Текст книги "Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России"

По моему мнению, в случае интеллектуальных ура-патриотов мы имели дело с локальным нарушением способности к логическому мышлению, связанному с сильной эмоциональной аффектацией, запускающей действие психодинамических защитных механизмов, таких как отрицание, смещение, изоляция, проекция, рационализация, «мышление по желанию» и др4545
  Подробнее см. Новикова Л. Механизмы психологической защиты личности в условиях тоталитарного режима // Вестник общественного мнения. – июль—сентябрь 2010. – №3 (105). – С. 28—36.


[Закрыть]. Конечно же, аналогичные защитные механизмы имели место и у носителей других синдромов, но, по моим наблюдениям, у ура-патриотов они отличались особой жесткостью. Можно предполагать, что возможность допущения альтернативных взглядов на происходящее вызывало у них очень сильную тревогу, страх потерять неожиданно обретенное комфортное и уверенное ощущение себя в мире.

Как уже говорилось выше, состояние ура-патриотов менялось во времени – от благодушия, эйфории и ощущения всесилия весной 2014 года к обиде и озлобленности. К осени 2015-го, хотя большинство ура-патриотов и не отказалось от своих ура-патриотических взглядов, острота эмоций, по-видимому, в основном притупилась.

В условиях Зомби-апокалипсиса предлагаются следующие рецепты выживания. Необходимо найти оружие и транспорт, на котором покинуть место массового скопления людей и поселиться в загородном доме. Заблаговременно предлагается запастись едой, охотничье-рыболовным снаряжением, источниками огня, динамо-машинами, тёплой и защитной одеждой, а также аптечкой.

«Зомби-апокалипсис: правила выживания»

Не все жители России с радостью восприняли аннексию Крыма и связанные с ней внешнеполитические и внутригосударственные последствия. Судя по результатам социологических опросов, количество людей, которые не поддержали аннексию Крыма, войну на Донбассе и не одобряло путинскую политику, составляло около 10—15%, и, похоже, так оно и было на самом деле. Их идейные оппоненты ура-патриоты обычно называли их «национал-предателями»4646
  Словосочетание национал-предатели (Nationalverräter) впервые использовал А. Гитлер в книге «Моя борьба» (том 2, часть 9 «Мысли о значении и организации штурмовых отрядов» http://www.magister.msk.ru/library/politica/hitla004.htm). Весной 2014 г. это словосочетание использовал В. В. Путин в речи посвященной «Новороссии».


[Закрыть], «пятиколонниками»4747
  Пя́тая коло́нна (исп. quinta columna) – агенты генерала Франко, действовавшие в тылу противника во время Гражданской войны в Испании 1936—1939 гг.


[Закрыть] или «либералами».

Следует уточнить, что «либерал» в российском словоупотреблении, начиная с 2014 года, это любой человек, который придерживается идеи верховенства права, в том числе международного, необходимости соблюдения конституции страны, выборности власти и ее подотчетности перед народом. К этой же группе представителями ура-патриотов обычно причислялись и все противники аннексии и войны. Слово «либерал» использовалось в обычном разговорном языке ура-патриотами преимущественно как ругательство, иногда заменяясь на более эмоционально хлёсткий неологизм «либераст». По моим наблюдениям, даже люди, которых называли этим наименованием, зачастую затруднялись дать четкое определение того, что такое либерализм, и кто является либералом. По всей видимости, в ура-патриотическом сознании оно обозначало марионетку Запада, продавшуюся ему за печеньки, или, в лучшем случае, ставшая ей по собственному недомыслию. Когда после президентской речи весной 2014 года в народную речь моментально вошли слова «национал-предатель» и «пятая колонна», они вкупе со словом «либерал» стали использоваться представителями ура-патриотов как взаимозаменяемые.

Для так называемых «либералов» происходящее показалось чем-то диким, противоестественным и совершенно не вписывающимся в привычную картину мира. У них возник чрезвычайно сильный диссонанс между тем, к чему они привыкли и тем, что они увидели в 2014—2015 годах, тем, что они сами думали и тем, что думало и говорило большинство окружающих людей. В целом, их состояние во время этих событий можно охарактеризовать как психологический шок, озлобленность и изоляцию.

Приведу цитаты из проведенных мною интервью и повседневных бесед:

«Я помню шок, который я испытывал, и который мои друзья испытывали, и которые, кстати, не разделяют моих убеждений. Не верилось, что в Крыму происходит то, что происходит. То, что это реально. В то, что Совет Федерации одобрил применение войск в Украине, в то, что появились «зеленые человечки».

«У меня ощущение, что моя страна оккупирована. Я живу в стране оккупированной врагом».

«Когда я прихожу на работу, у меня чувство как будто я сумасшедший. Все окружающие думают совершенно по-другому – так как говорят в телевизоре».

«Я до сих пор не могу поверить, что это происходит».

«Я чувствую себя иностранцем в своей стране».

«Я не могу на это смотреть».

«Нужно занять позицию кита из фильма „Левиафан“, который периодически выныривает и созерцает, как там живут люди».

«Совершенно неожиданно для себя от знакомых и не очень знакомых людей я стал слышать фразы, которые слышал лет 30 назад, казалось бы, в ушедшем навсегда советском прошлом: „ты понимаешь, что идет информационная война“, „Запад хочет подчинить нас“. Такое странное и вызывающее ощущение мурашек по коже дежа-вю».

«Уже два года после того как Крым стал „нашим“, мне ничего не хочется, как будто никакая деятельность не имеет смысла, какая-то апатия. Все общество изменилось. Такое ощущение, что мы живем в ситуации распада, что скоро начнется полный хаос, война в мире и внутри страны…»

Вновь приведу цитату из текста Аркадия Бабченко о его ощущениях от проживания в российском обществе этих лет: «И, черт возьми, надо признать, что это круглосуточное существование в классе коррекции интерната для людей с задержкой в развитии в режиме двадцать четыре часа семь дней в неделю – оказалось и впрямь чертовски тяжело. Возможность встретить человека, еще не съевшего свой мозг, начинаешь ценить крайне высоко. Новая разновидность какого-то совершенно абсурдного гетто.

Целая страна агрессивных жестоких застрявших в развитии малолеток.

Страна, где классом гегемоном являются гопники…»4848
  Бабченко А. Инфантилизм как государственная политика: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://echo.msk.ru/blog/ababchenko/1678556-echo/


[Закрыть]

На мой взгляд, поэт Андрей Орлов очень точно описал душевное состояние человека, не включившегося в общий псевдопатриотический мейнстрим 2014 года:

 
«Ни кола, ни двора, ни друзей, ни родни.
Мы с тобою в России остались одни.
Гнутся крыши от веса сосулечных льдин.
Мы остались с тобою один на один.
Занавешены окна давно, чтобы нас
Не увидели страшные люди без глаз.
Перерезанный шнур не погасит экран,
Посыпающий солью зияние ран.
В каждом слове – зловещий кровавый кисель,
Заводных соловьёв ядовитая трель.
<…>
Я болею душой, я по праздникам пьян,
Как любой из живущих вокруг «россиян»,
Но довольно давно уже в дней пустоте
Стали гости не те, да и тосты не те.
Иногда даже некому руку пожать,
А ведь мне с ними рядом в могиле лежать,
Среди тех, кто поёт под шуршанье знамён
Есть хозяева милых мне с детства имён,
Но в последние дни изменились они.
Мы с тобою в России остались одни…»4949
  Орлов А. Мы с тобою в России остались одни…: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://echo.msk.ru/blog/orlov_orlusha/1359616-echo/


[Закрыть]
 

Далее приведу фрагменты одного подробного интервью взятого осенью 2014 года, отражающего динамику психологических переживаний человека в связи с процессами происходившими в обществе после 2012 года (далее будем называть этого респондента М.)5050
  Более полный текст интервью см. в статье Гронский А. Опыт «идейной маргинальности»: от социальной ангажированности к отчуждению и враждебности (феноменологическое исследование) // Теория и практика психотерапии. – 2015, №1. – Стр. 89—96.: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://psychotherapy.ruspsy.net/article.php?post=436


[Закрыть]. Он говорил о том, что процесс разобщения между теми кто резко негативно воспринял фальсификации выборов 2011—12 гг. и основной пассивной массой населения нарастал постепенно, но кульминация отчуждения и разобщения наступила весной—летом 2014-го и она имела характер внезапного, шокового воздействия. Вот как он описывал свое состояние: «Весной и летом волна отчуждения накатила внезапно. Это наступило как стихийное бедствие. Конечно отчуждение нарастало постепенно, но весной все резко, катастрофически усилилось… Произошел какой-то качественный скачек. <…> с весны доселе пассивная часть населения активно ополчилась на так называемых «либералов», то бишь людей, которые поддерживают идею демократического, правового государства, ценность прав человека и т. п. От некоторых знакомых я стал слышать, что слово «либерал» стало для них ругательством. Я сначала не понял, что эта волна агрессии не случайность, а новая реалия жизни.

Помню, что и агрессивную реакцию прохожих на пикет против вторжения России в Крым, я воспринял сначала как случайность. Как выпады малообразованных, недалеких, да еще и подвыпивших людей… уже позже я понял, что именно эти недалекие подвыпившие люди как раз и отражали точку зрения большинства населения, а не мы, вышедшие на пикет за мир…»

М. говорил о том, что он сначала пытался сохранять позитивное отношение и поддерживать дружеские отношения с теми, кто оказался его оппонентами в отношении присоединения Крыма, но постоянно, сталкиваясь с агрессивными реакциями, понял, что это чрезвычайно трудно: « <…> кажется, что людей просто обманули… а так-то они хорошие… им просто объяснить надо… Пытаешься относиться с юмором к тому, что недавние хорошие знакомые удаляют тебя из списка друзей в социальных сетях, узнав, что ты сочувствуешь Украине.

<…>

Но мало-помалу приходит осознание горькой правды… как будто ложку за ложкой глотаешь горькое лекарство… правды, что никто твоих соотечественников не обманывал… или точнее обманывал конечно, только нельзя до такой степени обмануть человека, если он сам этого не хочет… ведь нельзя человека даже в глубоком гипнотическом трансе убедить сделать то, что его нравственным нормам не соответствует.

<…>

И самая, что ни на есть неприятная вещь, которая происходит в процессе этого постепенного разобщения, кроме ощущения нарастающего одиночества, – это чувства, которые вроде бы не пристало как-то к своим соотечественникам испытывать, да и вообще к людям. В 12—13 гг. негативные чувства вызывали у меня в основном представители власти – глава государства, депутаты, чиновники и пр., – ведь это же они на народе нашем бедном паразитируют, обманывают его… Но глядя на бездействие и радостную покорность народа постепенно что-то начинает меняться… К представителям власти появляется скорее равнодушие, отношение примерно как в известной притче про змею: «Ведь ты сама виновата, ты же знала, что я змея». За что обижаться на вора, если ты знаешь, что он вор? Если раньше очередной принимаемый депутатами закон, направленный на очередное ограничение прав граждан, вызывал возмущение бесстыжестью и тупостью «избранников народа», то теперь возмущение, презрение и негодование перемещаются на «безмолвие» самого народа».

М. как и многие другие респонденты, разделявшие его позицию, говорил, что сначала пытался разговаривать с оппонентами и доносить им свою точку зрения: «Поначалу <…> я пытался переубеждать «крымнашистов-путенцев»… Сначала старался это делать вежливо, чтобы не обидеть. В ответ получал агрессию. В конце-концов понял, что «крымнашиста» лучше не переубеждать, себе дороже будет… Особенно печально, когда «крымнашистами» оказываются друзья, или коллеги, которых ты уважал, или родственники… Это похоже на отношения с тяжело больным, например, шизофреником или наркоманом, но который близок тебе… Сначала кажется, что можно что-то объяснить, договориться и возникнет взимопонимание… Но каждое новое усилие приводит к одному и тому же тупиковому результату… к новому очередному разочарованию и чувству безысходности… и в какой-то момент понимаешь всю безнадёжность усилий и надежд на лучшее. И в отчаянии говоришь: «Да иди ты на хуй! Я больше не буду тратить силы на тебя и на попытки установить взаимопонимание!»

М. говорил, что постепенно у него нарастали чувства презрения обиды. Однако они вступали в конфликт с чувством вины и видением того, что сторонники присоединения Крыма, если абстрагироваться от их политических взглядов, нередко обладают положительными человеческими качествами: «Рефлекторно приходят такие (негативные) мысли, а в следующий момент приходит осознание, что вот те же самые люди, которые вызывают у тебя ненависть своей безропотной пассивностью и зашоренным взором, и которых ты непроизвольно называешь «быдлом» и «ватниками», в большинстве своем по отдельности, каждый сам по себе, скорее всего умные, добрые и хорошие, и не виноваты они в своем воспитании и в том, что оказались в такое время и в таком месте, и что озлобление на них ни к чему не приведет. И тебе самому только хуже станет, и им глаза не откроет. И говоришь себе, что-нибудь вроде: «Ну не обижаешься же ты на инвалида за то, что он не может бегать! Не обижаешься же ты на свою кошку за то, что она не понимает математики!»

Многие из тех, кто был потрясен военным с конфликтом с Украиной, говорили, что есть очень мало людей и мест, где они могут говорить о своих мыслях и чувствах и встретить понимание. В большинстве же повседневных ситуаций они сталкивались либо с уходом от темы разговора со стороны собеседников, либо с агрессивной реакцией по типу «Крым наш! Ты что за бандеровцев?», «Почему ты не уезжаешь?» Многие говорили, что слышали от своих знакомых обвинения, что они «пятая колонна» и «национал-предатели». М. так описывал переживание изоляции и дефицита общения: «Летом и осенью нарастает чувство одиночества. Думаешь, что то, что происходит между Россией и Украиной – это самое важное, что это то, что на долгое время определит судьбу не только Украины, но и самой России. Нужно что-то делать… Хочется обсудить это, но понимаешь, что говорить не с кем! Человек либо начнет заяснять тебе про киевскую хунту, бандеровцев и про то, что на Америку надо скинуть „ядреную бомбу“, либо, если его волнуют более актуальные проблемы, переведет разговор на то, как он давно не был в Италии, или кто может стать новым начальником отдела. При этом глаза его загораются истинным воодушевлением. Не знаю, от чего тошнит больше!»

Многие говорили, что их поразила поразительная метаморфоза в мышлении окружающих людей. Процитирую еще раз интервью М.: «Самое интересное, что чувство полной отделенности возникает совершенно внезапно. Происходит метаморфоза. Ощущение примерно такое, что находится перед тобой хорошо знакомый, близкий тебе человек. Но пока ты его не видел, произошел с ним инсульт, и выключилась какая-то часть его мозга. И вот сегодня он речь твою перестал понимать, а завтра вообще не узнает, а послезавтра готов палкой ударить. Или, как будто, вечером лег спать, а утром проснулся в другой стране. Ну, или в другой эпохе…

То есть, кажется, что ты мыслишь также как все, и что все испытывают аналогичные чувства к происходящим событиям как ты, и вдруг неожиданно оказывается, что окружающие то мыслят и чувствуют совершенно противоположным образом. Крайне неприятное ощущение. Спасает только интернет, из которого узнаешь, что ты не сошел с ума и есть люди, которые разделяют твою точку зрения. Только они далеко. Вот так и живешь чужим в своей стране».

М. отмечал, что для сохранения психологического равновесия ему приходилось дистанцироваться от людей, ведущих разговоры об Украине и политическом курсе России: « <…> Летом пик истерического верноподданичества и ненависти к «украинским фашистам». Люди, которые никогда политикой не интересовались, вдруг становятся пламенными патриотами. Просто волшебное превращение! Избегаю присутствовать при разговорах на политические темы, если кто-то начинает, стараюсь отойти в сторону. Все равно ничего, кроме испорченного настроения из этих разговоров не выйдет. Все аргументы известны заранее. И никого ты ни в чем не переубедишь, как, впрочем, и тебя тоже».

Позже М. говорил: «2014 год – это год большого разочарования в России как государстве и в соотечественниках, которые раньше воспринимались как вполне добропорядочные, нормальные и разумные люди.

Меньше чем за год с Россией произошло страшное превращение. Это очень мучительно наблюдать, когда символы, которые раньше были символами национальной исторической гордости, становятся символами преступлений, а еще недавно приличные, разумные, добрые люди начинают напоминать упырей, радующихся чужому горю и жаждущих чужой крови. Многие из них твои друзья и родственники. А у тебя еще остался образ их прежних. Ты за него цепляешься и пытаешься крикнуть им: опомнитесь! А они не слышат».

Многие из тех, кто не принял действия власти в течение последних лет и происходящие массовые процессы, отмечали, что испытывали чувство бессилия от невозможности повлиять на ситуацию. Одна молодая женщина так сказала по поводу своих переживаний из-за фальсификации выборов и «болотного дела»: «Я очень сильно злюсь, но я ничего не могу сделать…» М. в интервью говорил следующим образом: «Поначалу кажется, что нужно найти единомышленников и действовать. Но единомышленников мало… а договориться бывает непросто… и действий в результате не получается. Хотя поначалу было немало людей, смотрящих на ситуацию также как я, они были растеряны и никак не организованы».

Респонденты отмечали, что с ходом времени острота переживаний смягчалась. Один из респондентов говорил о том, как постепенно менялось восприятие ситуации с Украиной: «Не хотелось в это верить. Это вызывало растерянность и непонимание и у меня, и у моих близких друзей.

А потом мы как-то стали возвращаться в реальность… И кто-то это приветствовал, воспринимал это с некоторой бравадой, а кто-то как я отнесся к этому резко отрицательно.

Казалось, что это какой-то рубикон. Не понятно было как с этим жить и что делать… Если мы способны захватывать чужие территории и начинать войну, то совершенно непонятно как жить в этом государстве теперь… И вообще стоит ли в нем жить, может быть действительно лучше уехать… А потом как-то все успокоилось, улеглось и стало понятно, что как-то жить можно. Что пока еще за слова, если в тюрьму и сажают, то не всех и не часто…» Судя по его высказываниям, ситуация стала восприниматься боле спокойно, более отстраненно, более аналитично.

Респондент М. так описывал свое состояние осенью 2014 года: «<…> Осенью тяжело и постепенно приходит принятие ситуации. Нет больше добрососедского братского украинского народа, наверное, одного из последних, который был готов разговаривать с нами на русском языке. Как нет впрочем больше и того народа, ради свободы которого стоило бы жертвовать жизнью и претерпевать лишения, как это делали идеалисты еще в недавнем прошлом. Остается вопрос как не потерять к нему сострадание, не озлобиться… И еще вопросы: Зачем и как жить дальше в этой стране? Хочу ли я делать что-то хорошее для людей, которые радуются захвату территорий вчера еще братского государства? И если я не могу никуда уехать, как мне сосуществовать с ними? И хотя есть маленькая надежда, что что-то изменится в лучшую сторону, слишком она мала…»

Через год я задал ему вопрос о том, что изменилось в его отношении к ситуации. Он ответил следующим образом: «Изменилось многое. Стало больше принятия. Не радостного конечно принятия. Скорее принятия от безысходности, от осознания, что все равно сейчас ничего изменить не получится. Понимание, что ничего изменить нельзя. Можно только наблюдать. Год назад казалось, что можно и нужно что-то делать. Надо только привлечь внимание людей к войне на Украине, объяснять что происходит, и это поможет войну остановить. Не сработало… И сейчас ощущение, что все активные действия бессмысленны. Все идет своим чередом, вся цепочка событий идет своим чередом, и на нее никак не повлиять. Это как будто вагон отцепился от состава и катится под гору. Его уже не остановить. Да и главное останавливать некому… Поэтому буду наблюдать… Происходит принятие того, что темные времена в России надолго. Не на один год… может даже на десятилетия…

Что касается отношения к людям. Я в прошлом году уже говорил, что после бесплодных словесных баталий, хочется плюнуть на все, перестать кого-то в чем-то убеждать и предоставить им спокойно жить так как они живут… Типа пусть делают что хотят – хоть героином ширяются, хоть с крыши прыгают… Но на деле конечно не так просто все… Не так то просто от своих ожиданий отделаться, и когда они обмануты, это болезненно однако…

Это можно сравнить с тем, что был у тебя друг-приятель, и тебе казалось, что мыслите вы одинаково, взгляды у вас похожие, и самое главное, если ты попадешь в трудную ситуацию, твой друг тебе помогать будет. И вот, когда эта трудная ситуация случилась, выясняется, что и взгляды у вас диаметрально противоположные, да и на тебя ему насрать… Можно конечно убеждать себя, что он имеет право быть таким какой он есть, а то что у тебя ожидания такие были, так ты сам виноват: ты же сам их себе придумал. Только помогает слабо…»

У большинства людей из этой группы наблюдалась схожая гамма эмоциональных состояний, которая менялась во времени. Сначала возникал психологический шок и надежда на то, что ситуация как-то нормализуется, затем возмущение, гнев и желание предпринимать активные действия, затем, когда становилось очевидным, что активные действия ни к чему не ведут, а поддержка от окружения минимальна или отсутствует, приходили чувства изоляции, озлобленности и бессилия. Даже если человек на рациональном уровне все понимал про массовидные явления, для него возникал вопрос, как ему находиться рядом с людьми, ценности которых ему не просто чужды, а вызывают очень сильные негативные эмоции, вплоть до омерзения. Впрочем, разумеется, и оппоненты «отщепенцев» ура-патриоты со своей стороны тоже испытывали отнюдь не теплые чувства, спектр которых мог варьировать от жалости к обманутым американской пропагандой, до патриотического негодования, праведного гнева и т. п. Так один из сторонников существующего режима неоднократно говорил мне, что испытывает отвращение, когда видит, что кто-либо в сети размещает пост, очерняющий личность В. В. Путина.

Выше уже говорилось о явлении медиаинфотоксикации. Безусловно, оно относилось не только к ура-патриотам, оно наблюдалось и у их оппонентов, которые были погружены в текущие новости, которые, конечно же, воспринимались ими негативно и вызывали серьезный эмоциональный дискомфорт. Многие говорили, что чувствовали подавленность, злость, тревогу, страдали от обострения соматических недугов. Обычно эти явления усиливались при интенсивном вовлечении в просмотр новостей и смягчались, если индивид в силу каких-либо причин оказывался оторванным от источников информации.

Многие респонденты с «синдромом отщепенца» говорили о том, что им приходилось по-новому перестраивать отношения с людьми, формировать дополнительную психологическую защиту. Например, одна молодая женщина говорила: «Я <…> выработала какой-то иммунитет, я не так сильно реагирую на какие-то политические разногласия с хорошо знакомыми людьми. Мне могут не нравиться их взгляды, но я сильно эмоционально не реагирую… А когда убийство Немцова было, мне иммунитета не хватало иногда… Начинались вестись какие-то разговоры, троллинг начинался иногда… Это не только меня касается. Еще нескольких человек, которые придерживаются таких же взглядов в нашей группе, их это тоже сильно задевало».

Еще один отрывок из интервью М.: «Для психологического самосохранения просто нужно занять позицию наблюдателя. Ты видишь, что поезд мчится к катастрофе, и ничего не можешь с этим сделать. Можешь только наблюдать. Чтобы как то абстрагироваться от этого, можно представить, что ты как будто бы ученый, например, сейсмолог, который изучает особенности землетрясений в какой-то местности <…> Нередко возникает желание прекратить всякое общение. Но это часто невозможно, не нужно, есть и рабочие, и родственные связи. Поэтому стараешься абстрагироваться от этого, не затрагивать темы, связанные с Крымом, Путиным и т. д. Хотя не всегда получается. То есть появляется область, закрытая для обсуждения. Это конечно сказывается на отношениях. Кстати, с людьми необразованными проще. Им как будто простительно незнание и непонимание. Поэтому и на общении различия во взглядах меньше сказываются. А интеллектуала за такое заблуждение простить сложнее, поэтому и хочется держаться от него подальше, на дистанции…»

Один из респондентов указывал, что с его точки зрения эти события научили людей большей терпимости: «Мы учимся с этим жить. Этот кризис послужил катализатором того, что мы стали учиться жить, осознавая, что существуют разные позиции, которые могут отличаться радикально».