Текст книги "Потерянный мир. Почему сегодня идет война"

Вторая половинка ореха

Сталин выжидал несколько месяцев, прежде чем сформулировать свой ответ на военную доктрину Трумэна. Это объяснялось необходимостью отреагировать на второй, экономический аспект американского вызова – план Маршалла.

Представленный спустя три месяца после провозглашения «доктрины Трумэна» 5 июня 1947 года американским госсекретарем Джорджем Маршаллом в Гарвардском университете, этот план излагал стратегию спасения Европы от коммунизма. Он предусматривал субсидии европейским странам, разрушенным войной, в размере 13 миллиардов долларов сроком на 4–5 лет с целью «восстановления их экономики и создания политических и социальных условий для существования свободных институтов».

Эта программа, предназначенная для восстановления разрушенной войной Европы, позволяла, писал Генри Киссинджер, «избежать политических проблем и проявления недовольства, которые бы способствовали расширению влияния коммунистических партий». «Правительства, партии и политические группировки, стремящиеся спекулировать на нищете населения, чтобы извлечь из этого политическую выгоду, встретят отпор Соединенных Штатов», – заявлял, представляя свой план, Джордж Маршалл.

В своих «Мемуарах» Трумэн подтверждает, что помимо помощи Европе в том, чтобы подняться из развалин войны и экономической разрухи, его план предусматривал также защиту от угрозы коммунизма. По словам Трумэна, его военная доктрина и план Маршалла были «двумя половинками одного ореха».

Европейские союзники США разделяли эту цель. В начале 1947 года председатель Совета министров Франции Поль Рамадье, приехав в Вашингтон, убеждал американцев в том, что без существенной экономической поддержки его правительство не сможет устоять под напором коммунистов.

(Может показаться парадоксальным, что аналогичные аргументы приводил Горбачев в июле 1991 года на встрече с руководителями стран «Большой семерки» в Лондоне. В своем выступлении советский президент упомянул об экономическом истощении страны и предупредил западных партнеров: возможен приход в Кремль генералов в случае, если Запад не поддержит перестройку экономически, предложив СССР на переходный период своего рода новый «план Маршалла». Военный путч в Москве подтвердил его опасения несколько недель спустя).

Первая реакция Сталина на план Маршалла была позитивной. Отдавая себе отчет в бедственном экономическом положении СССР, он видел в нем новую версию программы ленд-лиза, способную спасти советскую экономику, тем более что экономическая помощь США предлагалась разоренной Европе в целом, в том числе странам Восточной Европы и Советскому Союзу.

Поэтому первоначально Москва приняла предложение направить в Париж министра иностранных дел Молотова во главе большой делегации экономических экспертов. Однако когда делегация уже находилась в Париже, в Москве задумались о цене, которую придется заплатить за экономическую помощь. Американская программа сопровождалась рядом политических условий. Не только американские инспекторы должны были получить доступ к информации о реальном положении экономики стран, принимавших программу, но и в целом в течение нескольких лет европейское восстановление должно было находиться под наблюдением специально созданного комитета, руководимого Вашингтоном.

Сталин не мог пойти на установление американского контроля не только над советской экономикой, но и над странами Восточной Европы. Оказавшись перед необходимостью выбирать между плюсами экономической помощи Запада и сохранением своего протектората над освобожденной советской армией частью Европы, он сделал выбор.

Для Сталина, как писал французский историк Жорж-Анри Суту, план Маршалла представлял собой «попытку установления американского господства в Европе с намерением восстановить германскую промышленность для последующего использования против СССР».

На резкое изменение его позиции повлияли секретные сведения, полученные советской разведкой о намерении американцев включить в план Маршалла Германию, следствием чего стало бы прекращение выплат репараций Советскому Союзу. Для Сталина, как писал французский историк Жорж-Анри Суту, план Маршалла представлял собой «попытку установления американского господства в Европе с намерением восстановить германскую промышленность для последующего использования против СССР».

Второго июля Молотов заявил об отказе Советского Союза участвовать в программе плана Маршалла и покинул Париж. Газета «Правда» в одночасье изменила тон, квалифицировав план Маршалла как «программу порабощения Европы». Для сохранения стран Восточной Европы в советской орбите нужно было отрезать их от остального континента, вырыв экономическую траншею.

В ночь с 7 на 8 июля Кремль разослал директиву руководителям компартий Югославии, Польши, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Болгарии и Албании с предложением отказаться от участия в парижской Конференции. Руководители всех этих стран за исключением Чехословакии подчинились беспрекословно. Лишь Клемент Готвальд, генеральный секретарь компартии Чехословакии, входившей в многопартийную правительственную коалицию в Праге, высказал оговорки, объявив: «Некоторые члены правительства нас не поддержат».

Разъяренный Сталин вызвал в Москву 9 июля правительственную делегацию Чехословакии. После ночи переговоров, которые свелись к выламыванию рук чехам, делегация, возглавляемая президентом Бенешем, вернувшись в Прагу, созвала чрезвычайное заседание правительства, отменившего свое предыдущее решение. Ян Масарик, беспартийный министр иностранных дел, сын основателя чехословацкого государства, подвел итог этому заседанию в следующих выражениях: «Я отправился в Москву еще свободным человеком, а вернулся оттуда сталинским батраком».

Для компенсации потерянной выгоды от американской помощи Сталин предложил странам, которые вынудил от нее отказаться, альтернативную программу экономического сотрудничества. За 36 дней СССР подписал 12 коммерческих соглашений между Советским Союзом и восточноевропейскими государствами. Впоследствии альтернативой «плану Маршалла» станет СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи), созданный в 1949 году.

Что касается коммунистических партий в западных странах, то, согласно докладу Жданова, им отводилась задача противостояния американскому плану «порабощения Европы» в тылу противника.

«Доктрина Жданова», зеркально отражавшая черно-белую логику «доктрины Трумэна» и вдохновлявшаяся формулой «кто не с нами, тот против нас», стала еще одним символом пока еще невидимого барьера, разделившего Европу, за 14 лет до возведения настоящей Берлинской стены.

«Доктрина Жданова», зеркально отражавшая черно-белую логику «доктрины Трумэна» и вдохновлявшаяся формулой «кто не с нами, тот против нас», стала еще одним символом пока еще невидимого барьера, разделившего Европу, за 14 лет до возведения настоящей Берлинской стены. Приняв форму столкновения между противоположными идеологическими проектами, едва начавшаяся холодная война стала все более напоминать классический конфликт между супердержавами за передел сфер влияния.

Логика конфронтации начала влиять на политический климат внутри каждого лагеря. Для формирования двух армий разгоравшейся холодной войны их лидеры занялись наведением порядка в своих рядах. Для оправдания новой войны помимо внешних надо было назначить и внутренних врагов. Эту роль отводили разнообразным «предателям»: иностранным агентам, шпионам, членам «пятой колонны».

Уже в 1946 году Уинстон Черчилль задал тон своей речью в Фултоне, упомянув внутренних врагов, представленных «пятой колонной коммунистов, внедрившихся и работающих в полном согласии и подчинении директивам коммунистических центров, которые представляют собой вызов и все возрастающую опасность для христианской цивилизации». В ноябре 1947 года Джордж Маршалл делился со своим окружением подозрениями: «Советские намерены подталкивать французские и итальянские компартии к разжиганию гражданских войн во Франции и Италии».

Постепенно коммунисты, входившие в период с 1944 по 1947 год в коалиционные правительства во Франции, Италии, Бельгии, Финляндии, Люксембурге, Австрии, Греции, Исландии, Норвегии и Дании, были вынуждены их покинуть. Их изгнание было условием предоставления помощи по плану Маршалла и получения первых кредитов.

Следуя той же логике, восточноевропейские «страны народной демократии» отказывались одна за другой по приказу из Москвы от декоративных народных фронтов и изгоняли из правительств своих некоммунистических попутчиков. Все это сопровождалось безжалостными кампаниями идеологических чисток и жестоких репрессий. Политическая инквизиция принимала кровавые формы. Парадоксальным образом жертвами репрессий чаще всего становились самые преданные сторонники Сталина в верхних эшелонах руководства коммунистических партий.

Логика конфронтации начала влиять на политический климат внутри каждого лагеря. Для формирования двух армий разгоравшейся холодной войны их лидеры занялись наведением порядка в своих рядах. Для оправдания новой войны помимо внешних надо было назначить и внутренних врагов. Эту роль отводили разнообразным «предателям»: иностранным агентам, шпионам, членам «пятой колонны».

Вполне логично, что Чехословакия, где сохранилась подлинная многопартийная коалиция, испытала эффект холодного душа от объявления мировой политической зимы, провозглашенной «доктриной Жданова». В феврале 1948 года демонстрация силы, организованная коммунистической партией на улицах Праги, собрала 200 тысяч участников, которых сопровождали вооруженные отряды рабочей милиции. Глава государства Эдвард Бенеш был вынужден поручить Клементу Готвальду сформировать правительство, где единственным членом, не состоявшим в компартии, был Ян Масарик, министр иностранных дел.

Спустя тринадцать дней он покончил с собой, выбросившись из окна своего министерства. Он оставил письмо, адресованное Сталину: «В Чехословакии уже невозможно говорить свободно. А без свободы я не могу жить. Мне остается только умереть в полном молчании. И тогда моя смерть не послужит поводом для тех, кто хотел бы развязать гражданскую войну». Несколько месяцев спустя, 7 июня, пришла очередь президента Бенеша объявить о своей отставке.

Волна печально известных «сталинских процессов» обрушилась на все страны Восточной Европы. На этот раз речь не шла о троцкистах, меньшевиках и других «уклонистах» всех мастей, а о первых лидерах «братских» партий, таких как Владислав Гомулка, Ласло Райк, Имре Надь, Трайчо Костов, Рудольф Сланский и других, объявленных агентами империализма и, хуже того, приспешниками Тито или сионистами. Большинство осужденных были казнены. Некоторые, как Сланский, Гомулка или Анна Паукер, за несколько месяцев до этого сидели в президиуме рядом со Ждановым во время Конференции коммунистических партий в Польше. Они аплодировали его выступлению и вместе с другими единодушно голосовали за создание Коминформа со штаб-квартирой в Белграде, столице Югославии, еще не объявленной «логовом титоистов».

Если лобовое столкновение между Сталиным, Трумэном и Черчиллем легко объяснить не только политическими разногласиями, но также конфликтом характеров, то ссора Сталина с Тито, напротив, происходила большей частью от их сходства. Оба были убежденными коммунистами, отлитыми в одной идеологической формочке. Личный престиж каждого из них многократно вырос благодаря статусу военачальника. Этим и объясняется тот факт, что оба с бо́льшим удовольствием носили мундиры маршалов, чем обычные костюмы генеральных партийных секретарей.

Их личные отношения, очень теплые в конце войны – Тито, прилежный ученик школы Коминтерна, где был известен под кодовым именем «Вальтер», превозносил Сталина как неоспоримого Вождя, – начали портиться с того момента, когда Кремль вознамерился ввести жесткую дисциплину внутри своего лагеря. Напомним, что руководитель югославских коммунистов был практически единственным национальным лидером в восточноевропейских странах, кто не был обязан Красной армии своей руководящей должностью. Свою легитимность бесспорного национального лидера он завоевал собственной ролью в борьбе против нацистских оккупантов.

Уже сразу после войны Тито отказался сформировать коалиционное правительство, как того требовал Сталин, согласно своей первоначальной тактике создания союзов и народных фронтов в странах Восточной Европы. Кроме того, Тито был уязвлен отказом Кремля поддержать территориальные претензии Белграда на Триест, оккупированный англо-американскими войсками. Он намеревался создать под своим протекторатом конфедерацию, которая объединяла бы Югославию, Болгарию и Албанию с возможным распространением на Грецию.

Тлеющий конфликт между Сталиным и Тито разгорелся с того момента, когда, порывая с доктриной Жданова, югославские лидеры заявили о своем несогласии с разделом мира на два враждебных лагеря. Они отвергали принцип раздела сфер влияния между великими державами – советской и американской. Сталин воспринял это как вызов.

После отзыва в марте 1948 года советских экспертов и военных советников компартия Югославии была исключена из Коминформа. С этого момента бывшая «братская партия» превратилась в «клику Тито». Все сторонники югославской политики, включая робких диссидентов в других партиях в странах Восточной Европы, должны были понести суровое наказание. В результате чисток «титоистов» более 30 тысяч коминформовцев были отправлены в концлагеря.

По ту сторону Атлантического океана в Соединенных Штатах холодная война приведет к «охоте на ведьм» (коммунистов и их сторонников) и достигнет апогея во времена маккартизма в начале 1950-х гг. Но антикоммунистическая паранойя воцарилась уже в конце 1940-х гг.: логика холодной войны требовала, чтобы истинные патриоты очистили американское общество от агентов Москвы.

В годы, когда свирепствовал маккартизм, антисоветская и антикоммунистическая паранойя в США приняла оруэлловские масштабы. Американское министерство юстиции приступило к созданию списка «подрывных организаций». А в рамках выработки федеральной Хартии лояльности от бывших коммунистов официально требовали доносить на своих коллег для подтверждения своей гражданской лояльности.

Как объяснял американский поэт и писатель, профессор Арчибальд Маклиш в своей книге «Свобода – это право выбирать»[4]4
  MacLeish Archibald Freedom is the right to choose… – Boston, 1951.


[Закрыть]: «Никогда в мировой истории ни один народ не был столь порабощен интеллектуально и морально другим народом, как американцы русскими в течение четырех лет с 1946 по 1949 г. Внешняя политика США представляла собой зеркальную противоположность русской внешней политики: неважно, что делают русские, мы все сделаем наоборот».

Атмосфера ожидания атаки советских войск, которую Джордж Кеннан назвал «истерией», имела в результате как минимум одну громкую символическую жертву: в мае 1949 года бывший американский министр обороны Джеймс Форрестол, приглашенный Гарриманом провести у него уик‑энд, покончил с собой, выбросившись из окна с криком: «Русские идут!» На почве антисоветской паранойи он заработал психическое расстройство.

Новая битва за Берлин

Начиная с 1948 года демаркационная линия, разделявшая две армии союзников и первоначально обозначенная символической встречей боевых друзей на Эльбе, превратилась в линию фронта. Естественно, она пересекала страну, начавшую последнюю войну, – Германию. Основные стратегические проблемы, вызывавшие озабоченность Сталина со времени окончания войны, были связаны прежде всего с немецким вопросом. И это по понятным причинам. Во-первых, из-за смертельной опасности, исходившей от нацистской Германии, которой СССР удалось избежать ценой огромных жертв.

Соответственно, именно Германия в первую очередь, по мнению Сталина, должна была участвовать в восстановлении советской экономики. Во время переговоров с партнерами по коалиции Сталин даже выдвинул предложение о советском участии в коллективном управлении индустриальной зоной Рура, но в конце концов от этого отказался.

Зато он не расстался с надеждой вырвать Германию из сферы влияния Запада, надеясь в будущем возродить альянс двух европейских мастодонтов, следуя духу пакта Рапалло, объединившего в 1920-х годах двух маргиналов в постверсальской Европе – Веймаровскую Германию и большевистскую Россию.

Вот почему Сталин долгое время возражал против различных вариантов расчленения Германии, предлагавшихся Черчиллем, Рузвельтом и даже де Голлем на разных этапах консультаций между союзниками о судьбе Третьего рейха. Именно надежда помешать интеграции единой Германии в структуры, находившиеся под англосаксонским контролем, объясняет советскую позицию в пользу «Германии объединенной, мирной, демилитаризованной и демократической», как это сформулировал Жданов на совещании в Польше в 1947 году.

Демарши Запада в пользу создания самостоятельного западногерманского государства на основе объединения трех оккупационных зон, находившихся под контролем США, Англии и Франции, воспринимались поэтому Москвой как стремление восстановить «промышленную и военную базу», враждебную Советскому Союзу. После провала заседания министров иностранных дел четырех стран антигитлеровской коалиции в ноябре-декабре 1947 года переговоры по германскому вопросу были прерваны на неопределенное время.

Весной 1948 года в Лондоне состоялась конференция по германскому вопросу с участием исключительно западных стран. Ее целью была подготовка объединения западных оккупационных зон в Германии и соответствующих секторов Западного Берлина. «Тризония» – будущая ФРГ – официально присоединилась к плану Маршалла, а новая единая валюта – западногерманская марка – была введена на всей ее территории и в западных секторах Берлина в июне 1948 года. Сталин был поставлен перед свершившимся фактом.

Он был в ярости. Двадцать четвертого июня 1948 года советская армия заблокировала все наземные пути, связывающие Западную Германию с Берлином. Началась новая «битва за Берлин». Вызов со стороны Сталина поставил Запад перед принципиальным выбором: либо отдать Западный Берлин с его 2,5 миллиона жителей «дяде Джо», либо начать военный конфликт с Красной армией. Малейший ложный шаг одной из сторон либо случайный конфликт мог привести к новой войне.

Чтобы выйти из западни, западные державы организовали беспрецедентный воздушный мост. Двадцать шестого июня лидеры трех стран приняли решение обеспечить снабжение западных секторов Берлина транспортными самолетами под прикрытием трех групп бомбардировщиков В-29, способных нести атомные бомбы, которые с этой целью Трумэн перебросил в Европу. За 11 месяцев эти самолеты осуществили 275 тысяч рейсов, позволивших переправить в осажденный город 8 тысяч тонн продовольствия, горючего и товаров первой необходимости.

Сталин угодил в собственную ловушку. На этот раз ему предстояло решать, готов ли он развязать войну против Запада, атаковав этот воздушный мост, и начать сбивать самолеты своих вчерашних союзников.

Столкнувшись с решимостью Запада, сразу после официального провозглашения Федеративной Республики Германии 5 мая 1949 года он признал свое поражение и снял блокаду Берлина 12 мая. У него оставалось слабое утешение: создание второго немецкого государства в зоне советской оккупации. Германская Демократическая Республика была образована в октябре 1949 года.

Таково было необычное начало этой странной войны: разгул агрессивной пропаганды с обеих сторон, представлявший контраст с их крайне осторожным поведением на чужой территории, чтобы не спровоцировать настоящую конфронтацию.

Таково было необычное начало этой странной войны: разгул агрессивной пропаганды с обеих сторон, представлявший контраст с их крайне осторожным поведением на чужой территории, чтобы не спровоцировать настоящую конфронтацию. Поскольку в действительности то, чего добивались инициаторы холодной войны, несмотря на угрозы, которыми они обменивались и позы, которые принимали, была скорее атмосфера войны, чем реальное противостояние с непредсказуемыми результатами.

Формула, резюмирующая особенности этой войны, была провозглашена Джоном Фостером Даллесом, госсекретарем президента Эйзенхауэра. Это был «бринкмэншип» (от английского brink – «порог») – то есть намеренное доведение конфронтации с противником до порога столкновения, не переступая его, с расчетом, что противник «моргнет первым». Сталин не дожидался изобретения Даллеса, чтобы действовать по этой формуле на практике и провозгласить войну нервов, организовав блокаду Берлина.

Однако стратегические потери Кремля не ограничились тем, что развеялся миф о возможном возрождении духа Рапалло. Жесткость поведения СССР в берлинском кризисе привела к обратным результатам и заставила европейцев осознать необходимость тесных связей между Западной Европой и США в области военного сотрудничества. Это убеждение привело к созданию НАТО, которое вопреки обещанию президента Рузвельта Сталину в Ялте закрепило военное присутствие американцев на европейском континенте.

Североатлантический пакт был подписан 4 апреля 1949 года в Вашингтоне министрами иностранных дел Бельгии, Канады, Дании, США, Франции, Великобритании, Исландии, Италии, Люксембурга, Норвегии, Голландии и Португалии.

Cтратегические потери Кремля не ограничились тем, что развеялся миф о возможном возрождении духа Рапалло. Жесткость поведения СССР в берлинском кризисе привела к обратным результатам и заставила европейцев осознать необходимость тесных связей между Западной Европой и США в области военного сотрудничества.

Цель создания НАТО и его стратегическое предназначение выразил одной фразой первый генсек Альянса лорд Исмей: «Держать американцев в Европе, не пускать в нее русских и контролировать немцев». 1949 год закончился, таким образом, разделом Европы на два противоположных военных лагеря (как выразился французский журналист Андрэ Фонтэн: «С одной стороны – вассалы Америки, с другой – сателлиты СССР»).

Но если на европейском континенте во время первого Берлинского кризиса Востоку и Западу удалось избежать прямого столкновения, в этом же году произошли два других важных события, решающим образом изменивших мировую геостратегическую ситуацию. Речь идет об испытании в августе советской атомной бомбы и победе китайских коммунистов в гражданской войне, в результате чего 1 октября была провозглашена Китайская Народная Республика. После этого геополитического потрясения холодная война распространилась на азиатский континент, продлив на него ту демаркационную линию, которую провели между собой Сталин и Черчилль в 1944 году.