Текст книги "Прямая видимость. Осужденная… курсант"

Капитан поднялся, отвернулся к окну и, глядя на оранжевый закат, проговорил через спину:

– Нет. Я хоть и не религиозен, но в писании нашем много мудрого, в частности – «Не суди, да не судим будешь», стараюсь по мере возможности не судить. Чтоб мне тебя осуждать, надо пройти через аналогичное. Сам рос в сложное время, правда, без такого беспредела: меня и сестру мать любила всегда, до сих пор любит. Отец ушёл от нас, да не забывал: приезжал, деньги высылал стабильно. Подобное твоему рассказу, я в детстве видел часто, нередко сам подкармливал ребят и девчат, из «неблагополучных», они часто хлеб просили – давал, а если конфеткой угостить, ты что?! праздник для детей, чьи родители алкаши! Так, «лихие 90 – е» стояли на дворе, оно понятно! Чтоб в «нулевых» и тем более «десятых», подобное творилось, ещё при Батьке! Расскажи кто другой – не поверил бы. Ты не печалься! Зато ты закалённая жизнью, знаешь, до чего алкоголь может довести… всё в твоих руках: если не оступишься, проявишь волю – жизнь удастся, уверяю.

– Спасибо! – Всхлипнула Беда: её действительно подбодрили слова ротного воспитателя, – за понимание.

– Скажи, – повернулся ротный к девушке и, облокотившись локтями о спинку кресла, спросил, – скажи, до сих пор не жалеешь о содеянном? Снова бы убила его?

– Да! – Не выдерживая паузы, уверенно ответила Полина, глядя прямо в карие, пронзительные глаза капитана, до этого она стеснялась встречаться с ним взглядом, теперь не могла понять: «Почему? У него весьма милый и лёгкий взор, если ты с ним „тет-а-тет“, а не из строя на него смотришь!»

Вслух курсантка добавила:

– Знаете, товарищ командир, я понимаю, искренне понимаю: убийство – грех! Это плохо, и-и, поверьте мне, в жизни не смогла бы убить другого человека, но отчим, земля ему свинцом и раскалённых углей ему под зад, он – не человек, он – выродок! А из-за того, что мне пришлось взять грузный грех на душу, убить его, я Загорулько ненавижу куда больше! Даже мёртвого.

– Всё равно не осуждаю, только ты не сильно распространяйся об этом в будущем, людей такое отпугнёт, говори всем, будто искренне раскаялась. К нам скоро священника пришлют, ты и ему поплачься.

– А вас? Вас не отпугивает? И я тоже не особо религиозна.

– Меня сложно удивить и тем более испугать! Сам прошёл через такое… ладно, засиделись мы, скоро ужин, ступай в спально-строевое. Ах, стой!

– Да? – Опустилась Полина обратно на стул.

– Держи вот, – он достал из нагрудного кармана пачку сигарет, изъятую ранее у Дарьи, и бросил её на стол, – передай Елагиной, после ужина курсантам разрешено подымить. Только чтоб пачку потом вернула, на сохранение. Я не забуду, что передал отраву через тебя. Не дай бог, хоть одну спрячет и попробует ночью в расположении выкурить, пулей на зону отправлю.

– Поняла.

– И-и-и, ещё момент… нет, ладно… ступай, сам разберусь.

Полина покинула кабинет командира с лёгкой душой, помимо «сброшенного груза» из-под сердца, радовало: капитан её не осуждает – это приятно! С другой стороны, немного волновало, то, чему она сама удивлялась, – «Почему я ему открылась? По сути, вижу его первый раз, мы не знакомы и половины дня! Богдан Николаевич явно вызывает доверие, имеется в нём нечто располагающее, неуловимое и оттого загадочное! Интересно, другие девушки аналогично себя поведут с ним при разговоре один на один? Надо обязательно потом с девчонками перетереть на эту тему!»

Искренний рассказ Горегляд произвёл на Старохватова смешанные впечатления, заставил задуматься немного. Он понял – Полина рассказала правду, научился это определять давно. Вообще, Богдан сколько себя помнил, люди к нему тянулись, много кто хотел поговорить, раскрыть душу, а почему? Сам не знает! На войне, так старшие по званию и из соседних подразделений приходили к старшему лейтенанту (или уже капитану) Старохватову в гости, а оставшись наедине с ним – давай «исповедоваться»! Стало ли ротному жаль Полину? Нет, она же не его близкий человек, чтобы искать ей оправдания, верно? Хотя в голове офицера и произошёл «конфликт» представлений, всё-таки он ожидал – его курсантки предстанут этакими матёрыми зечками, а они – школьницы совсем, ну пусть студентки-первокурсницы по возрасту и мировоззрению. «Беда» – обычная девочка, с трудной судьбой, страшным детством. Понимал Богдан и иное – у Горегляд имелся выбор! Могла же пойти в милицию и настучать на отчима? Могла пойти в органы опеки и «пригласить» их к себе во флигель, чтобы посмотрели, как она живёт? Да, могла! Но не хотела в детдом, надеялась на лучшее и… получила сполна. С другой стороны, – как бы он поступил на её месте?! Неизвестно. Старохватов подумал, – «Нет! Нельзя их жалеть, так и до панибратства недалеко, те, кто чалился в лагерях, неплохо разбираются в психологии, стоит проявить сострадание и сам не замечу, как в туалет их на горбу таскать по очереди стану! Следует им рассказать одну поучительную историю и напомнить, что нет во мне жалости! Вообще, чаще надо это повторять!»

Последнее, что терзало душу капитана из-за биографии Беды – это его любимая дочь! Алиса ведь тоже живёт с отчимом! Ну как подрастёт, станет красавицей (в чём у Богдана сомнений не имелось), а тот негодяй, его бывший лучший друг, станет к ней клинья подбивать, подобно Загорулько?! – «Убью сразу, гада! Если узнаю, что хоть раз на неё посмотрел, как на женщину!» – занервничал офицер.

С целью успокоиться, Богдан полез в серый, бронированный сейф, достал оттуда кобуру с табельным оружием – пистолетом СПС «Гюрза» (он же СР-1), расстелил ветошь на столе, вынул «ствол», погладил его нежно, словно одушевлённый предмет – котёнка или щенка, и принялся разбирать – это знатно успокаивает Старохватова, он страстно любит оружие. Кстати, вопрос о вручении табельного офицерам-воспитателям на руки (а не пылить в оружейке училища) вызвал огромные дискуссии. С одной стороны, – мало ли? Кто знает, какой контингент заедет в училище? Вдруг попадутся «бунтарки»? Хотя на этот случай есть целый батальон охраны и внутренние (корпусные) стражи, которых Богдан убрал из своих «владений». С другой, – все люди при погонах, прекрасно понимали: оружие – это не игрушка, оно предназначено для известной цели, – «Уничтожения живой силы противника», т.е. убийства. Следовательно, есть риск, что оно будет применено по назначению. Всё-таки Старохватову позволили оставить при себе табельное, только обязали хранить его в сейфе, без надобности на пояс не вешать и тем более не стрелять (без нужды, не дай бог)! И, само собой, за пределы училища «железо» не выносить. Просто Богдан оставался на неопределённый срок постоянным дежурным офицером в корпусе (потому что живёт там), пускай в нём и была всего одна «рота» из 10 человек. Исходя из этого и из его блистательного послужного списка (и покровительства генерала Березина) – сделали исключение.

– Нет, – буркнул себе под нос капитан, совершая чистку оружия, необходимости в которой не имелось: стрелял-то из него один раз, на зачёте, а чистил уже пятый! – Я Витьку с детства знаю, он хоть для меня и урод навеки, после того, что сделал, всё-таки нормальных ориентиров, Танька ему всегда люба была, вот и не стерпел, а дочери опасности не представляет. Да, не представляет, но по морде ему заехать всё равно надо при встрече.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Старохватов.

– Разрешите? – просунула голову в дверь старшина Белкова.

– Заходи. Вы там справились?

– Так точно! – устало присела Инна на диван, – Жанна последнюю одевает, осмотр прошли. Прикинь, странно, но не у одной из наших нет татуировок!

– Отлично, можем в банды засылать! – шутейно ухмыльнулся ротный.

– Что с Эфкой делать? Она ждёт приглашения на беседу.

Немного подумав, командир ответил:

– Веди её со всеми на ужин, завтра поговорю с ней, устал сегодня. Тем более, до отбоя хочу речь одну толкнуть перед строем.

– Поняла. – Не сводит взгляда старшина с уже собранного пистолета, – это что, «Гюрза»? – восхищённо поинтересовалась она.

– Да.

– Ого! Табельное? Откуда у нас такие стволы? Мне тоже дадут?

– «Офицера» получишь на днях, может, тогда и дадут, – спрятал Богдан пистолет сперва в кобуру, затем в сейф, – откуда он? Мы же элитное училище, что нам, пищали раздавать, по-твоему? Ещё вопросы есть?

– Ага, – приняла Белкова виноватый вид, – может, ты сам их отведёшь в столовую, намучилась с ними за день! Домой хочу… с новым мужем (незарегистрированный брак) поругаться хоть.

– Нет, Инна – сама веди! Первого сентября уже получишь звание младшего лейтенанта, потому начинай соответствовать офицерскому статусу – работай! И так тебе спускаю много. Устала она, я отсюда по запаху чую, отчего ты устала. На, – полез командир в верхний ящик стола и, вынув оттуда ароматизированные пластины, бросил их подчинённой, – зажуй, а лучше зубы почисть и веди девчат в столовую… в смысле курсанток.

– Слушаюсь! – недовольно обронила Инна и отправилась выполнять свои обязанности.

Насладиться Старохватову тишиной и одиночеством не пришлось, через минуту снова постучали в дверь.

– Заходи, Ренат! – определил капитан по характерному стуку, кто именно находится в коридоре.

– Освободился? – шмыгнув носом, спросил Керимов.

– Да, заходи.

– Пойдём в чайную или поужинаем здесь? – снял зампотылу кепку и грузно бухнулся на диван, он тоже намаялся за день.

– Здесь. У меня там, – Богдан указал рукой на холодильник, – есть курочка с картошкой, мать сегодня на КП приезжала, угостила. Как раз на двоих.

– Точно курица? – недоверчиво прищурился Ренат.

– Да курица, по костям определишь. Ты обидеть хочешь? Зачем бы я тебя обманывал? Не ешь свинину – твоё, святое право, подсовывать не намерен, я не моральный урод.

– Не обессудь, привычка спрашивать: сволочей много повидал, аж не верится, что с тобой так сдружились. Ин ша Аллах!

Керимов по просьбе капитана полез в холодильник, который стоял в углу, слева от двери напротив шкафа, в этот момент зазвонил телефон.

– У аппарата! – ответил хозяин кабинета и протянул другу трубку, – тебя!

– Достали! – выругался Ренат и, взяв средство связи, долго кричал, мол: «Дайте поесть хоть нормально! Привыкли, что я один за вас всё делаю!»

Старший лейтенант отключился и поставил трубку на место:

– Сказал бы им – Керимова нет!

– Ага, – усмехнулся Старохватов, – а если видел кто, как ты к нам заходил? Да и камер натыкано повсюду, не хочу, чтобы меня во лжи обвиняли.

– Тоже верно! А в расположении камер много? Я только у главных ворот, на первом этаже заметил… ах и на лестнице.

– В коридоре и спальном помещении, ну там только «пролётку» они охватывают, кровати в слепой зоне.

– Ясно! – щёлкнул Ренат дверцей микроволновки из умывальной комнаты, – зачем тебе пирожки понадобились? Обещал рассказать.

– Ой! Да мне надо из двух «вольных» выбрать сержанта, а второй – ефрейтора присвоить, я вот и думаю. Пока склоняюсь к мысли, что Полине «замком» ходить, это та, которую ты видел сегодня у меня. Во-первых – она ни с кем из девок не знакома, мотала срок в Беларуси, следовательно, «кумовства» не возникнет; во-вторых – больше она на командира тянет, чем другая «вольная», Лида. Той я позывной «Эфка» дал, из-за множества «осколков» на лице, ну, пирсингов, чи как их там? Так вот, у неё статья нехорошая: 228-ая, сам понимаешь. Хотя до конца не решил, у Полины тоже статья – убой с особой жестокостью.

– Серьёзно?! – удивился Ренат, – ничего себе, по виду не скажешь. Так, а пирожки-то зачем?

– Проверка своеобразная. Их же одиннадцать штук? Вот я Полине и предложил угоститься, так она сразу: «Прямо десять брать?» Имела в виду, что девочек всех надо угостить, а один мне оставить, т.е. о других думает! Не схватила сразу себе.

– Ооо, интересно ты придумал! Хорошая проверка. А вторая девушка?

– Не говорили ещё с ней.

– Ладно, ну её, службу! То аппетит пропадёт, – предложил Керимов и, произнеся: «БисмиЛлях ир-Рахман ир-Рахим», пожелал Богдану приятного аппетита.

«Кстати! – подумал Богдан, – Полина говорит почти на чистом русском, даже без трасянки! Только щас дошло, что в ней мне показалось странным».

Глава 5. Не суди, сам не судим будешь

Старшина Белко́ва всё-таки «просачковала»: уговорила освободившуюся от прямых обязанностей Жанну Ибрагимовну сопроводить курсанток до столовой, сославшись на, – «У меня дома проблемы, муж телефон обрывает!» – Хотя для девочек оно лучше, устали за полдня от криков Инны Геннадьевны, прапорщик тоже нравов строгих (так показалось сперва), зато не кричит, не трогает без причины.

Ужинали в столовой всем училищем, правда, для каждой «роты» отводились отдельные места, поболтать с «соратницами», коих зачислили в другие подразделения, не пришлось, так, махнули друг подружке, кто кого знал, и принялись за горячую пищу.

Курилки, находящиеся за столовой, распределены по корпусам (каждому своя, т.е. три разных), там тоже перекинуться словечком с соседками не пришлось.

Дымили из роты Старохватова не все: шесть из десяти, однако «здоровые» тоже прошли внутрь выкрашенного в зелёный цвет «ларька». Девочки сидели молча некоторое время, на перекур отводилось пять минут, Азарова разрешила задержаться на десять. Курсантки (кто курил), вынимая «бычки» из губ, заскучавших по мужской ласке, останавливают взгляды на тлеющем угольке, задерживают на секунды дым в лёгких и плавно обдают им окурки. Каждая думает о своём, каждая находится мыслями далеко-далеко отсюда.

– Хм, ласточки летают, – прервала тишину некурящая Барвенкова Анна, – откуда они здесь? Вроде мы посреди степи, а ласточки только в городах у нас.

– Наверное, Старохватов завёз специально, чтоб тебя порадовать. – Выпалила Елагина и засмеялась. – Кстати! – По-мужицки отщёлкнув фильтр в урну, посмотрела она на Полину, – ты чего молчишь, Беда?

– Что сказать? – с недоумением посмотрела на неё Горегляд.

– Чего так долго сидела у «хозяина»? О чём говорили?

В разговор вмешался сторонний, хриплый голос Востриковой (Эфка):

– Ты его там не оседлала?

И смех наполнил курилку.

– Ой, – застенчиво отвела чёрные очи в сторону Полина, – у вас, бабоньки, одно на уме!

– Ну расскажи, интересно же!

– Просто говорили: обо мне спрашивал, кофе налил, пирожками угощал. Он со всеми так планирует поговорить, тогда и узнаете! Если честно… мне даже понравилось! На мгновенье забыла, что я вернулась в неволю…

– Чего там у нас по расписанию дальше? Кто-нибудь, вообще, в него заглядывал?! – Сменила тему Абакумова.

– Когда? – усмехнулась Беда, – но-о, по-моему, личное время, потом просмотр новостей. Как раз подошьёся! – толкнула она Дарью.

У Полины хотели спросить ещё что-то, но прапорщик приказала строиться.

Едва девушки успели умыться, как по расположению разнёсся голос капитана:

– Становись!

Построились немного скрупулёзно: не все запомнили своё место в строю, но терпимо для первого дня. Ротный воспитатель с минуту покопался в телефоне, не обращая внимания на курсанток, затем бросил смартфон в нагрудный карман и обратился к подчинённым:

– Итак! Жалобы, вопросы, предложения – есть? – и сразу продолжил, не дав времени кому-то выдохнуть или обронить и слога, – нету! Отлично. Бог мой! Это что?

Старохватов подошёл к подопечной, обувь которой сильно вымазана.

– Курсант Барвенкова Анна Анатольевна!

– Отлично! – наклонился ближе к ней Богдан, – что надо представляться, вы усвоили! А вот что берцы должны блестеть всегда, почему-то нет. Почему у всех обувь чистая… ну, относительно, а вы, курсант, словно глину месили, пока другие ужинали?

Аня, в отличие от соратниц, имеет завидный загар, именно загар, не смуглый цвет кожи: словно с моря приехала или из солярия вышла (сама объясняла тем, что ввиду её познаний в разных травах, ей позволили трудиться на огороде зоны).

– Так вышло… я уличила момент, покамест все потопали в курилку, и подошла к цветочку на полянке возле неё, хотела сорвать, но товарищ прапорщик меня отругала, и я присоединилась ко всем. Вот, там грязь и нашлась, возле цветочка. Красивого цветочка.

– История – закачаешься! Откуда грязь? Я уж забыл, когда дождь шёл! Ладно, не отвечай. Погоди, так это ты любительница трав, отравительница?

– Люблю травы – да! – склонив голову, Барвенкова добавила, – я никого не травила! Меня осудили ни за что.

– Ох-хо-хо, понятно! Полные зоны невинно осуждённых. Всё, не начинай, бабка Ануйка… позывной будет просто – Ануйка. – Капитан с выжиданием посмотрел на курсантку, ожидая вопроса от неё, его не последовало, – что, знаешь почему назвал тебя именно так?

– Да! Я знаю, кто такая баба Ануйка55
  Отравительница конца 19-го, начала 20-го века из сербской деревни Владимировац, была арестована в возрасте 90 лет.


[Закрыть]… читала за неё.

– Отлично! Сегодня ты – моешь полы! Надеюсь, почему именно ты, тоже догадалась! Напарницу мы тебе сейчас найдём. Ты – бегом отмывать обувь, затем отполировать: за душевой есть специальное место, где можно почистить берцы. Это касается всех! Обувь должна быть начищенной всегда, невзирая на погоду. Я потом покажу, как правильно это делать, то знаю вас: половину коробочки с гуталином на левую ногу, другую половину на правую! Не напасёшься. Чего стоишь, Ануйка? Бегом выполняй приказ, у тебя пять минут.

– А чем я их помою?

– Найди! Ты в армии, девочка. И да, чтобы умывальник после мытья чёботов твоих тоже был идеально чистым! – и уже обратился к строю, – как Белкова недоглядела? С такими габунами грязными провела её в расположение? Есть же и у столовой, и у корпуса места для чистки! Домой, видать, спешила.

– А нас не старшина сопровождала, – вклинилась Елагина, – прапорщик Азарова.

– Серьёзно?! – удивился ротный, – тогда тем более! Прапорщик, и не усмотрела? Ну я им обоим, выдам завтра. А ты, – обратился он к другой девушке, – составишь Ануйке компанию после отбоя в мытье полов.

– Почему я?! Виновата… курсант Скворцова Наталья Владимировна.

– Потому что в строю руки должны быть по швам, в нашем случае! А не в носу производить имитацию дрели.

– Слушаюсь!

– Отставить смех. В носу не ковыряй, ты девушка всё-таки!

– Поняла.

В расположение вернулась Барвенкова (уложилась в пять минут), она приятно удивила командира – сделала три строевых шага и, отдав воинское приветствие, спросила:

– Товарищ капитан, разрешите встать в строй?

– Разрешаю. Что ж, раз все в сборе, продолжим наш разговор, который мы прервали днём. Если я повторюсь в чём-то – это не значит, что я забыл, о чём говорил ранее, это значит – «Повторение – мать учения!» Ясно?

– Так точно! – Невпопад ответили девушки, командир не сделал за это замечания: он завис, глядя на смуглую курсантку, что стояла предпоследней в строю. Наконец, взяв в себя в руки, приблизился к ней, – представьтесь.

– Абакумова Екатерина Викторовна! – С недоумением пожала она плечами, ведь представлялась уже, хотя быстро догадалась в чём причина: она переоделась в форму, командир мог и не узнать потому.

– Ах, Вьюга! прости, в форме не угадал, – подтвердил догадку Кати Богдан, – скажи, у тебя сестры не было родной? Или иной родственницы, кто служил в армии по контракту, кто воевал?

– Нет, – несколько отшатнулась от ротного воспитателя Абакумова.

– Ясно… просто напомнила в мундире дико кое-кого… думал… ладно, забили!

– Почему была? – уточнила Екатерина.

– Потому что… она «вечно молодая» теперь. Закрыли тему.

– Почему вы меня Вьюгой назвали? – не отстала от командира девушка.

Ответил Старохватов не сразу: он не сводил глаз с лица Кати, кого-то она действительно сильно ему напомнила, разворошила жгучие угли боли из прошлого.

– Фамилия – Абакумова? – наконец ответил капитан, – Абакумов – это СМЕРШ, СМЕРШ – похоже на смерч, но вам и так достаточно мужских наименований, потому будешь «Вьюгой».

– Ясно! – Соврала Екатерина, на деле она ничего не поняла, но исходя из природной молчаливости, переспрашивать не стала, без того сегодня (по своим меркам) необычайно много сказала, истратила «боекомплект» слов на неделю вперёд.

Заведя руки за спину, Старохватов продолжил:

– С чего начать? Хочу, чтоб вы правильно меня поняли, я не собираюсь бросать камень в ваш скворечник и тому подобного, нет! Желаю поговорить «без свидетелей», в роте только вы и я остались. Понятно, беседы наедине, как сегодня у нас с Бедой прошла, будут со всеми, но это займёт определённое время. Поведаю сейчас историю из детства, вы жизнь повидали, взрослые не по годам, потому расписывать нечего, поймёте. Пик моего детства пришёлся на конец девяностых – начало нулевых, тогда в стране творилось не пойми что! Короче, на моём районе, здесь же, в Водопьяновске, люди жили разные! как «неблагополучные» семьи, так и более обеспеченные. Помню с улицы двух пареньков – одноклассников, они на пару лет старше меня, но, общался я с одним из них неплохо, он нас держался, у нас компания собралась, кто за «правду» стоял, мы мечтали военными стать, милиционерами, короче – Родине служить. «Бригаду» хоть и смотрели все взахлёб, всё же культа «блатарей» не возникло. У них, двух парней этих, жизнь протекала просто зеркально: родители-алкоголики, безденежье, скандалы, драки, стыд хронический и так далее. После они подросли, один из них учиться продолжил, а ночами, да по выходным, ну, в свободное время, работал – деньги добывал! Сестрёнку растил из последних сил, родителям не до того было. А второй пошёл по наклонной. Воровать и грабить проще же, чем честно жить?! Тем более, оправдание удобное – «Я из неблагополучной семьи, пожалейте меня!» И этот второй, однажды напал на первого, одноклассника своего, да с ножом, тогда телефоны как раз пошли, кнопочные, чёрно-белые такие. К счастью, выжил первый паренёк, быстро оправился, мы до сих пор изредка с ним видимся. Суть в чём? На коленях потом ползал «второй», да мать его, протрезвевшая: «Не пиши заявление, вы же в одном классе учились!» – пожалел он его, не стал писать, но, лучше б «посадил», всё равно зарезали «второго» в пьяной драке потом. В чём суть моей истории?

– Что сложное детство, – ответила Горегляд, – не может служить оправданием преступления?

– Почти! – похлопал в ладоши капитан, – суть такова: выбор есть у каждого! Порой сложный, порой трагический, но! Один зарабатывает честно, живёт в натяг, другой почему-то решает – если он может схватиться за нож, то он сильнее, то он прав, ему всё сойдёт с рук. Я вас не осуждаю, – усмехнулся ротный, – не подумайте. Не суди, сам не судим будешь! Как гласит мудрая книга. Не могу судить и потому, что не знаю: как бы я повёл себя на вашем месте? Однако имеется куча примеров из жизни, как из моих двух знакомых, когда при равных обстоятельствах, люди поступают по-разному! Та же война: один струсил, а другой… тоже боялся, но подвиг совершил! Та же «Блокада», один свою руку отрезал и дочь накормил, другой соседского ребёнка топором зарубил… судить, несмотря на наше «Писание», вас будут всегда, везде и все! Почти все, кроме меня, и тех, кто разделяет схожие взгляды. И судить вас станут те, кто не понимает вас и не поймёт никогда, так как выросли в «тепличных» условиях! Повторюсь, есть в истории примеры, на них «судьи» и станут опираться. Вывод, к чему я это рассказал, каждая сделает для себя сама, не озвучивайте мне. Договоримся так! что случилось до того, как вы попали в моё распоряжение, то прошлое. Конечно, вы о нём расскажете… надеюсь, искренне, но-о… оценивать я вас стану с сегодняшнего дня, как вы себя поведёте, как будете «исправляться». Да, я не верю в исправление в лучшую сторону, постарайтесь меня переубедить.

– Постараемся, – неуверенно сказали несколько курсанток, другие ответили, – «Да или хорошо».

– Теперь о насущном. Распорядок, думаю, вы не выучили! Сейчас у вас свободное время, я его занял, ничего страшного. Отбой в 22—00, помните, что целый час после отбоя запрещается вставать в туалет, по двое туда ночью тоже не ходить! Нечего переговорные пункты устраивать.

– Разрешите обратиться? Курсант Елагина.

– Я помню, кто ты. Ну?

– А если очень-очень захочется?

– Пацанам бы я ответил – «Узлом завязывай», вам не знаю… терпите. За час до подъёма тоже нельзя, время у вас с подсветкой, – указал ротный в сторону часов на фронтальной стене спального помещения (всем видно с кроватей). – Станете нарушать эти правила – начну закрывать ворота в спально-строевое помещение после отбоя, думаю, этого никому не хочется?

– Никак нет.

– Отлично. Что ещё? Наряда постоянного, у нас не будет, хотя сегодня две особы уже вызвались на него, тем не менее чтобы вы знали – в случае бодрствующего наряда, а тем более дежурного по роте, они обязаны записывать в специальный журнал, он лежит в тумбочке: кто и во сколько вставал, долго ли провёл в туалете? Кто громко кашляет ночами… разберёмся по ходу. Дежурный или в отсутствии него – дневальный, в нашем случае, вообще, кто-либо из суточного наряда, имеет право обратиться ко мне по необходимости в любое время суток. Понятно, если дежурить станет другой офицер, то к нему. Если выпадет случай, что и офицера/прапорщика… короче из командного состава в расположении никого нет, то наряд или будущий младший сержант из ваших, имеет право воспользоваться внутренним телефоном. Он тоже на тумбочке! Голосовые команды, куда и как звонить, найдёте там же. Это я так, в общих чертах и своими словами объяснил, то вижу, уставшие вы, потом, конечно, во время занятий, научитесь, как правильно действовать, завтра и начнём обучаться.

Смартфон в кармане Старохватова зазвонил, он вытащил его, посмотрел на экран и расплылся в улыбке.

– Да, родная моя! – Ответил Богдан.

Девушки подумали: «Жена? Любовница? Надеюсь, не Белкова?» – капитан быстро утолил их любопытство, продолжая говорить:

– К школе уже подготовилась? Всё есть? Денег могу снова выслать… ах, хорошо. Погоди секунду. – Отведя телефон, ротный сказал курсанткам:

– По распорядку – просмотр новостей, берите стулья и смотрите, Елагина – не забудь подшиться! С плазмой, думаю, справитесь сами. И не дай бог, кроме новостей у меня вздумаете чего-то смотреть! Я проверю, задам вопросы о том, что говорили сегодня о политике. Да, если кому в туалет надо – пожалуйста, но не толпой. Всё, скоро вернусь. – И, продолжая говорить с дочерью, с невероятно довольным видом и «гражданским» лицом, ротный удалился в кабинет.

– Не думала, что он может быть таким милым! – Усмехнулась Елагина.

– Сама в шоке! – Поддержала её Беда и пошла искать пульт от телевизора, исходя из логики, он должен находиться в тумбочке под «плазмой», остальные курсантки потянули стулья от кроватей на «пролётку».

– Давай, включим нечто интересней «Вестей»? – Предложила Дарья Полине.

Беда задумалась, пожала плечами и неуверенно ответила:

– Не знаю… сказал же: проверит! Вроде только о доверии говорил и так сразу – «залёт»?

– Пусть проверяет! – Стоит Елагина на своём, – по новостям десть лет одно и то же крутят: президент, санкции, конфликт! Я без проблем ротному конспект напишу и через год, чего там показывали по его новостям. Как там Щедрин, то ли Карамзин говорил? – «Разбудите меня через двести лет, и я скажу, что делают в России!» так и у меня, только с новостями.

– Давайте, правда! – поддержала Вострикова.

– Ай, была не была! – Рубанула Полина рукой воздух.

Девушки успели выключить телевизор, прежде чем Старохватов зашёл в спально-строевое помещение.

– Убрать стулья! – Скомандовал он, – так, вы двое, что в наряде, почему вместе со всеми? Наряд у нас живёт «своей жизнью». Ну ладно, сегодня у нас демоверсия, бегом за швабрами, вёдрами, начинаем уборку, пропорции разбавления воды и «химии» найдёте в таблице, она висит на двери кладовой, там же и необходимые средства.

– Есть! – отозвались курсантки.

– Остальные – становись!

Дождавшись, пока девушки построятся, Богдан спросил:

– Чего показывали в новостях?

За всех ответила Елагина, причём попала в точку! Будто правда посмотрела вечерний выпуск. Ротный засмеялся:

– И это всё вам показали по «Дачному» каналу в дешёвой мелодраме?

– Мы не смотрели такого! – с ходу соврала Дарья, – какой такой канал?

– Здесь он на восемнадцатом настроен.

– Как вы узнали?! – удивилась Горегляд.

– Я всё знаю! И потом, камеры застают телевизор и «пролётку», ещё «родительский контроль» у меня имеется, я в курсе, что вы смотрите! Вот и как мне вам доверять? А? Отключу нафиг все каналы, кроме первого, и в день, когда вам положено смотреть художественные фильмы, будете лицезреть, как несколько горлопанов орут друг на друга об одном и том же десятый год. Думал, и неофициально порой вам разрешать что-то смотреть… вижу – рано.

– Виноваты! – приняла прокажённый вид Елагина, – это я всех уговорила…

– Ты у меня сегодня прям нарядов на пять вне очереди напрашиваешься, плюс на запрет курить. Что подшилась – молодец. Сегодня иду на уступки, не наказываю вас, настроение хорошее. Кстати, где подшиву взяла?

– Так, вы же сами сказали старшине, чтобы обеспечила…

– Я помню! – Прикрикнул капитан, – просто проверяю: помнишь ли ты? Да, Горегляд! Насчёт курения… пачку ты мне вернула, в ней не хватает аж восьми сигарет, куда дели?

– Но мы… – захотела оправдаться за Беду Даша, ротный её перебил.

– Не с тобой говорю! Я Горегляд вручал пачку? Да! Ей поручил вернуть? Да! Вот она и отвечает.

– Курили просто многие, и товарищ прапорщик разрешила по две… а сигареты оказались только у Даши и ещё двух девочек.

– А у них отрава откуда взялась и куда потом делась?

– Сдавали Азаровой по прибытии в роту… это просто я от вас одну спрятала… честно. – Всё-таки вставила Елагина слово, – что мы потом смолить будем? Завтра нам с натягом хватит, а потом? Здесь не выдают?

– Нет, – ехидно ответил Старохватов, – разумнее надо расходовать «боеприпасы». Что делать? Мой совет – бросать! А так, у вас стипендия будет, размер её зависит от «репутации», оценок и прочего… станете заказывать мне или прапорщику, мы купим, куда вас девать… при условии хорошего поведения.

– Ооо, – протянула недовольно Даша, – когда её дадут ещё? Даже карточек банковских нет.

– Заведём тетрадь, типа «бухгалтерии», – внёс ясность Богдан, – на первое время одолжу вам денег, так и быть! Со стипендии отдадите. Повторяю, при условии хорошего поведения, не как с новостями вышло!

– Извините, – изобразила более виноватую гримасу Елагина, – вы всем по вкусам станете брать?

– Ага, щас! И подкуривать каждой прибегать! Какие возьму, такие возьму! Помню, когда сам срочку служил, у нас бойцы «Перекур» тянули, говорили: «Дрянь – редкостная!» Станете выпендриваться, достану вам по блату его.

– Поняла.

– Что у нас по распорядку? – задал Богдан вопрос в «пустоту», не обращаясь к кому-либо конкретно, однако Полина ему ответила:

– Вечерняя поверка.

– Да? Ну её в баню! Видно же: все на месте, надеюсь, никого не подменили в столовой?

– Никак нет! Все наши! – отрапортовала Беда.