Электронная библиотека » Андрей Киров » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 20 августа 2018, 20:40


Автор книги: Андрей Киров


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Андрей Киров
Про золотую рыбку

* * *

© Киров А. С., 2018

© ООО «Издание книг ком», о-макет, 2018

Тяжёлый день

В общем, дело было дрянь.

Дёрнул меня чёрт устроиться «гнуть позвонок»[1]1
  гнуть позвонок – работать


[Закрыть]
в этот трухляк – ОАО «Кирпичный завод», где большая часть мужского контингента, работающая на основном производстве кирпича, пришла из таких стрёмных мест обитания, где перемещение людей ограничено до минимума колючей проволокой под напряжением, с расставленными по периметру смотровыми вышками, дежурящими на них денно и нощно суровыми ребятами с погонами внутренних войск на плечах и автоматами Калашникова в руках и сторожащими от остального мира этих парней, начудивших и накуролесивших в нём в своё время кто во что горазд, пока их не поймали бдительные товарищи и не отправили в эти глухие, занесённые снегом и пропахшие страданием места. Меньшая же часть из числа работяг, пашущих на заводе, хотя и не была в тех местах, куда у Макара и в мыслях не было гнать телок на откорм, сильно походила на большую, как отражение в зеркале, и повадками, и поведением, и укладом быта. Но и тех и других, несмотря на разную школу жизни, объединяло одно универсальное качество (которое объединяет, наверное, больше пятидесяти процентов мужчин на Земле, независимо от вероисповедания, цвета кожи и принадлежности к социальному слою) – это зависимость от алкоголя в той или иной степени. В иной, конечно, было больше, поэтому кто-то стоял на учёте в местном наркологическом диспансере, кто-то был закодирован или загипнотизирован у кудесников и шарлатанов от нетрадиционной типа медицины. Однако даже в таком состоянии насильственного отторжения от кабалы вино-водочных суррогатов, получивших широкое распространение с приходом к власти Бориса-забулдона, некоторые работяги из числа закодированных чифирили по утрам прямо в цехе, перед началом рабочей смены и нередко в течение трудового дня.

К сожалению, что овчинка не стоит выделки, что я зря устроился на это предприятие, я понял, когда проработал три недели и увидел изнутри, что в действительности здесь творится и что всё далеко не так, как мне расписал начальник в приватной беседе в своём кабинете. Наобещал чуть ли не алмазные россыпи, а конкретно: стабильную зарплату, выдаваемую, правда, один раз в месяц, но вовремя, премию, ещё какие-то бонусы, бесплатный проезд на их заводском автобусе почти до дома (а завод находился в восьми километрах от города, в заброшенном после последнего глобального экономического кризиса посёлке), бесплатное молоко за вредность, бесплатные медикаменты и помощь врача из их медсанчасти – «в случае чего».

Что такое «в случае чего», этот хмырь не счёл нужным объяснить, а я не расспросил подробнее. Видимо, я им очень был нужен как работник узконаправленной специализации в их отрасли промышленного производства – оператор контроля подачи кирпича-сырца в печь и его высокотемпературной обработки, если начальник цеха даже пошёл на такую жертву, как соблазнить меня дозой порошка, какую сразу и дал занюхать в кабинете, в качестве, так сказать, морального стимула на работу на их предприятии (а я, как последний лох из Приднестровья, повёлся на эту разводку), чтобы я не смог критически проанализировать ситуёвину что за байда у них происходит на заводе, когда мы пошли в цех для ознакомления с моим новым местом работы.

А байда[2]2
  байда – неразбериха, бардак


[Закрыть]
, надо сказать, была ещё та.

С самого утра, как запускалась в работу вся эта адова кухня и начинали пыхтеть на полную мощность допотопные, выпущенные, наверное, ещё при Иване Калите, не всегда исправно работающие глиняные печи, в воздухе зависала густая, приправленная сизоватой дымкой пыль, не рассеивающаяся, даже несмотря на работу таких же старых и изношенных, как и печи, вентиляторов, похожих на лопасти первого парохода, проплывшего по Миссисипи, и парящая мириадами микроскопических частиц до глубокой ночи. Стоял невообразимый, словно в преисподней кузнецы ковали меч Князю Тьмы для битвы с Создателем всех тварей дрожащих (как перед Папой, так и перед его зловещим оппонентом), грохот вагонеток, выпуска тысяча восемьсот такого года, в каком вообще началось производство кирпича промышленным способом, с рождения первой технологии в этой сфере деятельности человека строительства домов из более качественного и прочного материала, чем дерево, кизяк и солома. На этих вагонетках по узкоколейкам сырец возили из другого цеха для обжига в печах, находящихся в торце основного производственного здания. В том же придаточном цеху, таком же запылённом, загазованном и антисанитарном по условиям труда, как и в главном, сырец из глины «лепил» агрегат, внешне похожий на металлического динозавра. Глиняный полуфабрикат серо-зелёного цвета он выплёвывал из пасти на конвейер, истёртый и изношенный, издающий при работе скрежещущие звуки, похожие на кашель железного монстра, и вызывающий мысли, что он в любую минуту может развалиться на части, как, впрочем, и работающий механизм-динозавр. Его обслуживали две бригады рабочих: одна следила за конвейером и снимала с него кирпич-сырец, вторая укладывала его на металлические поддоны, стоящие ячейками на вагонетках. Духота в этом помещении была невероятная, а пыль висела ещё гуще, так что многие работники были голые до пояса, грязные и потные, и работали в респираторах, пользы от которых было ненамного больше, чем если бы они работали без них.

Всё, что мне наболтал начальник про премии, бонусы и молоко, оказалось лажей. Зарплату задерживали на месяц и более, а если давали, то об этом узнавалось в самую последнюю минуту, так что приходилось гадать, лелея слабую надежду, когда подходил приблизительный день зарплаты, дадут ли деньги, к примеру, во вторник, или ждать среды, а если не в среду, то, может, в четверг, кто-то сказал точно дадут, или ждать пятницы, потому что это уже край; прошло почти два месяца, как последний раз давали получку, и ходить лишний раз в их – с понтом – офис (который только одно название, что офис, а на самом деле – обыкновенная контора бывшего советского предприятия, пришедшего после развала империи красных дьяволят в полное ничтожество и чудом держащегося на плаву благодаря усилиям, ухищрениям и уловкам его директора). Унижаться, спрашивая у какой-нибудь офисно-конторской козы заискивающим, робким, невнятным голосом, когда же будет получка, а дам-ма, прожевав пирожное, которое она кушала с чаем, а ты оторвал её от этого занятия, будет сквозь зубы сердито цедить что-то невразумительное в ответ, делая на непроницаемой толстой морде такое выражение, словно ты пришёл не за своими, а за её деньгами. А на заводском автобусе, несмотря на то, что проезд был бесплатный, я не ездил, и вот почему. Автобус как две капли воды был похож на канонерку времён Первой мировой войны, которой по чьему-то капризу или ради смеха приделали колёса, покрасили, поставили движок от «Бурана», и затем пустили её ездить по суше, гадая, что из этого получится. И новоиспечённый автобус худо-бедно, вразвалку-враскоряку пыхтя, скрежеща и подвывая, как раненый первобытными охотниками мамонт, поехал, – ети его в бич-шлезер, – и ещё как! На заводе поговаривали, что изначально это и была канонерка той далёкой смутной эпохи, и будто директор выменял её у прапорщика войсковой части, базирующейся недалеко от посёлка, на два ящика водки. (Как она попала к прапорщику, история умалчивает; может, тоже выменял у знакомого мичмана на энное количество спиртного.) Эта военно-морская монструэлла канувших в Лету войн, какую по недоразумению назвали автобусом, двухэтажная в высоту (как в славном городе Лан-доне), около двухсот метров в длину, с маленькими круглыми окошками по бокам, похожими на бойницы (это они и были, уже на заводе им придали облагороженный вид), коптящая при езде, когда разгонялась на шоссе до ста пятидесяти километров в час, производила устрашающее впечатление на едущий по встречной полосе транспорт, особенно на легковые автомобили типа «Лады Приоры» и «Оки», и, когда величественно вплывала в город, вызывала своим нелепо-грозным видом неподдельный восторг у зевак, приветствующих её появление снятием головных уборов, улюлюканьем, свистом и хохотом. Чего нельзя было сказать о водителях иномарок, попадающихся ей навстречу. К тому же экстравагантный автобус каждое утро по приказу директора, боящегося, что его могут украсть или взорвать, подавался в разные точки города, и кто из работников завода, живущих в городе с населением в сто пятьдесят тысяч чело́в, хотел бесплатно ехать на работу, должен был позвонить в контору диспетчеру за час до начала рабочей смены, узнать место утренней дислокации автобуса-канонерки. А кто не имел желания ездить на реликте императорского военно-морского флота, добирался до завода по афлубаторскому тракту своими способами, если не было собственного автомобиля (а у большинства работяг кирпичного его не было), либо пешком вдоль шоссе, или на муниципальном автобусе – старом, дребезжащем «Икарусе» – гармошке жёлтого цвета, выпущенном в Венгрии, в 1967 году, и едущем с такой скоростью, что засмеялись бы даже черепахи, увидев перемещение в пространстве этого «пенсионера» общественного транспорта.

Про основной контингент, работающий на заводе, я узнал в первый же день от сменщика, когда за десять минут до начала смены в теплопункт, где мы переодевались, зашли уже переодетые в робы сварщик и два слесаря, достали заныканную[3]3
  заныканную – спрятанную


[Закрыть]
поллитровую стеклянную банку, налили в неё воды из-под крана и сварили чифир на двух лезвиях для бритья. Чифир – очень крепкий чёрный чай, который пьют зеки на зоне в качестве кайфа. Варится так. Лезвия «Нева», «Шик» или другие прикрепляются к оголённым концам электрического провода с одной стороны и опускаются в банку с холодной водой; два других конца втыкаются в розетку с напряжением 220 вольт. Вода в банке после манипуляций с самопальным нагревателем вскипает через двадцать-тридцать секунд. (Быстрее, чем от продающегося в магазине бытового электрокипятильника.) Потом в банку засыпается полпачки или более чёрного листового (ни в коем случае не гранулированного) чая. И, когда чай через три-четыре минуты заваривается до цвета кожи самого чёрного африканского негра, его пьют по глотку-два, пуская банку по кругу, как это принято на зоне. Что и сделали сварщик со слесарями, когда сварили чифир. Потому как все трое «чалились»[4]4
  чалились – сидели, отбывали срок


[Закрыть]
на зоне в разное время и по разным статьям.

Сварщик, по кличке Мультик, провёл три года в тех местах, о каких я сообщил в самом начале повести, за то, что с корешем срезали провода с электропередачи, обожгли и сдали в пункт приёма металла как цветмет. Парни были с похмелья, денег даже на дешёвую водку-бодягу не было, а выпить жуть как припёрло, и они, недолго думая, решили глубоко личную проблему этим неординарным способом. Правда, парни не учли один нюанс, точнее, не знали, что военный завод, находящийся в пяти километрах от места, где они срезали провода с железных столбов под грифом строгой секретности, выпускал и поставлял титановые трубы для ракет системы ПВО в одну арабскую страну, которая готовилась к отпору агрессии более сильного государства, наточившего ножи напасть на неё со дня на день. И когда это государство напало с войной на страну дешёвой нефти, то страна, вовремя не получившая стратегические трубы, ракеты из которых она делала, чтобы успеть отбить атаку вражеской авиации, проиграла войну, потому что из-за отсутствия электроэнергии на заводе поставка труб была задержана на несколько суток. И произошло это из-за каких-то двух раздолбаев, срезавших не в том месте и не в то время провода. Началось следствие, специально из столицы приехал опытный опер, вычислил того, кто видел, как они лазили на столб, срезали провода, после чего электроэнергию вырубило не только на заводе, но и в десяти близлежащих посёлках; у молодых мам дети стали мёрзнуть в кроватках, и стыл геркулес на плитках. Ребят поймали и дали по три года. Президента арабской страны тоже поймали, но уже янки, ему не повезло больше, чем этим парням, – его расстреляли, объявив военным преступником за то, что он давил гнилую оппозицию, справедливо приравняв её к изменникам арабской родины, и настроил себе дворцов по всей стране, хотя в своей республике он был всё равно как национальный герой номер один – заботился о своих согражданах и каждой бедной семье, где родился ребёнок, открывал счёт в банке, справедливо считая, что нефть в их земле по праву принадлежит всему народу, и не в виде тягучей чёрной водоэмульсионной субстанции, а вполне конкретном денежном эквиваленте. Об этом международном конфликте две недели рассказывали по телевизору и показывали репортажи.

Один слесарь из этой чифирящей троицы «тянул» пять лет за разбой с применением огнестрельного оружия, как в той песенке: «…Раз пошли на дело, выпить захотелось…». Но, как сам рассказывал, посадили ни за что, «просто хотел попугать одного зажравшегося фраера, а деньги, мобилу, кожаную куртку на меху и шапку из алтайского песца он отдал сам – шутки не понял, когда я вынул из кармана газовый пистолет, приставил его к груди этого поца и сказал: „Снимай куртку „Гондурас“, деньги и ценные вещи – на кон!“»

Другой слесарь отсидел десять лет за убийство жены на почве ревности. Пришёл, выпивши, с работы, застал свою жену под неизвестным «пассажиром»[5]5
  пассажир – любовник (в более широком смысле то же самое, что и бубер (слово, придуманное мной)


[Закрыть]
, побежал на кухню, схватил нож для разделки крупного рогатого скота и «заколбасил»[6]6
  заколбасил – убил


[Закрыть]
обоих любителей адюльтера. Жену наглухо, а «пассажир» отлежался в больнице, потом давал показания в суде, как всё произошло.

После отсидок парни крепко задумались о смысле жизни, к каким последствиям приводит увлечение спиртными напитками, и, чтобы не искушать лишний раз судьбу, корефанясь с «зелёным змием», закодировались, устроившись на кирпичный (больше их никуда не брали после зоны). Но выпить всё равно жуть как хотелось, а так как шарлатаны и фокусники, у кого они «кодирнулись», предупредили их, «что не грози тринадцатому району» выпить стакан-второй спиртосодержащей дряни, можно и «лыжи загнуть» ненароком, поэтому и чифирили каждое утро, вспомнив лагерную «погремушку»[7]7
  погремушка – развлечение


[Закрыть]
.

Когда я узнал, какой в основном контингент работает на кирпичном, подумал: «Куда я попал!» – И хотел сразу соскочить[8]8
  соскочить – уволиться, уйти


[Закрыть]
, даже не отработав первую смену, но вспомнил, как нюхал чудесный порошок в кабинете начальника, и подписал бумаги в отделе кадров, и тормознулся, обманув себя тем, что, может, всё утрясётся.

В начале пятой недели, как я начал гегемонить[9]9
  гегемонить – то же, что и гнуть позвонок


[Закрыть]
на этом безнадёжном предприятии, осознав, в какую меня затягивает производственную клоаку, с грехом пополам доехав на «Икарусе» до остановки «Кирпичный завод» (прямо напротив заводского «офиса» и бетонной стены, огораживающей это предприятие), выпав из переполненного автобуса изрядно помятый, злой и уже с утра уставший, я подумал, что назрел момент, сказать в глаза правду начальнику и решить вопрос конкретно относительно условий труда и оплаты. Зарядившись перед проходной для смелости полбутылкой пива, прямо из горла, на глазах у контролёрши – бывшей выпускницы школы каратэ города Дзюн-бао, и вовремя увернувшись от удара ногой в челюсть, отрабатываемый ею на подозрительных – уже похмелённых, или с опухшими с бодуна физиономиями некодированных-незагипнотизированных работниках, я удачно проскочил в узкий проход между двумя металлическими стойками под напряжением восемьсот вольт, которое вторая контролёрша включала из будки на несколько секунд перед внушающими недоверие работягами – на наличие алкоголя внутри, – проверяя таким способом их реакцию (ноу-хау директора). Если реакция была замедленной и бедолага, зазевавшись, не успевал проскочить и попадал под удар электрического тока, контролёрша по внутренней связи вызывала спецбригаду; та, прибыв на место, грузила на тележку неудачливого «сталкера», предварительно удостоверившись, что последний готов, как зюзя отлакированный, транспортировала его в дальний сектор на территории предприятия и сбрасывала в яму с гашёной известью, а присутствующая при этом врачиха из заводского медпункта потому себя в кабинете записывала это как «несчастный случай на производстве с летальным исходом по вине работника». Я миновал покосившиеся ржавые ворота с двусмысленным афоризмом над ними: «Труд определяет меру свободы», написанным на латинском языке (и, говорят, заимствованную директором с похожего афоризма над другими, печально известными на весь мир, воротами), дошёл до цеха с настежь раскрытыми, уже деревянными, трёхметровыми в высоту воротами, покрытыми старой отшелушивающейся красной краской, придумывая, что сказать начальнику, и отхлёбывая из бутылки пиво.

В воротах наполовину высовывался из цеха «КАМАЗ». (Крокодилья морда КАМАЗа была снаружи, а жопа – внутри.) Его грузила готовым кирпичом специальная бригада грузчиков из числа безработных с биржи труда, поставляемых ею в виде почти бесплатной рабсилы нуждающимся предприятиям и частным организациям. Штабеля кирпича громоздились вокруг цеха, внутри него и по всей территории завода. Около «КАМАЗа» тёрся мастер Семеныч, чего-то записывая в свой блокнот. Начальника цеха и других хмырей из конторы, нередко присутствующих при отгрузке кирпича, не было. Семёныч, увидев меня, нагло хлебающего пиво на ходу, уткнулся в свои бумажки, делая вид, что ничего не заметил. Ну и пусть видит, подумал я, всё равно потом скажет начальнику или энергетику, а то и самому директору, всё равно сдаст, сука. Допив пиво, я демонстративно забросил пустую бутылку в бурьян, испытав при этом лёгкое разочарование, что никого из вышеперечисленных шальбрунеров[10]10
  шальбрунеров – неприятных типов (ещё одно слово, придуманное мной)


[Закрыть]
, особенно начцеха, не оказалось при разгрузке, а то можно было бы начать разборки прямо с хода в карьер, пока не прошёл запал и настрой на серьёзные «тёрки»[11]11
  тёрки – разговор, беседа


[Закрыть]
.

Зайдя в пыльный цех, где стояла тягостная, гнетущая атмосфера в ожидании ежедневной порции ада, раздаваемой слугами промышленного дьявола в восемь часов утра заводским горемыкам, я пересёк по диагонали две линии узкоколеек, – между ними, посередине, находилась пластмассовая застеклённая будка – моё место работы – расплаты на текущий период бытия, непонятно за какие грехи, в этом чистилище, – и нырнул в правом дальнем углу цеха в дверь, обшитую листовым железом и выкрашенную в зелёный цвет. За этой дверью располагался отнюдь не чертог дивной красоты, а теплопункт-бойлерная (откуда на весь завод поступала горячая вода), одновременно являющаяся слесарной мастерской и раздевалкой, где мы: я, сменщики и два слесаря, прикреплённые к теплопункту, переодевались.

Моим глазам, когда я вошёл, предстала такая живописная картина, что я от изумления даже забыл про гвоздь в голове, – поговорить с начальником. В теплопункте всё было перевёрнуто вверх дном, словно я попал не в помещение цивильного предприятия, а на заводскую свалку или на арену после битвы индустриальных гладиаторов.

Поверженные, ножками кверху, разнокалиберные стулья, притащенные сюда чёрт знает из каких конфигураций. Заваленное набок кресло – гибрид автомобильного сиденья и тапира, отличающееся от последнего узкотрубными дюралевыми ножками и жёстким сиденьем из кожзаменителя. Узкие, высокие шкафчики-пеналы из прессованных опилок, где у нас находилась рабочая одежда, повалены на земляной пол; одежда, вывалившись из шкафчиков, лежала в пыли и, как мне показалось, слабо шевелилась матерчатой массой, словно в ней кишели микроорганизмы, размножившиеся в техносмазках, промышленных маслах и жидкостях, жирно пропитавших робу.

В правом от газового котла углу кучей ржавели металлические части и детали водораспределительной и теплообеспечивающей жизнь заводских коммуникаций систем: задвижки, вентиля, газовые горелки с отработанным сроком эксплуатации, шарикоподшипники и прочий окисляющийся, ржавеющий железный неликвид.

И на самом верху этой кучи, в полусогнутой позе, раскинув руки в стороны, словно в безнадёжной попытке обхватить эту железную свалку, лежал в замазученной спецовке и кирзовых сапогах какой-то работяга. Посреди помещения криво стоял стол, за которым мы обычно ещё и обедали, будто его специально сдёрнули со своего места у стены, под бойлерными трубами. На столе бардак: пластмассовая бутыль – полторашка, заполненная на четверть какой-то светлой жидкостью (как потом выяснилось, спиртом, разбавленным водой из-под крана: его в основном и пили на заводе некодированные работяги, поставляемым на предприятие одним предприимчивым молодым человеком по каким-то таким секретным, одному папе римскому известным каналам, что даже прожжённые контрабандисты могли бы ему позавидовать), жестяная банка из-под кильки с горкой окурков, надорванная пустая пачка «Примы» с высыпавшимся табаком, кусок ржаного хлеба с кружком варёной колбасы на замасленной газете. И гранёный стакан советской закалки с раскисшим в нём бычком бесфильтровой сигареты.

«Неплохо парни отметили окончание рабочей недели», – подумал я, подошёл к лежавшему трупом и мало чем от него отличавшемуся работяге, приподнял за шкибот спецовки и, убедившись, что это наш слесарь Санька – тридцатилетний разведённый мужик, несидевший и некодированный, и что он спит, а не отбросил копыта, и его как одинокого с некоторых пор работника (жена бросила полгода назад; живут в деревне – три километра по Забалуйскому тракту от завода) не погрузит на тележку спецбригада и не отвезёт в яму с гашёной известью. (Надо отметить, что туда, по письменному приказу директора, возили только одиноких работяг, «склеивших ласты»[12]12
  склеить ласты – то же, что и загнуть лыжи


[Закрыть]
от перепоя или отравления плохим спиртом, поставляемым в завод тем молчелом, о каком я написал выше, как и попавших на проходной под удар электротоком). За теми же парнями, которые умерли на заводе внезапно, но у них были родственники – жёны или какие другие амплифайеры, и они приезжали после выяснения обстоятельств, но, правда, не за всеми: некоторые жены у сильно пьющих заводчан, если с ними случалась трагедия на заводе, отвечали по телефону, когда им звонили из конторы предприятия, дескать, ваш Вася «загнул лыжи»[13]13
  загнуть лыжи – умереть


[Закрыть]
по своей вине: пьяный попал под вагонетку, и его разрезало на несколько частей, приезжайте, забирайте части его тела: «На фиг он мне сдался! Разбирайтесь сами!» Администрация и разбиралась: поступал приказ отволочь бедолагу, – точнее, фрагменты его тулова, – в яму. Вот такие порядки были на этом заводе. Куда я по глупости устроился.

Оставив Саньку в покое, когда я понял, что он нормалёк, я подошёл к столу, смахнул с его занозистой поверхности всю дрянь в мусорное ведро, за исключением баклажки с разбавленным спиртом (моя догадка подтвердилась, когда я нюхнул горлышко), поставил её за сломанный насос: Санька очухается, захочет похмелиться, задвинул стол на своё место – к трубам парового отопления, переоделся в выжелтевшую от стирки хэбэшку типа солдатской гимнастёрки и брюки в пятнах от мазута. (На этом частном предприятии работягам спецодежду не выдавали.) Поставил, как оловянных солдатиков, остальные шкафчики на одну линию, рассовав по ним рабочую одежду наугад – чью куда, – водрузил стулья и кресла.

До начала работы оставалось три минуты, думаю, запушу сначала вагонетки – первую партию в печи, и схожу в контору к начальнику. Странно, не было слесарей и сварщика: они к этому времени успевали сварить чифир и пустить банку по кругу. Вызывал беспокойство своим нагло попирающим все законы Трудового кодекса видом Александр. «Надо разбудить парня, – подумал я, – а то придёт мастер, а он обязательно придёт по долгу службы, ещё не было дня, чтобы он не приходил с утра, но ещё хуже, если придёт начальник, – тот тоже частенько заглядывал в теплопункт, – будут у слесаря неувязки с администрацией».

И только я вознамерился претворить в жизнь план «С», размышляя, как быстрее поднять работягу на ноги и осматриваясь по сторонам в поисках подходящего вспомогательного средства (если в нём возникнет необходимость), как в дверях нарисовался брюхатый тип в расстёгнутом пиджаке. И это был не мастер, и не энергетик, и даже не начальник, а сам директор, – забодай его тарантул! Я понял, что уже поздно спасать слесаря, и мне ничего не оставалось, как направиться к вышестоящему начальству.

Директор сразу просёк[14]14
  просёк – заметил


[Закрыть]
работника, лежащего к нему, словно издеваясь, оттопыренной задницей в залоснившихся штанах, и сделал при этом малопривлекательном виде такую тухлую морду, словно застал свою жену с другим мужчиной в постели.

Я понял по выражению упитанной физиономии директора, что эта «встреча на Эльбе» не предвещает ничего хорошего Александру, а может, и мне, как случайному свидетелю вопиющего хамства по отношению к начальству со стороны работника низшего звена, и что сейчас не самый удачный момент лезть к главлукомору со своей проблемой. Среди работяг ходили разговоры, что после подобных случаев, как этот, шеф превращался в форменного зверя, вызывал провинившегося к себе в кабинет и применял в качестве наказания методы физического воздействия: грубо говоря, – бил ногами, обутыми в тяжёлые армейские сапоги на подковах. Их он специально держал в шкафу, для, как сам выражался, «экстраординарных случаев».

Будь что будет, подумал я, подходя к директору и боязливо протягивая руку.

Прятаться от него уже было поздно, хотя у меня и мелькнула такая мысль: затусоваться за котёл или бойлер, а, в идеале, едва он возник на пороге, раствориться в воздухе, как персонаж из русских сказок. Но и не подойти, не выразить своё уважение к начальству, – было бы довеском к тому оскорблению, какое нанёс ему слесарь своей невинно-наглой позой, сам не предполагая об этом.

– Здравствуйте, господин директор.

Он ничего не ответил, посмотрев на меня сырым взглядом, – от него у меня сразу «очко жим-жим»[15]15
  очко-жим-жим – испугался


[Закрыть]
, – подавая мне вялую заготовку из плоти, похожую на ладонь, показавшуюся от контакта с ней мёртвым крабом. От прикосновения с дланью малосипатичного субъекта настроение у меня, и без того бывшее не на взлёте, упало совсем. Краб, однако, шевелился, несмотря на то, что казался сдохшим. Отдёрнув инстинктивно руку, будто я прикоснулся к чему-то нечистому, я ощутил, что во мне начала вспухать досада и злость: почему я должен чувствовать себя виноватым за чужие проколы и зачем полез в ритуал встречи с начальством, когда оно в дурном расположении духа, и, чувствуется, не только от усугубляющейся видом слесаря ситуации, в такой момент воспринятой директором как личное оскорбление, когда дела на заводе и так шли плохо в сфере сбыта готовой продукции по причине её невысокого качества. Санька должен был кожей почувствовать, что перед ним стоит генерал кирпичного королевства, а не какой-нибудь арлекин из передвижного шапито, развлекающий публику голубями в цилиндре и мартышкой в саквояже, и вскочить по стойке «смирно». А теперь и мне придётся взять на себя часть его вины только потому, что оказался не в тот момент и не в том месте. И почему я не ушёл из теплопункта двумя минутами раньше!

– Разбуди его! – от досады и злости директор, не стесняясь постороннего человека, сплюнул прямо на земляной пол, утративший достойный вид: отдельные его фрагменты выступали квадратиками напольной плитки вдоль стен и вокруг котла. – Пусть зайдёт ко мне, как очухается, – добавил шеф перед тем, как повернуться и уйти.

– Санька, вставай! – энергично затряс я за плечо не подающего признаков жизни слесаря, заранее жалея мужика и представляя, что с ним сделает этот изверг в своём кабинете: сразу начнёт бить страшными сапогами или ограничится материальным наказанием, лишив премии, которую, как и зарплаты, платили всего-то с гулькин нос, и то не всегда и не каждому. (А Саньке иногда платили как проработавшему более десяти лет на этом предприятии.)

Но Александр, как долго я его ни тряс, ни хлопал по щекам лопатой, ни поливал из противопожарного шланга с напором сто атмосфер на один квадратный сантиметр (и атаку носорога можно остановить такой мощной струёй), – но только не разбудить слесаря. Я бросал его с высоты поднятых рук на пол, несмотря на то, что он тяжелее меня минимум килограммов на пятнадцать, как кидают борцы дзюдо своих противников, – но, ничего не поделаешь, будить-то надо, – Александр так и не открыл глаз, словно подсознательно чувствуя, что ему не стоит просыпаться в ближайшие сто лет, и только мычал что-то нечленораздельное, словно пытаясь рассказать грустную историю, и перед тем как опять отключиться, издал на прощание глубокий вздох, словно уходящий в плаванье на полгода моряк, прощающийся с красавицей женой, представляя, что будет вытворять эта курва с незнакомыми дебилоидами[16]16
  дебилоиды – то же, что и пассажиры


[Закрыть]
на семейном ложе за время его отсутствия.

«Если я его не разбужу, – в отчаянии подумал я, вытирая пот с лица рукавом хэбэ-куртки, – то директор, чтобы сорвать злость на ком-то, вполне вероятно, будет бить сапогами меня». А мне такая перспектива в ближайший час вовсе не улыбалась.

Отчаявшись разбудить Саньку после десяти минут безуспешных попыток, – надо было уже запускать линию; в любой момент мог прийти энергетик, спросить, почему до сих пор стоят вагонетки, – ещё мне этого не хватало для полноты ощущений, – я еле оттащил слесаря за ноги за котёл, чтобы не мозолил глаза. За котлом валялся драный диван без спинки, покрытый толстым слоем пыли. Обычно на нём отдыхал Шарик – заводской кобель породы дворняга-лабрадор. (Папа у него был дворняга, а мама крутая лабрадорка. Во всяком случае, он так рассказал Яковлевичу, тоже слесарю, напарнику Александра, когда он его (Шарика, а не Саньку), нашёл на свалке исхудавшего и голодного, накормил и привёл в теплопункт. Если же Шарика не было, и он бегал по сучкам вне территории завода, хотя и на предприятии их хватало, или ещё по каким своим собачьим делам, на диване частенько отдыхали не рассчитавшие дозу спиртового суррогата наши слесаря, прячась от начальства. На этот комфортабель заводского пошиба я и пристроил Александра: пса на месте не было.

Запаздывал Яковлевич, узкоплечий сутулый мужик предпенсионного возраста, с красными от ежедневного употребления разбавленного спирта носом, физиономией и большими руками, слесарь седьмого разряда, впрочем, получающий ненамного больше Саньки и других слесарей завода.

Пусть пока проспится, подумал я, накрыв Александра старой грязной телогрейкой, прикидывая, что делать в такой ситуации: ведь мне самому надо было идти в свою стеклопластиковую будку.

Я лелеял слабую надежду сдать Саньку в руки Яковлевича, а самому как-нибудь отболтаться перед директором, если тот позвонит и спросит, почему слесаря до сих пор нет в его кабинете, но вспомнил про утренний бардак и подумал, что если они пили вместе и Яковлевич перепил, а это для него обычное дело, то он может и вообще не выйти на работу. В отличие от других работников предприятия ему за такое вопиющее нарушение трудовой дисциплины не грозило не то чтобы быть изгнанным с позором с завода, а даже быть битым патроном; как у любимого фаворита от короля, у него были какие-то привилегии от директора, о каких слесарь седьмого разряда намекал по пьяни, – что начальство его ценит как незаменимого профи по ремонту водяных насосов образца 1911 года, изработанных в хлам и постоянно ломающихся, впрочем, как и восемьдесят процентов оборудования предприятия, присланных ещё лет семьдесят с гаком из одной – чешется язык назвать её матом – бывшей советской республики, в обмен на какой-то селекционный гибрид типа пенишаварского трёхгорбо-рогатого верблюда – осла с помесью канадского таракана, выведенного советскими генетиками в одной из секретных лабораторий.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации