Текст книги "Криминальный отдел"

Глава 1

Внеочередное производственное собрание следственного отдела восемнадцатого отделения милиции тянулось уже два часа. Следователи с откровенно скучающими лицами сидели на неудобных стульях, слушали затянувшееся выступление своего непосредственного начальника, согласно кивали в паузах головами и думали о своем. О крайне желаемой по итогам квартала премии, детях, которых не позднее чем через полчаса надо было забирать из садиков, и женах, которые должны были их забрать, но, конечно, не заберут…

Напротив начальника следственного отдела по стойке «смирно» стояли следователи Грибов и Григорьев. Второй час стояли.

– Ну вот, расскажите своим товарищам, как вы докатились до такой жизни. Вот расскажите здесь, перед всеми…

– Ну как докатились. Попали на наклонную плоскость… и покатились… – смиренно ответил Григорьев.

– Нет, вы не отделывайтесь общими фразами. Вы по существу скажите. К примеру, как пытались сорвать проведение общегородских учений по освобождению заложников.

– Ну не сорвали же.

– Как же не сорвали, если сорвали.

– Как же сорвали, если заложники были освобождены. С минимальными потерями с обеих сторон.

– Ни хрена себе! С минимальными! Три бойца группы «Альфа» получили телесные повреждения средней тяжести и по сегодняшний день находятся на бюллетене.

– Не бойцы, а террористы. Захватившие заложников. Согласно поставленной боевой задаче. Которую мы выполнили.

– А должны были выполнить не вы. А соответствующее спецподразделение.

– А чего же не выполнили? Чего они время тянули?

– Это не нашего ума дело. Вернее, не вашего ума. Вам было приказано находиться в охранении. А вы опять самодеятельность развели.

– А чего они волынку тянули?

– Так, следователь Григорьев, вы, по всей видимости, не вполне понимаете всей тяжести. Не понимаете, что своими авантюрными действиями нарушили приказ, что…

– Разрешите обратиться, – перебил очередной монолог подполковника Грибов. – Мне представляется, что данная постановка вопроса не столь однозначна. Конечно, мы превысили данные нам полномочия. Но в силу чего превысили? Злого намерения? Нерадивости? Или вполне понятных и тем оправданных причин?

Вам, конечно, хорошо известно, что пребывание плененных людей в руках преступных элементов крайне негативно сказывается как на физическом, так и на психическом здоровье жертв. И каждая лишняя минута затяжки операции может нанести непоправимый вред их психическому состоянию.

Кроме того, западная статистика свидетельствует, что каждый час плена шансы заложников на спасение уменьшаются на двенадцать с половиной процентов в сравнении с изначальными. И что в данном конкретном случае те шансы уже приближались к нулевой отметке.

– Какие жертвы? Что вы демагогию здесь разводите? Это учение было. У-че-ни-е!

– Но, как я понимаю, максимально приближенное к боевому?

– Ну, допустим, приближенное.

– А раз приближенное, значит, все названные цифры следует признать соразмерными действительности. Что, соответственно, уменьшает значимость победы в каждый последующий час на уже известные нам двенадцать с половиной процентов вплоть до признания успешно проведенной операции провальной. Тенденцию чего мы сломали своими вынужденно отступившими от первоначального приказа действиями…

Следователи оживились. Вечер переставал быть занудливым.

– Кроме того, хочу обратить ваше внимание на тот факт, что предпринятые нами оперативные мероприятия наконец внесли некоторое равновесие во взаимоотношения подразделений городского Управления внутренних дел. Я имею в виду дифференцированность требований, предъявляемых к спецподразделениям и отделениям милиции.

– Чего? – переспросил подполковник.

– Я говорю, что как серьезная, с потенциально возможной раздачей званий, материальных поощрений, выслуг и грамот, операция – так спецназовцам. А как рутинная, на которой никаких дивидендов не собрать, работа – так наша. Им все. А нам шиш на блюдечке.

– Это точно. Им и машины, и оклады. А нам одни нагоняи, – зашумели следователи.

– Почему учебный захват снова должна была осуществлять группа спецназа? А не, к примеру, сводный отряд работников нескольких отделов милиции? У нас ведь тоже есть группы быстрого реагирования. Которые обучены ничуть не хуже хваленых альфовцев. Что мы и попробовали доказать. Рискуя навлечь на себя гнев начальства.

Грибов потупил глаза.

– Но кто-то ведь должен начинать. Кто-то должен пострадать за справедливость. Пусть даже этими «кем-то» оказались мы. Мне кажется, пора сломать нездоровую тенденцию централизации и концентраций оперативных и материально-финансовых возможностей в одних отдельно взятых руках. И поставить вопрос ребром… И если бы нам позволили… и снабдили соответствующим специмуществом… то…

– Это точно. Кабы нам дали их оружие, спецтехнику и оклады… Мы бы ничуть не хуже… Вон ведь Григорьев с Грибовым смогли, справились… Чем мы хуже спецов… – вразнобой загалдели следователи.

– Тише! Тише! – застучал карандашом по графину подполковник. – Мы здесь собрались совсем не затем, чтобы обсуждать перераспределение материально-технических предпосылок. Мы собрались здесь разобрать персональное дело следователей Грибова и Григорьева…

– А что Грибов? Правильно говорит Грибов. Одним путевки в дома отдыха, премии и звания, а другим оклад и хрен на палочке…

– За что их разбирать-то? За то, что они спецназовцам нос утерли? Так давно пора. А то зазнались. На улице встретят – рожу в сторону воротят…

– Работают раз в год. И то по заранее согласованному с начальством сценарию. Устраивают показуху! А мы каждый день горбатимся, и никакой благодарности…

– Правильно мужики сделали. Их благодарить за это надо. Что делом показали…

Собрание явно повернулось не в ту сторону.

– А если бы это было боевое! Настоящее боевое! С настоящими заложниками? Если бы эта их авантюра не удалась? И заложники погибли? Что тогда? – заорал, перекрывая общий гвалт, подполковник. – Об этом вы подумали?

– Об этом подумали. Еще там, на объекте, – тихо сказал Грибов во враз наступившей тишине. – Если бы это была боевая операция, мы бы высовываться не стали. Мы же понимаем…

– Ни в жисть! Что мы, дурные, под чужие пули лезть, – подтвердил Григорьев.

– Но ведь мы знали, что это только учения. И что, строго говоря, учения для того и проводятся, чтобы выяснить сильные стороны врага и слабые собственные. Так сказать, ради выявления ошибок, которых можно будет избежать в случае возникновения аналогичной ситуации в реальных оперативных условиях. И которые мы своими действиями постарались указать…

– Так! Все! Данную тему закрываем. Этот последний ваш проступок выходит за рамки моей компетенции. Думаю, в нем и в его последствиях разберутся назначенные в комиссию ответственные лица. И сделают соответствующие выводы… А мы, то есть наш отдел, в свою очередь должны помочь комиссии раскрыть морально-производственный облик известных нам следователей Грибова и Григорьева. Которые и раньше неоднократно…

– Что неоднократно?

– То же, что и сейчас! Безобразничали неоднократно.

– Когда?

– Раньше. До того. Ну то есть до учений…

– А что до учений?

– Нет, вы расскажите сами, какие происшествия имели у вас место до учений.

– У нас? Никаких происшествий. Кроме очередных производственных успехов. К примеру, неделю назад мы получили столь необходимые отделу показания по делу гражданина Семенова.

– Вот-вот. И об этом расскажите.

– Об этом, то есть о наших производственных успехах, уже все знают. Следователи дружно закивали.

– Нет, вы расскажите присутствующим, каким образом вы эти показания получили.

Грибов недоуменно пожал плечами.

– Нормально получили. Путем душеспасительной беседы с подозреваемым в противоправных действиях гражданином Семеновым. В ходе которой он раскаялся и признал свой в корне не правильный образ жизни. Что мы и запротоколировали. И на чем с ним расстались. Под подписку о невыезде.

– А Семенов в своей жалобе прокурору трактует события несколько иначе, – злорадно сообщил подполковник, разворачивая бумагу. – Вот пожалуйста: "Следователи Грибов А.С. и Григорьев С.М. предупредили меня, т.е. Семенова С.И., что в моем, т.е. Семенова С.И., доме неизвестными лицами заложены две бомбы замедленного действия, которые должны взорваться предположительно между 17 и 18 часами местного времени. Мотивируя свои действия и отсутствие соответственно оформленного ордера на обыск угрозой для моей жизни, они осмотрели мою квартиру, вследствие чего нашли и изъяли полкилограмма не принадлежащего мне золота в слитках, неизвестно как попавший в дом полиэтиленовый пакет с валютой иностранного достоинства и бомбу замедленного действия с часовым механизмом…

Показав мне бомбу, они сказали, что, по их сведениям, в доме есть еще одна бомба и что для ее скорейшего обнаружения им необходимо произвести более тщательный осмотр помещения согласно моей добровольной, в письменном виде, просьбе. Которую я и написал.

В результате розыска второй бомбы они нанесли моему жилищу невосстановимый урон, выразившийся в порче полового и стенового покрытий, и нашли еще килограмм не принадлежащего мне золота в монетах царской чеканки. Не найдя вторую бомбу, они заявили, что не уйдут из моего дома, пока не получат от меня соответствующих признаний. Пусть даже он вместе с ними взлетит на воздух. И еще раз показали устройство первой бомбы. Сильно испугавшись, я в принудительном порядке дал добровольные чистосердечные показания, в чем в настоящий момент чистосердечно раскаиваюсь…

Хочу заявить, что врагов, способных подложить под меня бомбу, у меня нет, и все это сделали следователи Грибов и Григорьев с целью получения от меня письменного раскаяния…"

Ну, что скажете?

– Что? Скажем, что получили добровольные, оформленные по всей форме показания от подозреваемого Семенова. Которого, кстати, весь отдел не мог уцепить полгода. И про которого вы говорили, что он вам всю кровь попортил.

– Я спрашиваю не о результате. И не о своей крови! А о методах. О методах ведения следственных действий!

– О каких методах? – удивился Григорьев. – Методы были самые гуманные. Никто его пальцем не тронул. Никто слова недоброго не сказал. Наоборот, мы всячески старались спасти жизнь гражданина Семенова. По его собственноручно написанной просьбе. Как в передаче «Телефон спасения 911». А он вместо благодарности на телевидение жалобу прокурору написал. Вот и спасай после этого…

– А как туда, я вас спрашиваю, бомба попала?

– Ума не приложим. Может, ее пацан его принес. Дети любят с улицы всякий хлам в квартиру тащить. Который на помойке нашли. Тем более вовсе это не бомба. А просто кусок хозяйственного мыла с будильником.

– Все бы вам юродствовать. Все бы шутки шутить. Ну, Григорьев понятно, он в спецназе служил, до того как к нам попал. С парашютом прыгал. Где, похоже, последние мозги и растряс. Но ты-то, Грибов, интеллектуал, логик, юрфак МГУ с красным дипломом окончил. Ты-то как мог докатиться до противозаконных методов ведения следствия?

– Во-первых, противозаконных действий не было. Было превышение служебных полномочий. За что следует максимум устное порицание. И что вам впоследствии подтвердит уважаемый господин прокурор. Во-вторых, что, подчеркиваю, является моим частным мнением, считаю, что в настоящий момент применение более действенных, хотя и чуть менее законных методов борьбы с преступностью правомерно. Так как страна находится в периоде становления дикого капитализма, характерного, например, для США не самой гуманной юриспруденцией конца прошлого века…

– Ну ты еще нам вестерны начни пересказывать.

– Совершенно верно. Период накопления первоначального капитала характеризуется увеличением преступных эпизодов и как следствие упрощенным судопроизводством, делегированным на местах одному выборному лицу – к примеру, шерифу поселка. Он в случае необходимости осуществляет следствие, ведет за ним надзор, заключает подозреваемых под стражу, выносит приговор и приводит приговор в исполнение…

– Шериф, говоришь?

– Так точно. Шериф!

– А я, по-твоему, осел. Которому ты тут без конца сказки впариваешь? И которые я тут слушаю.

– Никак нет. Вы подполковник. Товарищ подполковник.

– Я знаю, что я подполковник! Ты лучше скажи, что мне с этой жалобой делать. Гражданина Семенова.

– Ничего не делать.

– Не могу я ничего не делать. Потому что это сигнал. Не первый. И, судя по вашему поведению, не последний. На который я должен реагировать соответствующим образом…

– А вы скажите ему, что вторую бомбу-то все еще не нашли. И что найти ее могут только отвлекаемые по пустякам следователи Грибов и Григорьев…

– Вы из меня дурака не сделаете.

– А мы не делаем. Это все равно невозможно.

Присутствующие сдержанно заулыбались, захмыкали. Что подполковник мимо ушей не пропустил.

– В общем, так. Вы мне со своими художествами и сказками надоели. Тоже мне, братья Гримм нашлись. То бомбы подбрасывают. То, понимаешь, заложников освобождают вместо тех, кому это делать положено. Все! Считайте, мое терпение лопнуло. Буду ставить вопрос о вашем профессиональном несоответствии и…

Разгневанную тираду подполковника прервал резкий телефонный звонок. Прямого с вышестоящим начальством аппарата. Подполковник схватил трубку. На другой звонок он бы, наверное, не среагировал. Но этот не услышать не мог.

– Сейчас продолжим, – кивнул он подчиненным и поднес трубку к уху. – Да.

Да.

Да.

Так точно.

Будет сделано.

И аккуратно положил трубку на рычаг. И даже прижал ее сверху ладонью.

Следователи напряженно заерзали на стульях.

Подполковник помолчал. Вздохнул, бросил на только что прочитанный лист карандаш и сказал уже заметно подсевшим тоном:

– Закурить у кого есть?

Следователи разом протянули три разномастные сигареты. И три зажигалки. Подполковник закурил. Два раза затянулся и смял сигарету в пепельнице.

– Грибов и Григорьев – на выход.

– Когда?

– Немедленно.

– Как немедленно? Вы же говорили, что будете ставить вопрос насчет соответствия…

– Идите. Идите. Клоуны. Навязались на мою голову.

– Куда идти? Товарищ подполковник?

– Идите… Сами знаете, куда идите… К генералу идите…

– А мы? – спросили следователи.

– А вы сидите! – приказал подполковник. – Или, впрочем, тоже идите. Покурить. Минут на десять. Но через десять минут снова всем явиться ко мне.

– Товарищ подполковник! Время уже…

– Через десять минут! Все! До единого! И не дай бог хоть кто-то…

Глава 2

Кабинет генерала мало напоминал кабинет настоящего генерала. Никаких новомодных наворотов в виде подвесных потолков и офисной мебели. Длинный стол. Два ряда придвинутых к нему стульев. Лампа. Телефон. Ретро-шкаф. Двухкамерный личный сейф. Все просто и функционально. Из предметов роскоши – только удобное кожаное кресло, стакан в серебряном подстаканнике и портрет Андропова на стене. Почему именно Андропова – уже давно никто не спрашивал. Привыкли.

Генерал был такой же, как кабинет. Без излишней вычурности. Но не без чувства достоинства.

– К вам следователи Грибов и Григорьев, – доложил дежурный.

– Пропустите, – распорядился генерал. – Да, и вот еще что, соорудите три чашки чаю. Покрепче.

Следователи открыли высокую, обитую дерматином дверь. И еще одну.

– Товарищ генерал! По вашему приказанию…

– Проходите. Садитесь, – кивнул генерал на стулья.

Следователи прошли. И сели. Раз командование предлагает.

За ними следом в кабинет протиснулся дежурный. С подносом. И стоящими на нем тремя стаканами горячего чая. В подстаканниках с изображениями Московского Кремля, звезд и прочей патриотической атрибутики. В вопросах быта генерал был ретроградом. Из каких подстаканников хлебал чай тридцать лет назад, из тех же пил и сейчас. Новомодные, с современным дизайном чашки его раздражали.

– С сахаром? – спросил генерал.

– Два с сахаром, один без, – ответил дежурный, разворачивая поднос. Ручка одного из подстаканников была предусмотрительно повернута в сторону высокого начальства.

Генерал взял свой стакан. Отхлебнул один глоток и поставил стакан на стол. На чем неофициальная часть была закончена.

– Ну что, опять, говорят, вы с начальством конфликтуете? – спросил генерал.

Следователи встали. И уперли взгляды в зеленое сукно стола заседаний.

– Мы – никак нет. Это оно с нами конфликтует.

– По какому такому поводу?

– По отдельным проблемам теоретической юриспруденции.

– Юриспруденции, говорите?

– Так точно! – дружно отрапортовали следователи.

– Да сядьте уж, – устало махнул рукой генерал. – Я, собственно, не по этому. Я совсем по другому вопросу.

Следователи сели.

– И что вам спокойно не живется? Как всем. Что вы такие несговорчивые? Такие неуживчивые?

– Чтобы уживчивость в привычку не вошла, – ответил Грибов. – Вначале под начальника подстроишься. Потом под его жену. Потом под его тещу. И под хороших знакомых тещи. Которые угодили под следствие…

– Под всех начальников не желаете подстраиваться?

– Нет. Только под непосредственных.

– Под меня, значит, тоже?

– Нет, вы – дело другое. Вы генерал. И теща у вас генеральская. То есть выше всяких подозрений.

– Ну, тогда я спокоен.

Следователи пожали плечами. И разом отхлебнули казенного чая.

– И все же я должен предупредить, чтобы вы поаккуратней себя вели. Все-таки не в собесе работаете. В органах правопорядка. А позволяете себе иногда черт знает какие вещи. Вот ваш начальник опять написал на мое имя рапорт…

Следователи встали.

– Впрочем, как я уже говорил, я вызвал вас совсем по другому вопросу. Я бы даже сказал, по щекотливому вопросу. Дело в том… Дело в том, что есть у меня один хороший знакомый…

– Родственник тещи? – не удержавшись, встрял Григорьев.

– Нет. Знакомый моей жены, – твердо сказал генерал, – работник банка. И вот этот знакомый попал в серьезную переделку.

– Похоже, зашел в магазин и случайно растратил основные банковские фонды, – тихо сказал Грибов своему напарнику.

– Нет. Действительно серьезную, – никак не прореагировал на подначку генерал.

Следователи переглянулись.

– Я бы не стал к вам обращаться. Но вчера вечером у него украли ребенка. Единственного.

Следователи перестали переглядываться. Следователи заметно посерьезнели.

– А он ничего не путает? Может, дело обстоит не так трагически? Может, он отправил девочку на уик-энд на Мальдивские острова и забыл об этом? Или жена отвезла ее к бабушке. И ничего ему не сказала… Или девочка по собственной инициативе ушла к подруге, у которой сломались все часы, и там заигралась… Такое бывает. Чаще всего именно такое и бывает при пропаже граждан…

– Нет. На этот раз нет. Не отправляли и не отвозили. И вообще никакие случайности здесь места не имеют. Девочку похитили. Два часа назад ее отец получил письмо. С сообщением, что она находится в руках преступников. И с угрозами. О возможной физической расправе.

– Он, то есть я хотел сказать – отец, заявил об этом в милицию?

– Отец не решился заявлять в милицию. Он боится за жизнь ребенка. И, честно говоря, я ему это тоже не посоветовал.

– Почему? – спросил Грибов.

А про себя подумал: «Дожили, руководящие чины органов правопорядка не советуют обращаться за помощью в органы правопорядка. Куда дальше ехать…»

– Я не посоветовал… потому что время такое. Потому что даже я, генерал милиции, не верю, что этого ребенка можно вернуть домой живым, если преступники почувствуют слежку. Это раньше детей щадили. Теперь с ними поступают так же, как со взрослыми свидетелями…

– Но если нет официального заявления, чем мы вам, то есть ему, можем помочь?

– Неофициальным расследованием. В рамках ваших возможностей. Грибов качнул головой.

– Нас только что отчитывали за применение недозволенных методов…

– Поэтому я и обратился к вам. Как к специалистам по этим самым методам. И еще потому, что хорошо вас знаю. Ваш профессионализм. И умение держать язык за зубами.

– Судя по всему, официального распоряжения не будет?

– Не будет. Это дело поручено не нам. И поэтому я не могу приказывать. Но я ПРОШУ вас сделать все возможное для спасения ребенка. В частном порядке.

– Но мы с утра до ночи находимся на работе. Минуты свободной нет. Как у той белки в колесе. Мы физически не сможем выполнить вашу просьбу.

– Время у вас будет. Я предоставлю вам отпуск без сохранения содержания. По вашей, в связи с семейными обстоятельствами, просьбе.

– На сколько?

– На десять календарных суток.

– Отпуск без сохранения содержания и без надежды на отдых, – вздохнул Григорьев. – Хорош отпуск.

– А если мы подставимся? Как частные лица… – спросил Грибов. – Ведь совершенно не исключено, что ее родители переменят свое решение. Или какая-нибудь бабушка надумает принести заявление о пропаже внучки. Или в школе хватятся отсутствующей ученицы… И мы случайно пересечемся с вдруг возникшим официальным следствием. Ненароком перебежим ему дорогу в самом неподходящем месте. Ведь работать придется в одном направлении, с одними и теми же свидетелями.

– Если вы засветитесь как частные лица, то я отвечу вместе с вами. Как официальное лицо. И не потому, что страдаю избытком благородства. Просто никому и никогда не смогу объяснить, почему, зная о факте похищения, не сообщил об этом в официальном порядке.

– Другие способы решения вопроса существуют?

– Нет. Я перебрал все возможные варианты. Ни один из них не гарантирует сохранение жизни ребенку. Если он еще, конечно, жив.

– А этот?

– Этот тоже не гарантирует, – честно ответил генерал, – но позволяет надеяться.

– Мы можем рассчитывать на помощь отдела?

– Не раньше, чем появится первый фактический материал.

Следователи внимательно взглянули друг на друга. Они работали вместе не так давно, но уже научились понимать невысказанные мысли по выражению лиц, прищуру глаз, по специфическому наклону головы, еле заметному повороту корпуса. По десятку не различимых для постороннего глаза признаков. На совместных перекрестных допросах научились, где очень важно слышать больше, чем говорить.

«Ну, что будем делать?» – не открывая рта, спросил один.

«Черт его знает. Здесь можно так вляпаться, что вовек не отмоешься».

«Что верно – то верно».

«Может, ну его? Может, отказаться?»

«Хорошо бы отказаться. Только капитаны генералам не отказывают».

«Ну, как знаешь…»

– А если мы не согласимся? – на всякий случай спросил Грибов.

– Вы согласитесь. Потому что… Потому что я вас очень об этом прошу. И потому что… вот фотография девочки, – сказал генерал.

На фотографии пропавшая девочка была рядом с отцом и матерью. Счастливые родители сидели на заднем плане в креслах, их дочь стояла перед ними. В красивом платьице, с огромным бантом на голове, с детской сумочкой, переброшенной через согнутую в локте руку. Девочка очень внимательно смотрела в объектив камеры, словно боясь пропустить появления обещанной ей птички.

Девочка очень внимательно смотрела в глаза следователям. Глаза в глаза.

– Он обещал ее убить. Через несколько дней. Если не будет выкупа. Или если родители обратятся за помощью в милицию.

Представить, КАК убивают девочку, запечатленную на фотографии, было трудно.

– Ведение оперативных мероприятий потребует денег. Возможно, немалых денег. Переезды, аппаратура, оплата информаторов, – заметил Григорьев.

– Питание оперативных работников, – поддержал напарника Грибов.

Начавшееся уточнение оперативно-финансовых деталей было верным признаком потенциального согласия.

– Питание и поение? – уточнил генерал.

– Возможно, и поение Но исключительно в интересах ведения оперативно-следственных мероприятий.

– Деньги будут. Необходимые средства предоставит потерпевший.

– Столько, сколько нужно?

– Столько, сколько запросите. Плюс положенный вам за работу гонорар.

Следователи напряглись.

– Как пишут в приказах – «в размерах месячного оклада»?

– В размерах годового оклада. Или даже десятилетнего. Если ваши поиски увенчаются успехом. Он заплатит столько, сколько вы скажете, лишь бы его дочь вернулась домой невредимой. Ее жизнь ему важнее денег.

Ну? Что скажете?

– В принципе. Если отвечать вместе… И если исходить из того, что предложенные нами методы ведения следствия вас не касаются…

Генерал только крякнул.

– Ответственность касается, а методы нет?

– Так точно. Методы – на наше усмотрение, а ваша ответственность – на ваше.

– Ладно! Черт с вами. Методы ваши. Ответственность моя…

– Ну тогда… Тогда… Тогда мы, пожалуй, согласны.

Генерал облегченно вздохнул и промокнул вспотевший лоб платком.

– Правильно характеризует вас ваше начальство – наглецы и хамы, не испытывающие никакого почтения к вышестоящему командованию.

– А что же вы, товарищ генерал, обратились к наглецам и хамам?

– Потому что другие в этой ситуации бесполезны. Потому что другие ничего путного не сделают. И делать не будут.

– Когда нам приступать к работе?

– Согласно вашим заявлениям – с завтрашнего дня.

– Где мы можем встретиться с потерпевшим?

– Кроме этих стен – в любом удобном для вас месте. И постарайтесь, чтобы вас не видели лишние глаза…