Текст книги "Раб"

Снова зазвенел рельс. Все начали покидать укрытие и разбирать вёдра.

Его сменили у колодца, и он вновь таскал вёдра с водой к полю.

Сколько времени это продолжалось, Андрей не знал. Но когда закончили, солнце уже поднялось высоко и начало припекать спину.

Опять звенел рельс, но на этот раз, Серый объявил перерыв, и все двинулись к полуразвалившейся хате, у которой утром получали еду.

На земле стоял чан, в котором горой была навалена варёная морковь. Каждому полагалось по две средней длины морковки. Получив свою долю, Андрей не медлил больше ни секунды. Когда Китаец приблизился к нему и уже размахнулся для пинка, в руках Андрея уже ничего не было. Оглядев его Китаец, всё-таки пнул, но не с такой силой как утром.

– Рабы, в барак! – Рявкнул он. Все послушно направились к сколоченному из почерневших досок сараю, крытому травой и ветками и тоже обтянутому маскировочной сетью. Андрей по привычке отправился к домику Деда, за что тут же получил пинка, на этот раз от Гнутого.

– Куда, крыса? Сказали в барак.

Андрей бросился за остальными.

У скота в хлеву, наверное, пахло лучше, чем в этом бараке. Земляной пол завален охапками давно иссохшей и растоптанной в пыль травы. Барак был в форме прямоугольника шириной примерно пять, длиной около десяти метров. Внутри вдоль одной стены высились двух этажные нары, вдоль другой тянулся широкий проход. Ни одного окна. Вместо двери занавеска из противомоскитной сетки.

Бригадиры взобрались наверх. Остальные кинулись занимать места на нижнем ярусе. Сопели, толкались, иногда в ход шли кулаки и зубы, но никто не произносил ни слова. Андрей стоял в нерешительности и глядел на эту жестокую молчаливую возню.

Когда все разлеглись, то выяснилось, что места на нижнем ярусе хватает не всем. Теперь Андрей понял причину этой жестокой борьбы. Кроме Андрея без места остался ещё один. Он зло сверкнул глазами по сторонам и полез под нары.

В барак вошёл Китаец. Он забросил на верхний ярус, какой-то небольшой свёрток и вернулся. На обратном пути он слегка ткнул Андрея кулаком в лицо:

– Чё, Ромэо, бля, под нары? Чмошник! В бараке правило – «Или на нарах или под ними», бля. Увижу в другом месте – убью на хуй. – И вышел, хихикая себе под нос.

Андрей окинул взглядом разлёгшихся на первом ярусе. Кто то уже спал, перевернувшись на живот, кто то лежал на спине и, с усмешкой глазел на Андрея. Штабель из бесформенных, замотанных в лохмотья тел.

Андрей двинулся к нарам. Из глубины первого яруса засветились ехидные улыбки. Это разозлило его. Он подошёл к краю нар. Лежавший на краю приподнялся и оскалил зубы:

– Только тронь – горло перерву.

Снова смешки. Понеслись ехидные возгласы:

– Давай, Писюн. Укуси его. Ха-ха-ха.

Андрей остановился в нерешительности. От вида этого скорее существа, чем человека, похолодело внутри. Все кто не спал, с интересом наблюдали за происходящим. Писюн смотрел и продолжал скалиться. Этот Писюн наверняка был слабаком, коли лежал на самом краю. Но затевать возню из-за вонючего места на нарах рядом с этой смердящей кучей скота, Андрей ещё не мог себе позволить. Это означало сравняться с ними.

Помедлив секунду, он поставил ногу на край нар и полез на второй ярус. Снизу раздался вздох и тихий присвист. В бараке наступила гробовая тишина.

Когда голова Андрея показалась над верхним ярусом, то там всё на мгновение замерло. Суета, происходившая вокруг свёртка заброшенного Китайцем, прекратилась. Четыре пары глаз уставились на него в недоумении. Рты открылись почти одновременно. Бригадиры обмерли и потеряли дар речи. Казалось, что остановилось даже время. И только Андрей продолжал медленно взбираться на верхний ярус нар, сопя и постанывая от боли.

Вот он уже поднялся над ярусом до уровня живота. Вот упёрся руками в крайнюю доску настила и начал заносить ногу.

– Ты чё, раб, попутал? – Бригадиры вышли из оцепенения. Голос был хриплым и принадлежал Серому. – А ну на место!

Свин поднялся с корточек. Он, не веря глазам, с минуту наблюдал из-под приподнятых бровей на уже забросившего ногу, и готового перевалиться на верхний ярус Андрея, и направился к нему. На последнем шаге он, как футболист, подсел и ударил Андрея подъёмом стопы по лицу.

Голова Андрея откинулась назад, но он не отпустил края нар. Он вцепился в него и тупо, с остервенением пытался перевалиться на ярус. Взгляд опустел. Из глаз ручьями лились слёзы.

– Ни хуя себе! – Снова подал голос Серый. – Во, раба прёт! Перетрудился, наверное. – Он тоже поднялся с корточек во весь рост, но глаза засветились весельем.

Свин, оглянулся с улыбкой:

– Чёй-то с ним, а, Серый?

– Я же говорю, охренел раб. Ну-ка Свин, ёбни ему ещё разок, что бы в себя пришёл.

– Легко. – Свин размахнулся и ударил Андрея ещё раз. Удар получился коротким и хлёстким. Раздался сухой щелчок. От удара сознание Андрея на мгновение выключилось, пальцы разжались, и он полетел с нар спиной вниз на земляной пол.

Когда он пришёл в себя, то первое, что услыхал – это хохот. Негромкий хохот. Андрей лежал на полу, а сверху свешивались четыре головы. Они скалили рты и хохотали. Потом все замолчали, а Серый, заговорил:

– Ты куда полез, чёрт ёбаный? Твоё место под нарами. А тут приличный народ чалится – бригадиры. Ещё раз сунешься – кровью у меня ссать будешь.

Все снова заржали. С нижнего яруса тоже доносились смешки, только они были сдержаннее.

Андрей сел на полу и, положив руки на колени, обхватил ими голову. Из разбитого носа каплями падала кровь. Она смешивалась со слезами и быстро впитывалась стеблями и листьями сухой травы. По щекам лились слёзы. Его плечи вздрагивали. Он был слаб, беспомощен и понимал это. А хохот всё продолжался.

Через пару минут он встал и, пошатываясь, направился к стене барака. Вслед ему что-то кричали бригадиры, давясь хохотом. Но он уже ничего не слышал. Он уселся на пол, спиной в угол, закинул голову назад и закрыл глаза.

Разбудил его пинок по колену:

– Подъём, чертила! – Андрей открыл глаза. Над ним стоял Серый. Жилистый, крепкий и уверенный. – Под нары не полез? – Он присел на корточки и всмотрелся в глаза Андрею. Губы плотно сжаты. Брови сдвинуты, но недавнее презрение во взгляде его злобных суженных глаз, сменилось любопытством. Мимо, один за другим, проносились фигуры покидавших барак рабов. – Один хер чертилой будешь, пока сам кого ни будь, с нар не скинешь. Понял? Или ты, или тебя. По-другому никак. Понял? Слышал, что Китаец сказал? – Он встал и ещё раз пнул Андрея по ногам. – Подъём! Пошёл!

Снова Андрей таскал вёдра, сменял кого-то у колодца, тянул верёвку и лил воду. В голове стоял гул. Он делал всё машинально как робот или зомби. Давали еду – он ел. Били – он пригибался. Веса вёдер он уже не чувствовал. Растёртые об верёвку ладони онемели и давно перестали болеть. Всё качалось перед глазами и менялось как кадры в проекторе слайдов. Щелчок – вода льётся в ведро. Щелчок – вода льётся во второе ведро. Щелчок – перед глазами качается тропинка и заросли полыни. Ещё щелчок – вода льётся в ванну. Ещё щелчок. Ещё. Ещё. Щёлк! Щёлк!! Щёлк!!!

Он не заметил, как наступил вечер. Им дали еды и пришло время возвращаться в барак.

Снова возня на нижнем ярусе. Снова кто-то ныряет под нары. Андрей снова стоит и наблюдает за происходящим. Вот кто-то уже захрапел. Но на фоне этого храпа, он услыхал шепотки и сдавленное хихиканье. Андрей делает шаг к нарам. В бараке наступает густая тишина.

Андрей видит, как из темноты нижнего яруса посверкивают глаза. Он поднимает голову. Над верхним ярусом белеют лица бригадиров. Они улыбаются, только лицо Серого серьёзно. Серый смотрит Андрею прямо в глаза и молчит.

Андрей обводит взглядом барак и останавливает его на краю нижнего яруса нар. Злобный взгляд. Это тот, который днём обещал перегрызть ему глотку. «Как его там? Писюн, что ли? Писюн?» Насторожен. Смотрит исподлобья. Чего то ждёт. Все чего то ждут.

«Чего?»

В голове начинают появляться подобия мыслей. Но Андрей никак не может ухватиться ни за одну из них. Они как еле заметные звёздочки загораются в темноте и вновь потухают. Их свет настолько слаб, что не может пробить эту пустоту, эту густую кровавую мглу заполнившую всё вокруг. Андрей стоит и пытается понять, чего же все они хотят от него.

«ЧЕГО!!»

Кровь забилась в висках. Он напрягся, будто предстояло поднять неимоверную тяжесть. Лицо перерезала гримаса боли. В ушах било молотом. Он с силой зажмурил глаза и прижал руки к голове. И вдруг… Вдруг… Ему показалось, что… Он не был уверен, но… Он вновь закрыл глаза и в наступившей темноте увидел маленькую-маленькую точку. Она то вспыхивала, то тускнела, но не гасла. Не гасла и, покачиваясь, медленно приближалась. Андрей поймал себя на мысли, что пристально вглядывается во тьму, хотя глаза его закрыты. Он пытается рассмотреть. Что-то знакомое проявляется во мраке. Вот оно уже совсем близко. Где то он уже это видел. Где то недавно и недалеко… Яркая вспышка на мгновение пробила тьму, и Андрей увидел перед собой пламя свечи. Тот огонёк, который всё время светил ему, когда он находился в беспамятстве в домике Деда.

Андрей открыл глаза. Пламя свечи продолжало гореть там, где раньше нестерпимой болью жгло клеймо. Но пламя горело не снаружи, а внутри, в глубине, в самом центре головы. Оно сияло, пронизывая его тонкими лучами. И тьма рассеялась.

Он вспомнил, что ему говорил Серый днём и понял. Он должен отбить себе место под солнцем, а именно на первом ярусе или навсегда остаться для всех, существом низшего сорта. Такой закон выживания. Жестокий и рациональный. Выживает сильнейший. «Один хер четрилой будешь…». Голос Серого зазвучал в ушах, повторяясь и повторяясь. Ну что же…

Андрей двинулся к нарам.

И тут, события начали развиваться сами собой. Писюн, лежал до сего момента с краю и злобно сверкал на Андрея глазами. Но при первом же шаге Андрея в свою сторону, сам соскочил с нар. Он вновь оскалил зубы. Он подался вперёд, широко расставил ноги и вытянул костлявые руки перед собой. В его правой руке Андрей заметил тонкий заострённый деревянный колышек, длиной чуть больше ладони.

– Не подходи! – Взвизгнул он и переступил с ноги на ногу. – Убью! Точно убью! – Он замахнулся колышком. Его вид был грозен. Но, не смотря на это, Андрей вдруг понял. Он понял, что тот боится. Он почуял его страх. Как зверь чует страх исходящий от жертвы.

Андрей сделал ещё шаг. Его лицо не выражало ничего. Внутри всё напряглось, и сердце забилось часто-часто, перегоняя по жилам потоки закипевшей крови. Его разум наполнился холодной уверенностью. Она появилась в нём сама собой. Андрей знал, что если ему сейчас не уступят, он убьёт.

И чем большая уверенность возрастала в нём, тем четче проступали страх и нерешительность на лице его противника. Рот его уже не скалился яростно, а открывался и закрывался, как у выхваченной из воды рыба. Ноги всё чаще переступали с места на место.

– Не ссы, Писюн! – С верхнего яруса донёсся хохот. – Мочи его, Писюн!

Андрей сократил расстояние. Сегодня он или будет спать на нарах, или сдохнет.

Писюн вскинул вверх руки. В глазах отразились страх, отчаяние, ненависть и злоба одновременно.

– Убью-у!! – завизжал он и бросился на Андрея. Колышек он занёс высоко над головой и сжимал его двумя руками.

Андрей едва успел развернуть плечи и отошёл вправо. Пролетев мимо, Писюн развернулся и тут же снова понёсся с поднятым над головой колышком. Он пытался ударить им Андрея в лицо. На этот раз атака была быстрее и яростней. Он был в отчаянии и бросился вперёд как крыса, загнанная в угол. Он визжал, скалил зубы.

Уклонившись в первый раз, Андрею пришлось напрячь все силы, которых у него и так осталось не много. Тело мгновенно покрылось липкой испариной. Дыхание участилось. Ноги ослабели и затряслись. Он не смог уклониться от второго удара так же быстро, как в первый раз. Видя, что не успевает уйти в сторону, Андрей подставил под удар руку.

Остриё колышка ударило чуть ниже локтя, и из—под распоротой кожи предплечья полилась кровь. Не встретив серьёзного сопротивления и увидев кровь противника, Писюн воспрял духом. Он навалился на Андрея всем весом. Его глаза горели от страха. Лицо перекосила гримаса, будто он съел, что то очень кислое. Ноздри расширились. Втягивая воздух, Писюн шумно сопел. На его губах показались белые пузырьки высохшей слюны. От него разило смрадом, как из выгребной ямы.

Андрей успел ухватить его за запястья, и из последних сил удерживал в таком положении. Так они и стояли посреди прохода, наваливаясь друг на друга слабеющими телами, кружась на трясущихся ногах, и пытались свалить один другого на пол. Оба тяжело дышали. Лица блестели от пота.

Отовсюду неслись ободряющие возгласы и хохот.

Писюн завизжал по-женски. Извернувшись, он сумел высвободить левую руку и вцепился ей Андрею в горло. Хотя сжатие получилось слабым, но у Андрея начало темнеть в глазах. Он понял, что если не сделает, что ни будь прямо сейчас, то проиграет. Страх вновь захолодел в груди, но только лишь на мгновение. В висках застучало, пламя свечи полыхнуло лесным пожаром и его накрыло волна ярости. Он почувствовал, как огонь разливается по всему телу. Огонь и ярость зверя.

Наклонившись, Андрей подался вперёд и ткнул головой Писюна в зубы. То ойкнул по-детски и его голова откинулась. Тут же отшагнув назад, Андрей потянул Писюна за собой, и ударил ногой навстречу.

Раздался крик. В бараке наступила тишина. Сухо стукнув, упал на пол деревянный колышек. Писюн согнулся пополам и свалился как подкошенный. Свернувшись калачиком, он крутился по полу и кричал, прижимая ладони к паху. Андрей тяжело дышал. Он стоял над скулящим противником, ничего не предпринимая. Через некоторое время, когда от слабости перестала кружиться голова, он опустился возле Писюна на одно колено, захватил левой рукой его волосы и, подобрав колышек, начал монотонно вонзать его заострённый конец Писюну, в шею, в лицо, в грудь, в плечи. Тот заорал на весь барак. Брызнула кровь.

Сверху послышался окрик, но Андрей продолжал бить. Потом кто-то спрыгнул. Андрея оттащили к нарам. Перед собой он снова увидел глаза Серого и его кривую улыбку:

– А ты Ромэо молодец, хоть и интеллигент. Не подвёл. Я на тебя ставил.

Но Андрею уже было не до чего. Кое-как, добравшись до освободившегося места, он упал на нары и провалился во мрак. Сквозь навалившийся сон, издалека, он услыхал слова Серого:

– Кто Ромэо тронет – убью на хуй.

Глава 9

– Ну, что, бригадир… Как там его? – Портной повернул голову к стоящему за спиной Китайцу.

– Се-ерый, бля.

– Ну, что, бригадир Серый, как там наш последний, как его…?

– Ромэо, бля.

– Да. Ну, как там Ромэо. Ромео? А почему Ромэо, а?

– Да, бля, Портной, ты же знаешь. – Китаец состроил кислую рожу.

– Я спросил: «Почему?»

– Да, бля. Потому, что Мару трахнул.

– Ай, яй, яй. Настоящий Ромео. – Портной хохотнул. Он был пьян. – А Мара, блядь, Джульетта. – Портной заржал.

Он сидел в кресле, по пояс голый и улыбался. На волосатой груди висел массивный золотой крест, заключённый в широкое кольцо на толстой золотой цепи. Только Христос не был распят на нём, как обычно. В страхе, он взбирался на крест, подтягиваясь на перекладине и пожимая ноги под себя. Лицо испугано. Из одежды на нём только семейные трусы да армейская каска. За плечами автомат Калашникова. К его поджатым, обутым в кирзовые сапоги ногам, подбираются языки пламени. По кольцу тянулась надпись: «Живи сейчас. Воскресения не будет!». На левой груди был наколот скорпион, спускающийся на парашюте на вершины заснеженных гор. В левой руке Портной держал бутылку коньяка, до половины выпитую. Он курил сигарету и пускал дым в лицо Серому.

– Так это, что же получается, Китаец, – продолжил он, – Шекспир то был прав. Весь мир – бардак, все бабы – бляди? А, Китаец? Я, блядь, кого спрашиваю?

– Да, бля, кончай уже, Портной.

– Ладно. – Портной глотнул из бутылки, хохотнул, затянулся и снова пыхнул дымом в глаза Серому. – Так, что там Ромэо, а Серый?

– Работает, чё. Как все.

– Это хорошо. – Портной снова глотнул коньяка. – Хорошо, да, Китаец?

– Да, бля.

– Как себя ведёт? Небось, уже под нарами, а? И очко уже, небось, пробито?

– Я же тебе уже говорил, бля.

– Китаец, завали ебало. Ты это одно, а я хочу выслушать мнение его непосредственного руководителя. Ну, бригадир Серый, отвечай?

– Да нет. Спит с краю. Писюна скинул, да спит.

– А, что же теперь с бедным Писюном? – Лицо Портного расплылось в улыбке. Его уже конкретно развезло от коньяка.

– Ты бы, бля, Портной хоть закусывал?

– Китаец, завали ебало, я сказал. – Улыбка мгновенно сошла с лица Портного. – Так, что там с Писюном?

– Под нарами, что. – Серый переминался с ноги на ногу, и смотрел в пол.

– Значит Ромэо, я вижу, привыкает. Так сказать, вливается в коллектив. – Он снова повернулся к Китайцу. – А ты говорил интеллигент. Вот, оказывается и среди интеллигентов хорошие люди попадаются. Или… – Портной вскочил на ноги. Его чуть качнуло, но он опёрся на плечо Серого. – Ну конечно. – Он обнял Серого за плечи и приставил бутылку к его рту. – Пей.

Серый отвернул голову. Глаза сверкнули ненавистью:

– Я наркоман, начальник, травокур. Мне ваш бычий кайф похуй.

– Ну как хочешь. – Портной снова приложился к бутылке. – Так о чём я? А… Получается, если бы не мы, то этот Ромэо интеллигент, никогда бы человеком не стал. – Портной на секунду задумался и захохотал. Он хохотал долго и истерично, продолжая опираться о плечо Серого. Сгибаясь пополам и сотрясаясь всем телом. Когда приступ смеха прекратился. Он продолжил, вытирая слёзы горлышком бутылки. – Я ведь что подумал? Это ведь ему только на пользу. А это уже не рабство, как многие заблуждаются. Это, можно сказать, благотворительность. Не… – Он снова заржал. – Это ИТП – Исправительно Трудовой Профилакторий. Чуешь, Китаец?

– Да, ну тебя, бля.

– Звали ебало, сказал. Ну и как он тебе, Серый?

– Да как? Раб, да и раб.

– Да? – Он снова приблизил своё лицо к лицу Серого. – А, говорят, ты на него глаз положил. Говорят крышуешь его по тихой, а?

– Да никого, я не крышую. Просто предупредил, что бы не трогали и всё. Мне надо, что бы он работал. А если его херачить начнут – какой с него работник? Не будет работать, ты же сам с меня шкуру спустишь.

– О. Это правильно ты сказал. Шкуру спущу. – Портной вернулся в кресло и оттуда продолжил уже совершенно трезвым голосом. – Ну ладно. Ты, Серый присмотри за ним. Мало ли. Они интеллигенты народ не спокойный и не предсказуемый. По себе знаю. По мне, что не так, так я сразу глотку резать. Короче смотри, бригадир. Если, что – ответишь. Всё. Иди.

Серый зыркнул на Портного из-под бровей, снова опустил голову, заложил руки за спину и вышел.

– Да ты чё, Портной, бля… – затянул Китаец, когда дверь за Серым закрылась.

– Я тебе уже два раза сказал, завали ебало, дебил.

– Да чё, бля сразу…

– Кстати, тебя это тоже касается.

– Чё?

– Присматривай за обоими. Не нравится мне, что это интеллигент так быстро освоился. Может, и ошибаюсь, но … – Портной отставил бутылку и затянулся, окутавшись синим сигаретным дымом. – По темну, только, что бы никто не видел, приведи-ка ко мне этого, как его – Писюна.

Глава 10

Ему снился сон.

Снова море ласкает его тёплой волной. Слепит и обжигает солнце. Чайки снуют в голубом небе. Он лежит на волнах и волны бережно покачивает его. Глаза закрыты. Ему хорошо и спокойно. Издалека слышится голос. Кто-то зовёт. Голос становится всё тише и, наконец, замолкает совсем. Андрей открывает глаза, приподнимает голову и понимает, что он один в открытом море и нигде не видно берега. Солнце скрывается за чёрной тучей и становится холодно и темно.

– Подъём!

Сон обрывается. Кто-то снаружи бьёт по стене барака. Всюду слышится шорох одежды, топот босых ног и робкое перешёптывание спешащих покинуть нары людей. Андрей открывает глаза. Он ещё во власти сна и не может никак понять, где находится. Кто-то толкает его в плечо. Андрей медленно поднимается. Всё тело болит. Удар палкой приводит его в чувство. На этот раз ударили по плечу, и боль была острой. Андрея обуял приступ злобы и бешенства. Он соскочил с нар, будто не было усталости. Его взгляд упёрся в холодные водянистые глаза Китайца. Но получив ботинком в грудь, он отлетел к выходу из барака.

– Быстро, сука. Бегом. Лупает он на меня, герой бля.

Удар пришёлся чуть выше солнечного сплетения, и внутри всё сжалось в горячий комок. Хватая ртом воздух, Андрей вскочил на ноги и вылетел из барака. За его спиной тяжёлый ботинок бухнул по доскам. Раздался короткий смешок. Потом он вновь услыхал голос Китайца:

– Ромео, не зли меня. Убью, бля!

Всё повторилось и продолжалось до самых сумерек. До изнеможения таскали воду. Потом короткий перерыв. Собачья еда. Сон. И снова работа. Когда после последней кормёжки, так называл процесс принятия пищи Гнутый, всех загнали в барак, охапка сухой травы показалась Андрею пуховой периной. Хотелось есть. Голод стал его спутником. Он сверлил изнутри, не переставая, изводил и не давал думать ни о чём кроме еды.

Но заснуть не удалось. Над самым ухом раздался голос Китайца:

– Ромео, для отбытия трудовой повинности, встать! – Кулак Китайца бухнул его в спину между лопаток. Потом он ухватил Андрея за шиворот и легко стянул на пол. – Рано спать, сука. На отработку, блядь. Быстро.

Андрей ничего не мог понять. А Китаец, зажав ему шею воротом рубахи волок его к выходу. Ноги Андрея тащились пятками по полу. Он задыхался, размахивал руками, и пытался вдохнуть пережатым горлом.

Наконец, Китаец выволок его из барака и швырнул на землю перед входом. Тут же тяжёлый ботинок вонзился Андрею носком в бедро. Нога онемела. Душила обида и чувство бессилия перед этой грубой, и, казалось, непреодолимой силой.

– Вставай, пошли.

– Куда? – Андрей еле поднялся.

– Чё-о? Нна! – Китаец коротко прямым ударом в грудь, сбил Андрея с ног. – Вставай, пошли. Работа есть. – Снова удар ботинком, на этот раз в колено. – Ну! А то прибью щас на хуй, сука!

– Остынь, Китаец. – Голос доносился откуда-то сверху. – Ты какого хера инвентарь портишь, а?

Андрей медленно поднялся на ноги. Из глаз текли слёзы. Дыхание было прерывистым. Обломки зубов сжаты за кровоточащими губами. Всё тело дрожало от обиды и злости.

На пороге такого же, как и у Деда скворечника на сваях, только размером раза в три больше, стоял Портной.

Клеймо над переносицей отдалось болью. В сердце Андрея вспыхнул целый пожар. Приложив огромные усилия, он с трудом погасил приступ ненависти, но глаз не отвёл.

Теперь можно было рассмотреть Портного получше. На вид ему было лет пятьдесят. Стрижен наголо. Чёрные как виноградины глаза смотрели прямо и тяжело, без страха и, казалось, просверливали насквозь. Одет он был во всё те же камуфлированные брюки и футболку военного образца, только на ногах теперь были резиновые сланцы.

Глаза Китайца сразу сделались узенькими. Рот растянулся в улыбке. Андрею показалось, что Китаец даже чуть прогнулся в спине.

– Да, я это вот, Портной, на санобработку веду. Это новенький. Ещё не привык. Вот, воспитываю.

– Я помню. Только не перестарайся, как в прошлый раз. Если не выйдет на работу, сами с Гнутым будете за собой парашу убирать.

– Да не, Портной. Всё как надо.

Портной всмотрелся в глаза Андрея и скрылся в глубине скворечника. Лицо Китайца тут же снова переменилось и стало злым и страшным:

– Пожалуешься, сука, убью, бля. Пошёл. – Он сильно толкнул Андрея взашей. Тот вновь растянулся в траве.

Трудовой повинностью называлась уборка туалета, в который испражнялись надзиратели. Китаец два раза заставлял Андрея перемывать полы, пока слёзы вновь, сами собой не побежали из глаз. Андрей отбросил швабру, но тут же был избит. Пришлось снова взяться за полы. Получив напоследок мощного пинка, Андрей ушёл к бараку.

Все уже спали. Подойдя к нарам, Андрей обнаружил, что его место снова занято. Злоба и ярость прорвались как фурункул. Рванув одной рукой захватчика за волосы, а другой за горло, Андрей сбросил его на пол и ударил ногой. Всмотревшись, он узнал Писюна. Наверное, лицо Андрея сделалось таким страшным, что Писюн, тут же снова скрылся под нарами. Андрей бросился на подстилку из травы и тихо завыл, вцепившись дёснами в сухие стебли. Из-под сжатых век, слёзы текли ручьём по покрытым пылью щекам. Проплакавшись, Андрей забылся тяжёлым сном.

Андрею показалось, что он только моргнул, закрыл и открыл глаза. Но ночь уже пролетела, и всех снова выгнали на работы.

Снова пришлось таскать без перерыва воду, потом вытягивать ведро из колодца. Кожа на руках окончательно было сорвана, но Андрей уже ничего не чувствовал. Тупо жевал что-то, тупо бросался на нары и засыпал. Просыпался и снова хватал вёдра и торопливо носил их по тропинке к полю, а потом спешил назад к колодцу. Два раза он встретился взглядом с тем, кого вчера сбросил со своего места. Писюн быстро отводил глаза, но в них поблескивала ненависть и коварство. Андрею было не до него. Ладони тупо ныли, мышцы ломило от перегрузок.

В середине дня одному из рабов их бригады стало плохо. Этот раб уже около двух недель сухо покашливал и держался при этом за грудь. В глазах обречённость. Последние два дня кашель усилился. Один раз даже кто-то из бригадиров спускался вниз и бил его по голове, что бы он не мешал спать.

Он стоял на колодце, сухо покашливая как всегда, и вдруг уронил ведро, прижал руки к груди и закашлялся часто и жидко. Внутри его что-то заклокотало. Кашель стал влажным, вдохи с хрипом. Он кашлял и кашлял. Опустился на колени и снова кашлял. Сначала в уголках его рта показались тёмные пятна крови. Потом кровью окрасились губы. Кашель не прекращался. Всё тело раба судорожно сгибалось. Он сжимал руками грудь и шею и хрипел и закатывал при вдохе глаза. Изо рта полетели кровавые хлопья и куски слизи. Все стояли, уронив вёдра на землю, и смотрели, пользуясь дополнительным перерывом в работе.

Прибежали Китаец и Гнутый.

Гнутый схватил полное ведро и окатил раба водой. Но это не помогло, и тогда Китаец быстро направился к дому Портного.

Вернулся он минут через десять, сжимая в руке Пистолет Макарова, с навёрнутым на ствол чёрным глушителем.

– А ну, отошли все на хер. – Китаец передёрнул затвор.

Раб лежал на животе. Всё его тело содрогалось от кашля. Трава вокруг и его одежда были густо выпачканы кровавой слизью.

Китаец наступил ему ногой на спину. Лицо перекосилось, будто он наступил в кучу дерьма. Он прижал глушитель к липкому от пота затылку раба, придавив его голову к земле. Все смотрели и ждали. Кто-то отвернулся, Андрей заметил это краем глаза. Каждый сейчас думал о том, что когда ни будь и его вот так же пристрелят как загнанную лошадь и закопают в яме, не оставив даже бугорочка.

Раздался мягкий упругий хлопок. Из-под глушителя брызнуло. Раб дёрнулся в последний раз, затих и уставился стекленеющими глазами в землю. Подняв пистолет, Китаец выпрямился, обвёл всех бесцветными глазами и рявкнул:

– Быстро закопали эту падаль и за работу!

Все бросились выполнять его распоряжение. Лицо Китайца растянулось в блаженной улыбке, и он заржал как жеребец после случки.

Двое с лопатами в руках ухватили тело добитого раба за ноги и утащили в заросли. Андрей видел, как волоклось щеками по траве его развороченное пулей лицо. Сдиралась кожа, потом сами щёки. Голова подскакивала на бугорках, болтаясь на, ставшей тряпичной, шее. Кусочками вываливалась запёкшаяся кровь. Руки тащились следом за телом и тоже подпрыгивали на бугорках. Одежду с него сняли сразу, что бы одеть в неё другого раба, который появится ему на смену. За ним к кустам протянулся бурый след, который через час потемнел под лучами солнца и исчез в выпрямившейся траве.

Позже Андрей попытался узнать имя раба, но никто ничего не знал о нём. Все прятали глаза, мотали головами и быстро уходили. Даже клички не было. Серый сказал:

– Просто раб.

По окончании работ подошёл Дед. Молча осмотрел ладони Андрея. Покачал головой. Повёл с собой.

– Куда, бля?! – Тут же раздался голос Китайца. А, ну, в барак.

– Погоди ты нехристь. – Дед зло глянул на него. – Виш, руки совсем стёр. Помазать надо. А то завтра работать не сможет. Я вот пожалюсь – Портной с тебя шкуру сдерёт.

Китаец изменился в лице, потоптался на месте и отошёл, уступая дорогу.

Снова домик Деда. Дед смазал Андрею ладони чем-то тёмным и тягучим и завязал тряпками. Руки обожгло как огнём. Но вскоре боль прошла. И от кистей вверх к локтям и плечам побежало тепло.

– На-ко вот. – Дед сунул что-то Андрею в рот. Оказалось кусок хлеба, смоченный мёдом. Он заглянул в глаза Андрею и, наверное, заметил смятение во взгляде, погладил по спине. – Ты не принимай близко. Не забывай, но и не принимай. Задеревеней. Иначе не выдюжишь. – Дед снова легонько хлопнул Андрея по спине. – Всё. Иди. Тряпицы не снимай, пока не зачешется.

Андрей, давясь хлебом, спустился по лестнице и рванул мимо Китайца к бараку, увернувшись от очередного пинка.

Он долго ворочался на подстилке и не мог уснуть. Перед Андреем снова и снова вставало лицо раба, которого пристрелили днём. В глазах покорная обречённость, и слёзы, как у коровы, которую ведут на бойню.

На следующий день начало нестерпимо чесаться лицо. Видимо сходили и заживали побои, полученные от Китайца в день похищения. Улучив момент, Андрей поставил вёдра и склонился над одним, пытаясь окунуть лицо в холодную воду и хоть немного унять зуд. Но, едва опустив голову, он замер в ужасе.

Отражённое от поверхности воды на него смотрело лицо. Но это не было лицом человека. Страшное, заросшее и изуродованное, с широко открытыми полными страха и боли глазами. Андрей не узнавал себя.

Нос, его прямой римский нос, был вмят в середину лица и вдобавок изогнут. Брови разбиты в лохмотья. Уши изломаны, а правое ухо как бы вывернуто на изнанку. В институте с ним в одной группе учился парень. Звали его Фёдор. Так вот этот Фёдор занимался в институтской секции классической борьбы и тянул на кандидата в мастера спорта. Уши у него были точь в точь как сейчас у Андрея. Левая надбровная дуга опустилась вниз. От чего левый глаз сделался меньше правого. Расстояние между бровями увеличилось, и это место выступало вперёд, как лоб у собаки. Над переносицей розовело клеймо. Губы иссечены вертикальными шрамами по всей длине. Нижняя челюсть смещена вправо. Гематома зацвела. Кожа стала жёлто-зелёного цвета и была покрыта сплошными выпуклостями. Лоб в шрамах и мелких шишках.

Андрей застонал и взвыл одновременно. Он ударил кулаком прямо в отражение. Вода обдала холодом лицо и грудь. Схватив ненавистные вёдра, он бросился по тропе к полю. Слёзы снова ручьями текли по щекам. Оставшиеся зубы крошились в порошок, и на губах стало солоно от крови.