Текст книги "Три дня без любви (сборник)"

– Может, и прошло… Только я помню, как бабуля каждый день на фотку смотрела. Где они вместе… И каждый день в почтовый ящик заглядывала, нет ли весточки. Так что не надо про время…

Как-то потом, когда они пришли в гости к тестю, она показала это фото. Маленькое, семь на восемь, пожелтевшее от времени. Два молодых счастливых лица на фоне Самсона. Девушка очень сильно походила на Леру.

Сержант ввел Вадика в кабинет и откланялся. Человек в штатском, сидящий за единственным столом, кивнул на стул:

– Присаживайся.

Кажется, Вадик видел его там, в массажном салоне. Типичный эсэсовец. Только повязки со свастикой на пиджаке не хватает и мертвой головы на петлицах.

Он присел, как велел человек. И даже не стал возмущаться по поводу выкручивания рук.

– Моя фамилия Прохоров. Майор Прохоров. Управление по борьбе с преступлениями в сфере нравственности.

Хорошо, хоть не Борман. Администратор оказался прав. Не местный. Из управления. Опыт.

– А ты, судя по учетным записям, Ленин Владимир Ильич. Или Неприторонный?

– Ленин… То есть не Ленин… Вадим. Исаев.

– Ну мне по большому счету до фонаря. Чем занимаешься? По жизни.

– В банке работаю… Консультант…

– Планктон то есть. – Майор Прохоров как-то тревожно хрустнул костяшками пальцев, сжав кулак. – А с семьей что? Жена, дети?

– Да… Жена. Сын. В деревне сейчас. У тестя. В Новгородской.

– Ну и ты, значит, воспользовался благоприятным моментом. Пока они на природе. Что ж, понимаю…

– Жена, вообще-то, здесь, – уточнил Вадик.

– Любишь жену-то?

– Люблю… У нас сейчас, как бы сказать…

– Да мне это параллельно, если честно, – перебил его Прохоров, посмотрев с легким презрением, как продавец смотрит на фальшивую тысячную купюру. – Я к чему все… Ты, наверно, не очень хочешь, чтобы о сегодняшней истории узнали в банке. Или жена с тестем. А? Не хочешь?

Да уж, не хотелось бы… Ладно, Лерка и банк, но вооруженный тесть…

– Нет.

– Поэтому у меня к тебе конкретное предложение. Сейчас ты дашь показания, что неоднократно посещал известный нам салон в известных нам целях, где тебе оказывали известно какие услуги. Я же взамен не сообщаю ни в банк, ни твоим близким о твоем моральном падении.

Фамилия у опера хоть и русская, а методы, один хрен, эсэсовские.

– Но… Я, вообще-то, в первый раз… И они не оказывали мне известных услуг. У меня сколиоз, справка есть… А тут специалисты хорошие… Массаж.

– А адресок специалистов ты случайно не здесь взял?

Прохоров повернул к нему экран плоского монитора. Сандра Брюсовна и Николь, по-кошачьи выгнув спину, стояли в коленно-локтевых позах на знакомом дырявом столе и недвусмысленно улыбались. Надо ли говорить, что белых халатиков на них не было. И даже топиков.

– Да, ничего специалисты… Особенно вот эта, блондинка. – Он ткнул на Николь. – Твой приятель так орал, что в соседнем доме было слышно… Так что не надо мне про массаж и про первый раз.

– Это просто реклама… Иначе им клиентов не найти.

– Послушай, юноша, – вновь перебил Вадика Прохоров, – это ты жене рассказывай. Нормальные массажисты по хатам не шухаряться и на блядских сайтах не позируют. Короче, мне с тобой возиться некогда. Или, или. Выбирай.

– Погодите, но если я дам показания, они ж все равно всплывут.

– Показания не дерьмо, сами не всплывают. Захочу, всплывут, захочу, не всплывут. Все, как говорится, в наших руках. В твоих и моих.

Вадик вспомнил, что в сериалах и фильмах про милицию с человеком, как правило, общаются двое – злой и добрый. Видимо, это злой. Но где же тогда добрый?

– Но почему я должен говорить то, чего не было? Может, они с кем-нибудь и того… Но мне они делали только массаж. У меня даже чек остался, – Вадик покопался в кармане пиджака и выудил скомканную бумажку, – вот, пожалуйста…

– Ты чего, идиот?! – Майор взял чек и, не глядя, швырнул в мусорное ведро. – Я тебе о чем битый час толкую? Плевать мне, что там они тебе делали, хоть массаж, хоть дренаж. Ты даешь нужные показания, и мы расходимся краями. Ну-ж-ные.

– А что с ними будет?

– Ответят исключительно по закону. Тебя, вообще-то, это бонифачить не должно.

Вряд ли отечественное законодательство содержало такие слова, как «бонифачить» и «расходимся краями».

– Нет, ничего я давать не буду, – решительно ответил Вадик, – мы пришли делать массаж.

– Хорошо, – неожиданно спокойно отреагировал майор. Раскрыл папку с золотым теснением «Дом-стройтрест» и достал какой-то документ. Поднес к глазам и бегло зачитал: – По существу заданных вопросов поясняю: сегодня мы с моим другом Исаевым Вадимом решили посетить салон по предоставлению интимных услуг. Адрес салона мы взяли на таком-то сайте. Данный салон мы посещали уже несколько раз за последние два месяца. С диспетчером договаривался я. При этом я конкретно объяснил, какого рода услуги мы хотели бы получить. Диспетчер ответил согласием. В семь вечера мы с другом приехали в салон по такому-то адресу. Внесли аванс и разошлись по комнатам. Я представлялся в салоне Евпатием Эммануиловичем Неприторонным в честь прадеда, а друг Владимиром Ильичом Лениным чисто по приколу…

Прохоров поднял глаза на бледного, как простыня на массажном столе, Вадика.

– Читал бы это Зюганов… Меня обслуживала девушка по имени Николь. Я получил все, о чем договаривался… Продолжать?

– Это Никита такое написал? – Вадик уловил явное несоответствие между протокольным языком документа и обыденной речью своего одноклассника.

– Писал я с его слов. Он подписывал.

Майор перевернул лист и продемонстрировал Никитину подпись, походившую на компьютерный символ «собака». Подпись, без сомнения, была подлинной.

– Так что не грузи мне про массаж.

Вадик вспомнил Сандру Брюсовну. Странную историю про отца-шпиона. Беседу с ней перед массажем. Нет, она не могла быть обыкновенной проституткой. И даже необыкновенной, хотя он никогда не общался с настоящими проститутками. Но есть вещи, не нуждающиеся в доказательствах.

– О чем задумался, Ильич? – усмехнулся сотрудник по борьбе за общественную нравственность. – Может, мне супругу твою вызвать? Для профилактической беседы. Чтоб блюла тебя и заодно на СПИД проверилась. Чем она занимается-то?

– В салоне работает… Массажном. «Фантазерка».

– Не понял. Чего, тоже проститутка? – неподдельно обалдел Прохоров.

– Сам ты проститутка! – на автомате выпалил в ответ Вадик.

Дальнейшее напомнило ему киносеанс, во время которого вдруг порвалась пленка. Он успел разглядеть приближающийся к носу майорский кулак, после чего наступила полная темнота. И это был не спецэффект.

Добрый сотрудник так и не появился. Видимо, заболел.

Очнулся Вадик в знакомом резервуаре со стеклянной стенкой. Очнулся в лежачем положении. На полу, рядом с нарами. Парня-администратора уже увели на расстрел, но зато из-за стекла на него смотрели по-матерински добрые глаза сержанта-кавказца.

– Проснулся? – Заметив, что задержанный пришел в чувство, он открыл дверь аквариума. – Ну, тогда ступай домой. И больше с лестницы так не падай. Убиться насмерть можно.

– Какой лестницы? – простонал Вадик.

– Ну, с нашей, наверно. В рапорте написано… Оступился, ударился головой. Не надо так больше… Выходи, выходи. Только бахилы сними.

Вадик с третьей попытки встал с холодного пола. Если сказать политкорректно – болела не только голова. Ничего ж себе, сходили к девочкам…

Сержант подвел его к столу, достал из ящика отобранные пожитки: ремень, шнурки, мобильник с разряженной батарейкой, бумажник.

– Здесь три тысячи было, – прошептал освобожденный, заглянув внутрь.

– Э, слушай! – посмотрел на него девственно-чистыми глазами сержант. – Хочешь сказать, я взял твои деньги?

– Я говорю, что их тут нет. А раньше были.

– Раньше у меня собственный дом был и двадцать баранов… Али Мохаммедов еще ни копейки чужой не взял. Не надо по девочкам бегать.

Вадик, хоть и получил сотрясение черепной коробки, но сумел понять, что лучше не спорить. А то можно снова упасть с лестницы. Он посмотрел на возвращенные часы. Половина одиннадцатого. Его продержали ровно столько, сколько положено по закону. Не придерешься. В этом отделе закон, без сомнения, уважали.

– А где мой друг? – Он вспомнил про Никиту. – Тоже с лестницы упал?

– Зачем так говоришь? – обиделся сержант. – Ушел он. Давно. Сам. Ступай, ступай.

Вадик вышел в отделенческий коридор. Одну из дверей запирала его вчерашняя знакомая Карина. Следователь СС. Без формы. Поздновато она сегодня. Следов насилия на ее лице он не заметил. Наверно, вчера она успела показать удостоверение, и «газпромовцы» побоялись связываться с представителями власти, пускай даже районного масштаба… Хорошо, когда есть удостоверение. И плохо, когда его не окажется в нужное время.

Она прошла мимо него, бросив незаинтересованный взгляд. Не задержалась ни на секунду, словно не узнала…

…Или правда не узнала?!

Вадик похолодел. Что же у него с лицом? Что эти эсэсовцы сделали с его прекрасным лицом?!

Он доковылял до доски объявлений, покрытой толстым стеклом. Там, где стенд оставался свободным, он смог рассмотреть свое отражение на темном фоне.

Однако крутые у них гримеры… «Оскара» давать можно. Губернатор Калифорнии из финала второго «Терминатора», когда его поплющили бетонной балкой, выглядел гораздо симпатичней банковского клерка.

Он перевел глаза на объявление. «По всем вопросам, связанным с противоправными действиями сотрудников, вы можете обратиться в районную прокуратуру. Тел…»

Вадик не станет обращаться. Он же с лестницы упал. В присутствии трех незаинтересованных свидетелей. А свидетели наверняка найдутся. Иначе тоже упадут.

Летний вечер радовал освежающей прохладой. В соседнем парке пели птицы, а на соседней стройке ухал агрегат, забивающий сваи. Хотелось слушать и слушать… И думать только о хорошем. Например, про розового фламинго в лучах заката.

Левая нога вела себя не очень хорошо. Не желала идти. Вадик оперся о кирпичную стену отдела и дотащился до угла здания.

– Ну, наконец-то! – раздался за спиной голос, который невозможно было спутать с голосом Максима Галкина. – Чего так долго?

Никита пострадал значительно меньше. Опять выручил бронеживот. И потом, он никого не обзывал проституткой и подписывал все, что велели, как подобает любому законопослушному гражданину. А бровь ему разбили при задержании.

– Ты чего, не ушел?

– Танкисты своих не бросают, – он подставил другу пухлое плечо, – обопрись, путь не близкий. Мы за линией фронта.

– Где?

– До базы шесть остановок на метро. Но до метро тоже надо добраться. А это километра два по проспекту. Боюсь, до закрытия не успеем. С такими-то ранами… – Он сочувственно посмотрел на Вадика. – Можно, конечно, на тачке доехать, но у меня полный финансовый коллапс. У тебя вроде три штуки оставалось.

– Если найдешь, можешь забрать себе…

– Вот козлы, – без лишних вопросов врубился в тему знавший жизнь брокер. – Кредитку тоже умыкнули?

– Нет… Ума, наверное, не хватило.

– Значит, мы спасены!

– Не совсем. – Вадик потер ладонью лоб и наморщился, словно футболист, вымаливающий у судьи желтую карточку для сбившего его соперника. – Я, кажется, пин-код забыл.

– Как забыл?! – расстроился Никита, собиравшийся было поднять руку и крикнуть: «Эй, извозчик!»

– Если тебе прямым в нос зарядят, ты собственный ИНН забудешь.

– Я его и так не знаю…

Вадик не прикидывался, чтобы сэкономить на таксомоторе. Он действительно не помнил кода. Удар у майора был поставлен хорошо, не оставлял никаких шансов на спасение. Самое страшное, он нигде не записал его. Цифры вызывали какую-то ассоциацию – то ли год, когда началась Первая мировая война, то ли чей-то день рождения. Такой вот нехилый разброс. И поэкспериментировать нельзя – после третьей попытки банкомат проглотит карточку. Оставалось надеяться, что через несколько дней память восстановится.

– И что делать? У меня даже на метро не наберется. И дома пусто. Можно доехать и у матушки перехватить, но она на тусовку с подружками ушла. Во попали. Хоть на газоне ночуй!

– Замерзнем на газоне. Да и мокро. – Теперь лицо Вадика походило на лицо футболиста, который не симулировал, а действительно получил в кость. – Пешком пойдем. Хотя бы до метро. А там что-нибудь придумаем. На крайняк, попросим у прохожих.

– Ты посмотри еще, может, мелочь оставили? – больше для самоуспокоения предложил Никита.

Мимо прошуршал узкоглазый желтый «ниссан», освежив друзей водицей из широкой лужи. Сразу стало легче. Несмотря на близорукость, Вадик смог разглядеть знакомый профиль следователя СС Шварцкопф.

– Нет, – он стер с лица воду, – не оставили. Они ничего не оставляют. Пошли…

…Если бы художник Василий Верещагин, изображавший ужасы войны, жил в наше время, то свою знаменитую картину «Смертельно раненный» он мог бы смело писать с двух молодых людей, перемещавшихся вдоль проспекта в направлении станции метрополитена, опираясь друг на друга. И картина вышла бы не хуже.

Дабы скрасить поход, друзья делились полученными положительными впечатлениями.

– Слышишь? – приложил ладонь к уху Евпатий Эммануилович. – Это иволга… А это соловей. Соловья ни с кем не спутаешь. Помню, как-то в деревне…

– Ты зачем такие показания дал? – перебил орнитолога Вадик. – Не в первый раз, оказали услуги… Да еще меня приплел.

– Мне не оставили выбора. Он пригрозил все рассказать матушке, а у нее сердце. Могла не выдержать. Да ладно, не велика ложь.

– Все с маленькой лжи и начинается… А ты успел? Ну, получить услуги? Орал, как кот помойный…

– Хм… Ну вообще-то, до этого дело не дошло. А орал, потому что она мне позвонок вправила. У меня он давно ныл, а она как дернет… С хрустом, – блаженно зажмурился Никита, – реально отработала.

– По-моему, они не проститутки.

– Да, не повезло… Ну кто ж знал?..

– А теперь их прикроют. А то и посадят. Из-за твоих показаний. Люди честно зарабатывали на хлеб массажем.

– Ты словно с Гондураса прилетел! Никто их не посадит! Зачем же убивать курицу, несущую золотые яйца? Просто теперь у них будет другая «крыша». Не соломенная, а железная. А если бы тоже не выпендривался, сейчас бы не хромал. И давно были бы дома.

Диспут прервал звонок мобильника. Нетрудно догадаться, что это был мобильник Евпатия Эммануиловича.

– Алло… Да, ма… Не, мы гуляем тут, воздухом дышим, а то все биржа, биржа… Погода хорошая, не хочется дома сидеть… Чего? Да ерунда это какая-то… Она не пьяная, часом? Да успокойся, мало ли что кому покажется. Мне тоже иногда танки вместо машин мерещатся. Не переживай… Погоди, ты когда дома будешь?.. Понял… Ну, давай, целую.

Захлопнув мобильник, Никита выругался, как настоящий танкист. С огоньком.

– Что случилось?!

– Матушке тетка позвонила. Сестрица ее. По телику нас только что показали. В криминальной хрони. По «регионалке». В полный рост. Задержаны в притоне для разврата… Сволочь!

– Кто? Тетка?

– Да при чем здесь тетка? Майор этот… Пронин или Прохоров. Обещал же, гнида, что никому ни слова.

– Не фиг было протоколы липовые подписывать… Меня тоже показали?

– Да наверняка… Хорошо, матушка сама не видела. А тетка запойная, я сказал, что перепутала. Кстати, они в полночь выпуск повторят и под утро. Уроды. Словно показывать больше нечего.

Вадик опустился на газон. Интересно, в Новгородской области «регионалка» ловится? Почему-то его больше волновало, увидит ли репортаж тесть. А не мать, Лерка или банковское начальство. И представил реакцию Ивана Сергеевича. «Ну, уклонист несчастный, готовься…» И побежит смазывать пистолет.

Какая чудовищная несправедливость. Он, который фактически ни разу не изменил законной жене, прослывет в глазах мировой и российской общественности каким-то моральным уродом, посещающим подпольные бордели. И никому ничего уже не докажешь. И в суд не подашь иск о защите чести, достоинства и деловой репутации. Засмеют.

Дойти до метро до закрытия станции они успели. Но денег в карманах от этого не появилось. Оставалось протянуть руки. Но кроме «Работать надо, пьянь!», ничего конструктивного друзья не услышали, а наличности не увидели. Увы, сегодня их лица не были совместимы с понятием «порядочность».

Слава богу, поблизости оказался супермаркет, где принимали к оплате карточки, не спрашивая пин-кода. Под неусыпным взором охраны и камер слежения несчастные купили шесть бутылок пива «Праздничное». Две выпили на месте, а четыре толкнули по оптовой цене местным алкашам, рыскающим возле метро. На два жетона хватило, еще и осталось. Крышечки из-под выпитого пива Никита спрятал в кармашек. Потому что под ними был код для участия в лотерее.

На станцию их пустили. Хотя и не сразу.

По вагону ходил торговец и предлагал по дешевке необходимую в каждом доме вещь – бактерицидный пластырь. На оставшиеся деньги друзья купили по упаковке. На всякий случай. Действительно ведь полезная в хозяйстве вещь. Вдруг палец порежешь?

Ровно в полночь по московскому времени они поудобнее расположились возле старенького телевизионного приемника марки «LG» и приготовились насладиться повтором душераздирающих кадров криминальной хроники. Никита распечатал по этому торжественному поводу матушкину настойку клюквы на спирту урожая 1980-го олимпийского года и открыл банку советских шпрот, хранимую на голодный день.

Сюжет показали на пятой минуте программы. Между историями о поимке педофила, охотившегося на мальчиков, и задержании какого-то чинуши за получение двухмиллионной долларовой взятки. Мелькнули маски бойцов ОМОНа, челка администратора, Сандра Брюсовна, Николь… Оператор, несомненно, был мастером. В кадр попали не только перепуганные лица клиентов борделя, но и их филейные части, что не оставляло зрителю никаких сомнений в преступных намерениях господ. Сами лица не скрыли черными полосками, поэтому идентифицировались они стопроцентно. По крайней мере, Вадик узнал себя еще до идиотского крика Никиты: «А вот и ты!»

Речь корреспондента отличалась изяществом и богатством метафор. Чувствовался класс. «В ходе проведения операции, Паутина“». «Под прикрытием массажного салона оказывали сексуальные услуги моральнонеустойчивым гражданам…» «А сколько еще в нашем городе таких вот салонов с ночными бабочками?» «Спрос вызывает предложения…» Все это говорилось репортером весело, с улыбкой на сахарных устах, словно речь шла не о криминале, а о праздничной распродаже и скидках на девочек.

Потом тревожную ситуацию прокомментировал майор Прохоров, хитрую морду которого оператор не рискнул показать без полоски.

– Пока нет четкого закона о проституции, беспредел будет продолжаться. Завтра эти женщины снова выйдут на панель.

– И будут платить мне за «крышу», – продолжил Никита, щелкнув пультом. – Знаешь, что самое смешное? Они ведь знали, что это не бордель. Либо потом поняли. А сюжетик все равно запустили.

– Конечно. У них протокольчик ведь есть.

– Да что ты с этим протоколом прицепился? Я сказал, почему подписал. Выбора не было. Или мама, или они. Я выбрал маму.

Никита наполнил рюмки.

– Так выпьем за то, чтобы эту фигню увидело столько народу, сколько капель останется на дне наших бокалов!

Они чокнулись и опрокинули рюмки. Стресс оказался настолько велик, что спустя четверть часа после окончания программы бутылка с настойкой полностью опустела. Кто-то пытался дозвониться Никите на трубку и на домашний, но он решил не отвечать на звонки, проявив недюжинную твердость характера.

Вадик опять ворочался до четырех утра. Едва его цеплял сон, как он тут же видел себя на массажном столе. Сандра Брюсовна мяла ему спину, а стоявшая рядом Лерка давала советы. Каким-то странным, каркающим голосом. Он просыпался и понимал, что это был не голос Лерки, а храп Евпатия Эммануиловича.

И что теперь делать? Даже если Лерка не видела репортажик, то обязательно найдутся добрые друзья, которые видели. И непременно перескажут во всех подробностях, да еще от себя добавят. А значит, обратной дороги к семейному очагу нет.

Квартиру он, конечно, оставит ей, несмотря на то что оформлена она на обоих – в равных долях. Сам вернется к матери. А как быть с ипотекой? Лерка не потянет. Но это не его проблемы. Пускай культурист платит.

Лешку жалко… Как ему все объяснить?

Черт, всего три дня назад у него и в мыслях не было, каким образом делить жилье! Что придется приезжать к Алешке по выходным! В лучшем случае. Что не услышишь больше командного баритона тестя: «Цельсь! Огонь!» Кто бы мог подумать, что какая-то долбана я вирусная атака в одночасье способна перевернуть жизнь ни в чем не повинного человека!

Он вспомнил разговор с Сандрой Брюсовной. Женщины обижаются на замечания. Да, как-то он намекнул Лерке, что за фигурой надо следить.

– Тебе не нравится моя фигура? – обиженно спросила она. – Что тебе еще не нравится?

– Нет, я же ничего не сказал про твою фигуру. Я вообще… что за любой фигурой надо следить.

Он вообще, а она поняла в частности. Не нравится фигура? Что ж, найдутся те, кому понравится. Вот и нашелся.

Самое обидное, накануне этого разговора он ползал по Сети. И совершенно некстати выскочило окно, рекламирующее продажных фотомоделей. Некстати, потому что в этот момент в комнату вошла Лерка.

– Девочек разглядываем?

– Да это случайно, – начал оправдываться Вадик, – само выскочило.

– Ничего случайного в этом мире не происходит.

Вадик тогда не понял, в шутку она или всерьез?

Получается, всерьез.

Наконец он все-таки заснул, решив руководствоваться народной приметой, что утро вечера мудренее.

Но утро принесло новые проблемы. Когда Вадик жевал заботливо приготовленный Никитой бутерброд с засохшим плавленым сыром, запиликал городской телефон. Это оказалась мама. Не смогла дозвониться на мобильник, поэтому перезвонила Никите.

– Что-нибудь случилось, ма?

– Тебя срочно разыскивают в банке. Какой-то Артур Андреевич. – Мать продиктовала номер.

– А Лерка больше не звонила?

– Нет. Ты можешь наконец объяснить, что там у вас случилось?

– Это не телефонный разговор. Приеду, расскажу.

– Когда приедешь?

– Сегодня… Или завтра.

Судя по ее репликам, вчерашнего репортажа она не видела. Она вообще не смотрит криминальные программы и сериалы, предпочитая бокс, футбол и бои без правил. Да еще «Тачку на прокачку» на MTV с Экзибитом. Все-таки мать-одиночка. А Экзибит фактурный чел.

Артуром Андреевичем звали не непосредственного начальника, а заместителя управляющего. Именно его должность Вадик незаконно присвоил, отправляясь с девчонками в баню. Его звонок не сулил ничего хорошего. Но Вадик не стал прятать голову в песок. Набрал номер.

В отличие от матери, Артур Андреевич криминал уважал. Потому что, по слухам, в недавнем прошлом входил в крупную организованную преступную группировку на правах одного из лидеров. Но вину человека, как известно, может установить только суд. Даже если он самый гуманный. Несмотря на то что Артур Андреевич формально не был признан преступником, он покаялся в церкви, устроился на работу в банк и учредил благотворительный фонд «Возмездие», помогающий жертвам насилия и беспредела.

Разговор с подчиненным занял не более минуты. «У нас авторитетное учреждение, и в нем должны трудиться авторитетные люди. А не те, которые, прикрываясь больничным листом, шарятся по борделям. Особенно во время мирового экономического кризиса. А уж если шаришься, так не попадайся».

Оправдания не принимались. Потому что в кадре не было человека, похожего на Вадика. В кадре был именно Вадик. Которому теперь предлагалось срочно зайти в банк и написать заявление об уходе по собственному желанию. То есть стать безработным без выходного пособия.

– Но я же не нарушал трудового договора… Почему по собственному? – скорее формально, нежели от чистого сердца протестовал он.

– Потому что в противном случае ты действительно окажешься на больничном. На настоящем больничном.

Больше Вадик не протестовал. Догадался, что телесюжет всего лишь хороший предлог, чтобы избавиться от лишнего рта во время кризиса. И посадить на его место другой рот. Но более интересный с точки зрения протекции.

Он положил трубку и вернулся в комнату, где Никита внимательно рассматривал в зеркале свежеприобретенные ранения на физиономии.

– Все… Я безработный.

В банк его тоже устроила Лерка. После института он перебивался случайными заработками, используя в основном Интернет. Размещал объявления о продаже мелкой бытовой техники по сниженным ценам. Если кто-нибудь что-нибудь заказывал, ехал на «Юнону» – рынок оптовой торговли, – покупал товар и отвозил заказчику. Навар был невелик, рублей пятьсот за поездку плюс сотка за доставку. Если б заказывали каждый день, на жизнь в принципе хватило бы. Правда, без ипотеки. Но хорошо, если за неделю была пара звонков. Лерке эта ситуация стала надоедать. «Ты мужик или мелкий спекулянт? Кто должен быть добытчиком в семье?» Вадик тихо соглашался, но ничего, кроме интернет-спекуляции, предложить не мог. «Но ты же за меня вышла не из-за денег, верно?» Но Лерке было что сказать в ответ. «Ты не путай любовь и необходимость содержать семью!»

Однажды, когда он шарил по Сети в поисках прожиточного минимума, Лерка позвонила из салона и похвасталась, что только что массировала пациента из филиала крупного московского банка. Пациент хоть и не из правления, но словечко замолвить может. «Если договорится – пойдешь в банк!» – тоном, не терпящим возражений, объявила она. Пациент договорился, Лерка отмассировала его качественно. Вадик прошел собеседование, обучение и испытательный срок. Получил собственный кабинетик и стабильный оклад. Через полгода вписался в ипотеку. Тоже с подачи Леркиного пациента. Просто так кредит на жилье не давали даже своим.

Да чтоб он делал без Лерки? Кем бы сейчас был? В лучшем случае курьером и продавцом пластыря в метро. Хоть и с высшим образованием. А она без него не пропала бы. Неприятно, но факт.

Даже Никита как-то обмолвился на эту тему. «Тебе на такую жену молиться надо. Ни хрена сам не сделал, а упакован по полной. И что она в тебе нашла?»

Ни Вадик, ни Лерка глупых разговоров на тему «А за что ж ты меня полюбил?» не заводили. Потому что любовь не нуждается в комментариях.

Вадик упал на тахту и закрыл голову подушкой. Ко всем прочим проблемам добавилась еще одна – где брать деньги для потребительской корзины? Да еще ипотека, оформленная на него. Квартиру банк отберет, если не платить пятнадцать процентов годовых. Во всем мире по три процента отстегивают, а у нас, как при первобытном строе, по пятнадцать-двадцать. Да что ипотека! С голодухи бы не подохнуть. Карточных денег хватит при жесточайшей экономии недели на две. И вряд ли за эти две недели он подыщет что-то новое. В стране кризис, по улицам толпами бродят граждане с табличками на груди «Хлеба и сериалов». Наверное, ему тоже придется рисовать табличку. А то и две. На спину и на грудь. Какое-то время можно посидеть на шее у матери, а потом придется пропадать.

В химии это называется цепная реакция. Когда одна неприятность порождает другую.

Никита присел рядом с другом и положил руку ему на плечо, словно молодой Ленин матери на картине «Мы пойдем другим путем».

– Знаешь, я долгое время думал, что Бенджамин Франклин, изображенный на стодолларовой купюре, это президент Америки. Потому что на всех ихних деньгах нарисованы президенты. А тут мне один не умеющий писать узбек рассказал, что Франклин был изобретателем. Придумал среди прочего громоотвод и современную форму очков. За это его и поместили на сотку. Я проверил – факт!

– Это ты к чему? – вылез из-под подушки Вадик.

– Не ошибается тот, кто ничего не делает.

– И что?..

– Неужели мы, два здоровых, умных мужика, опустим руки, потому что не смогли добиться своего по не зависящим от нас причинам? Не знаю, как ты, но для меня это теперь дело принципа. А то и чести. Это ж кому рассказать?! Баб не найти! Позор на всю Бразилию!

Вадик с опаской посмотрел на одноклассника, вместо бровей у которого над глазами свисали два свежих пластыря.

– Ты хочешь сходить еще раз?!

– Не ты, а мы…

Придя в себя после услышанного, Вадик выдал речь, больше подходящую венесуэльскому лидеру У го Чавесу, посвященную Америке. С употреблением матерных слов. Суть сводилась к тому, что по его, Никиты, вине случилось столько бед, что впору искать веревку и тяжелый камень. И выбирать мост, благо их в Питере много. Никита выслушал друга с показным спокойствием, словно палач, которому перед казнью исповедуется приговоренный.

– А теперь послушай меня. Да, мы многое потеряли. Соглашусь, это обидно. Но вдвойне, нет, втройне обидней, что мы не получили то, чего хотели! И имеем ли мы моральное право останавливаться на полпути, когда нам нечего больше терять? Мы что, зря потратили столько денег и здоровья? Ради того, чтобы сидеть сейчас здесь и утирать кровавые сопли? Кто мы после этого? Муравьи! Нет, хуже! Мы амебы! Безвольные, бесхребетные амебы!

– Ты мало получил, да? Бог любит троицу.

– Вспомни, что говорил твой прадед: «Никто не повинен в том, что он родился рабом. Но раб, который оправдывает и приукрашивает свое рабство… есть внушающий законное чувство негодования и омерзения холуй и хам».

– Какой еще прадед?!

– Ленин. Владимир Ильич. Том пятый, страница двадцатая. И он был трижды прав!.. А теперь представь Лерку! Она смеется над тобой! Ха-ха-ха! Сходил муженек к девочкам! Огреб дубинкой по спине! Отличный массажик! И что ты можешь ей ответить? Ни-че-го! А ответить бы надо!

Никита давил на больное. Неизвестно, смеялась ли Лерка, но что не плакала, это точно.

– Хорошо ответить, – продолжал агитировать Никита, он же Евпатий Эммануилович, – чтобы поняла, кого потеряла! Какого человечищу!

– Послушай! У меня на карточке последняя десятка! На шее ипотека, а в отделе кадров расчетный листок! Какие, на хрен, девочки?! Другой на моем месте уже с небоскреба летел бы!

– Во-первых, я не предлагаю тебе тратиться. – Никита чуть сбавил напор. – Во-вторых, один день ничего не решит. Зато ты наконец станешь мужиком. Без всяких мыслей о мостах и небоскребах, с которых надо прыгать. Горы свернешь! И работа будет, и ипотека!.. А кто ты сейчас? Нытик, который не может даже в рожу дать чуваку, переспавшему с его женой! Это ты кому-нибудь другому грузи, что догнать его не смог, что глаз ему подбил… Я-то тебя знаю. Извини за прямоту!

Это был самый больной аргумент. С которым и не поспорить. Не дал ведь в рожу… Не дал… Постеснялся. Не мужик.

– Тебя Лерка, часом, не била? Я не удивлюсь.

– Не твое дело… А ты в зеркальце посмотрись, – уже без запала ответил Вадик, – свиная отбивная симпатичней. Какая нормальная баба за бесплатно к нам подойдет?

Никита взглянул на свое отражение в зеркале серванта.

– Так это смотря, что им говорить… Для мужиков внешность не главное. Главное – харизма и стержень. Я имею в виду внутренний стержень… Хотя и внешний тоже. Погоди-ка…