Текст книги "Гибель «Демократии»"

Эта аксиома немедленно получила подтверждение: видимо, в ответ на движение матроса по окнам было сделано несколько выстрелов. Жалобно звякнули стекла, кто-то вскрикнул и упал. В два прыжка Грузин оказался на пороге библиотеки. Вскинув руку к выключателю, он удивленно округлил глаза, увидев перед собой неизвестно откуда взявшегося офицера. Но боевик не успел ничего понять, так как одновременно с поворотом выключателя ему на переносицу обрушился страшный удар рукояткой пистолета.

Малютин захлопнул дверь, привалил к ней находившегося в беспамятстве анархиста, заботливо подобрал выроненный им наган. Тотчас из кабинета прозвучали два выстрела, и дубовую филенку пробили пули. «Железняк почуял неладное и сразу отреагировал, – догадался Петр. – Не побоялся подстрелить товарища – решил, что важнее отразить опасность с тыла. Серьезный господин! Такого голыми руками не возьмешь. Ну вот, кажется, он выбежал из кабинета».

– Как будем выбираться из этой заварухи? – спросил он Юрия. – Боюсь, тот путь, которым мы пришли, уже не подходит;

– Предлагаю через другую дверь прямо в коридор. В его конце на нашей стороне имеется проход на кухню. Помнишь, Энгельс говорил, что заднюю дверь запирают на засов, а ключ от замка вешают рядом на гвоздь. Я выбегу, отвлеку на себя внимание, а ты под шумок уходи. Когда закончишь все, что мы наметили, возвращайся домой и жди моего сообщения по телефону. Если до утра не объявлюсь, значит не талан мне разбогатеть от щедрот господ Гучковых. Тогда моей долей распорядись по своему усмотрению, поскольку ни жены, ни детей у меня нет.

Петр распахнул дверь в коридор и, припав на колено, осторожно выглянул. Свет был погашен, поэтому он ничего не увидел. О характере боя можно было судить лишь на слух. Характерные звуки выстрелов свидетельствовали, что Бугай со своим грозным маузером успел подняться на балкон и оттуда вел убийственный огонь по нападавшим. Второй боевик, явно экономя патроны, отстреливался из окон вестибюля. Когда офицеры свернули в проход, ведущий на кухню, во дворе взревел мотор «Ролс-Ройса». Судя по яростной пальбе и крикам «стой!», кто-то из анархистов для прорыва воспользовался автомобилем.

Под прикрытием этого шума Малютин повернул ключ и откинул засов. Хлопнув поручика на прощание по плечу, он ринулся к глухому каменному забору, отделявшему участок Калитникова от соседнего домовладения. Словно кошка, Юрий взобрался на липу, которая росла возле ограды, и по одной из ветвей стал подбираться к гребню стены. Находясь в таком положении, он вдруг включил фонарь и направил луч в сторону особняка. Тотчас во дворе раздались возгласы: «Вон еще один! Уходит! Быстрей, за ним!» Вслед за треском выстрелов по липе застучали пули, сбивая на землю листья и ветки. Но беглеца уже в том месте не было. Погасив фонарь, он скользнул по другую сторону ограды и исчез из виду.

К липе подбежали несколько милиционеров. Громко матерясь, они принялись по очереди неуклюже лезть на дерево. Возле них беспорядочно суетился молоденький, судя по голосу, офицер, который канючил чуть ли не со слезами в голосе:

– Ну, быстрее, братцы, за ним. Уйдет же анархист. Надо его догнать, поймать.

Дождавшись, пока милиционеры перемахнули через забор, Шувалов покинул кухню. На ходу он громко заговорил, напустив начальственную строгость:

– Упустили, раззявы! Кто здесь командует оцеплением?

От неожиданности милицейский прапорщик, безуспешно пытавшийся подтянуться на ветке, разжал руки и свалился вниз. Поднявшись, он нахлобучил фуражку, неловко приложив руку к козырьку, доложил:

– Прапорщик Кошкин, второй участок Арбатского отделения милиции. Веду преследование бежавшего преступника.

– Поручик Шувалов, из контрразведки, – козырнул Петр. – Вижу, как преследуете. Кинулись всем скопом, а дом оставили без присмотра. Оружие к бою! Внимательно следить за окнами и дверями с этой стороны дома. При появлении преступников – огонь на поражение!

Видя, что прапорщик дошел до нужного состояния, по-прежнему строго спросил:

– С той стороны, за углом, еще есть ваши люди?

– Так точно! – радостно ответил Кошкин. – Наблюдение ведут унтер-офицер Емелин и старший милиционер Пучков.

– Сейчас пришлю их к вам на помощь, – объявил Шувалов. – Когда они прибудут, внимательно осмотрите окна и двери. Если найдете открытые, начинайте осмотр дома.

– Простите, господин поручик, – произнес молодой офицер с явным смущением, – но нам говорили, что операцией руководит представитель Комитета общественной безопасности…

– Меня вызвали в самый последний момент, хотя господин Блюмкин должен был вас предупредить, – нашелся Петр, назвав первую пришедшую в голову фамилию.

– Нет, ничего такого он не говорил.

– Хорошо, прапорщик, с этим бардаком разберемся после, а сейчас главное – взять преступников, – произнес контрразведчик с прежней суровостью, чтобы скрыть удивление («Либо у Блюмкина здесь есть однофамилец, либо мой злой гений непостижимым образом перенесся из Севастополя в Москву»). – Все мои распоряжения остаются в силе.

Милиционеры, услышавшие приказ от имени Кошкина, с радостью побежали за дом, подальше от продолжавшейся перестрелки. Оставшись один, Петр легко перемахнул через ограду. Десять минут спустя он сел в «рено», стоявший на том же месте.

– А где господин Малютин? – поинтересовался истомившийся от ожидания Фефе.

– Он решил прогуляться пешком, – устало сказал Шувалов. – Думаю, нам лучше поскорее уносить отсюда ноги. Поехали, как условились. Надеюсь, знакомый Бориса по-прежнему ждет нас.

Через полтора часа с чувством полностью выполненного долга, к которому примешивалась легкая тревога за Малютина, Петр вернулся в свою квартиру.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Окончательно убедиться, что домой Аглая так и не возвращалась, много времени не потребовалось. Наскоро обойдя квартиру, Шувалов устроился в гостиной. Он еще не отошел от только что пережитого сильного нервного возбуждения, поэтому спать не хотелось. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Петр принялся изучать записи Калитникова, попутно сопоставляя новые сведения с уже известными ему фактами. От этого занятия его оторвал телефонный звонок. В надежде, что кто-то из двоих – Аглая или Юрий – наконец подали весточку, поручик схватил трубку и радостно выкрикнул:

– У аппарата поручик Шувалов!

– Кажется, мой звонок доставил вам удовольствие? – зашелестел в наушнике неуловимо знакомый мужской голос. – Или вы ожидали, что это будет госпожа Щетинина?

– Кто это? – напрягся Петр от страшной догадки – похоже, с ним разговаривал Блюмкин.

– Нехорошо, господин поручик, избегать старых знакомых. Я из вторых рук узнаю, что вы были в Староконюшенном, в двух шагах от меня, и не подошли поздороваться, – упрекнул Яков, не скрывая иронии. – А зря! Глядишь, узнали бы без промедления, где находится ваша дама сердца, Тогда бы ни вам, ни мне не пришлось тратить время попусту.

– Где Аглая? Отвечайте!

– А где странички из известной вам тетради? При вас? – напряженно спросил Блюмкин. – Кто-нибудь еще читал эти записи?

– Да, Калитниковская бухгалтерия у меня, и пока я единственный, кто с ней знаком, – ответил поручик. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Не переживайте, Петр Андреевич, интересующая вас особа находится рядом со мной, – явно повеселев, сказал комитетчик. – Вот только жизни ее угрожает опасность. Вы же сами знаете, что в известном вам месте группа анархистов учинила стрельбу. В таких случаях, увы, несмотря на милицейское оцепление, бывает, что гибнут случайные прохожие. Вам все понятно?

– Послушайте, вы, мерзавец, – сорвался на крик Шувалов, – если с ней что-нибудь случится…

– Не теряйте времени на бесполезные угрозы, – перебил его Яков. – Даю вам четверть часа, чтобы представить мне все до единой странички из тетради. В обмен получите свою пассию в целости и сохранности.

Связь прервалась. Шувалов повесил на рычаг онемевшую трубку, сунул в карман листки тетради, схватив фуражку, бросился к выходу. По распоряжению городской думы газовые фонари на улицах гасили в час ночи, поэтому Петр поспешно шагал при свете звезд по самой середине переулка – так было меньше риска налететь в темноте на какое-нибудь неожиданное препятствие.

Возле ворот дежурил милиционер – уже знакомый поручику унтер-офицер Емелин. Мазнув по лицу подошедшего лучом фонарика, он сказал, не скрывая неприязни (видимо, нагорело от комитетчика за ротозейство):

– Вас ждут. Велено идти прямо в кабинет.

Шувалов на ходу поблагодарил и устремился к дому, не заметив, как страж за его спиной дважды мигнул фонариком в сторону особняка. Поручик без остановки миновал вестибюль, испещренный следами от пуль, но уже очищенный от осколков стекла. Другим напоминанием разыгравшейся здесь трагедии служили видневшиеся на каменном полу наспех замытые следы крови. Никого не встретив на пути, Петр размашисто прошагал по коридору и ворвался в кабинет. Первое, что он увидел, была Аглая, сидевшая на стуле, словно провинившаяся гимназистка в кабинете директрисы, – руки лежат на коленях, спина прямая, взгляд виновато уставлен в пол. Девушка вскинула голову, и их глаза встретились. Удивительно, но в ее лице не было ни малейшего намека на страх. Напротив, оно светилось неприкрытой радостью – наконец-то на помощь явился рыцарь, который немедленно освободит ее из плена.

– Не двигаться! Руки вверх! – раздался окрик Блюмкина. – Теперь медленно достаньте из кармана пистолет и бросьте позади себя. Прекрасно! Еще оружие есть?

– Нет, – ответил Петр и оглянулся.

Комитетчик, уверенно держа в правой

руке огромный маузер, стоял в темном проеме двери, которая вела в библиотеку. Их разделяло примерно три шага, поэтому нечего было и думать о попытке напасть на него. К тому же он целился в Аглаю, всем своим видом показывая, что выстрелит в нее при малейшем неповиновении поручика. Увидев реакцию Шувалова, Яков заулыбался и, преисполненный чувством превосходства, сказал:

– Руки можете опустить, но поворачиваться ко мне не надо. Я переживу этот моветон с вашей стороны. А вообще вы правильно оценили ситуацию, господин контрразведчик. Пистолет, нацеленный на даму, принадлежал ныне покойному анархисту. В случае чего любая экспертиза подтвердит, что госпожа Щетинина стала случайной жертвой перестрелки. Скажем, оказалась слишком любопытной, неосторожно подошла к опасному месту – вот и не убереглась. Пуля, как известно, – дура.

– Неужели вы столь низко пали, что посмеете выстрелить в совершенно невиновную женщину? – спросил Шувалов, побледнев.

– Не пал, а поднялся на недосягаемую для вас высоту! – с глумливой усмешкой провозгласил Блюмкин. – В отличие от подобных вам рефлексирующих интеллигентов мне удалось правильно ответить на вопрос: кто я – тварь дрожащая, или право имею? Для меня смешны постулаты любых религий, грозящие будущими карами за убийство себе подобных.

– Понятно, бога вы не боитесь, – как бы размышляя вслух, проговорил Петр, – но есть же свидетели, которые могут выступить на земном суде. Не так ли, господин новоявленный Наполеон?

– Вы напрасно ищете выход из сложившейся ситуации, попутно пытаясь уязвить меня иронией. В доме никого нет – по моему приказу всю прислугу увезли в участок. На милиционера у ворот не стоит рассчитывать. Он до смерти напуган обещанными мной карами за то, что вместе с другими болванами упустил вас, поэтому в протоколе все засвидетельствует в нужном мне ключе. В крайншкслучае, ему придется пасть от руки офицера, обезумевшего при виде погибшей возлюбленной. Вот и браунинг подходящий валяется. Газеты обожают публиковать подобного рода истории, тем более что в их распоряжении окажется подробное описание вашего бурного романа.

– Негодяй! – вскричала Аглая, вскочив со стула.

Яков мгновенно направил маузер на поручика и произнес назидательным тоном:

– Сударыня, мы с вами договаривались – тихое поведение является залогом жизни вашего любовника. Уж если благодаря ему вы попали в это неприятное положение, то постарайтесь держать себя в руках. Иначе, как виновнице, вам придется оплакивать его гибель, которая случится на ваших глазах.

Женщина, пошатнувшись словно от удара, молча села на место и застыла в прежней позе. Только бросаемые исподлобья полные ненависти взгляды выдавали ее истинные чувства. Шувалов лихорадочно перебирал в голове планы спасения, но ничего подходящего придумать не мог Безусловно, в сложившейся ситуации комитетчик имел полную возможность диктовать свою волю. Оставалось одно – демонстрируя полную покорность, дожидаться удобного момента и напасть на него, чтобы дать Аглае возможность бежать.

– Не побоюсь признаться, поручик, что беседа с вами доставляет мне огромное удовольствие, – сообщил Блюмкин. – Однако давайте сначала покончим с делами, а потом продолжим разговоры на философские темы. Будьте добры, достаньте из кармана бумаги. Прекрасно… Теперь подойдите к письменному столу и сядьте в кресло.

Петр безропотно повиновался, прекрасно понимая, что может случиться в случае его строптивости. Проходя по кабинету, он заметил на ковре возле сейфа большое бурое пятно. «Неужели Калитников погиб во время перестрелки? Так вот почему кобовец так свободно распоряжается в чужом доме», – пронеслась в голове догадка.

– Пересчитайте вслух, складывая на стол по одному листочку, – последовало новое распоряжение.

Шувалов принялся выполнять, произнося в полголоса: «Один, два, три, четыре…» Он закончил на счете «39» и выжидающе замер.

– Все сходится, – обрадовался Яков. – Именно такого количества листов не хватало в тетради. Что же, осталось произвести последнее действие. Поручик, слева от вас серебряный поднос, на нем лежат спички. Пододвиньте его поближе к себе и приступайте к аутодафе этих паршивых бумаг, чтоб их автору также гореть в геенне огненной! Вот и ладненько! Quod non est in actis, non est in mundo. Кажется, так говорят историки?

– И что дальше? – спокойно спросил Шувалов, когда последний клочок превратился в пепел.

– А дальше, ваше благородие, начнется самое интересное, – ответил Яков, раздуваясь от сознания собственной значимости. – Вы и ваша дама будете выкупать друг другу жизни – если можно так выразиться: на основе взаимной симпатии.

– В чем это будет заключаться?

– Не спешите, поручик, я все объясню по порядку. Жизнь этой молодой особы зависит только от вашего благоразумия. Видите на столе бювар? Раскройте его и выньте несколько листов бумаги. Берите ручку, пишите прошение на имя начальника Московского отделения Комитета общественной безопасности Самсонова. Содержание: просьба принять вас в число негласных осведомителей. Далее черкните несколько строк – мол, о политических взглядах капитан-лейтенанта Жохова сообщаю то-то и то-то.

– Да как вы смеете мне предлагать такое?! – задохнулся от возмущения Петр.

– Успокойтесь, возьмите себя в руки и выслушайте до конца, – повысил голос Яков. – Никто не собирается давать этой бумаге ход и превращать вас в реального агента. Она мне нужна лишь в качестве залога вашей лояльности по отношению ко мне. Если вы сейчас же не напишете то, о чем я прошу, Аглая Никитична погибнет на ваших глазах, а ее имя будет навек опозорено. Не исключено, что своим упрямством вы убьете заодно и родителей госпожи Щетининой.

При этих словах Аглая издала судорожный вздох и закрыла лицо руками. Мельком взглянув на нее, комитетчик продолжил излагать свой план:

– Когда закончите, поменяетесь местами. Мадемуазель напишет аналогичную расписку, и вы сможете идти на все четыре стороны. Даже на случай угрызений совести у каждого из вас будет оправдание – вы не просто поддались моему нажиму, а уступили ради спасения жизни любимого человека. Вот видите, все очень просто.

«Пожалуй, он все-таки предоставляет мне пусть призрачную, но все-таки более-менее реальную возможность выбраться из этой западни, – с надеждой подумал Петр. – Правда, во многом успех будет зависеть от сообразительности Аглаи». Ни на кого не глядя, поручик пододвинул к себе бумагу, открыл чернильницу. Немного помедлив, обмакнул перо и принялся тщательно выводить каждую букву, чтобы его послание было легче прочитать.

«Милая! – писал он. – Постарайся в точности выполнить все, что здесь написано. Возьми ручку и сделай вид, что составляешь прошение. Пусть Блюмкин решит, что все идет, как он задумал. Потом притворись, будто тебе стало дурно и падай из кресла под стол. Это отвлечет его внимание. Когда я вступлю с ним в схватку, выбегай на улицу. Милиционеру у ворот крикни, чтобы он поспешил на помощь Блюмкину, а сама со всех ног беги по переулку к моему дому. Разбуди швейцара и все расскажи. Он поможет тебе найти безопасное убежище, свяжет с моими друзьями. Учти, я надеюсь на тебя!»

Энергично ткнув пером, Шувалов поставил последнюю точку. Он замер, не поднимая головы, в расслабленной позе, надеясь от всей души, что в глазах комитетчика именно так должен выглядеть «рефлексирующий интеллигент» после совершения подлого поступка. На самом деле Петр был подобен сжатой пружине. Если Блюмкин приблизится, чтобы прочесть написанное, поручик кинется на него со смертоносностью камня, выпущенного из пращи. Если нет – останется прежде намеченный вариант: бросить во врага стул, устремиться следом, выбить пистолет. При удачном раскладе ему удастся как следует проучить мерзавца. Главное – чтобы при этом Аглая находилась в укрытии, если противник успеет выстрелить.

– Вы закончили? – спросил оперативник. – Тогда встаньте и пройдите к стулу. А ваше место займет дама.

Петр уже вышел из-за стола, когда в коридоре послышался странный шум – будто что-то упало. Блюмкин инстинктивно дернулся вместе с маузером в сторону двери и буквально в следующий миг всем телом рухнул вперед, получив по шее страшный удар книгой огромного формата. Еще через мгновение из библиотеки выскочил Малютин, сноровисто завел руки Якова за спину, ловко связал их. Шувалов только успел подскочить, чтобы подобрать свой браунинг и наставить его на поверженного врага. Но в этом уже не было необходимости, поскольку тот лежал без сознания.

– Чем это ты его? – удивленно спросил поручик.

– Коронационный альбом, – пояснил Юрий, показывая увесистый фолиант. – Эта штука оказалась посильнее «Фауста». А томиком Гете пришлось изобразить шум в коридоре.

– Как же ты здесь оказался? Откуда узнал, что мы попали в беду?

– Все расскажу по дороге, – прервал расспросы Малютин, – а сейчас предлагаю покинуть этот дом. Боюсь, мы здесь слишком загостились. Забери со стола свою писанину, хватай мадемуазель и бегом на улицу. Аллюр три креста!

– Но там же милиционер, – вспомнил Шувалов, таща за руку Аглаю, которую внезапное избавление от опасности ввергло в какой-то ступор.

– Не беспокойся, этот витязь любезно согласился на время прилечь среди роз и теперь наслаждается их божественным ароматом.

Миновав никем не охраняемые ворота, – лишь из-за клумбы послышалось невнятное мычание – беглецы сели в поджидавший их автомобиль. При виде девушки Фефе странно поперхнулся и, обойдясь без обычных присловий, свойственных московским извозчикам, лихо рванул машину вперед.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

– Уважаемый Фефе, сбавьте скорость! – перекрикивая шум мотора, приказал Малютин, когда после кружения по арбатским переулкам они вылетели на Поварскую. – Вовсе нет нужды, чтобы по утру маршрут вашего самохода был отмечен донесениями постовых. Наверняка, милицейское начальство заинтересуется сообщениями о болиде, покинувшем небосклон и промчавшемся по улицам Москвы.

– Куда мы едем? – наконец спросил Шувалов. За всю дорогу от особняка Калитникова Юрий так и не удосужился назвать конечный пункт поездки.

– Туда, где мы поговорим, не надрывая горла, – обернувшись, крикнул штабс-капитан. – Потерпи, скоро узнаешь.

Вскоре они миновали Скаковую аллею и прямиком подкатили к сиявшему электрическими огнями «Яру». Здесь жизнь била ключом: подъезжали на лихачах запоздалые ночные гуляки, поминутно звучали гудки самых разнообразных автомобилей. Само собой разумеется, на черный «рено», который неспешно проехал в сторону Петровского парка, никто не обратил внимания – вполне возможно, его пассажиры предпочли отправиться в другие заведения – «Стрельну» или «Мавританию». Но возле тех злачных мест таксомотор не остановился, а, объехав кругом парковый массив, затормозил на глухой в тот поздний час улице.

– Спасибо, Фефе, мы выйдем здесь, – сказал Малютин. – Поезжайте к одному из здешних ресторанов и постарайтесь взять пассажира. Если фараоны поинтересуются, скажете, что заехали сюда в поисках подвыпившего клиента, готового щедро заплатить за ночной вояж.

Шувалов вышел и, обойдя автомобиль, открыл дверцу со стороны Аглаи. Опершись на руку поручика, женщина выбралась из машины, неловким жестом поправила платье и застыла в безмолвии. Малютин, уже поджидавший их, попросил в пути не разговаривать, а просто следовать за ним. Фефе развернул «рено», на мгновение ослепив светом фар, и умчался прочь, а они, ведомые Юрием, двинулись вперед.

Пока чуть ли не на ощупь шли по темной улице, Петра не оставляло ощущение, что между ним и Аглаей, как говорят в народе, пробежала черная кошка. Хотя женщина шла рядом, поручик всем нутром ощущал ее отстраненность. «Что так подействовало на нее? – никак не мог он понять. – Неужели пережитый страх из-за угроз Блюмкина? Или я чем-нибудь ее обидел? Но где и когда?» Углубившись в размышления, Шувалов едва не налетел на Малютина, который вдруг остановился перед воротами одного из домовладений.

– Нам сюда, – негромко сказал проводник и распахнул калитку.

Светя фонариком, он провел своих подопечных через двор, указал на ступени крыльца. Миновав прихожую, все трое оказались в просторной комнате. Ослепительно вспыхнули лампочки под матовым колпаком простенькой железной люстры. Петр удивленно огляделся, а когда понял, где они оказались, у него невольно вырвалось:

– Сюрприз так сюрприз! Это же бывшая явка анархистов!.. Мой друг, хотелось бы поскорее получить объяснения всем чудесам, случившимся нынешней ночью. Сначала ты появляешься в самый критический момент и вырываешь нас из рук злодея. Потом увозишь за город, причем в то место, где совсем недавно скрывались боевики. Полагаю, давно настала пора ввести, меня в курс дела.

– Разумеется, я не премину это сделать. Только думаю, что прежде тебе следовало бы представить меня даме, – ответил штабс-капитан, Затем, пользуясь случаем, слегка уколол товарища: – Мне представляется, что, даже уйдя с головой в оперативную работу, не следует забывать о правилах хорошего тона,

– Прошу прощения, – смутился Шувалов. – Аглая, позволь представить моего товарища – Юрия Константиновича Малютина. Вместе с ним мы сейчас заняты одним делом… Я не могу сообщить тебе всех подробностей. Это нечто вроде частного сыска. Поверь, я никак не ожидал, что из-за меня ты окажешься в столь опасном положении.

Но женщина, казалось, совсем не слышала обращенных к ней слов. Она не мигая смотрела на Малютина, и в ее глазах читался такой восторг, что пришла очередь смутиться Юрию.

– Аглая, – с какой-то странной интонацией произнесла она свое имя, протягивая руку для поцелуя. И, когда молодой человек склонил голову, вдруг выкрикнула с явной истеричностью: – Вы мой спаситель! Вы пришли мне на помощь, когда я совсем отчаялась. Вы, мой герой, поразили того негодяя, который издевался, мучил меня, грозил смертью! И теперь он лежит там, поверженный вашей мужественной рукой… О, как это было великолепно! Позвольте мне, мой рыцарь, быть подле вас…

Внезапно ее стали сотрясать рыдания, сквозь которые доносились бессвязные обрывки фраз «Петр струсил… угождал ему… делал все, что он велел… отдал меня на растерзание… вы… спасли…» Не помня себя, она спрятала лицо на груди Малютина. Тот застыл, растерянно разведя руки в стороны и беспомощно глядя на Шувалова. Так они обменивались паническими взглядами, пока Юрий, опомнившись, не приказал:

– Воды! Вон, рядом с тобой на столике графин. Поищи в буфете, кажется, там были успокоительные капли.

Полчаса спустя в столовой, куда они в конце концов переместились, стоял устойчивый запах валерьянки. Аглая, пришедшая в себя, сидела за столом, комкая мокрый платок. От настойчивых предложений занять одну из спален, чтобы отдохнуть после пережитых волнений, она наотрез отказалась. Не отводя взора от Малютина, она слушала рассказ о том, как ему удалось прийти на помощь и разрушить козни Блюмкина. Поглядывая на благодарную слушательницу сквозь дым папиросы, Юрий повел свой рассказ с того момента, когда ему удалось перебраться через ограду особняка Калитникова:

– Соскользнул я по ветке в соседний двор, пробежал, перемахнул через следующий забор. Во втором по счету дворе взобрался на сарай и с его крыши без труда спустился прямиком в Сивцев Вражек. Прислушался – погоня где-то позади свистками исходит. В общем, без особых помех я добрался до одной городской усадьбы. Как полагается воспитанному человеку, позвонил в дверь флигеля. Его обитатели открыли, узнали меня, приняли тепло. Только мы с милейшим Фомой Каллистратовичем сели чаевничать, ожил телефон. Слушая крики милицейских чинов, мы получили полное представление об итогах побоища. Трое анархистов были убиты, один найден в библиотеке лежащим без чувств. Двое бежали: один – предположительно главарь – воспользовавшись мотором хозяина, другой – через ограду с противоположной стороны дома.

Рассказчик усмехнулся, сделал правой рукой неопределенный жест, отчего пепел с папиросы упал на пол. Не заметив этого, Малютин увлеченно продолжил:

– Во время перестрелки ранены четы ре милиционера; еще один фараон сломал ногу, неудачно спрыгнув с забора. В списке безвозвратных потерь оказались два стража порядка и, увы, сам хозяин дома. Примерно с полчаса продолжался этот трезвон, затем все стихло. Но только я собрался уходить, как началось самое интересное. Из особняка какой-то мужчина – как теперь полагаю, господин Блюмкин – связался по телефону с неким Авелем Сергеевичем. Что характерно, услышав это имя, старый филер затрепетал, словно ему уже зачитали смертный приговор, но пересилил себя и отводную трубку не бросил. Вот что значит – старая школа!

– Не может быть! – удивленно вскинул

брови поручик. – Неужели Самсонов?!

– Именно так! Имя редкое, а носит его начальник московского отделения Комитета общественной безопасности! – объявил Юрий. – Разбуженный среди ночи абонент не стал пенять на неурочный час, а самым внимательным образом выслушал подробный доклад о произошедшем. Когда зашла речь о пропаже листов из гроссбуха, да еще с упоминанием об упущенном милиционерами поручике, Самсонов очень расстроился. Исчерпав запас обидных для собеседника слов, он приказал любой ценой исправить положение. На другом конце линии его уверили, что все будет в порядке, поскольку под рукой имеется хорошее средство воздействия на строптивого контрразведчика. Разъединившись с номером начальника, Блюмкин телефонировал в другое место и велел срочно доставить в особняк госпожу Щетинину.

Аглая вздрогнула и прикусила губу; по бледному лицу девушки пробежала тень от неприятных воспоминаний. Однако она справилась с собой и даже попыталась улыбнуться в ответ на встревоженный взгляд Малютина. Удостоверившись, что продолжения истерики не предвидится, он повел рассказ дальше:

– Какое-то время ничего не происходило. Честно говоря, меня стали терзать сомнения, правильно ли делаю, что сижу в тихом уголке, не предпринимая активных действий. Я пытался связаться с твоей квартирой, но безуспешно. Помог мне преодолеть волнение Блюмкин, когда вызвал станцию и назвал барышне номер твоего домашнего телефона. В ту минуту я понял, что по-прежнему нахожусь в самом нужном месте. Эта мысль скрасила дальнейшее ожидание. Когда в особняк позвонили и сообщили комитетчику о возвращении объекта домой, я был почти уверен, что речь идет о тебе. Ваш драматический диалог с Блюмкиным подтвердил мою догадку. После этого я уже точно знал, как действовать.

– Почему же ты сразу не пришел на помощь? – спросил Петр.

– Мне пришлось выждать, не отдаст ли твой противник новых распоряжений по телефону, не вызовет ли подмогу, – ответил Юрий. – Хотелось, знаешь ли, убедиться в правильности другого предположения. Дело в том, что пока я слушал разговор комитетчиков, у меня возникло стойкое убеждение в неофициальном характере операции, проводимой Блюмкиным. Ты сам офицер, поэтому понимаешь разницу между приказом и просьбой начальника. Судя по оттенкам речи Самсонова, его подчиненный действовал в рамках последнего варианта. Убедившись, что из особняка не последовало приказа о подтягивании резервов, я вызвал Фефе, благо он вернулся домой, и поспешил к месту событий. Несколько минут пришлось потратить на часового, стоявшего, кстати, у ворот в одиночестве. Это подтвердило мое предположение, что комитетчик старался не привлекать к делу лишних людей. Пока осмотрел дом в поисках его помощников, пока с величайшей осторожностью просачивался в библиотеку, время и прошло.

Он снова закурил. Неожиданно Аглая протянула руку к его портсигару, достала папиросу, требовательно взглянула на Малютина. Тому ничего не оставалось делать, как зажечь спичку. Женщина неумело прикурила и тут же закашлялась, но все-таки папиросу не бросила. Восстановив дыхание, она сделала еще одну, более осторожную попытку затянуться, и это ей удалось. Довольная результатом, спросила:

– Юрий, а почему вы не выстрелили в того негодяя?

– Пусть он трижды подлец, но я не мог стрелять в спину, – смущенно улыбнувшись, пожал плечами Малютин. – К тому же, его пистолет был все время нацелен на вас. Если бы я просто кинулся, боюсь, он успел бы выстрелить, поэтому пришлось заставить его отвести оружие в сторону. Хотя я двигался, как черепаха, зато совершенно бесшумно, поэтому сумел сделать все, как было задумано. Опять же повезло, что на столике оказалась книга подходящего веса. Судя по тому, что мы все сидим здесь в добром здравии, моя затея удалась.

Аглая сделала новую несильную затяжку и продолжила расспросы:

– Какие бумаги сжег Петр по требованию того человека? И почему речь зашла о Комитете общественной безопасности? Я что, угодила в историю, где замешана политика?

– Мне кажется, такой прелестной барышне не следует забивать себе голову разного рода пустяками, – сказал штабс-капитан, присовокупляя к словам обворожительную улыбку. – Довольно того, что вам больше ничто не угрожает. Исходя из этого, я вам настоятельно советую поскорее лечь спать. А когда проснетесь, мы сможем, если захотите, прогуляться в парке, покататься на лодке, пообедать в ресторации. Честное слово, Аглая, вы должны бережнее относиться к своей красоте.