, прерванные службой в армии одного из них, вышли на новый уровень.

Через месяц затворничества Майрбека вывели из камеры на очередной допрос и привели в комнату, которая за это время стала для него родной. За решётчатым окном под самым потолком комнаты светило тёплое октябрьское солнце 1991 года. За столом сидел всё тот же матёрый следователь. Перед ним на столе лежала папка уголовного дела и знакомое до боли, в прямом смысле этого слова, вафельное полотенце.

– Ну что, не надумал говорить правду? – начал допрос следователь.

Майрбек молчал, неотрывно глядя на полотенце.

– Можешь молчать, вопрос по тебе уже решён, суда не будет.

Майрбек поднял глаза на следователя, впервые проявив интерес к разговору.

– Что смотришь? Решено тебя и твоих подельников отдать родственникам обиженного вами человека.

Майрбек испугался не на шутку. Он догадывался, какая участь ожидает его, попади он в руки родни этого терпилы77
  Терпила – потерпевший, пострадавший (жаргон).


[Закрыть], и вот мысли материализовались.

– А если я напишу чистосердечное признание? – спросил полушёпотом Майрбек. – Уж лучше срок мотать.

– Ладно, расслабься! А то всю комнату зассышь от страха, – ухмыльнулся следователь. – Тебе повезло. Джохар решил дать таким ублюдкам, как ты, амнистию. Для тебя есть одно «но». В республике создаётся президентская гвардия и вооружённые силы. Учитывая твою воинскую специальность, решено предложить тебе поступить на службу в полк полевой артиллерии. Согласишься служить республике и человеку, благодаря которому ты не будешь кормить лагерных вшей, – молодец. Откажешься…

– Я согласен! – заорал Майрбек, прерывая следователя.

Когда на кон поставлена свобода, будешь служить хоть чёрту, хоть дьяволу. Так Майрбек опять стал артиллеристом. Служил, хотя это громко сказано, в артиллерийском дивизионе, на вооружении которого состояли гаубицы Д-30, наводчиком орудия вплоть до ноября 1994 года. «Служба» не мешала зарабатывать на жизнь старыми методами, но на это уже никто не обращал внимания.

Хизар Дакаев, как и его товарищ, тоже не задержался к камере СИЗО, попав под «амнистию» Дудаева. Первое, что он сделал, оказавшись на воле, это решил наказать своего обидчика, русского соседа, благодаря заявлению которого его и закрыли в камере. Половину следующего за освобождением дня он просидел в укромном месте, наблюдая за входом в подъезд. Сосед, его жена и восьмилетний сын вернулись домой. Вечером Хизар стоял возле входной двери обидчика. Ничего не подозревающий сосед открыл входную дверь и сразу же был вырублен мощным ударом кастета в челюсть. На шум выбежала жена. Удар – и женщина лежит без чувств рядом с мужем. Толкнув ногою входную дверь и убедившись, что она закрылась на защёлку, Хизар схватил онемевшего от ужаса мальчишку и поволок в гостиную. Там он привязал его к столу, предварительно засунув тому кляп в рот. Бесчувственную женщину раздел и привязал к дивану, не забыв про кляп. Теперь обидчик. Решение подсказала шведская стенка, прикреплённая к стене в гостиной. Мужчина с голым торсом и спущенными до коленей штанами был подвешен на её перекладинах. Первой в сознание пришла женщина, через несколько минут очухался хозяин квартиры.

– Ну, что, свинья русская, не ожидал меня увидеть? – прошипел Хизар. – Сейчас я буду тебя резать.

Мужчина что-то пытался сказать, но кляп мешал говорить и дышать. Зверь, почуявший свою силу над беспомощной жертвой, был неумолим. Взяв на кухне самый большой нож, вернулся в гостиную, водя большим пальцем по остро заточенному лезвию. Не отвлекаясь на мычание мужчины, Хизар распорол тому живот, от лобка до грудины. На ковёр на полу гостиной вывалились кишки жертвы. К удивлению палача, русский не потерял сознание от боли, а, сделавшись мертвецки бледным, застонал. Из глаз потекли слёзы. Вторым на очереди был ребёнок. Изнасиловав мальчика под стоны и мычание родителей, Хизар одним движением ножа отрезал ему член вместе с мошонкой, после чего вытащил кляп и засунул отрезанные органы в рот потерявшему сознание ребёнку.

– Что, сучка, скулишь? – Хизар склонился над женщиной. – Своего русского выблюдка жалко? Вас, свиней, в республику никто не звал.

Подошёл к мужчине, отвесил тому пощёчину, взял за подбородок и, приблизив свою зловонную пасть к его лицу, прошипел:

– Не нравится? Смотри дальше, мразь!

Жестоко изнасиловав женщину, тем же самым ножом, которым кромсал её ребёнка и мужа, сначала отрезал ей груди, а потом голову. Взяв голову за волосы, подошёл к мужчине.

– А всего-то надо было тебе закрыть пасть и не совать своё свиное рыло куда не просили! Подыхай, собака! – Хизар смачно плюнул в лицо мужчины, пристроил отрезанную голову на стол рядом с мальчиком и вышел из квартиры, заперев входную дверь на ключ.

Мальчишка умер через несколько минут от потери крови, не приходя в сознание, а несчастный отец и муж, наблюдавший показательную казнь самых дорогих его сердцу людей, умер в агонии через два часа после ухода палача.

На следующий день Хизар вернулся с канистрой бензина, ещё раз посмотрел на дело своих рук, облил все комнаты и поджёг квартиру. Почуяв вкус крови и власти над жертвами, он сорвался с тормозов. Кровавые эпизоды злодеяний Хизара слились в большую, полноводную реку, кровавые воды которой уносили жизни русских, армян, в общем – «неверных». В начале 1992 года, когда в республике прокатилась волна нападений на воинские части и арсеналы вооружения, он урвал себе лёгкий бронежилет первого класса защиты и автомат Калашникова, который ему не понравился из-за своих размеров, мешающих скрытному ношению на дело. А вот бронежилет пришёлся по вкусу, в нём было спокойнее. К осени 1994 года Хизара можно было приравнять к серийному убийце, только в окружении Дудаева не было желающих наводить порядок в республике. В начале осени он стал обладателем пистолета-пулемёта «Борз»88
  «Борз» – волк (чечен.).


[Закрыть]. С этой «игрушкой» он и продолжал свои похождения до ноября 1994 года.

4

Утро 24 ноября не отличалось от утра предшествующих дней. Звонок будильника, умывание, завтрак и сборы на службу. За окном шёл снег, падая большими хлопьями. Зима окончательно взяла власть в свои руки. Столбик термометра больше не поднимался выше нуля градусов, а снег продолжал сыпать, укрывая всё вокруг своим одеялом.

Прошло больше двух недель, как Матвей подписал контракт. Нет ничего томительнее ожидания. Когда ждёшь наступления конкретной даты или события – это одно, а когда ожидаешь «леди Неизвестность» – другое. Но время шло, про него не вспоминали. Единственное, что напоминало о предстоящей командировке, это неразобранная сумка, а также конверт с письмом и деньгами, начавший замусоливаться в нагрудном кармане кителя.

«А может быть, в верхах что-то не срослось и всё отменяется? Баба с возу – так ей и надо!» – в очередной раз подумал он и вышел из квартиры.

Настроение было хорошим, шёл, насвистывая себе под нос какую-то мелодию. Дежурная машина приехала без опоздания. Окунувшись в тёплый полумрак кунга, увидел, что свободных мест нет – придётся ехать, согнувшись в три погибели.

– Чего стоишь в проходе, не видишь, тебе с заднего ряда машут? – толкнул Матвея в бок командир одного из мотострелковых взводов, Андрей Ильин.

– Значит, нам туда дорога, – Матвей похлопал Андрея по плечу. – А то я уже собирался к тебе на колени пристроиться.

– Размечтался! Иди, противный, пока дама не передумала.

Матвей и Андрей были друзьями детства, жили по соседству и учились в одной школе. Жизнь периодически разводила и сводила их, как бы проверяя дружбу на прочность. Они постоянно подкалывали друг друга. С чего это началось и как переросло в традицию, они не помнили. Но каждая их встреча непременно начиналась с безобидной шутки или розыгрыша.

Это махала Женя. Когда Матвей подошёл, она вскочила и предложила:

– Садись, а я к тебе на колени сяду.

Как бы неудобно было ехать, Матвей не посмел бы предложить то же самое девушке. Но раз уж предложение исходит от самой девушки – другое дело.

– Привет! – сказала Женя, устраиваясь удобнее на коленях Матвея. – Не тяжело?

– Привет. А ты уже села?

– Везёт же! Я тоже так хочу! – воскликнул Ильин, увидев довольные лица сослуживцев.

– Иди ко мне, малыш, я и тебя возьму, – Матвей призывно поманил его рукой. – Женя подвинется.

– Перетопчется! Я эгоистка и делить тебя ещё с кем-то – не собираюсь.

Он сделал вид, что не услышал сказанных слов. Не стал выяснять: когда это, скажите на милость, я стал вашей собственностью? В то же время он понял, что эти слова сказаны от души и идут от сердца девушки. «Вот это поворот! – подумал Матвей. – Чёрт побери! Эти слова дорогого стоят и звучат как признание в любви». Не найдя подходящих слов в ответ, обнял Женю за талию и прижал к себе. Душа пела от восторга – о таком начале дня он даже не мечтал.

Доехали до КПП бригады. Народ с шумом вывалился из тёплой будки автобуса и, пройдя через вертушку, отправился в свои подразделения. Матвей спрыгнул на землю и, резко развернувшись, подал Жене руку:

– Сударыня, разрешите вам помочь.

– Вы так обходительны, – вкрадчиво сказала Женя, очутившись на земле. – Идём?

– С тобой куда угодно.

Возле КПП частенько стояли гражданские автомобили, поэтому, проходя мимо машин, Матвей не обратил внимания на припаркованный возле ворот УАЗ-«буханку» светло-серого цвета с гражданскими номерами.

– Лейтенант Горбунов! – окликнули его.

Возле УАЗа стоял Михаил Иванович, в дублёнке до колен и в ондатровой шапке.

– Твою дивизию! – отрешённо буркнул Матвей, сдерживая отборные ругательства в адрес не вовремя появившегося контрразведчика. – Женя, ты иди, – нехотя разжал пальцы, отпуская руку девушки. – Это надолго.

– Всё хорошо? – она уловила раздражение кавалера, хорошее настроение вмиг улетучилось, уступив место тревоге.

– Иди, – Матвей подмигнул ей, натянуто улыбнувшись, и, не оглядываясь, подошёл к контрразведчику. – Здравия желаю. Я уж думал, что про меня забыли и всё отменяется!

– Доброе утро! Ну что вы, как можно? Просто вы и ещё несколько товарищей были в качестве запасных игроков. Вы играете в футбол?

– Нет, – всё ещё злясь, отрезал Матвей.

– Зря. Вас отобрали на случай форс-мажорных обстоятельств, и они настали. Но об этом позже. Через два с половиной часа с аэродрома вылетает борт, и нам нужно на него успеть. Я надеюсь, у вас всё готово?

– В принципе да. Только нужно уладить вопрос с командованием. Я же не могу вот так взять и уехать.

– Об этом не беспокойтесь, все вопросы относительно вашего отсутствия в части будут улажены. Я уже дал команду начальнику Особого отдела. Если вопросов больше нет, мы должны ехать. Вам ещё нужно переодеться и взять свои вещи.

– У меня есть десять минут? Мне необходимо кое-что взять в каптёрке.

– Время ещё есть, тем не менее поспешите, – ответил контрразведчик, посмотрев на часы.

Матвей рысью пронёсся по территории бригады, вбежал по лестнице на четвёртый этаж казармы и только теперь спокойно вошёл в расположение батальона.

– Дежурный по роте, на выход! – подал уставную команду дневальный и отдал воинское приветствие вошедшему офицеру.

– Отставить! Прапорщик Приходько в расположении?

– В каптёрке.

Матвей вошёл в каптёрку. Михалыч надевал утеплённую куртку, собираясь на построение.

– А, Матвейка, здравствуй! – как всегда радушно встретил Михалыч. – Как дела? Когда на охоту поедешь? Собирался, а всё на службе да на службе.

– Здравствуй, Михалыч, как раз сейчас уезжаю.

– Желаю удачной охоты.

– Спасибо! Слушай, ты человек надёжный, поэтому то, что я сейчас скажу и о чём попрошу, должно остаться между нами. Договорились?

– До-го-во-ри-лись, – протяжно ответил Михалыч, садясь на табурет. – Что-то ты темнишь, сынок.

– Пожалуйста, не перебивай, – Матвей достал из кармана конверт. – Я не знаю, какой будет официальная версия моего отсутствия на службе. Ты ничего не знаешь! Повторяю: ни-че-го! Возьми этот конверт и сохрани у себя. Если со мной что-нибудь случится – отдай его лейтенанту Камарину, распечатав его, он сообразит, что делать дальше. Вот, кажется, и всё. Если что, не поминайте лихом, – закончил Матвей и протянул руку.

Потерявший дар речи Михалыч поднялся с табурета, взял конверт и положил его в нагрудный карман кителя, похлопал рукой по карману и сказал:

– Здесь надёжнее.

На протянутую руку Матвея не обратил внимания, а сгрёб его своими сильными ручищами и по-отечески обнял, после чего легонько оттолкнул и перекрестил.

– Ступай с богом, сынок, – сказал Михалыч, смахивая с глаза навернувшуюся скупую слезу.

Через двадцать минут Матвей уже открывал входную дверь квартиры. Быстро переоделся, сложил в сумку вещи, согласно приготовленной записке, лежащей поверх вещей. Ещё раз всё проверил, присел на дорогу и выбежал на улицу.

На военной площадке лётного поля стоял один-единственный самолёт, АН-26. Матвей сел в центральной части салона в районе несущего крыла, чтобы в полёте меньше ощущать болтанку. Поочерёдно запустились два турбовинтовых двигателя, самолёт дёрнулся и мягко покатился по рулёжным дорожкам. В салоне было шумно, но терпимо. Последний поворот и короткая остановка. Винты взвыли, и самолёт начал разгон по взлётно-посадочной полосе, быстро набирая скорость. Отрыв. Когда самолёт набрал высоту своего эшелона, Матвей расстегнул ремень безопасности, вытянулся в удобной ложбинке лавочек вдоль борта, свободного пространство было хоть отбавляй, положил голову на свою сумку и уснул.

Проснулся от того, что стал замерзать. Сел. В салоне было прохладно. Помассировав помятое лицо, переместился поближе к иллюминатору и пристегнулся ремнём, поняв, что самолёт снижается. Самолёт нырнул в облака и какое-то время летел, как «ёжик в тумане». Постепенно облака стали таять, под самолётом появился просвет, и вот облака уже над самолётом и стремительно уносятся вверх. Картина, открывшаяся внизу, напоминала топографическую карту крупного масштаба. Небольшие населённые пункты с чётко очерченными границами, поля и рощицы, разделённые друг от друга паутиной дорог. Земля медленно приближалась, очертания предметов и объектов становились чётче, и вот уже можно различить отдельные дома, машины и людей. Приземлились. Матвей с облегчением выдохнул, радуясь окончанию полёта. Последний разворот на месте и остановка, винты остановились, и теперь на уши стала давить непривычная тишина. Из кабины пилотов вышел борттехник.

– Ну что, не замёрзли? – обратился он к пассажирам. – Наш самолёт произвёл посадку на авиабазе города Моздока. Температура наружного воздуха пять градусов тепла. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Не забывайте багаж и ручную кладь. Спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании, – выдал заготовленную фразу борттехник, пока опускалась аппарель.

Народ медленно потянулся на выход. Матвей спустился по сходням аппарели, поставил сумку и потянулся – от длительного неподвижного лежания и сидения затекли мышцы. Только сейчас, при свете дня, ему удалось рассмотреть тех людей, с кем прилетел. В своей бригаде он их не видел. Все пятеро были примерно такого же возраста, как и он. Держатся особняком, значит, друг с другом не знакомы.

А вот контрразведчик сразу же попал в радушные объятия какого-то кавказца, появившегося возле самолёта в сопровождении военного в звании капитана. Перекурив, Михаил Иванович подозвал прилетевших с ним «туристов» и сказал:

– Товарищи, сдайте документы, удостоверяющие вашу личность. Не волнуйтесь, так надо, – успокоил он, уловив недоумённые взгляды людей. – Они будут храниться в отделе контрразведки Моздока. Разрешается оставить именные медальоны.

Матвей нехотя достал из нагрудного кармана удостоверение личности и передал его капитану. То же самое сделали остальные.

– У всех собрали? – спросил Михаил Иванович у капитана.

– Так точно!

– Хорошо. Вы свободны. А вы берите свои вещи и продолжим наше путешествие.

Кавказец привёл их на вертолётную площадку. Подойдя к одному из вертолётов, остановились. Это был транспортно-штурмовой вертолёт МИ-8. Разместились на лавочке вдоль правого борта, а сумки побросали на мешки и коробки, которыми было завалено всё внутреннее пространство салона.

– Все? – спросил борттехник вертолёта.

– Да, можно лететь, – ответил ему кавказец.

Борттехник поднял лестницу и закрыл сдвижную дверь…

Полчаса полёта показались вечностью. Вертолёт приземлился на окраине села Знаменское.

«Нет, уж лучше по травке, по земельке, ножками, – думал Матвей. – Хорошо, что я никогда не хотел быть лётчиком».

– Можно выходить, – сказал борттехник, выпрыгивая из вертолёта на землю.

Второй раз команду «на выход» повторять не пришлось, задерживаться в чреве этого винтокрылого монстра не хотелось никому. Взяв свои вещи, пассажиры высыпали на поле. Наручные часы показывали четыре часа дня. Солнце освещало и грело своими лучами, периодически выглядывая из-за облаков. Было не по-ноябрьски тепло. Только сейчас Матвей заметил, что из зимы он вернулся в осень.

 
Унылая пора! Очей очарование!
Приятна мне твоя прощальная краса…
 

Строки стихотворения сами собой всплыли из глубин памяти.

«Да, Матвей! – подумал он. – На лирику тебя, брат, потянуло? Наверное, кислородное голодание сказывается? Ещё бы, столько часов в небе, вот и торкнуло».

К вертолёту подъехал грузовой ГАЗ-52. По номеру машины Матвей понял, что они на территории Чечни, а кавказцы, расхаживающие вокруг вертолёта, – чеченцы. Михаил Иванович собрал свою группу и в сопровождении чеченца, прилетевшего с ними, пошёл в сторону села.

Зрелище, которое открылось на машинном дворе, поразило Матвея своей масштабностью. На огороженной территории стояло больше десяти танков, несколько бронетранспортёров, буксируемые спаренные зенитные установки ЗУ-32—2, как на двухколесном шасси, так и установленные в кузовах грузовых автомобилей, и вокруг всей этой техники суетились люди, одетые кто во что горазд. В принципе, он выглядел точно так же. Возле танков толпились люди славянской наружности, в направлении которых их и вели.

– Товарищи, внимание! – заговорил приведший их чеченец, обращаясь к славянам. – Принимайте пополнение.

Он взял у Михаила Ивановича список прилетевших людей, достал из кармана другой лист со списком экипажей и стал распределять, зачитывая фамилии.

– Горбунов.

– Я.

– Экипаж Назарова.

Саша поднял руку, обозначив себя. Матвей подошёл, познакомились.

– Мизюк, экипаж…

– Анохин, экипаж… – чеченец закончил распределение. – Сейчас можно разойтись. Знакомьтесь с членами экипажей, с техникой. В общем, вникайте… Завтра в восемь тридцать утра сбор на этом месте, формируем колонну и выдвигаемся.

Чеченец ещё что-то говорил, но Матвей не слушал, его не покидало странное чувство, что-то в словах чеченца насторожило. Но что? Ещё раз прокрутив в голове всё услышанное, он понял, зацепившись за слово «экипажи». Теперь всё встало на свои места.

– Ну что, показывай боевую колесницу, – Матвей повернулся к Саше.

– Вот он, мы рядом с ним стоим. Принимай аппарат.

Это был танк Т-72А – машина устаревшей модификации, хотя и надёжная. Конечно, в сравнении с «навороченным» танком Т-80, а также Т-90, который только-только стал поступать в войска (а у Матвея уже имелся богатый опыт «общения» с ним), эти машины проигрывали в защищённости. Да и система управления вооружением с прицельным комплексом уступала системам Т-80 и Т-90. Ничего, в умелых руках и вилка оружие. Тем более, что у каждого образца вооружения есть свои плюсы и минусы. Минусом этих «семьдесят двоек», причём самым большим, было отсутствие навесной динамической защиты, а в современном бою с обилием всевозможных противотанковых средств поражения эта защита значительно увеличивает шанс сохранить машину и экипаж.

– Да-а-а! И что, все машины такое старьё? – спросил Матвей, почесав за ухом и мельком взглянув на остальные танки.

– Все. Причём и здесь, и в Моздоке.

– Так здесь не все?

– Здесь третья часть от общего количества. В Моздоке готовили сорок машин. Просто мы выдвинулись раньше, а остальные машины и люди ещё там. Здесь тоже не все танки, что пришли. Возле здания местной администрации парочку оставили, там ещё и «Шилка»99
  Зенитная самоходная установка ЗСУ-24—4 «Шилка». Вооружена счетверённой автоматической 23-мм пушкой (прим. автора).


[Закрыть] имеется. Здесь ведь у местной оппозиции штаб-квартира.

– Значит, за оборону здания администрации можно не переживать.

– Наверное. А это хорошо, что ты ещё не утратил чувство юмора, – мне так уже не до смеха.

– И долго ты здесь «педагогической деятельностью» занимаешься? Я почему спрашиваю: заранее хочу знать, когда и меня депресняк накроет. Потому как первый звоночек уже прозвенел, когда нас по экипажам распределили. Я правильно мыслю: наша командировка одними покатушками по территории республики не ограничится и нам-таки придётся повоевать?

– Ты правильно понял. И депресняк тебя накроет раньше, чем я закончу свой рассказ. Полезай на место командира, в танке и поговорим.

Матвей закинул свою сумку на крышу МТО1010
  МТО – моторно-трансмиссионное отделение танка (прим. автора).


[Закрыть], влез на танк, открыл крышку люка и, проскользнув в его узкое отверстие, усадил себя на место командира танка. Саша нырнул на место наводчика-оператора.

– В общем, так, – начал он. – Привезли нас в славный город Моздок порядка восьмидесяти, как ты выразился, педагогов-танкистов. Кого-то в начале ноября, кого-то, таких, как я и мои сослуживцы, – неделю назад. Разместили нас на базе Арсенала ГРАУ1111
  ГРАУ – Главное ракетно-артиллерийское управление Министерства обороны РФ (прим. автора).


[Закрыть], показали технику, показали людей, сказали: «Готовьте». Вот здесь-то и началось самое интересное: чеченцы-то, на поверку, в большей своей массе ещё теми танкистами оказались.

– В смысле?

– В прямом. Когда меня контрразведчик агитировал за «советскую власть» в республике, я-то, наивный, полагал, что чеченцы будут из бывших танкистов. Оказалось, что большинство из них такие же танкисты, как я балерина. Вот мы и возмутились. Сам посуди: как за столь короткий срок подготовить полноценных механиков-водителей, наводчиков-операторов и командиров танков из пастухов и колхозников, не знающих материальной части, не занимавшихся часами в учебных классах и на тренажёрах, на танкодроме и на стрельбище? Это невозможно сделать, даже несмотря на то, что чеченцы добросовестно относились и относятся к процессу подготовки техники и к своему обучению. К двадцатому ноября из имеющихся в наличии сорока танков, более ста человек приехавших танкистов и «обученных» чеченцев были сформированы четырнадцать чеченских экипажей и двадцать шесть чисто русских экипажей. Стало понятно, что обучением чеченцев, подготовкой и переброской техники к месту назначения дело не кончится. Так что этот твой тревожный звоночек для нас уже тогда вылился в колокольный перезвон. И точно, меня и ещё двадцать три человека из числа военнослужащих собрали в курилке и сообщили: «Завтра, то бишь двадцать первого ноября, первая колонна из пятнадцати танков отправляется в Толстой-Юрт. В составе колонны будет семь танков с чеченскими экипажами и восемь наших». Поэтому-то на марше, когда гнали сюда технику, некоторые из нас замещали механиков-водителей в чеченских экипажах. Есть несколько чисто чеченских экипажей, но там реально толковые мужики, у них за плечами служба в танковых войсках. Кстати, тебе уже посоветовали забыть, кто ты есть?

– Да. Процедуру обезличивания мы прошли в Моздоке.

– Ха, нам ещё предложили придумать для себя клички или позывные. Усы, лапы, хвост – вот мои документы. В общем, за те два дня, что мы здесь стоим, здешние командиры, да и не только здешние, видимо, прикинули одно дело к носу и прозрели, что нужны ещё спецы, и вот ты и твои товарищи здесь, а все мы теперь войдём в Грозный в составе штурмовых групп оппозиции. Хотя толковых танкистов всё равно не хватает. Даже после вашего приезда в некоторых экипажах, как и в нашем, механиками-водителями будут чеченцы, обученные по ускоренной программе: взлёт-посадка, как во время войны. Да-да, дружище, – сказал Саша, увидев удивлённое лицо Матвея. – Нам с тобой ещё повезло, наш водитель грамотный, в армии водителем КамАЗа служил, с тех пор вот уже пятнадцать лет за рычагами гусеничного трактора вкалывает, а за рычагами танка километров пять проехал.