Текст книги "Этнограф Иосиф"

Глава 11

В историческом центре южного приморского города в трёхэтажном кирпичном здании, воздвигнутом в одна тысяча девятьсот восьмом году по проекту архитектора Б. Корниенко, помещается Краеведческий музей, туда и шествуют Рая и Клавдия, на работу.

Идут девушки и май вокруг них: ликует всё.

Как правило, триста шестьдесят пять дней длится год в нашем городе, из них триста шестьдесят пять – прекрасны. В каждом денёчке есть своё неизъяснимое обаяние: летом у нас хорошо, осенью великолепно. Но пуще всего май радует сердце, под завязку город набит солнцем и зеленью, – прелесть.

Неспешно шагают искусствоведы, наслаждаются моционом.

Но вот и музея сооружение показалось им на глаза.

Основательность посадки, отсутствие финтифлюшек и солидный фасад с рустовкой свидетельствует: дом сей построен для серьёзного дела.

До революции в нём располагался ломбард.

С сизыми носами пропойцы; разорившиеся биржевики; бледные тени с землистыми лицами, на излёте ночи последнее поставившие на зеро; нищие, словно церковные крысы, коллежские регистраторы и баре, промотавшие состояния; отчаявшиеся, полные надежд,

– да мало ли у кого какие обстоятельства —

толпится у подъезда народ, выстраивается чередой, тащит в заклад самое дорогое: часы работы Габю, чашечку из корейского нефрита, колечко с бирюзой… – одолжившись до лучших времён, выходили, радостно хрустя червонцами, кредитными билетами за подписью Шипова, – но лучшие времена не наступили…

у деляг остались заложенные вещички.

Потом и делягам стало худо: революция, гражданская, голод, – не стало деляг, часы ручные работы Габю и чашечка из нефрита превратились в музейные экспонаты, составив основу выставки. Сто тыщ единиц хранения, крупнейшее в мире собрание обыкновенных вещей с необыкновенной – для тех, кто понимает – историей: осколки минувшего и дребезги жизни: бережно искусствоведы раскладывают артефакты по полочкам, в этом и заключается их работа.

Иногда Рая и Клавдия пополняют фонды предметами современными, – с прицелом на грядущие поколения, чтобы потомки смогли прочувствовать нашу эпоху.

– Смотри, Рая, какое очаровательное колечко, – в витрине ювелирного магазина сверкает перстень с бриллиантом, заворожена его блеском Клавдия. – Может, приобретём экземпляр для коллекции?

– Нет, – твёрдо отвечает Рая. – На это у музея нет денег.

– Жаль, – вздыхает расстроенная Клавдия. – Но как же без инвестиций заниматься нам краеведением?

– А так, – знает выход всё знающая подружка. – Мы отправляемся на металлургический комбинат, сегодня там запуск машины по непрерывной разливке стали. Там творится история, будем её фиксировать.

Щёлк, щёлк, фотоаппаратом, и вот уже в зале музея – на стене, на самом почётном и видном месте – висит фотография: в два ряда чумазые металлурги. В центре – жирдяй в итээровской белой каске, директор завода Стрекалов… сердце обливается кровью, как представишь, что о нас будут судить по этой продажной роже,

– по этому мошеннику и плуту —

ничего не попишешь: бюджет ограничен, в бюджете нет средств для музейного дела, весь бюджет в карманах у господина Стрекалова, во всяком случае, был до вызова к следователю…

– Стрекалов и скупит в ювелирке колечки —

щёлк, щёлк, – запомните нас такими: чумазыми, в два ряда.

Глава 12

В историческом центре южного приморского города в трёхэтажном кирпичном здании, воздвигнутом в одна тысяча девятьсот восьмом году по проекту архитектора Б. Корниенко, помещается Краеведческий музей, как было сказано выше, но не очень-то он и помещается, —

целый ряд экспонатов выставили наружу, на площадь: две пушки и гаубицу, а также британский танк Mark V, уродливое чудовище, неуклюжий и страшный монстр времён первой мировой войны.

Замер мастодонт возле входа в музей на постаменте, будто ископаемый ящер ощерился, ощетинился, торчат во все стороны пулемёты и, кажется,

– заглядывая в щель бойниц —

там, в темноте, виднеется смутное очертание, будто стрелок приник к пулемётным гашеткам и злобно щурится, целясь…

Конечно, так только кажется, – внутри никого нет, стрелок сидит на броне, он в панамке, лет ему пять или шесть, он стреляет в прохожих из игрушечного пистолета Пых, Пых, Пых, и хохочет счастливая мамочка… – дура, тут плакать надо, дитя убийцей растёт.

Но нет, заливается смехом мамаша, и в ус не дуют идущие мимо граждане, и озабоченные гражданки спешат нырнуть поскорей под землю, в метро, не обращая внимания на пальбу, не видя в Пых-Пых признаков приближающегося апокалипсиса.

Только Рая и Клавдия – впечатлительные натуры! сразили их в сердце невидимые пули:

– Куда катится мир? – восклицают расстрелянные искусствоведы.

– И не сами ли мы катим его в преисподнюю? – задаются закономерным вопросом девушки: ведь музей пристанище муз, а у нас все стены обвешаны алебардами. В какой зал не зайди, всюду апологетика милитаризма: если не ржавые наконечники стрел, то пищаль и ручная бомбарда.

– Но хватит! – заявляет во всеуслышание Рая.

– Довольно! – чуть не кричит Клавдия.

Сверкают очами подружки:

– Отныне не место оружию в нашем музее.

И клянутся гнать поганой метлой человека с ружьём:

никаких черноморцев, бесшабашных парней с маузерами в кобуре, распятых на кресте патронташей; никаких отчаянных кавалеристов, лихих рубак, белозубых будёновцев, – никого,

даже красавчик штабс-капитан, с покаянной искренностью щиплющий струны гитары, получит от ворот поворот: «бульдог» оттопыривает карман его галифе, и, значит, давай, до свидания.

– Мышь не проскочит! – обещает запальчиво Клавдия.

– No pasarán! – соглашается Рая, но при этом и удивляется. – Только при чём тут мышь?

– Ну, как же? – таращит глаза Клавдия. – Ведь это же очевидно: шкурка её вылитый мундир немецкого автоматчика, – помнишь? – рыжего в конопушках верзилу с закатанными рукавами…

– А-а-а, – дотумкала Рая. – Точно. Молодец, что вспомнила, надо будет вахтёра предупредить.

Глава 13

Вахтёром служит Адамчик.

Пост его: вестибюль краеведческого музея, – тут он сидит на стуле и читает местную прессу.

– Ex ungue leonem, – произносит Ян Казимирович, делится сам с собой впечатлениями от прочитанного, больше поделится не с кем: пусто в залах музея: только алебарды на стенах да скифские бабы в углах, языческие божки, безмолвные истуканы с плоскими рожами: Егоровна и Алексеевна. С ними эрудиту Адамчику разглагольствовать охоты нету, – двух слов бабы не свяжут… а вот носки, пожалуйста: проворно орудуют спицами, и улыбаются по нездешнему, шевелятся бесцветные губы, считают петли.

Носки не нужны Адамчику, он желает общения.

Ищущим взором окидывает эрудит пространства: О! вот и слушатели появились, – оживлённо беседуя, идут на работу Рая и Клавдия.

Едва дамы приблизились, не мешкая ни минуты, вахтёр начинает с ними серьёзный и обстоятельный разговор:

– По когтям узнаю льва, – веско изрёк Ян Казимирович, демонстрируя искусствоведам газетку. – По изгрызенным ногтям литератора Курицына. Опять ему Носов рассказал замечательную историю, а он всё переврал, да так неудачно…

– Извините, мосье Адамчик, – вежливо перебивают его девушки. – Ваши наблюдения любопытны и, по сути, бесценны для человечества, но мы хотим говорить с вами на темы иные… и посвящают коллегу в новый концепт экспозиции: Молодость! Красота! Здоровье! – понимаете, мосье Адамчик? – не смертоубийственное железо, а жизнеутверждающее начало будет в центре внимания посетителей: Любовь!

– Отлично! – сияет пенсионер, он тотчас нашёл проект превосходным: толпы людей – это вам не унылое жужжание мух и шаркающие тапочками смотрительницы: жизнь! весело!

Увидел Ян Казимирович:

из всех земных уголков туристы: немцы в цветастых шортах и японцы с фотоаппаратами; экскурсии первоклашек, галдёж и строгие классные дамы, в благопристойных, отчасти чопорных платьях с безукоризненно белым жабо,

вот всевидящим опытным оком выделил педагог зачинщика беспорядков, гаркнул: Сидоров, успокойся,

и расшалившийся мальчуган замирает смиренно, поник головой, с невинным видом дёргает исподтишка Сонечку Саркисян за косы, – любовь!

В помпезных автомобилях с разноцветными лентами подъезжают к музею свадьбы. Из машин высыпают на площадь горохом беззаботные, невозможно счастливые гости, – шампанское, смех: невеста в фате, жених с бутоньеркой в петлице,

– Щёлк, Щёлк, —

на фоне танка в вычурных позах снимаются молодожёны…

– Ах, да, – вспомнил Ян Казимирович. – Танка ж не будет.

Танка не будет, и невесты с фатой, и японцев, схлынули грёзы, обступила вахтёра реальность, – безжизненная музейная тишина.

Но расставаться с мечтой не хотелось, особенно было жаль японцев. Солидно откашлялся Ян Адамчик и произнёс со значением:

– Послушайте опытного человека…

Глава 14

Не всё ли равно с чем пирожки, если их никто не надкусит? – об этом толкует искусствоведам вахтёр: молодость, красота, болезни и смерть, начинка особого значения не имеет, если выставленные для обозрения экспонаты лишь вещи в себе, а не предметы внимания посетителей.

– Музей в нашем городе – стрип-ресторан «Африка»: там пристанище муз, там поют и танцуют. А в этих стенах находится Эрмитаж, что в переводе с французского означает место уединения… – видите? нет вокруг никого. Только я сижу анахоретом, черпаю нигилизма идеи, так и брызжущие из газетных передовиц, да мухи в залах жужжат, да скифские бабы – мрачные символы пустоты – в углах орудуют спицами. Я вам больше скажу, девушки. Все мы текст, который никто никогда не прочитает. Слов моих горечь, беллетристские упражнения Курицына, ваша молодость и красота – лишь бесполезный контент, пропадающий втуне словесный мусор.

…Ян Казимирович знает, о чём говорит: внук его трудится СЕО рерайтером, к чьим-то текстам приделывает новые заголовки, переставляет фразы местами…

В сущности, любой автор тем и занят, что переписывает чужие книги, – этого нельзя отрицать: взять, к примеру, Толковый словарь живого великорусского языка…

Но словарь хотя бы Толковый, а от писателей толку нет: хорохорятся, мнят себя талантами и творцами, книг их никто не читает.

Ян Казимирович в этом вопросе эксперт:

– Чтобы выгорела затея, чтобы попёр косяком потребитель контента, надо определить семантическое ядро, проще говоря, ключевые слова…

– А можно ещё проще? – умоляют теоретика Рая и Клавдия.

Такой просьбой Адамчика в тупик не поставить: он – вахтёр! По три раза в день, а иногда и по пять талдычит Ян Казимирович забредшим в музей почитателям краеведения: ноги вытирайте о половичок… – так что ж он искусствоведам не объяснит элементарные вещи.

– Ключевые слова – это такие слова, которые… м-м-м… ну, как-то связаны с темой. Они должны быть широко распространены, у всех на слуху, какие-нибудь известные персоны, яркие личности.

– А-а-а, – поняли девушки. – Celebrity.

– Да, – подтвердил компетентно эксперт: мосье Адамчик не только передовицы штудирует, от корки до корки читает он местную прессу, знает: звёзды не только на небесах, ещё и в скандалах на газетных задворках.

…ещё и в ток-шоу на первом канале, – добавит от себя автор, – ещё и в рекламе шампуня, ещё и на красных дорожках в Каннах, ещё и…

И почему бы им, в самом деле, не поприсутствовать здесь, в этом тексте? Ведь мы продвигаем не фигню какую-то, а молодость, красоту, здоровье, любовь, – истинные ценности – ну-с, какие будут предложения по знаменитостям?

– Пиндар, – выпаливает Рая.

– Анакреонт, – и Клавдия не затруднилась с выбором.

Изумлён автор, опешил даже:

– Вы с какой планеты, девушки? Да кто же о них, кроме вас, слышал? Напомню: для наших целей не достаточно ассоциации ключа и значения, нам нужны соответствия с запросами в поисковике. О чём вспомнит подросток в контексте молодости и красоты? Кто для него любовь?

– Первый бал Наташи Ростовой! Мастер и Маргарита! Ромео, Джульетта, Петрарка, Лаура, Данте и Беатриче, – наперебой выкрикивают варианты искусствоведы, но как китайский болванчик машет головой автор: нет, нет, нет.

Всех перебрали Рая и Клавдия, остался последний шанс:

– Может быть, Носов?

– Нет, – отрезал без жалости автор. – При всём уважении, Сергей Анатольевич не годится. Носовых много. Носовы не то, чем кажутся. Даже если я напишу эту фразу раздельно, то есть в строгом соответствии с орфографией, всё равно мы окажемся не в музее южного приморского города, а в культовом сериале.

Пробуйте:

«Но совы не то, чем кажутся»,

видите ссылки? 33 загадки «Твин Пикс».

– Что же делать? – совсем растерялись девушки.

Автору, честно признаться, и самому невдомёк, он беспомощно улыбается и разводит руками, – не знаю, дескать.

– Я помогу вам, – сказал вдруг Адамчик, и все мы посмотрели на него с надеждой.

Вахтёр воздел перст горе и торжественно произнёс:

– Ани Лорак!

– Что? – не поняли мы.

– Ани Лорак! – повторил Ян Казимирович, и тут мы прозрели: Ну, конечно же, Ани Лорак!

Икнулось ли в этот момент народной артистке, то нам не ведомо, но о Носове мы знаем доподлинно:

икнул Сергей Анатольевич и подумал…

…стоп!

Господи, как я мог о Томе забыть? она же сегодня в ночь… обождите икать, Сергей Анатольевич, – сначала о Томе.

Глава 15

Выдумки это, что на вкус и цвет товарищей нет: как горячие пирожки, нарасхват в нашем городе крашеные блондинки. А вот с черноволосыми девушками – да, порой случаются совершенно невероятные истории.

Скажем, Тома, лаборант химического анализа: ладно скроенная, аппетитная, бюст её выше всяких похвал, двадцать три года, не замужем, детей нет…

Необъяснимо!

С другой стороны, руки бы повыдёргивал тем, кто составляет графики выходов, – как с таким графиком личную жизнь устраивать? – практически невозможно.

Вот и сегодня Тома работает в ночь.

Прибежала и в цех скорей: там женихов искала.

На шихтовое отделение сходила – нету, на участок заготовки пошла – тоже нету. Оно и понятно, четверть часа назад гудок прогудел, вот корова всех языком и слизала, – отправились пролетарии кто куда: кто в пивную «Старгород», кто в рюмочную возле ЗАГСа, кто к ларькам на троллейбусной остановке.

– Ну, вот, – расстроилась лаборант. – Так и засижусь я в девках.

Заметим: с честью несла своё имя сквозь годы Тамара Кудрявцева, а хотелось бы наоборот, чтобы трепали его соседки досужими языками: «Ишь Томка-то опять с новым хахалем…»

– Где мне теперь суженого искать? – думает Тома. – Куда податься?

– Может, в контору зайти? – озаряет идея девушку.

Там, среди белых воротничков, есть у неё на примете несколько кандидатур, особы, вполне подходящие для отношений.

Критерии для избранника у Томы просты: мужчина её мечты, как Дэниел Крейг, высокий блондин с голубыми глазами. Но если окажется он с редеющим рыжим волосом и заметно свисающим брюшком, как начальник производственного отдела, тоже ничего.

Главное, чтобы человек был хороший, так считает девушка.

Впрочем, и это не обязательно.

Главное, чтобы был.

Смотрит Тома на часики, стремительно вращаются стрелки, до пяти всего ничего осталось: полчаса.

– Успею, – думает Тома. – Одна нога здесь, другая там…

Взяла в руки бумажки, лицо озабоченным сделала: мол, дела у меня, товарищи… и цок-цок прямиком в управление.

Пять этажей в здании администрации, двери, двери, двери, двери… и за каждой бухгалтерши и финансистки: сидят, как индийские йоги, – на иголках, минуты до конца рабочего дня считают:

– Четырнадцать, тринадцать, двенадцать… – минуток всё меньше, истекает время дня, уж Фаэтон запрягает папину колесницу: ещё чуточку и будет поздно.

Цок-цок-цок мчит Тома по лестнице, перепрыгивает через ступеньки: вот и третий этаж, вот и отдел производственный, ух, успела.

Едва отдышавшись, вбегает девушка в кабинет: начальник и глазом в её сторону не ведёт, весь в заботах и хлопотах Игорь Юрьевич, приписками занимается.

Вихрем металась перед ним Тома, бумажки свои уронила, рассыпала прямо перед столом… да так ловко, что хочешь – не хочешь, а коленки её увидишь, пока она разлетевшиеся листы собирает,

– напрасно! —

не вырвать производственника из лап фантомов, – конец месяца! – Игорь Юрьевич весь во власти воображения, для выполнения плана и не хватает-то всего две тысячи тонн.

– Тогда к маркетологам! – молнией мысль у Томы.

Будто крылья за спиной выросли, птицей на пятый этаж полетела.

Опоздала, на запоре отдел маркетинга: разъехались специалисты, сидят в кафе с крашеными блондинками, пьют шампанское и рекламные слоганы сочиняют.

Как представила себе эту картинку девушка, аж свет в глазах померк…

– хотя по канону и положено ему быть в конце тоннеля, но вот не было света, света не было на земле —

стоит Тамара Кудрявцева в коридоре, вздыхает: за какую бы ещё соломинку ухватиться, думает.

– Может, в ОМТС зайти? – мелькнула призрачная надежда.

Заглянула.

И здесь нет никого. Лишь Вадим Борисович Меламед задержался по важному делу, размышляет снабженец, как бы феррохром купить не за тридцать пять тысяч, а хотя бы за тридцать семь… – на лаборанта химического анализа Вадим Борисович ноль внимания.

– Ну вот, – огорчается Тома. – Зазря только ноги била.

Повесила нос и возвращается восвояси.

К себе, в лабораторию.

Глава 16

Ушла Тома, но яркий образ её стоит перед глазами снабженца: ладно скроенная, аппетитная, бюст выше всяких похвал, – ух, зазноба.

– Какая красивая девушка, – вслух восхищается Меламед, и мысли его сами собой принимают вдруг неожиданное направление:

Будто бы сорвался он с места, и мчит, сломя голову, за красавицей:

– Постойте, – кричит. – Постойте. Ну, подождите же…

– Да? – оборачивается она, и во взгляде её такое, что теряет голову Меламед:

– Едемте со мной, Тома, – выпаливает Вадим Борисович, и, обмирая от гибельного восторга, берёт девушку за руки…

Она не спрашивает куда? ей всё равно, с этим мужчиной хоть на край света.

Необъяснимая сила вышвыривает их из города – такси, аэропорт, борт на Париж: уютное кафе на Монмартре, столик, тихая музыка, официант несёт чашечку кофе за десять евро…

– Стоп, – очнулся снабженец. – Несомненно, бюст Тамары выше всяких похвал и ночь наедине с лаборанткой чревата безумствами. Но за десять евро я могу снять кабинет в достаточно приличном шалмане. А если заказать шампанское, то на брызги, воспетые поэтами, подтянутся практичные особы с такой неистощимой фантазией, что ого-го-го… на него нахлынули воспоминания: кинематограф плакал крокодиловыми слезами по этим сценариям.

Решительно Меламед берёт трубку мобильного телефона и набирает поставщика феррохрома, не случайно же, предлагая товар, тот ему энергично подмигивал, – должно быть, есть разговор.

– Разговор есть, – подтверждает поставщик, и уезжает Вадим Борисович на деловую встречу.

Где-то в загородном ресторанчике мы слышим его голос:

– Нам коньячку грамм триста…

А через какое-то время слышим опять его же.

Заметно повеселевший, заказывает он шашлык по-карски, зелень, баклажаны с орехами и шафраном, само собой коньяку, и бутылочку шампанского дамам, вон видишь, за столиком сидят три блондинки…

– И вот, что, милейший, включи уже музыку, душа требует праздника.

Практически тотчас из динамиков рявкнули электрические гитары, загремели клавишные, по первым тактам мы узнаём Ани Лорак…

Икнулось ли в этот момент народной артистке, то нам не ведомо, но о Носове мы знаем доподлинно:

икнул Сергей Анатольевич и подумал:

– Я мог бы жить припеваючи, если бы работал, скажем, начальником контейнерного терминала в порту, но что бы я тогда делал со своим любопытством?

Берёт писатель бинокль и отправляется на моцион, быть может, увидит по пути какой-нибудь памятник, тогда изучит его Носов.

Поэт Цветиков меж тем по обыкновению своему на диване весь день валялся. Сочинял, сочинял, ни одна вдохновенная строчка так и не явилась юноше.

Ближе к вечеру стал размышлять Алексей:

– Я мог бы сносно существовать на средства, получаемые, скажем, от оптовой торговли нефтепродуктами, но как бы тогда я терпел эту тягу слагать стихи, да меня бы разорвало от рифм…

Надевает поэт шляпу, и дует в город.

Встретились друзья возле Потёмкинской лестницы, обрадовались друг дружке до невозможности, решили вместе гулять под звёздами: ходят вдоль моря, и беседуют, и висит над ними южная ночь с цикадами, жаркая чёрная ночь.

Ночь

В последние годы отечественный автопром делает огромные успехи, а немецкий – качественные автомобили. Между успехами и автомобилями – пропасть, её заполняют корейцы, японцы и прочие: разъезжают по городу, бибикают, как оглашенные, – не любит автор улицы с оживлённым движением, предпочитает пешеходные зоны.

Есть такое местечко в городе: Гоголевский бульвар. Метров на двести протянулся он с запада на восток. Простёрся б и далее, но упирается в театр. Не в тот, где поют и танцуют, а для демонстрации драматического искусства.

Подмостки его знавали таланты… какие Гамлеты и Офелии здесь блистали, какие Макбеты! А какие зады тёрли плюш этих кресел, губернаторы и секретари обкомов, флотские в белоснежных мундирах, генералы с золотыми погонами. А дамы… бог мой! я не застал, но мне рассказывали: голые плечи, диадемы и взгляды, сражающие наповал. Неописуемо! Что на премьерах творилось, словами не выразить: партер рукоплескал, и бесновалась галёрка, экзальтированные молодые люди вываливались с балконов, розы летели на сцену, ажитация властвовала залом и крики «Браво» заглушали рёв пароходных сирен в порту, – было, было…

Нынче театр крашен жёлтым, колонны бескомпромиссно белые, возле колонн стоит страж порядка, пучит глаза и держит во рту свисток,

– на всякий, как говорится, случай —

Вдруг аншлаг и будет ломиться публика… – свистнет тогда милиционер, живо угомонит горлопанов.

Пока, впрочем, спокойно всё, степенно идёт на спектакль зритель: один, второй, третий… жив театр, как бы нас не убеждали в обратном скептики, жив!

…хотя в чём-то и правы скептики: третий-то не зрителем оказался, просто прогуливался гражданин, остановился перед афишами, поглядел на одну: ту, где эффектная дамочка в чулках и алой широкополой шляпе; на другую – с аршинными буквами ЧМО – быстрый взгляд бросил и мимо пошёл,

что ж для этого бульвар и устроен: чтобы ходили люди.

Липы столетние в два ряда, фонари ручной ковки, скамеечки, – устал, присаживайся, – сидят на скамейках классические старички в пикейных жилетах.

И разговоры меж ними классические:

– Пушкин, это голова…

Повод для обсуждений – бюст Александру Сергеевичу, на бульваре два памятника: Пушкин и Гоголь отвернулись друг от друга.

С той стороны солнце русской поэзии, а Николай Васильевич здесь стоит, на театр смотрит, весь позеленел от злости:

– Ведь есть же хорошие пьесы, «Ревизор», «Женитьба»… для кого писал? Ставят всякую дрянь. «ЧМО», ну что это?

Честно сказать, автор и сам не знает, надо отправить кого-нибудь из героев посмотреть.

Не откладывая в долгий ящик, подъезжает к театру роскошный Бьюик.

Из него показываются длинные изящные ноги, принадлежащие контрабандисту Лейдерману… за ними умопомрачительная грудь и губки… вот и сам Яков Моисеевич, с другой стороны из салона выскакивает.

Маленький, кругленький, как колобок.

Катится, напевает:

– Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл… послушаем, какие он завтра будет петь песни.

На завтра пригласил его к себе следователь, – любопытно органам знать: как это по документам в контейнере числятся резиновые тапочки на вес, а на «Седьмом километре» оказывается, что это обувь брендовая на шпильках.

Интересная завтра у следствия компания собирается: начальник таможни, директор терминала, – кто знает, как ляжет карта?

Казённым домом? Дорогой дальней?

Не знает автор, застыл над чистым листочком.

Глядит в распахнутое окошко, глядит, глядит, и не заметил, как разыгралось воображение.