Текст книги "Петербургские дворы. Необычные дворы, курдонеры, дворы-колодцы, проходные дворы"

Глава 2
Genius loci Петербурга

Писатель П. Вайль в своей книге «Гений места» отмечает: «На линиях органического пересечения художника с местом его жизни и творчества возникает новая, неведомая прежде, реальность <…> Связь человека с местом его обитания – загадочна… таинственна. Ведает ею известный древним Genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с материальной средой».

В прошлом, во времена Римской империи. Genius loci выступал духом-хранителем места, и относилось это выражение к тому, что бережно хранило неповторимый уголок территории, дом, дворец или парк. Гений места для древних римлян являлся в образе змеи – все, что было в городе или деревне, охраняли Genius loci.

Гений места придавал уникальные черты, особенность тому, чему покровительствовал, что защищал.

Город, а в нашем случае Санкт-Петербург, предстает перед нами живым организмом, причем его основные части, такие как природа (в широком смысле) и здания (в каждом конкретном случае) уникальны в отдельности и в составе полиса. Река Нева неотделима от своего берега, а берег – это, если, к примеру, взять отдельный ее участок, – Стрелку Васильевского острова, в свою очередь, неотделима от Биржи, Ростральных колонн, гранитного спуска к реке и так далее, до мельчайших деталей, до булыжной мостовой или скамеек в сквере.

На Стрелке Васильевского острова проще увидеть (представить) Гения места, здесь есть возможность его персонифицировать. Может быть, он или они, если точно следовать римским верованиям, застыли в образе морских богов у подножия Ростральных колонн? Сама Стрелка, в сумме своих природных и материальных объектов выступает единым храмом для этих божеств, причем храмом (посмотрите на здание Биржи) в самом прямом смысле этого слова, и местом обитания доброго духа.

Стрелка Васильевского острова

Пройдите по дворам Капеллы. В этой небольшой части города, как нигде в другом месте можно увидеть, услышать и почувствовать гения места. Здесь – настоящий Петербург, его душа распахивается перед пытливым исследователем сразу за аркой подворотни. Но и в других частях города, других проходных дворах, дворах-колодцах, живут свои гении места, распоряжаются там территорией, охраняют от злого умысла.

Историк города Н.П. Анциферов верно подметил, что описать гения места Санкт-Петербурга невозможно. В попытках найти этот обобщенный образ божества Северной столицы многие историки и писатели сталкивались с многогранностью или многоликостью гения. Его сложность поразительна: она отражает неповторимость Петербурга, целостность его художественного облика при стилевой разности его конкретных объектов.

Первым Genius loci Петербурга наиболее точно показал, пожалуй, Пушкин. Величие поэтического дара позволило ему увидеть тот образ города, который более всего соответствует древнему богу, его особенностям и неповторимым чертам. Весь XIX век многие поэты и писатели шли по тому же пути, что и гениальный Пушкин, находя все новые и новые черты Genius loci Петербурга.

С потерей имени города в 1914 году, потерялся, а правильнее сказать, спрятался гений места. Он уходил от нас постепенно: десять долгих лет. Пока в 1924 году не исчез вовсе – недаром в XX столетии тема «Петербург» практически не поднимается в русской литературе. С уходом Genius loci происходит упадок города. Перестав быть местом жизни божества, здания Ленинграда превращаются в декорации, ветшающие с каждым годом. Город теряет индивидуальность, и во второй половине XX столетия это многократно усиливается – пугающее убожество новых районов разрушающе действует на весь мегаполис.

Словно встрепенулся город после возвращения ему законного имени, проснувшись от разрушающего сна. И в то же мгновение увидела это русская литература – вновь петербургская тема зазвучала в творчестве поэтов и писателей. Более того, вернулся в Санкт-Петербург Genius loci – многие поэты XXI века почувствовали это.

За последнее время о дворах Санкт-Петербурга написано больше стихов, чем за весь предыдущий период жизни города. Закономерность этого очевидна – Genius loci города раскрывает свои тайны для посвященных, а те, в свою очередь, дарят их всем остальным в неповторимой стихотворной форме.

Genius loci охраняет и копит все, что касается великого города, и лишь время дает оценку, оставляя в своем хранилище самое ценное.

 
Город, исчезающий в метелях,
Город, ускользающий по льду.
Город, где едва ли мы неделю
Солнечную наберем в году.
Мрак дневной твоих дворов-колодцев
И круженье проходных дворов.
И свиданья все – на «Маяковской»,
Расставанья – у Пяти углов.
Город утонченного эстетства,
Город стильной лиговской шпаны.
Город, убегающий, как детство.
Город, разноцветный, словно сны.
 

Е. Карелина. «Петербургский романс»

Медный всадник

Завершить наше краткое обращение к истории Genius loci Петербурга необходимо словами об Александре Сергеевиче Пушкине – первооткрывателе божества. Образ знаменитого памятника Петру Великому на Сенатской площади – один из многих отличительных черт Петербурга, один из его Genius loci. В определенной мере А.С. Пушкин вдохнул «жизнь» в этот монумент, если, конечно, не считать городскую легенду 1812 года о сне майора Батурина.

Первым, конечно, был Фальконе, затем Пушкин. Но оба творца, вместе и отдельно друг от друга, показали в «Медном всаднике» не просто строительство нового города, а неистовую борьбу за новую Россию, схватку с природой и обществом за новое государство.

 
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
 

<…>

 
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
 

Вот где подлинное двуединство! Медный всадник – Genius loci не только защищает город, территорию, он создает их, творит историю места, неповторимую и загадочную.

Глава 3
Застройка города. Парадный двор

Первыми необычными для России типами дворов, появившимися в Санкт-Петербурге, стали парадные дворы, украшавшие дворцовые и усадебные постройки с начала XVIII столетия. Конечно, придомовые территории вокруг частных домиков, как центра, так и петербургских окраин того времени, уже существовали в большинстве случаев, и ничего особенного в этом не было – традиция усадебных дворов, как мы помним, давняя. Но парадный двор, или курдонер, внесенный на местную болотистую почву и мастерски переработанный местными зодчими, именно в Санкт-Петербурге принял свой местный неповторимый колорит.

Во Введении упоминалось о том, что курдонер появился во Франции во второй половине XVII века и был связан с возведением роскошных дворцовых построек Парижа, Версаля и некоторых других мест. Кроме самого дворца, парадный двор всегда ограничивали два флигеля, расположенных слева и справа от главного здания, и в большинстве случаев решетка ограды, проходившей по красной линии или связывающей торцевые фасады флигелей. Как правило, курдонер находился перед главным фасадом здания, но мог быть устроен и с обратной стороны, а также со стороны любого из фасадов дворцовой постройки. В условиях городской застройки, парадный двор зодчие чаще размещали перед домом.

Довольно интересное строение с обширным, но уже внутренним парадным двором находится не в Петербурге, а в Москве, хотя и связано с Петром I. Это дворец А.Д. Меншикова на Яузе, сооруженный в два этапа. В начале, в 1697–1699 годах, архитектор Д.В. Аксамитов построил для Лефорта корпус у реки, затем Меншиков, которому достался дворец, пристроил к нему два больших флигеля, замкнувших площадь перед главным фасадом, отчего и образовался двор. В Санкт-Петербурге мы, конечно, встретимся с подобным устройством внутренних парадных дворов во дворцах, и ярким примером служит здесь Зимний дворец архитектора Растрелли.

В архитектуре Петербурга отчетливо выделяются три периода строительства зданий: деревянный, мазанковый и каменный. Впервые несколько лет жизни города при возведении жилых домов и общественных зданий строители активно использовали дерево. С 1711 года к деревянным постройкам добавились мазанковые – деревянный каркас заполнялся глиной, к которой позднее добавляли кирпич. Первый каменный дом в молодом городе построил в 1710 году канцлер Г.И. Головкин, но это было тогда исключением из общих правил.

С самого начала возведения Петербурга зодчие работали над проектированием целых кварталов, застроенных типовыми домами. При Петре I предписывалось строить фасады домов по красной линии улицы, поэтому в то время курдонер устраивали перед загородными усадьбами, некоторые из них располагались, например, на реке Фонтанке.

Со смертью самодержца и далее в XVIII столетии требования застройки по линии тротуара власти слегка ослабили, и появилась возможность создания курдонеров уже в самом Санкт-Петербурге. В 1730-х годах упорядочиванием городской застройки и проектированием новых городских кварталов занимался архитектор Еропкин. При типе застройки города, принятом в Петербурге, двор оставался позади дома, а курдонер являлся скорее особенностью того или иного проекта.

Формирование городских улиц, в частности той «сетки», которую мы сейчас имеем в центре Петербурга, произошло в 1740-1750-х годах. Петербург стал городом нового типа, основанной на принципах регулярности и унификации всех сторон городской жизни – административной, экономической и культурной. Довольно быстро столица Российской империи стала эталоном для устройства других новых городов страны (Одесса, Екатеринослав, Рыбинск, Петровск, Пошехонье и другие) и для реконструкции уже имевшихся (Екатеринбург, Пермь и другие).

В 1763 году власти города объявили конкурс на планировку Санкт-Петербурга, а спустя два года Комиссия о Санкт-Петербургском строении отмечала в этой связи: «Все домы, в одной улице состоящие, до самого ея пересечения в линию и не выступая крыльцами в улицу одной сплошною фасадою и вышиной построены были». Начиналось время классицизма – синтетического вида архитектуры, ставшего визитной карточкой Петербурга.

Из сохранившихся построек середины XVIII столетия выделим две с характерными для дворца типами расположения придомовых территорий: усадебным и городским. Первым назовем дворец графа Воронцова на Садовой улице с большим курдонером, сооруженный архитектором Растрелли в 17461755 годах. Тот же зодчий в 1750–1754 годах возводит чисто городской тип дворцовой постройки – дворец барона Строганова, со стенами, выведенными на красную линию тротуаров и с замкнутым внутренним двором квадратной формы.

Завершая главу, нужно отметить, что парадные дворы за все время существования Российской империи оставались, главным образом, особенностью именно столицы – места нахождения императора, мест проживания знати.

Глава 4
Застройка города. Проходной двор. Двор-колодец

Жилые дома, выстроенные вдоль первых улиц, имели дворы позади дома или рядом с ним – красную линию продолжала ограда участка. Довольно долго придомовые территории располагались позади зданий, но не были ограничены другими постройками – участки усадебного типа следовали один за другим. И только с началом массовой застройки доходными домами, особенно в центре, начавшейся в середине XIX века, в Санкт-Петербурге возникает новый тип городской рекреационной зоны – двор, замкнутый с четырех сторон зданиями. Такой двор получает название двора-колодца, а при наличии прохода в соседний двор или на другую улицу – проходного двора. Вход во двор делали в виде арочных проездов, а сами дворы-колодцы служили утилитарным принципам организации жизни в городе – здесь устраивали выгребные ямы домовых канализаций, складывали мусор, хранили дрова для отопления квартир, размещали подсобные помещения (сараи, кладовые) и так далее.

Проезд во двор

Арка проезда во двор

Вторая половина XIX века и начало XX столетия стали в истории петербургской рядовой застройки самым благодатным временем – доходные многоквартирные дома строились как в центре, так и на окраинах города, зодчие экспериментировали с квартальной застройкой (жилой район «Новый Петербург»[1]1
  «Новый Петербург» – жилой комплекс, строительством которого в 1899–1912 годах занимался архитектор В.Ф. Розинский, И.А. Фомин, Э.И. Кох.


[Закрыть] на Васильевском острове), перед доходными домами устраивали курдонеры.

Строительство доходных домов получило массовое развитие в Европе в 1830-1840-х годах, к нам оно пришло с небольшим опозданием. Именно с доходным домом связано появление внутренних дворов-колодцев, окруженных с четырех сторон многоэтажными постройками. Не нужно думать, что доходные дома строили только в Санкт-Петербурге. Их возводили в Москве, Одессе, Витебске, Могилеве, Ростове-на-Дону и некоторых других русских городах. Вот почему жители этих городов знакомы с таким понятием, как двор-колодец.

Но только в Петербурге эта сугубо утилитарная придомовая территория окутана неповторимой исторической аурой, обаянием Genius loci. Впрочем, петербургские дворы, как и погода, белые ночи, подъемные пролеты невских мостов, кораблик Адмиралтейства и Медный всадник давно являются городскими символами – олицетворением бывшей имперской столицы.

Типичный петербургский двор (Пушкинская ул., 20)

С началом индустриализации жизнь большого города на протяжении веков, естественно, усложнялась. Соответственно общество, жители, приток которых в Санкт-Петербург редко ослабевал, изменяли социальную структуру полиса. Архитектура четко реагировала на подобные изменения: от дворца вельможи к началу XX века мы перешли к доходному дому, от парадного двора к дворцу-колодцу. Небольшой отрезок времени в начале XX столетия выплеснул в городскую среду неповторимый, ранее нехарактерный для города стиль «Модерн». Но и здесь зодчие активно использовали опыт прошлых веков, соединяя, казалось бы, несоединимое – многоквартирную постройку с элементами дворцово-парковых ансамблей, и, прежде всего, с парадным двором – курдонером.

Итак, мы определили, что петербургский двор-колодец связывает нас с важнейшей эпохой из прошлой жизни города. Города развивающейся промышленности, биржевой торговли и миллионных состояний. И одновременно с этим, темных подворотен, нищенского существования и болезненного желтого цвета окружающих домов.

 
Колодец петербургского двора,
где время – как стоячая вода,
В которой отражается «вчера»,
А «завтра» не наступит никогда.
 
 
Здесь ничего не знаешь наперед,
Не ведаешь, прихлебывая чай,
Как память за рукав тебя берет
И в прошлое уводит невзначай.
 
 
И только лифт грохочет, как бадья,
В колодце петербургского двора,
Выдавливая из небытия
Крупицы затонувшего «вчера».
 

Лев Болдов. «Колодец петербургского двора…»

Глава 5
Сквозь века. Петербургский двор в XX и XXI веке

События 1917 года и Гражданская война прервали естественное развитие города – на некоторое время Петербург, потерявший имя и превратившийся вначале в Петроград, а затем вовсе в Ленинград, словно застыл в своем неспешном движении по реке времени. Поэт Мандельштам писал: «.Как броненосец в доке, – // Россия отдыхает тяжело». Наиболее трагичен этот «отдых» оказался в столице Империи, находящейся, как и вся страна, то ли во сне, то ли уже при смерти. Но мы еще вернемся к этому «тяжелому отдыху» города, который Мандельштам сравнивал скорее со смертью, чем с жизнью.

Нельзя сказать, что город в то время (1920-е гг.) совсем не застраивался: все чаще недавние пригороды становились городом, и пример тому – знаменитый район Тракторной улицы, своеобразный город-сад для рабочих. В условиях нового времени городская среда теряет понятие старого петербургского двора, не говоря уже о парадном дворе – этом пережитке проклятого прошлого. Новая советская архитектура требовала возводить не двор-колодец, а двор-сад, что и попытались сделать архитекторы А.И. Гегелло, А.С. Никольский, Г.А. Симонов и Н.Ф. Демков в 1925–1927 годах в районе Нарвской заставы. Здесь дома выстроены вдоль улиц, а открытые дворы засажены деревьями и кустарниками. На Тракторной улице, пожалуй, впервые в нашем городе, а возможно и стране, теряется понятие частной закрытой дворовой территории – никакое уединение невозможно в условиях советского государства. И если появление дворов-колодцев было вызвано экономическими причинами – высокой стоимостью земли и рациональным ее использованием под застройку для извлечения максимальной прибыли, то в Советской России эта проблема просто отсутствовала – перед архитектором стояли иные градостроительные задачи.

Но жилья в СССР строили мало – предпочтение отдавалось общественным зданиям. Здесь вновь появляются внутренние дворы – закрытая от посторонних глаз территория. Яркий пример этого – здание Администрации Кировского района, сооруженное в 1931–1935 годах архитектором Н.А. Троцким. Жизнь чиновников прятали от народа, помещали во дворах правительственных зданий.

Макет застройки района Автово. 1936 год

С усилением личной власти Сталина меняется и городская архитектура: в моде вновь имперский стиль – римское классическое наследие советские архитекторы подгоняют к социализму. Ярким примером типичной застройки в этом стиле остаются район метро «Автово», Московский проспект и Выборгская сторона – места массового строительства послевоенного времени. В большинстве случаев дворы в этих районах расположены позади зданий, являются открытыми и ограничены только соседними домами, то есть занимают иногда весь квартал. Подчеркнем – это не двор-колодец, а двор-сад. Правда, и здесь попадаются придомовые территории, полностью ограниченные с четырех сторон корпусами дома. Но и в этом случае внутренний двор не имеет ничего общего с историческим двором-колодцем центра города – он слишком большой и, скажем так, светлый. В послевоенное время архитекторы стремились сохранить принцип сплошной застройки по красной линии, проектируя на внутриквартальной территории – этаком «большом дворе» спортивные объекты, здания социального назначения и так далее.

Пример послевоенной застройки. Крупнопанельный дом

Строительство жилья в 1960-1970-х годах еще более разрушает типичный для Петербурга принцип сплошной застройки улиц. Появляются целые кварталы, точно названные «спальными районами», где понятие придомовой территории полностью размыто – ряды однообразных жилых домов формируют здесь унылый городской пейзаж. Петербургский двор разрастается до размеров целого квартала.

Новая петербургская архитектура, а к ней мы отнесем здания последнего десятилетия прошлого столетия и постройки 2000-х годов, более разнообразна – вновь зодчие обращаются к понятию парадного двора, снова появляются закрытые дворики, расположенные в центре жилого комплекса. По-настоящему удачных проектов в это время воплощены единицы, но то – тема для отдельного разговора.

Из новостроек последнего времени можно отметить большой жилой дом рядом со Смольной набережной, проект которого разработала испанская архитектурная мастерская. В проекте внутреннему двору отведена важная роль – здесь расположены парадные входы в здание. В другой части города, в районе Миргородской улицы и Полтавского проезда, рядом с собором Феодоровской Божией Матери, три новых дома решены в традиционном петербургском стиле, с использованием внутренних дворов в качестве рекреационной зоны. В каждом случае участок земли застроен по контуру, а небольшая территория в центре оставлена свободной.

Жилой комплекс «Тойве» на Охте сооружен с использованием курдонера, устроенного перед главным фасадом. Наоборот, с противоположной от улицы стороны, со стороны внутреннего фасада организован курдонер в жилом комплексе на Малом проспекте Васильевского острова.

Как видно, наличие закрытого или парадного двора зависит от места расположения нового жилого дома. Чем ближе он к центру Санкт-Петербурга, тем чаще современные архитекторы обращаются к подобной организации придомовой территории. Проблема одна – нехватка земли. Новые дома в новостройках практически всегда лишены дворов – на больших участках и открытых территориях микрорайонов смысла в них нет никакого.

Часть II
Город, дом и двор в русской литературе

Глава 6
А. С. Пушкин. Петербург в его поэзии

Изучение прошлого петербургских дворов мы продолжим в связи с большой и интересной темой – Петербург в русской литературе. Но наша задача здесь не углубляться в сложную и объемную работу, а лишь обозначить четкую связь между петербургским двором, прошлым города и русской литературой.

Начиная с А.С. Пушкина, через Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского, заканчивая творениями современных поэтов, можно проследить и историю городской жизни, и познать душу Петербурга, увидеть его Genius loci.

Город, с его реками, островами, садами и зданиями, довольно рано вошел в жизнь и творчество Александра Сергеевича Пушкина. И именно Пушкин воспел величие столицы блистательной Империи, показал город, довлеющий над миром. В его творчестве мы имеем дело с парадным Петербургом, городом Великого Петра, морской столицей страны, но одновременно и с Китеж-градом, неожиданно выросшим на болотах и мистически возвышающимся над Россией. Два чуда увидел и показал поэт: таинство появления каменного города посреди дикой природы и волшебство притягательной силы новой столицы.

А.С. Пушкин

Будущий поэт, появившийся на свет в провинции, стал лицеистом в 1811 году – с этого времени у Пушкина началось осмысленное знакомство с Петербургом и его историей. Многие исследователи относят это знакомство к более позднему времени – слишком мал был в те годы Пушкин и не выезжал за пределы Царского Села. Но важно ли это? Конечно, нет! Ведь петербургской аурой окутано и Царское Село – своеобразное продолжение Петербурга.

Постижение петровского замысла относительно будущего страны и нового города началось у лицеиста Пушкина в этом пригороде, с изучения прошлого города, знакомства с историей жизни государя-реформатора. Здесь, в Царском, Пушкин попал под обаяние петровского гения, впервые почувствовал грандиозный масштаб перемен, начатых Петром. Да что говорить – сам лицей той поры являлся продолжением дела Петра, воспитывая русских европейцев.

Царское Село. Лицей

Далее, уже во взрослой жизни, тема Петербурга часто волнует Пушкина, город не отпускает поэта даже тогда, когда он находится вдалеке от столицы. В доме на набережной реки Мойке зимой 1837 года трагически завершился жизненный путь гения. Могло ли быть иначе? – вот вопрос из вопросов. Очевидно, нет, – Петербург воспитал его, с Петербургом Пушкин вырос, здесь стал поэтом, на земле Петербурга и должен был умереть. На четверть века судьба связала Александра Сергеевича с Северной Венецией, но навсегда город вошел в творчество поэта. Для начала важно познакомиться с пушкинскими адресами Петербурга – местами в городе, где он бывал. Но немного отойдем от этого правила и посмотрим на важнейшую работу Пушкина, определившую образы Петербурга на века. Здесь поэт-провидец представил нам Genius loci Петербурга – его неповторимую ауру.

Поэма «Медный всадник» во многом стала определяющей в формировании образа города пушкинского периода, то есть первой половины XIX столетия. Как покажет будущее, это произведение стало отправной точкой для работы других писателей и историков, трудом, сформировавшим основные черты Петрополиса. В этом произведении впервые появляются отличительные особенности Петербурга, его природные и географические приметы: вода («река неслася»), болота («по мшистым, топким берегам»), тьма лесов («и лес, неведомый лучам») и так далее. Уже на фоне стен дворцов и домов, зелени парков у других литераторов появятся такие новые петербургские «отличия», как туман, дождь, моросящий дождь, идущий даже зимой, и другие. Но это – после Пушкина, а пока, в его время, главными остаются три основных элемента петербургского пейзажа: вода (река), земля (гранитные набережные) и деревья (зелень парков). Эту особенность Петербурга точно подметил знаменитый исследователь города Н.П. Анциферов, чью работу «Петербург Пушкина» обязательно нужно прочитать всем любителям истории города.

В поэме «Медный всадник» мы ясно видим процесс (чудесного) превращения дикого лесного края в рукотворный город, и основную роль в этом играют три основных элемента. Вода в Петербурге переходит в туман или дождь, оставаясь, одновременно (у Пушкина), в виде грозной и неподвластной человеку силы – реки Невы. Болота после осушения превращаются в землю – становятся твердой почвой под ногами, а по велению царя в одночасье превращаются в мощные гранитные набережные, улицы, дома и дворы. «Тьма лесов» – дикая природа исчезает, вернее, замещается рукотворными объектами. Перед нами возникают превосходные городские сады и парки, вспомните тот же Летний сад!

Наводнение 1824 года

Но Пушкин знает – жива дикая природа, таит она в себе неведомые силы: в одночасье во время бури 1777 года Летний сад превратился в свалку вырванных с корнем деревьев. Заново обустроенный, сад вновь подвергается испытанию на прочность – наводнение 1824 года как раз и описано в стихотворной повести.

 
И пеной разъяренных вод.
Но силой ветра от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась. Пред нею
Все побежало, все вокруг
Вдруг опустело – воды вдруг
Втекли в подземные подвалы,
К решеткам хлынули каналы,
И всплыл Петрополь, как тритон,
По пояс в воду погружен.
 

Вернемся к истории возникновения Петербурга. Пушкин точно подмечает нереальность появления большого каменного (гранитного) града в диком, забытом месте, точно названным поэтом даже не домом, а «приютом убогого чухонца». Заметьте, что «приют» – место для временного обитания, тогда как город строится навечно. Для Александра Сергеевича, как и для всего мира, появление здесь города – чудо, диво. Город не буднично построен, он «вознесся пышно, горделиво». Новая столица Империи не просто богата и красива: перед ней меркнет Москва – город особой для Пушкина любви. Новый город – это символ победы над стихией, выраженной в природе, и над старым московским царством. У Пушкина творец города Петр I не просто обуздал реку и одел топкие низкие берега в гранит, но построил новый неведомый старой Руси мир – назло надменному соседу прорубив (какой сильное выражение!) окно в Европу. Поэт, как никто другой, видит божественное провидение в появлении на берегах Невы нового города, ведь даже небеса здесь особенные – золотые.

Век правления Александра I дал миру многие известные петербургские памятники архитектуры стиля классицизма. К моменту написания пушкинской поэмы архитектор К.И. Росси, мастер городских ансамблей, уже построил арку Главного штаба, здание Сената и Синода. Но колонна на Дворцовой площади еще строилась. Квартал от Зимнего дворца до здания Сената и Синода сформировался, как и вполне законченным был ансамбль Стрелки Васильевского острова с Биржей и Ростральными колоннами.

«Строгий, стройный вид» Петербурга вполне определился, петровская столица Империи – военная столица, поэтому строгость является важным элементом облика города. Не забудем такой важный вид городской инфраструктуры (и архитектуры), как мосты Петербурга. Маленькие и большие, однопролетные и разводные – они соединяют воедино разбитый на острова городской массив. И тут же – ограды мостов, решетки парков, фонари с тусклым петербургским светом. Петербург Пушкина – подлинный Петербург, тот город, чья душа скрывается и в мглистой морозной зимней ночи, и в бессонной белой летней.

 
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…
 

Но не закончен бой, стихия, словно разбуженный бог Тор, готова в любой момент нанести удар по творению царя людей. Ждать недолго… Стихия – природа, с которой не совладеть даже самодержавной власти. Разрушительное наводнение началось.

 
Народ
Зрит божий гнев и казни ждет!
Увы! все гибнет: кров и пища!
Где будет взять?
В тот грозный год
Покойный царь еще Россией
Со славой правил. На балкон,
Печален, смутен, вышел он
И молвил: «С божией стихией
Царям не совладать».
 

В этом произведении Пушкина мы видим два Петербурга: город величественных зданий, монументов и город жилых окраин. Здесь вспоминается «Домик в Коломне», да и Евгений, герой «Медного всадника», тоже живет в этой городской окраине – районе небольших частных домиков, со «светелкой, тремя окнами, крыльцом и дверью».

Эскиз А.Е. Бенуа к повести «Медный всадник». 1923 год

Дворик поэт не упоминает, но он там, очевидно, был. Евгений «…где-то служит… и не тужит» – но видно, что он чиновник, бедный, раз живет в Коломне – Пушкин прямо об этом и говорит. Выход один – женитьба. Но сама природа противится этому – Пушкин прекрасно понимает, что человек себе не принадлежит, что самые прекрасные мечты в секунду могут быть разбиты злосчастной судьбой. Человеческое бытие лишь «насмешка неба».

 
Его места… Или во сне
Он то видит? Иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка неба над землей?
 

И главный герой превращается в «Ни то ни се, ни житель света, ни призрак мертвый», подтверждая мимолетность человеческой жизни. Но у Пушкина здесь все более трагично – сам город способен убивать, лишать разума, быть высшей силой для человека. И не просто доводить до безумия, до исступления, до «белой горячки» (в белую-то ночь!), а планомерно и неотвратимо уничтожать личность. Стихия реки – всего лишь прелюдия к более страшной упорядоченности каменного города. Первая несет с собой смерть и разрушение, вторая – безумие и кладбищенскую упорядоченность спокойного величия. Впрочем, вторая тоже заканчивается смертью.

А.Е. Бенуа. Иллюстрация к «Медному всаднику» А.С. Пушкина

 
За ним несется Всадник Медный
на звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы не обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
 

Пушкин стал свидетелем начала перемен – лачужки сносились, а улицы Коломны застраивались многоэтажными домами. Мир менялся: дворцы превращались в доходные дома, парадные дворы – в двор-колодец. Пройдет еще несколько десятилетий, и Евгения Онегина сменит Родион Раскольников. В «Медном всаднике» Пушкин это предвидит – Евгений более не возвращается в Коломну, а ищет домик своей возлюбленной Параши на Васильевском острове (в Галерной гавани) – таком же дешевом пригороде столицы. Но умирает здесь, забытый, сошедший с ума. Грядет новое время, новые герои. И только река вечна, неизменна, как вечен сам город Петра.

А.С. Пушкин. Автопортрет с Онегиным