Текст книги "Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России"

Думаю, вполне обоснованно можно сказать, что многие представители либерально мыслящей интеллигенции в последние годы пережили состояние культурного шока. Сначала в 2012—2013-м, а затем наиболее остро в 2014 году они неожиданно для себя осознали, что государство, в котором они живут, о котором у них было сложившееся представление, было плодом фантазии, а также придуманным был и тот народ, который их окружает. Это осознание было особенно болезненным, потому что произошло неожиданно. Как сказала белорусская писательница Светлана Алексиевич: «Ясно, что мы себе придумали народ, народ какой-то совершенно другой. Мы все говорили, что же он молчит? Но вот он заговорил. Когда он заговорил, то стало очень страшно. Так что это грустно, но мы все живем с чувством поражения»5151
  «Мы все живем с чувством поражения» Берлинская пресс-конференция Светланы Алексиевич: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.liveinternet.ru/users/2697749/post373940156/


[Закрыть].

Социальные и политические изменения, произошедшие в последние годы в жизни страны, фактически стали психической травмой (хотя конечно и не идут в сравнение по силе воздействия с такими травмами как, например, война, сталинские репрессии или геноцид). Пожалуй, у всех сторонников демократического развития страны и мира с Украиной происходил более или менее болезненный процесс прощания с иллюзиями. Как известно, характер психической переработки имеет общие, универсальные черты. Я попытаюсь систематизировать стадии культурного шока, о котором идет речь. В представленном в предыдущем параграфе описании можно проследить определенную последовательность переживаний, и можно выделить стадии, сходные со стадиями переработки при других ситуациях потери объекта:

Шок, отрицание, нежелание верить в происходящее и надежда на изменение к лучшему.

Гнев и возмущение. Желание активно действовать, чтобы изменить ситуацию. Попытки искать единомышленников.

Разочарование.

Депрессия, апатия и озлобленность.

Принятие ситуации и внутренняя переориентация.

По рассказам респондентов первая типичная реакция на происходящие негативные события («фальсификации на выборах», «оккупация территорий», «военные действия») проявлялась в виде эмоционального потрясения, возмущения, негодования и надежды, что все как-нибудь образуется или что с этим можно справиться, если срочно начать действовать. Возникало желание что-то немедленно делать, «бороться со злом», искать единомышленников. Казалось, что если проявить активность, ситуацию можно изменить. У индивида обычно возникала идея, что он способен убедить близких в своей правоте и привлечь их на свою сторону, «открыть им глаза», однако на практике он обычно сталкивался с «эффектом Кассандры» – окружающие не хотели его слушать и не верили ему.

В непосредственном окружении «отщепенца» встречались чаще всего в основном «премудрые пескари», главный принцип которых – не высовываться. А с людьми близких взглядов, которых все-таки удавалось встретить, нередко возникали расхождения по многим точкам зрения, что затрудняло осмысленную совместную деятельность

Попытки поделиться своим состоянием с ближайшим окружением обычно не приводили к пониманию и облегчению: люди, занимающие аполитичную позицию, не понимали переживаний «отщепенца» – как правило, они переводили разговор на другую тему или превращали обсуждение в шутку. Ура-патриоты реагировали недоумением и гневом. В результате выпавший из общего мейнстрима «отщепенец» чувствовал себя изгоем, переживал психологическую изоляцию. Обычно он слышал недоуменные фразы: «Ну и что? Что такого случилось?», – либо полушутливые, или примиренческие: «Ну, похоже на то. Посмотрим, что дальше будет», «Ну все образуется как-нибудь», «Жаль. Но видимо это исторический путь России».

Немаловажно, что человек, который не принимал официально пропагандируемую точку зрения, попадал под пресс очень интенсивного социально-психологического давления (и как мы покажем дальше, далеко не все смогли выдержать его). Пользуясь метафорой Аркадия Бабченко, эту ситуацию можно сравнить с тем, что условно здорового человека поместили в психиатрический интернат или психиатрическую больницу в палату со слабоумными или с острыми психическими больными. Но в каком-то смысле, положение «отщепенца» было еще более трудным. Настоящие психические больные говорят о своем личном бреде и галлюцинациях, они у всех у них разные, и достаточно легко поддерживать понимание, что все их высказывания далеки от истины. В нашем же случае ситуация скорее походила на психологические эксперименты на податливость давлению группы. Один из таких опытов был показан в научно-популярном фильме «Я и другие». В одном из показанных в этом фильме экспериментов испытуемому предлагалось выяснить, есть ли среди представленных портретов разные фотографии одного и того же человека, и указать их. Однако все присутствующие, кроме него были сообщниками экспериментатора и должны были утверждать, что две фотографии непохожих друг на друга людей принадлежат одному и тому же лицу. Многие испытуемые соглашались с аргументацией большинства. Не сложно провести параллель с общероссийским психологическим экспериментом под названием «Чей Крым?»

В этой ситуации у человека, который сохранял свою позицию, несмотря на групповое давление, неизбежно возникало чувство изоляции – он оказывался отличным от всех других. Изначально представители демократически настроенной части общества, о которой здесь и идет речь, чувствовали себя частью своего народа, у них было представление, что большинство людей разделяет их ценности, и что люди будут проявлять активность ради их отстаивания. Но вскоре они поняли, что ошибались. Они давали слишком завышенную оценку народу РФ как целому, и, соответственно, возлагали на него слишком большие нереалистичные надежды. Когда оказалось, что население не готово поддерживать ни гражданские инициативы, ни даже просто демократические ценности, высокая оценка и оптимистические ожидания сменились разочарованием, обидой и гневом. Поучаствовав в n-ном количестве диалогов подобных приведенным выше, противники конфликта с Украиной начинали чувствовать разочарование, а затем полную безысходность и отчаяние. У социально ангажированной интеллигенции возникало чувство, что их устремления и деятельность не востребованы основной частью общества, и что они превратились в изгоев, стали чужими в своей собственной стране. Из этих факторов (неоправданных ожиданий и, казалось бы, немотивированного враждебного к себе отношения («Я ведь за ваши права и свободу выступаю!») естественным образом возникали негативные чувства в виде озлобленности, презрения к окружающим как к интеллектуально и морально неполноценным, нежелание принимать участие в социальной активности и нежелание делать что-либо для страны и ее народа, который оказался «предателем». Порыв к действию сменялся разочарованием и апатией. Как оказалось, единомышленников было найти не так просто. Из-за этого постепенно накапливалось чувство одиночества и бессилия, затем оно перерастало в подавленность, возникали нежелание знать что-либо о происходящем в мире, озлобленность на окружающих людей. Косвенно об этом феномене говорит спад гражданской активности и рекордно высокий уровень эмиграции в 2014 году5252
  Эмигранты новой волны // http://www.gazeta.ru/business/2014/10/30/6282685.shtml – 01.11.2014: [Электронный ресурс] – Режим доступа: Газета.ру


[Закрыть]. Состояние опрашиваемых к концу 2014 года можно охарактеризовать как страх перед будущим, чувство бессилия, депрессию, отчаяние, чувство глубокого разочарования в стране и соотечественниках, гнев и отчуждение по отношению к ним.

В большей или меньшей степени, враждебные чувства, переживались большинством опрашиваемых из этой группы. Что касается механизма их возникновения, то, как известно, нереализованные ожидания порождают чувство обиды. Чувство обиды тесно связано с представлениями о справедливости, обида возникает, когда другой ведет себя не так как должно (исходя из ожиданий обидевшегося).

Через какое-то время у «отщепенцев» постепенно начинал происходить пересмотр представлений о мире и своем месте в нем. Происходил процесс нового самоопределения того, чего субъект хочет, и что он реально может ожидать от жизни и окружающих, ради чего стоит жить и на что стоит направить усилия. Терапевтическая функция этого процесса заключается в том, что хотя новые представления могут быть не такими оптимистичными, как прежние, они все-таки дают ощущение реальной опоры под ногами. Как известно, часть людей, которые не приняли события последних лет в России, эмигрировали, другие замкнулись в своей частной жизни, ушли во «внутреннюю эмиграцию», третьи постарались сконцентрироваться на общественной деятельности, которая оказалась им доступной и представлялась полезной. И, видимо, наиболее сложным было формирование нового отношения к окружающим людям.

Мы наслаждаемся и веселимся, как люди

веселятся; мы читаем, смотрим и судим

о литературе и искусстве, как люди смотрят и судят; но мы и отшатываемся от «толпы», как люди отшатываются; мы находим «возмутительным», что люди находят возмутительным. Люди, которые не суть нечто определенное и которые суть все, хотя не как сумма, предписывают повседневности способ быть.

М. Хайдеггер «Бытие и время»

Далеко не все люди могли противостоять интенсивному групповому давлению и суггестивному влиянию пропаганды. В результате с большей или меньшей степенью искренности они приняли точку зрения, провозглашаемую государством и референтными группами, к которым они принадлежали. А межличностное давление было в 2014—2015 годах чрезвычайно интенсивным, да и в 2016-м, хотя накал страстей спал, остается довольно сильным – вот как описывает ситуацию мужчина, работающий в такси: «В нашем чате два-три таксиста критикуют власть, так большинство их считает предателями страны и говорят чтобы они валили в Европу. По моим наблюдениям на сто человек 5 человек трезво смотрят на власть сейчас».

Конформистское поведение в рассматриваемом нами контексте неоднородно, поэтому можно говорить скорее не о едином синдроме, а о спектре конформистских реакций.

Как известно, в психологии конформизм делится на внешний, когда личность только внешне демонстрирует согласие с мнением группы, внутренне сохраняя свою индивидуальную точку зрения, и внутренний, структурный, когда под давлением группы, индивид начинает на личном субъективном уровне воспринимать чужое мнение как свое собственное. На мой взгляд, спектр конформистских реакций в нашем случае, с одной стороны, граничит с полным безразличием к общественной жизни, что условно можно назвать позицией социального аутизма, с другой, он плавно переходит в «синдром ура-патриотизма». Можно предположить, что для большинства ура-патриотов приступ псевдопатриотического угара был обусловлен именно зависимыми чертами в организации личности и механизмами структурного конформизма, сочетающегося с демонстративными поведенческими реакциями. Можно предполагать, что большинство ура-патриотов приняли предлагаемую пропагандой точку зрения как бы автоматически, без какого-либо анализа информации. Можно предположить, что истинные фанатики, поддерживающие имперскую, милитаристскую политику, как и в других группах объединенных на основе фанатизма, составляли меньшинство, и их личностная организация скорее соответствует застревающему, паранойяльному типу.

Бруно Беттельгейм5353
  Беттельгейм Б. О психологической привлекательности тоталитаризма // «ЗНАНИЕ-СИЛА» – N8, 1997.: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Article/Bett_Total.php


[Закрыть], анализируя почему многие жители нацистской Германии стали разделять фашистскую идеологию, пришел к выводу, что добровольное принятие навязываемых идей и форм поведения позволяло личности избежать внутреннего конфликта и сохранить чувство самоуважения. Кроме того и сами идеи могут быть психологически привлекательны для индивида, но об этом речь пойдет в следующей части книги.

Также существует достаточно большая группа людей, которые демонстрируют преимущественно конформистские реакции, которые образуют достаточно широкий спектр. На одном полюсе этого спектра находится демонстративная позиция полной аполитичности. Я предполагаю, что в действительности за внешне декларируемой позицией аполитичности стоят разные мотивации. Возможно, что некоторая часть людей не интересуется общественной жизнью из-за узости кругозора, общей интеллектуальной и эмоциональной неразвитости. Но обычно такие люди даже не говорят, что они находятся «вне политики» поскольку это не входит в круг их понятийного аппарата. Возможно, есть люди, которые решили порвать связь с общественной жизнью, потому что посвятили себя какому-то делу, которому отдают все силы, например, религии. Но предполагаю, что такие случаи составляют весьма небольшую часть. Моя гипотеза состоит в том, что большинство людей занимают аполитичную позицию, не потому что она соответствует их глубинным убеждениям и интересам, а потому что она воспринимается ими как безопасная и одновременно социально одобряемая.

Вот зарисовка атмосферы в офисе крупной компании, которую давала одна из респондентов:

«Если говорить про мою работу, то там всегда все достаточно индифферентно. Люди там могут быть недовольны курсом доллара или евро, но на политику это никогда не переходит.

Я вспоминаю, разговоры о политике у меня на работе возникали один раз, когда ввели санкции на продукты. Кто-то говорил, что теперь будут свои продукты и будет все хорошо, кто-то говорил, что цены вырастут, и будет совсем ужас. Видимо сама атмосфера офиса хорошо пресекает эти разговоры. Они мне запомнились, потому что никто в другое время у нас ни о политике, ни на около политические темы не разговаривал, и, более того, многие люди, по моим ощущениям, даже не знают, что происходит, им настолько все равно.

<…>

Люди, которые здесь работают, точно знают, что их не сократят, у них не понизится зарплата. Максимум, что будет, она просто не вырастет. Чувство безопасности, по моим ощущениям, создает эффект такой большой индифферентности.

Их волнует курс евро, потому что при их зарплатах многие летают в отпуск за границу. В этом смысле, вот это их беспокоит. Такие разговоры слышно регулярно: «А сколько евро стоит?»

Вот типичные высказывания людей, декларирующих свое неучастие в политической жизни:

«Я вне политики!», «Пусть себе дерутся за власть. Мне все равно», «Нет смысла бороться за свои права и ходить на митинги. Митинги проводятся для того, чтобы использовать вас в своих целях. Так было и так будет!», «Подумаешь диктатура! В Америке диктатура еще страшнее, потому что она незаметная. А мне и при диктатуре нормально!», «Справедливости не бывает. Надо просто уметь приспосабливаться!», «Пусть хоть фашизм! Я врач! Мое дело людей лечить».

Обычно на словах такой аполитичный человек обосновывает свою позицию тем, что он прозорлив и поэтому не подвержен влиянию толпы и не хочет, чтобы его использовали какие бы то ни было политические силы в своей игре. Или тем, что «наш народ все равно еще не дозрел до демократии», и пусть все идет своим чередом, или тем, что демократы толкают общество «из одной тюрьмы в другую». В целом, как правило, они демонстрируют благожелательность и принятие всем и всему. Например, к обстрелам территорий удаленных от их собственного месторасположения, аресту оппозиционеров. Но в тоже время они совсем не против мира, либерализма, демократии и легитимных выборов. Конформисты, находящиеся к ближе к полюсу «аутистического» спектра говорят, что политика их не интересует, потому что она им просто неинтересна. Или потому что они интересуются чем-то другим, например, музыкой, психологией и т. д. У части людей позиция аполитичности является достаточно осознанной, а иногда агрессивно отстаиваемой. Нейтральные конформисты, несмотря на внешне демонстрируемую уживчивость, могут становиться весьма злыми и раздражительными, если им намекают, что было бы неплохо заботиться не только о сиюминутных личных интересах. Конечно же, их гнев не распространяется на подавляющее большинство или общепризнанный авторитет (разве что только в очень узкой кулуарной обстановке).

Я весьма далек от того, чтобы осуждать конформистское поведение. Как известно, все мы в тех или иных ситуациях являемся конформистами. Однако иногда оно выходит за границы не только моральных норм, но и банального благоразумия. В этом отношении его можно рассматривать как одну из черт тоталитарной личности, о которой речь пойдет в следующей части книги. По моим наблюдениям, за декларируемой аполитичностью очень часто стоял страх и/или глубокое убеждение, что человек в принципе не способен влиять на власть и невозможно отстоять свои интересы честными способами (можно лишь вступить в сговор с властью или обхитрить ее пока она не видит). Относительно аргумента «отделения себя от толпы», к которому, кстати, часто прибегают психологи, думаю, здесь мы имеем дело с мнимым отделением – его социально одобряемой имитацией (цитируя М. Хайдеггера: «но мы и отшатываемся от „толпы“, как люди отшатываются»). Что касается объективных данных, подтверждающих мои наблюдения, то в опросе, проведенном Левада-центром в 2014 году, 70% респондентов согласились с пословицей «Хочешь спокойно жить, не высовывайся»5454
  Волков Д., Гончаров С. Левада-центр: демократия в России. Установки населения, 2015. – С. 11.: [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://komitetgi.ru/upload/uploaded_files/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D1%8F.pdf


[Закрыть].

Вернусь к непосредственным наблюдениям. Например, одна из женщин активно настаивающая на единственной правильности своей аполитичной позиции говорила: «Не понимаю, какой смысл ходить на митинги. И писать статьи на политические темы. Все равно ничего не изменишь. Всегда так было и так будет. Зачем бороться с ветряными мельницами. Лично я занимаюсь только своей семьей!» Правда из других ее высказываний вырисовывалась картина, которая, пожалуй, более достоверно объясняет происхождение ее личной философской жизненной позиции. Она говорила, что ее муж является успешным бизнесменом. С ее точки зрения все успешные бизнесмены находятся под наблюдением ФСБ. И якобы даже мобильный телефон ее мужа прослушивается, поэтому даже говорить на политические темы не очень безопасно, так как это может повредить бизнесу.

Одна девушка, возмущенная срывом концерта группы Behemoth православными активистами, пришла на митинг по этому поводу. Она сказала: «Не знаю, имею ли я право находиться на митинге. Я недавно вступила в одну религиозную организацию, не скомпрометирую ли я ее участием в таких мероприятиях».

Высказывание молодой женщины, которая случайно попала на оппозиционный митинг: «Меня страшно пугает все, что связано с политикой».

Одна из респондентов, психолог, говорила, что в психологических консультациях, которые она проводила, всплывал конфликт между желанием принять участие в гражданской активности и страхом перед государством: « <…> некоторые клиенты говорят о страхе перед государством. Некоторые говорят, что страшно. Когда была ситуация с запретом оперы «Тангейзер» в Новосибирске, некоторые клиенты говорили, что их это как-то задело. Некоторые говорили, что ходили на митинг в поддержку «Тангейзера». А некоторые говорили: «Хочу пойти, но боюсь».

Некоторые люди говорили, что решили не ходить на митинги, когда узнали, что на митинги за мир с Украиной совершают нападения провокаторы. Для некоторых основной страх был связан с осуждением и отчуждением со стороны друзей. Еще один респондент, врач-психотерапевт говорил: « <…> весной 2014-го некоторые клиенты говорили о том, что они переживают по этому поводу [конфликта с Украиной] и, в частности, говорили о том, что им нужно выбирать, потому что их знакомые расслоились, – например, одна девушка-клиентка говорила мне, что не знает, чью сторону принять <…>»

Еще один тип аполитичности, который также можно расценивать как форму конформистского поведения, проявлялся в поведении, выражающемся в попытках всеми силами избежать разговоров на политические темы. Правда, в этом случае, в отличие от открыто «аполитичных», человек делает это с помощью различных уловок, видимо упреждая любую возможность конфронтации мнений. Он любым путем уклоняется от высказывания своего суждения. Чтобы проиллюстрировать, как выглядит это поведение со стороны, вновь процитирую интервью: «У некоторых таких «внеполитичных» при возникновении политической темы в разговоре на лице появляется отчетливый страх и разговор как будто сам собой сворачивается. Нередко чувствуется физическое напряжение и на лице собеседника появляется бегающий взгляд, он резко меняет тему разговора, например, на погоду… Другие на сообщения о социальных событиях, например, что ограничения в интернете вводят, или налоги повышают, или военные действия идут, реагируют беззаботно, благодушно, безоблачно, как ребенок. Например:

– Похоже война с Украиной начинается!

– Хе-хе. Похоже! А мы вчера с женой отлично в «Икеа» съездили…»

Человек, который проявляет ту или иную степень социальной или политической вовлеченности, независимо от его конкретных взглядов, вызывает обычно у «аполитичного» индивида большую или меньшую степень раздраженности, т.к. нарушает его стабильную картину мира, является нарушителем его душевного спокойствия, а также активизирует бессознательное чувство вины. Как писал В. Райх: « <…> аполитичность свидетельствует о наличии не пассивного психологического состояния, а в высшей степени активного отношения, защиты от сознания социальной ответственности»5555
  Райх В. Психология масс и фашизм. – СПБ: «Университетская книга», 1997. – C. 206.


[Закрыть]. Обычно в интерпретациях «аполитичных» гражданские активисты и другие социально активные граждане представляются как люди явно неадекватные («больше всех надо»), либо как хитрецы, преследующие корыстные цели («политику мутит»). Типичные высказывания «аполитичных»: «Ему просто заняться нечем!», «Да те, кто на митинги ходят, они ненормальные!», «Он там политику мутит», «Она у нас честная! (иронично) Она даже на митинг за честные выборы ходила!»

Еще один тип конформистского поведения проявлялся в том, что человек демонстрировал различные точки зрения, в зависимости от того кто был его собеседником. В беседе с ура-патриотом он поддакивал ура-патриоту, а в беседе с «либералом» соглашался с «либералом». Некоторые в социальных сетях писали комментарии разного характера, в зависимости от того с кем вели беседу. Некоторые, несмотря на то, что не верили в «фашистов» на Украине, оправданность военного вторжения и какие-либо преимущества в этом для России, тем не менее, вешали у себя в автомобиле георгиевскую ленточку.

Таким образом, конформистское поведение представлено спектром реакций, включающих некритическое принятие мнения окружающих (что в нашем случае совпадает с синдромом ура-патриотизма»), внешнюю имитацию согласия с господствующей точкой зрения, смену точки зрения в зависимости от сиюминутного окружения, декларацию аполитичной позиции, уклонение от разговоров, в которых нужно обозначать свое личное отношение к происходящему. Социальные и моральные последствия конформизма мы обсудим ниже.