Текст книги "Потерянный мир. Почему сегодня идет война"

В августе 1961 года Хрущев дал согласие на возведение стены, которая должна была окончательно перекрыть границу для граждан Восточной Германии (только военные и дипломаты союзников могли, согласно Потсдамским соглашениям, свободно передвигаться между восточным и западным секторами города). Такой выход из очередного Берлинского кризиса в итоге устраивал всех, включая страны Запада, опасавшиеся новой блокады. Узнав о возведении стены, Джон Кеннеди с облегчением сказал своему окружению: «В конце концов стена лучше войны». И не стал прерывать свой отдых.

Расставшись с идеей неудавшейся разрядки, Хрущев положил конец мораторию на ядерные испытания, организовав демонстрацию советской ядерной мощи: взрыв на полигоне Новой Земли в Арктике последнего варианта советской водородной бомбы мощностью в 50 мегатонн – в 10 раз более разрушительной, чем все бомбы Второй мировой войны, вместе взятые, включая две американские атомные бомбы, сброшенные на Японию.

В беседе с Андреем Сахаровым, одним из создателей «Царь-бомбы», который пытался отговорить Хрущева от проведения этих испытаний, опасаясь катастрофических последствий для экологии, советский лидер сказал: «Нам надо сейчас показать свою силу».

В тени Бомбы

Поздно ночью 28 октября 1962 года капитан Уильям Бассет, командующий одной из четырех американских военных баз с ядерным оружием, расположенных на японском острове Окинава, получил закодированное радиосообщение. На базе были размещены четыре ракеты, снабженные термоядерными боеголовками мощностью в 1,1 мегатонны каждая – в 70 раз больше первой американской атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму 6 августа 1945 года.

Дальность полета ракет позволяла американцам держать под прицелом порт и военно-морскую базу во Владивостоке, а также три азиатские «красные» столицы: Пекин, Пхеньян и Ханой.

Прочитав полученное сообщение, капитан с удивлением обнаружил в нем, помимо обычной метеосводки, две группы цифр, совпадавшие с кодом запуска ракет. Действуя в соответствии с инструкцией, он открыл специальный отсек на приборной доске, чтобы сравнить полученные цифры с теми, которые в нем хранились. Увидев, что они совпадают, он вскрыл запечатанный конверт с перечнем целей, подлежащих удару, и кодов для запуска ракет. У капитана было всего несколько минут для исполнения приказа, исходившего от высшего командования.

Однако он колебался. Бассет знал, что, согласно инструкции, такому приказу должна предшествовать стратегическая директива DEFCON1, объявляющая «предстоящую ядерную атаку», но директивы не было. В то же время инструкции предусматривали возможность в экстремальных ситуациях, как, например, неожиданная атака «вражеских» ракет, пропустить промежуточные этапы.

Не надо забывать, что эти события происходили в октябре 1962 года, в разгар кубинского ядерного кризиса. Размещенные секретно на Кубе советские ракеты были направлены на Флориду и крупные города Восточного побережья США. Весь мир почувствовал в эти дни дыхание ядерного апокалипсиса.

Аналогичная директива была направлена и трем другим американским базам на Окинаве, что означало, что 32 ракеты с ядерными боеголовками должны были занять стартовые позиции для атаки на цели в Советском Союзе.

Тем не менее, чтобы снять все сомнения перед тем, как нажать на кнопку ядерной войны, капитан Бассет решил связаться с командным центром и запросить подтверждение приказа. Новое пришедшее ему сообщение было повторением предыдущего. Ему не оставалось ничего другого, как выполнить приказ.

Несмотря на это, капитан не решился на запуск ракет. Он не только не выполнил техническую процедуру подготовки ракетной атаки, но вновь запросил центр подтвердить знаменитую директиву DEFCON1. Более того, узнав, что один из его подчиненных, начальник соседней базы, уже открыл крышки шахт, чтобы приступить к запуску, Бассет приказал охране стрелять в своего шефа, если тот будет действовать без его распоряжения.

Трудно поверить, что эта сцена, достойная сюрреалистического фильма Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав», разыгрывалась наяву и в реальных обстоятельствах на американской базе с ядерным оружием посреди Тихого океана. К счастью, удивленный настойчивостью капитана Бассета оператор центра стратегических американских войск перепроверил посланную директиву и обнаружил ошибку, которая могла стать фатальной. Первоначальный приказ был отменен.

К счастью, удивленный настойчивостью капитана Бассета оператор центра стратегических американских войск перепроверил посланную директиву и обнаружил ошибку, которая могла стать фатальной.

Двадцать один год спустя ровно в 19 часов 26 сентября 1983 года подполковник советской армии Станислав Петров прибыл на командный пункт сверхсекретной службы раннего оповещения стратегических сил. Его вахта должна была длиться 12 часов. Он сел в кресло перед занимавшим большую часть стены огромным экраном, на котором были обозначены позиции американских ракет. Каждый запуск ракеты засекался спутником и немедленно передавался в центр. Во избежание ложных тревог информация со спутников о предполагаемой траектории запускаемых ракет дублировалась с помощью телескопов и радаров.

В 00 часов 15 минут, когда Петров собирался сделать паузу и выпить чашку чая, обычно темный экран вдруг засветился. Большие красные буквы на нем, сопровождаемые пронзительным воем сирен, сообщали: «ЗАПУСК!»

Все операторы повскакивали со своих мест, обращаясь к шефу, – ведь этой ночью командовал именно он, Петров. Его задачей была проверка достоверности сигнала, пришедшего со спутника, и сравнение его с данными телескопов и радаров. Однако он ничего не «увидел». Более того, сказал себе Петров, ядерную войну не начинают с запуска одной ракеты.

На его столе зазвонил телефон громкой связи. У Петрова не было достаточно времени, чтобы передать начальству свою оценку риска. Встав по стойке «смирно», он доложил: «Ложная тревога». Произнося это, Петров следовал лишь собственной интуиции. Не успел он присесть, как экран вспыхнул вновь: снова команда на запуск ракет, и второй, и третий, и четвертый раз. Сирена выла, не переставая. На этот раз уже огромный экран начал мигать: «Ракетная атака!»

Петров знал, что такой же сигнал тревоги должен был появиться в кабинетах его начальства. Информация, если она рассматривалась как достоверная, немедленно передавалась в генеральный штаб, а оттуда политическому руководству для принятия решения об ответном ударе. Петров еще раз сверил ее с тем, что поступало с телескопов и радаров. По-прежнему ничего (надо было при этом учесть, что радары еще не имели возможности засечь приближение вражеских ракет к советским границам). Стало быть, принимать столь ответственное решение предстояло ему одному. Петров знал, что в прошлом были случаи технических сбоев аппаратуры, установленной на спутниках, которая, по его мнению, не была стопроцентно надежной. Он повторил по телефону: «Ложная тревога». Информация ушла наверх…

Встав по стойке «смирно», он доложил: «Ложная тревога». Произнося это, Петров следовал лишь собственной интуиции. Не успел он присесть, как экран вспыхнул вновь: снова команда на запуск ракет, и второй, и третий, и четвертый раз.

Девятого ноября 2014 года Станислав Петров в качестве почетного гостя Берлинской мэрии присутствовал вместе с Михаилом Горбачевым и Ангелой Меркель на церемонии празднования 25‑й годовщины падения Берлинской стены и любовался, как тысячи белых воздушных шаров, символизируя линию исчезнувшей Стены, поднялись в воздух. Вспоминал ли он тогда о тысячах смертоносных ракет, траектория которых могла пересечь это небо тридцать один год назад?!

Капитана Уильяма Бассета не было в этот день в Берлине. Он умер в 1991 году, никому не рассказав об эпизоде, случившемся на его базе. Он даже запретил своим подчиненным говорить об этом. После внутреннего расследования, проведенного американскими авиационными службами, майор, отправивший ошибочное сообщение, был оправлен в отставку, а информация об инциденте, чуть было не приведшем к ядерной войне, была засекречена. Лишь годы спустя, как сообщил журнал американских ученых-атомщиков, один из высших чинов ВВС США разрешил членам команды Бассета рассказать все журналистам.

Петров и Бассет были не единственными, кто столкнулся с объявлением ложных тревог, – известно несколько аналогичных случаев, когда приказ к нанесению ядерных ударов был спровоцирован техническими неполадками в советской и американской системах. За каждым таким эпизодом, который по счастливой случайности не привел к ядерному конфликту, стояли конкретные люди, принявшие на свои плечи осознанное решение не поддаваться страху и сделавшие собственный выбор.

Эти американские и советские военные не знали друг друга, но, несмотря на это, вели себя как братья по оружию. Они предпочли не следовать абсурдной самоубийственной логике, навязанной враждующими лагерями, которые по существу превращали их в камикадзе, обязывая взорвать пояс ядерного оружия, прикрепленный к телам.

Известные или нет, они стали настоящими героями этой странной холодной войны, начавшейся до окончания Второй мировой войны, и которая во многом благодаря им не превратилась в третью мировую.

Оружие Судного дня

C появлением атомной бомбы, ставшей после ее единственного военного применения американцами в Хиросиме и Нагасаки средством политического шантажа, холодная война превратилась в угрозу апокалипсиса. Но именно из-за этого устрашающего оружия конфликт между двумя сверхдержавами даже в самые критические моменты не позволял им переступить «красную черту». Напротив, они всякий раз ее отодвигали и шли на компромисс.

Если развить эту логику до крайности, следует присудить атомной бомбе Нобелевскую премию мира.

Многие специалисты по истории холодной войны убеждены, что именно особенность этого оружия Судного дня, способного довести человечество до самоубийства, позволяла избегать (по крайней мере, до сих пор) новой мировой войны. Если развить эту логику до крайности, следует присудить атомной бомбе Нобелевскую премию мира.

Такое предложение не должно было бы шокировать основателя этой премии Альфреда Нобеля. Двадцать пятого ноября 1867 года, когда шведский химик зарегистрировал патент, подтверждавший его авторство на изобретение динамита, он был убежден, что это поможет человечеству окончательно положить конец всем войнам. «В тот день, когда две армии смогут уничтожить друг друга за одну секунду, все цивилизованное человечество с отвращением отвернется от войны и распустит свои армии», – писал он.

Однако если разрушительной силы динамита оказалось недостаточно, чтобы воспрепятствовать двум мировым войнам, то всеми характеристиками, о которых говорил Нобель, обладает атомная бомба. С этой точки зрения она стала идеальным оружием холодной войны. Практически неприменимая в классических военных конфликтах, она, напротив, вполне подходит для виртуальных сражений, представляя собой инструмент взаимного шантажа и пропагандистских кампаний, позволяющих лелеять надежду на выигрыш в войне без того, чтобы ее реально начинать.

Черчилль утверждал в своей речи в Фултоне, что мир может спать спокойно, пока секретом атомной бомбы владеют лишь англоговорящие страны. «Было бы преступным безумием предоставить доступ к этому оружию всем желающим в этом беспокойном и расколотом мире. Богу было угодно предоставить нам по крайней мере передышку для наведения порядка в нашем доме, и наше превосходство должно быть безусловным, чтобы не позволить никому другому им воспользоваться или пригрозить».

Неожиданное быстрое появление советской атомной бомбы в августе 1949 года благодаря эффективной работе ученых в Арзамасе и шпионов советской разведки на американской территории нарушило монополию англосаксов и повергло мир в гонку поиска неустойчивого равновесия, основанного на взаимном страхе. Между тем на осознание беспрецедентных свойств этого нового оружия ушло немало времени в обоих лагерях.

Поначалу и политики, и генералы, пытаясь выработать рациональный способ использования немыслимого (и тратя на это колоссальные средства), соревновались в изобретении различных сценариев, позволяющих одержать победу в ядерном конфликте. Их первая реакция на появление этого оружия носила традиционный характер: они по привычке пустились в соревнование в количестве производимых бомб, их разрушительных возможностей и средств доставки. Короче говоря, каждая из сторон бросилась в погоню за призраком превосходства над противником.

Так, после того как ТАСС объявил в 1949 году о взрыве первой советской атомной бомбы, американский президент подписал в апреле 1950 года «Директиву о национальной безопасности 68» (NSC–68), предусматривающую ускорение работ по изготовлению водородной бомбы разрушительной мощностью в несколько сотен раз больше классического атомного оружия. Ее испытание было впервые проведено на атолле Эниветок 1 ноября 1952 года.

Советские атомщики не заставили себя долго ждать. Если их атомная бомба появилась по сравнению с американской с опозданием в четыре года, то водородная – всего через год. К тому же на этот раз результат был получен без помощи шпионов Берии, на основе интенсивной работы советских ученых и инженеров, в том числе молодого физика Андрея Сахарова.

После этого события перед Америкой, которая до сих пор чувствовала себя защищенной от любых противников двумя океанами и привыкла жить в комфорте стратегической неуязвимости, встал вопрос о том, как справиться с неожиданными последствиями начатой ею самой ядерной эпохи.

Два года спустя роли в этой гонке поменялись. В 1957 году Советский Союз первым запустил межконтинентальную баллистическую ракету, с помощью которой на орбиту был выведен первый спутник. После этого события перед Америкой, которая до сих пор чувствовала себя защищенной от любых противников двумя океанами и привыкла жить в комфорте стратегической неуязвимости, встал вопрос о том, как справиться с неожиданными последствиями начатой ею самой ядерной эпохи.

Новость о запуске спутника повергла американский политический класс и общественное мнение в панику, которую сравнивали с шоком, произведенным бомбежкой японской авиацией Перл-Харбора. Новый враг оказался за дверью. «Русские» на этот раз явились из космоса. Реагируя на запуск спутника, Эйзенхауэр сделал ответный ход: передвинул ядерные ракеты к границам СССР, установив их в Европе.

Между тем синдром отставания США от советского противника (утверждение о «ракетном отставании» впоследствии оказалось ложным), подогретый бахвальством Хрущева о производстве советских ракет на конвейере, серьезно повлиял на американскую президентскую кампанию 1960 года. Это стало одной из причин победы Джона Кеннеди над Ричардом Никсоном, вице-президентом Эйзенхауэра.

В своем сатирическом фильме «Доктор Стрейнджлав» Стэнли Кубрик описывает сцену, в которой советский посол срочно вызван в «ситуационную комнату» Белого дома, где президент США сообщает ему о возможной катастрофе – неумышленной ядерной бомбардировке СССР американским самолетом, который он не в силах вернуть обратно. Услышав это, посол заявляет президенту, что в Советском Союзе разработано устрашающее оружие ответного удара, которое приводится в действие автоматически и ведет к разрушению всей планеты. На логичный вопрос президента: «Почему эта информация не стала достоянием гласности?» – посол ответил, что генеральный секретарь готовил этот сюрприз к съезду коммунистической партии.

В некотором смысле фантазия Кубрика являлась документальным фильмом, представляющим собой копию реальности. В 1961 году Никита Хрущев на самом деле с гордостью объявил с трибуны ХХII Съезда компартии о создании советскими учеными и инженерами бомбы с мощностью, эквивалентной 4000 атомных бомб, сброшенных на Хиросиму. Этот монстр весом в 26 тонн с трудом помещался в специально для этого переоборудованный транспортный самолет «Ту-95».

Его взрыв создавал радиоактивный гриб высотой в 67 км, а взрывная волна трижды облетала Землю. Андрей Сахаров, участвовавший в создании этой бомбы, объяснил причины бешеной гонки в интервью за несколько месяцев до своей смерти в 1989 году: «Обладание термоядерным оружием для ряда стран – СССР, Соединенных Штатов и нескольких других – стало фактором, позволяющим предохранить мир от соскальзывания к новой мировой войне. Разумеется, это балансирование на острие ножа делало мир нестабильным. Однако наша работа была исторически оправданна, хотя мы отдавали это оружие в руки Сталина и Берии».

После того как два главных актера холодной войны обзавелись атомной бомбой в 40-е годы, ядерный клуб заметно расширился (Великобритания стала ядерной державой в 1952 году, Франция – в 1960-м, Китай – в 1964-м, если перечислять только первых его членов). Попытка этих стран сохранить за собой статус «более равных, чем другие», добившись принятия в 1968 году международным сообществом Договора о нераспространении ядерного оружия, согласно которому число государств, имеющих атомное оружие, ограничивалось пятью, не воспрепятствовала расширению круга его обладателей, хотя цели, преследуемые каждым новым членом «клуба», сильно различались.

Тогда как для постоянных членов Совета Безопасности статус ядерной державы стал необходимым пропуском в клуб обладателей права «вето», для Индии и Пакистана, испытавших свои бомбы в 1998 году, это оружие – всего лишь возможный инструмент решения взаимных территориальных споров.

Для постоянных членов Совета Безопасности статус ядерной державы стал необходимым пропуском в клуб обладателей права «вето», для Индии и Пакистана, испытавших свои бомбы в 1998 году, это оружие – всего лишь возможный инструмент решения взаимных территориальных споров.

Для Израиля его ядерный статус, хотя официально обладание бомбой им не подтверждено, служит страховкой для существования еврейского государства во враждебном арабском окружении. Целый ряд лидеров авторитарных режимов подумывал о том, чтобы обзавестись бомбой для выторговывания у мирового сообщества гарантий их безопасности. Однако эти надежды не спасли ни Муаммара Каддафи, ни Саддама Хусейна.

Напротив, Северная Корея, которая произвела целый ряд ядерных взрывов, включая, как утверждает Пхеньян, водородную бомбу, превратила атомный козырь в эффективный способ шантажа всего международного сообщества. Разжигая сомнения относительно намерений создать свое атомное оружие, режиму иранских аятолла также удалось частично добиться снятия международных санкций и выторговать свой выход из мировой изоляции.

В то время, как мировые лидеры не переставали изобретать все новые гипотетические сценарии использования атомного оружия, военные, и особенно генеральные штабы ядерных сверхдержав, состязались в изобретении способов их практического применения. В документах, недавно опубликованных в США Архивом национальной безопасности, раскрываются планы Вашингтона по ведению атомной войны длительностью не более 30 дней.

В 800-страничном докладе «О нуждах американских стратегических сил», представленном в 1956 году и рассекреченном в 2015 году, содержится список приоритетных целей, подлежавших разрушению в первые же дни войны в СССР и других странах Варшавского договора. Этот план предполагал уничтожение, помимо 1100 аэропортов и военных баз, таких городов, как Москва, Ленинград, Берлин, Варшава, Будапешт, Прага, Бухарест и Пекин. Для первых ударов по военным аэродромам стратегическое американское командование рассчитывало использовать до 3400 атомных и термоядерных боеголовок.

Естественно, что такой уровень конфронтации неизбежно провоцировал критические ситуации. Помимо уже упомянутых инцидентов случались и другие: ошибки в системах коммуникации, за вражеские ракеты принимали стаи перелетных птиц (известны по крайней мере пять случаев, когда тревоги были подняты по ошибке радарами), или более банальные инциденты со стратегическими самолетами-носителями ядерных бомб. Известны, по крайней мере, два таких случая: потеря четырех водородных бомб, упавших с американского бомбардировщика B-52 над заливом Паломарес в Испании в 1966 году, и аналогичный эпизод, произошедший с другим B-52 в 1968 году над Гренландией.

Согласно недавно рассекреченным документам американских архивов, в ноябре 1974 года стратегическая подлодка военного флота США, имевшая на борту 160 ядерных боеголовок, столкнулась с советской подлодкой недалеко от американской базы в Шотландии. Этот инцидент мог бы спровоцировать серьезный кризис, если бы был воспринят обеими сторонами как преднамеренное нападение. Однако военные с обеих сторон предпочли не раздувать пожар. Обе подлодки всплыли на поверхность и, убедившись в том, что ничего драматичного не произошло, поприветствовав друг друга, опустились на глубину.

Но, помимо нескольких подобных инцидентов или технических неполадок, известны случаи, когда политики в ситуациях, которые они считали критическими, поддавались искушению всерьез задуматься об использовании атомного оружия. Уже упоминалась война в Корее, в ходе которой генерал Макартур хотел прибегнуть к бомбе для отражения наступления со стороны Китая.

В апреле 1954 года, когда французский экспедиционный корпус оказался в отчаянной ситуации под Дьен Бьен Фу, Эйзенхауэр и его вице-президент Никсон обсуждали возможность применить атомную бомбу, чтобы прийти на выручку Парижу.

В апреле 1954 года, когда французский экспедиционный корпус оказался в отчаянной ситуации под Дьен Бьен Фу, Эйзенхауэр и его вице-президент Никсон обсуждали возможность применить атомную бомбу, чтобы прийти на выручку Парижу.

Пятнадцать лет спустя, став президентом, Никсон, убежденный, что только угроза ядерной войны заставила Пхеньян подписать перемирие в 1953 году, поднял в разговоре с Киссинджером тему о применении атомного оружия в разгар войны во Вьетнаме, чтобы дать понять Москве и Ханою, что он готов на это решиться. В частной беседе Никсон называл это «теорией сумасшедшего лидера»: «Я хочу, чтобы северовьетнамцы поверили в то, что я могу пойти на все, чтобы одержать верх в войне».

Советские со своей стороны тоже несколько раз помахивали ядерной дубинкой (вряд ли всерьез намереваясь прибегнуть к бомбардировкам). Как минимум дважды во время кризисов на Ближнем Востоке советский премьер-министр Булганин в 1956 году в разгар Суэцкого кризиса и Брежнев в 1973 году во время «войны Киппура» предупреждали западных руководителей, что в случае острой необходимости Советский Союз «будет вынужден предусмотреть соответствующие односторонние меры». Эти недвусмысленные намеки на возможность использования атомного оружия каждый раз провоцировали приведение в боевую готовность ядерных сил США.

Как минимум дважды во время кризисов на Ближнем Востоке советские лидеры – премьер-министр Булганин в 1956 году в разгар Суэцкого кризиса и Брежнев в 1973 году во время «войны Киппура» – предупреждали западных руководителей, что в случае «острой необходимости» Советский Союз «будет вынужден предусмотреть соответствующие односторонние меры».

В азартной стратегической игре, которую представляла собой история холодной войны, следует упомянуть и один сюрреалистичный эпизод, о котором написал в своих мемуарах Киссинджер: в марте 1969 года во время боев советских и китайских войск из-за территориального конфликта на острове Даманский на реке Уссури руководство СССР решило прозондировать реакцию американцев на случай, если оно «будет вынуждено» применить атомное оружие, чтобы сдержать китайскую агрессию.

Проходившие в ноябре 1983 года масштабные маневры войск НАТО Эйбл Арчер-83, в ходе которых имитировалось использование ядерного оружия против вражеской территории, в Москве восприняли как возможное прикрытие внезапного ядерного удара. В ответ советское руководство поставило на боевое дежурство стратегические бомбардировщики, размещенные в Восточной Европе.

Однако из всех этих кризисов лишь размещение советских ракет на Кубе в 1962 году, когда, по выражению американского госсекретаря Дина Раска, «весь мир заглянул в пушечный ствол», стало поворотным пунктом в истории холодной войны. И одновременно обозначило предельные границы для игр политиков с ядерными спичками.