Текст книги "Пророчество"

Пока что он не знал, как использовать эти наблюдения и к каким выводам можно прийти на их основе. Он вообще плохо представлял, как следует вести себя в гостях у ведьмы. И судя по тому, как держался Шпола, было похоже, что и он не вполне понимает, что происходит и свидетелями чего они с Сергеем являются. Молчала и Олеся, очевидно, считая, что сказала все, что следовало знать незваным гостям.

Но говорила она о вещах, совершенно незнакомых обоим оперативникам – и бывшему, и действующему. Шпола учился в Харькове, в полицейской академии, Горелый – тот вообще пришел в розыск из уличного патруля, закончив потом для проформы школу полиции. Ни тот ни другой не имел ни малейшего представления ни о мифологии, ни об оккультных науках, ни о прочих вещах, не поддающихся рациональному истолкованию и к которым сложно, практически невозможно применить хотя бы одну из статей Уголовного кодекса.

– Значит, сейчас вы пытаетесь убедить нас, что вы якобы наподобие этой… как ее… Пифии можете что-то там предсказывать и эти предсказания сбываются, верно? – После непродолжительной паузы Андрей вновь попытался вернуться к более привычным материям.

– Я не собираюсь никому ничего доказывать, – снова взялась за свое Олеся. – У меня нет необходимости в чем-либо вас убеждать. Вы пришли ко мне. Я могу только догадываться зачем. И говорить обо всем, что увидела, если, конечно, это вас интересует и вы готовы принять мои слова к сведению.

– Может, вы все-таки присядете? – предложил ей Горелый. – А то как-то неудобно.

Олеся молча взяла стул, поставила его таким образом, что по обе стороны от нее оказались свечи, стоявшие на полу, опустилась на сиденье и, как примерная школьница, сложила руки на коленях. Горелому тоже надоело стоять, но мест для сидения больше не было, поэтому он, недолго думая, опустился на корточки и привалился спиной к стене.

– А теперь давайте по порядку, – проговорил он. – Вы давно здесь живете?

– Но разве это имеет значение? – Снова вопрос вместо ответа на вопрос. И без всякого удивления, просто констатация факта.

– Послушайте! – Шпола, словно давая старт собственным мыслям, энергично хлопнул себя обеими ладонями по коленям. – Я не знаю, что и для кого сейчас имеет значение. Мы понятия не имели, кого здесь увидим и что услышим. Вы кормите нас байками, изображаете из себя неведомо что, тогда как у нас есть ряд совершенно конкретных вопросов, на которые мы хотим получить внятные ответы, пусть даже и в такой обстановке. Если вам для того, чтобы четко – повторяю, Олеся, четко! – отвечать, необходимо именно такое освещение – ради бога. Сейчас мы просто беседуем. Но если результат этой беседы меня не удовлетворит, я вызову полицейский наряд, задержу вас и запру в помещении с решетками на окнах. Там и побеседуем – хоть про Пифию, хоть про шмифию. Договорились?

Для того чтобы ответить, Олесе потребовалось не меньше минуты.

– Значит, вы все-таки из полиции, – наконец проговорила она. – Но не оба, а именно вы, Андрей. Вас же Андреем зовут, верно?

– А вы разве до сих пор не поняли, откуда мы?

– Поняла я вот что, и сразу же после звонка женщины, назвавшейся Лидой: звонок этот обернется появлением двоих мужчин. Потом, когда вы вошли и оказались в свете свечей из пчелиного воска, в свете Матери-Пчелы, праматери всех прорицательниц, я увидела: один из вас облечен властью, другой ходит под мечом…

– Под каким еще мечом? – не выдержал Горелый.

– Под мечом судьбы, – спокойно ответила Олеся, отчего ее слова вовсе не стали понятнее. – Я не знала, что это за власть. Власть имеет различные воплощения, она многолика. Ну а теперь вы, Андрей, прямым текстом сообщили мне, какой именно властью вы облечены.

– А сейчас вы, надо полагать, скажете, что полиция и законы этой страны не имеют над такими, как вы, никакой власти, – заметил Шпола.

– Законы существуют. Вернее, не законы, а Закон. Он один – Закон Жизни. Над ним никто не властен. Тот, кто должен умереть, умрет, пусть даже он богат и знаменит. Тот, кто должен его пережить, переживет, пусть даже его замуруют в подземелье без окон и станут морить голодом. Вы, – Олеся неожиданно протянула руку в сторону Шполы, – властны надо мной, потому что я тело. Но вы не властны над собой!

У Горелого слегка помутилось в голове от этого набора слов, которые он не мог переварить, не мог постигнуть их смысл.

– Послушай ты, тело! – вдруг произнес он хамоватым тоном уличного патрульного. – Харэ нам тут мозги полоскать, ладно? Это друг у меня терпеливый, а надо мной, как ты сама сказала, – меч. Что эта хрень означает, потом разберемся. Только, сдается мне, ничего хорошего, так?

– Похоже на то. – Его грубость не выбила Олесю из колеи. – Но мы с вами пока что говорим о вещах, которые не имеют отношения ни к одному из вас. Вы ведь пришли сюда не ради себя, правда? Вас привело ко мне чужое горе. Чужая смерть. Я права?

– Чья смерть? – быстро переспросил Шпола. – И что вы об этом знаете?

– Умер мужчина. Он должен был умереть.

– Почему это «должен»?

– Он был у меня. И я видела над ним тень смерти.

– О ком мы сейчас говорим?

– Я не интересуюсь паспортными данными тех, кто приходит сюда.

– Четыре дня назад. Припоминаете?

– Ко мне приходят ежедневно человек десять. Четыре дня назад… – Олеся на мгновение умолкла. – Пять женщин… Один мужчина… Уже легче – его звали Коля… Николай…

– Фамилия?

– Не знаю. Николай. Все.

– Чего он хотел?

– Тоже не знаю. Посетовал, что на душе тоскливо. Я сказала – смерть близко. Он не поверил, даже посмеялся, потом ушел. Значит, все-таки умер? Услышав о смерти, нельзя смеяться, она от этого только быстрее приходит. Смерть смеха не любит.

– Олеся, наконец-то мы заговорили о конкретных вещах. Вы за визит, или как там вы это называете, берете деньги?

– С вас ничего не возьму.

– Почему?

– Потому что вы пришли не ради себя. Но свое получите.

– Ну хватит уже загадок! – Теперь и у Шполы начало лопаться терпение. – Зачем люди идут к вам?

– Хотят знать будущее, когда черная полоса закончится. Я говорю, когда это произойдет, как и при каких обстоятельствах ее сменит белая, чтобы человек не упустил свою птицу удачи. Большинство людей невнимательны к себе…

– Об этом поговорим попозже. – Шпола, словно гончая, уже учуял след. – Николай Коваленко – вот как звали вашего посетителя. Он позвонил, а потом уже и сам пришел, так?

– Да.

– Вы принимали его в такой же обстановке?

– Разумеется. Я ведь объяснила почему.

– Хорошо. А эти сказочки о Пифиях и пчелках вы ему тоже рассказывали?

– Сказочки рассказывал дед Панас по телевизору, когда я была совсем маленькой.

Опять она за свое… Горелый даже зубами заскрипел. Чем дальше, тем больше ему не нравилась вся эта история, которая просто в голове не укладывалась и поэтому казалась еще более подозрительной. Хотя бы потому, что не было никакой возможности проверить слова этой пророчицы Олеси.

– Ладно, – согласился Шпола. – И что же вы ему сказали?

– Что вижу смерть рядом с ним.

– И что это значит?

– Эти вещи я ощущаю здесь. – Женщина коснулась правой рукой груди в области сердца. – И здесь, – приложила она ладонь ко лбу. – Ни один из вас увидеть этого не может, потому что вы не чувствуете. Ну а что касается меня, я не могу выразить словами свои чувства. Вы ведь не можете описать, как выглядит любовь или ненависть?

– А я чувствую, – снова вклинился в импровизированный допрос Горелый, – что кому-то из нас сейчас окончательно надоест слушать всю эту чушь.

– Чувствовать вы можете все что угодно, Сергей. Но сделать ничего не сможете.

– Это еще почему?

– Потому что власть не с вами. Вам самому надо бояться.

– Оп-па! – Горелый начал медленно подниматься. – Это, надо полагать, угроза?

– Серега, помолчи! – Шполе не понравилось это вмешательство друга. Серый сбивал его с наметившейся было линии, в конце которой уже вроде бы замаячил какой-никакой результат. – Давай по очереди, и вообще, не о нас с тобой сейчас речь!

– Но я еще скажу кое-что, – пробурчал Горелый.

Снова присаживаться к стене он не стал: ноги занемели, и он затоптался на месте, разминая суставы.

– Скажешь-скажешь, – согласился Андрей, торопясь вернуться к прерванному разговору и слегка подаваясь вперед, чтобы лучше видеть лицо женщины. – До этого визита вы были знакомы с Николаем Коваленко?

– Именно от вас я впервые услышала, что его фамилия – Коваленко. И конечно же, ничего не знала о нем. Кроме того, что вскоре его ждет смерть.

– Даже знали, когда именно?

– У смерти, Андрей, нет расписания приема граждан.

– А как вообще ваши… гм… клиенты договариваются с вами о встрече?

– Так же, как и вы. Я не рекламирую себя, как всякие «потомственные гадалки». Если людям нужно мое слово, они сами меня находят. И другим советуют. Вам же кто-то дал мой телефон?

– Жена этого несчастного, Коваленко. Которому вы, Олеся, вынесли приговор.

– Слушайте, Андрей! – Наконец в монотонном голосе женщины появилось что-то похожее на обычные человеческие интонации. – Вы работаете в полиции, вы наделены властью. При определенных обстоятельствах эта власть может стать даже абсолютной, пусть на короткое время, но это действительно так. И вам лучше, чем мне, известно значение слова «приговор». Любому приговору предшествует суд, а я не судья и никого не сужу. И понятия не имею, за какие прегрешения судьба делает чью-то жизнь более короткой, чем у большинства людей… Вернее, – тут же поправила себя она, – иногда я могу увидеть смерть рядом с незнакомым человеком даже в толпе и при дневном свете. Но чаще вот так, как сейчас, – при восковых свечах, в свете Матери-Пчелы…

– Может, хватит уже об этой самой пчелиной матери? – снова не удержался Горелый.

– Заткнись! – окончательно теряя терпение, рявкнул Шпола.

От его неожиданно резкого возгласа вздрогнул, заколебался и погас огонек одной из свечей, стоявших на столе.

Олеся никак на это не отреагировала.

А Горелый поймал себя на совершенно неожиданном для него ощущении.

Погасшая свеча вызвала у него странное беспокойство, которое тут же переросло в глухую тревогу, объяснения чему он, материалист до мозга костей, дать не мог. Точно так же неожиданно исчезло всякое желание вмешиваться в дальнейший ход разговора. Сергей переместился в самый темный угол комнаты и буквально втиснулся в него, как бы оставив прорицательницу наедине со Шполой.

– Олеся, – произнес Андрей уже гораздо спокойнее. – Мы тут с вами сорок бочек арестантов наговорили. Сейчас я попытаюсь подвести итог всему сказанному – так, как я это вижу со своей колокольни.

То, что собирался сказать Шпола, с точки зрения здравого смысла выглядело дико. Но он решил: раз иначе не удается сформулировать, надо говорить то, что приходит в голову.

– Значит, Николая Коваленко до его визита к вам вы не знали. Так же, как не знаете и остальных, кто к вам приходит. Николай пытался найти объяснение некоторым негативным событиям, которые начали происходить в его жизни. Вы же, – следующие слова дались Андрею не без усилия над собой, – каким-то необычным образом умеете отличать людей, скажем, с определенными житейскими проблемами… вернее, проблемами с жизнью… с дальнейшей жизнью… Вы называете это тенью смерти и предрекаете… ее. Изменить, по вашему мнению, уже ничего невозможно. Вы не имеете влияния на смерть и связанные с ней обстоятельства…

– Кто я такая, чтоб на нее влиять, – произнесла женщина все тем же бесцветным голосом.

– Вы не говорите, когда наступит смерть, так как сами этого не знаете, – продолжал Андрей. – Просто предупреждаете о том, что она близка. Так?

– Не предупреждаю. Человека нельзя предупреждать о близком конце. Только те, кто по каким-то причинам наделены властью, убеждены в собственном бессмертии. Но и они рано или поздно умрут. Я вижу смерть. И говорю им это. Точной даты просто не существует.

– Вы предсказали смерть Николая Коваленко, верно?

– Верно.

– Он ради этого сюда приходил?

– Никто не приходит, чтобы узнать, что он обречен. Большинство людей интересует другое – как долго они проживут. Они даже слово «смерть» избегают произносить вслух.

– Итак, – тяжело вздохнул Шпола, – вы почувствовали близкую смерть Николая Коваленко и сказали ему об этом. Так?

– Именно так.

– И как он себя повел после этого?

– Не поверил. Но испугался. Ничего необычного: никто не верит, но все боятся, когда слышат это.

– Больше вы его не видели?

– Дважды ко мне никто не приходит.

– Оно и понятно, – пробурчал из своего угла Горелый. – Я вот слушаю вас, слушаю, и что-то у меня чересчур много вопросов накопилось. Только все равно ты, Пифия, пчелка Майя или как там тебя еще, ничего толком не скажешь. Опять примешься свои байки втюхивать, а у меня времени в обрез. Скажи-ка вот что, раз уж начала, я тут краем уха услышал, что ты не со всех деньги берешь. Значит, с кого-то все-таки берешь. Я человек приземленный, без фантазий. Тарифчик у тебя какой?

– Никакого тарифа у меня нет. И никогда не было. Люди становятся щедрыми, когда узнают о своем будущем что-то хорошее.

– Выходит, ты не всем смерть предрекаешь?

– Не всем. Но и ничего не скрываю. С тех, рядом с кем я вижу близкую смерть, я принципиально не беру вознаграждения.

– Смотри-ка, принципиальная, будто…

Горелый не закончил фразу.

Потому что внезапно понял, с какой стати завел весь этот разговор и что его так волновало с самого начала, не считая, конечно, совершенно нежилого вида ведьминой квартиры. Из сказанного Олесей настырный Шпола все же кое-что упустил. И сейчас, спустя несколько лет после того, как они вместе раскручивали всякие дела, Сергей внезапно увидел своего бывшего коллегу, как говорится, во всей красе: он, как всегда, старается добыть очевидные факты, тогда как неочевидные вещи отбрасывает, не принимая к сведению. Хотя именно то, что скрыто от посторонних глаз, в их деле имеет решающее значение.

Сергей шагнул из угла на середину комнаты.

– Ты, ведьмовская душа, сказала, что не возьмешь с нас денег. Но мы и не собирались их тебе давать. Андрей, следишь за моей мыслью? – Шпола молча кивнул. – Затем ты заявила, что с обреченных на смерть денег не берешь. Ну а их ты видишь. – Он обернулся к другу и спросил: – Ты все понял?

Тот снова промолчал, и Горелый продолжал свою сольную партию:

– Кроме всего прочего, среди всей этой бесовщины я расслышал, что мы якобы получим свое. Что именно? Что ты в нас углядела при этих своих свечах, при которых только и видишь будущее? Фигня полная, но давай уже начистоту: вырисовывается картинка маслом, что мы оба смертнички, так?

Ответила Олеся не сразу. А когда начала говорить, голос ее звучал еще глуше и мертвеннее, чем прежде. Будто доносился издалека и говорила она в какую-то жестяную трубу.

– Как только вы вошли, Сергей, я сразу увидела смерть рядом с вами. Если так, все, что вы делаете сейчас, напрасно. Что бы вы ни пытались предпринять, все равно не успеете. Смерть рядом. Не хочу больше говорить. Не могу говорить. Свеча не просто так погасла – это знак Матери-Пчелы. Гаснет огонек – и жизни конец…

В полной тишине Олеся порывисто встала. От движения ее длинной юбки качнулось и погасло пламя обеих свечей, стоявших рядом с ней.

На улице Шпола и Горелый, не сговариваясь, одновременно закурили и молча двинулись по темной улице в сторону центра города.

Сюда, на Кубу, они добрались на такси. Андрей, как и каждый оперативник, имел знакомого таксиста, который при необходимости был готов доставить его в любой конец города за полцены, а иной раз и бесплатно: дружба с работником полиции для частного извозчика дорогого стоит. Но теперь они предпочли прогуляться пешком, чтобы переварить все увиденное и услышанное.

Поскольку Олеся как бы между прочим узрела рядом с ними призрак неотвратимой смерти, продолжение разговора автоматически утратило смысл. Точно так же не имело ни малейшего смысла хватать прорицательницу и тащить ее в горотдел. Хотя в наше время задержать без всякого основания можно кого угодно, а причину задержания придумать потом, но, для того чтобы поместить человека в камеру даже на несколько часов, формальный повод был необходим. Ну а если бы капитан полиции Андрей Шпола приволок в горотдел ведьму Олесю, которая только что в очередной раз напророчила смерть, к тому же непонятно, кому именно, он выглядел бы полным идиотом. Впрочем, необходимость в задержании все-таки имелась: это помогло бы установить ее личность и проверить, не числится ли за ней что-нибудь посерьезнее, чем пророчества.

Шпола, однако, отказался от этой идеи. Все равно не удалось бы выяснить больше, чем они уже выяснили. Да и полученная ими информация по большому счету оказалась непригодной для дальнейшей оперативной разработки.

– Поступим так, – наконец проговорил Андрей, скорее продолжая цепочку своих размышлений, чем обращаясь к Горелому. – Завтра я прищемлю хвост безутешной вдове, пусть даст письменные показания с контактами этой ведьмы. Потом ведьмина очередь. Заставим и ее дать письменные показания о том, как к ней приходил Коваленко и чего от нее хотел. Только без всякой мистики и прочих штучек. Бумажка к бумажке, как положено.

– Как знаешь, – угрюмо буркнул Горелый, пожав плечами. – Мне в этих твоих раскладах все равно места нет.

– А как бы ты на моем месте поступил?

– А я не на твоем месте.

– Очень удобная позиция.

– Точно, – согласился Горелый. – Скажи еще: если б не Серый со своими дурацкими инициативами, ты бы и горя не знал.

– Мутное дело, – кивнул Шпола. – Ну как эту ведьмовскую историю описать юридическим языком? Ничего подобного инструкциями по оперативно-разыскной деятельности не предусматривается. Честно тебе скажу, Серега, я до сих пор не знаю, как относиться к тому, что мы с тобой сегодня увидели и услышали. Может, это вообще не надо принимать всерьез. Понимаешь, о чем я?

– Угу. Не считая того, что одного из нас эта дама сегодня фактически похоронила. Ну это ладно, нам не впервой. А что, если она до завтра смоется?

– Ничего это не изменит, – уверенно отозвался Шпола. – Смоется – ей же хуже. Сейчас она практически ничем не рискует. Ну увидела тень смерти, напророчила, и все – каждый понимает, как хочет. Позиция у нее четкая… Нет, Серега, надо ее официально вызывать, устанавливать личность и снимать показания. Только таким образом. Прокачаем, кто такая, может, еще что-нибудь любопытное всплывет… Слушай, а что это мы ноги бьем, как двое лохов?..

Андрей полез в карман за телефоном, и через десять минут их подобрал с бровки знакомый таксист.

Окна в квартире Шполы не горели: Лида наверняка уже легла спать.

Распрощавшись с таксистом, мужчины остановились у подъезда, чтобы выкурить по сигарете на сон грядущий.

Внезапно рядом вспыхнули мощные фары, вырвав их силуэты из влажной мартовской тьмы.

Хряснули дверцы – из утробы автомобиля, на который не обратили внимания, выбралась рослая фигура. Одновременно из машины, которая была припаркована чуть дальше, высыпались еще двое, помельче, и замерли – очевидно, ждали указаний.

– Что, не спится в ночь глухую? – послышался знакомый друзьям властный баритон.

Правда, Андрей, в отличие от Сереги, слышал этот голос всего несколько часов назад, а Горелому в последний раз доводилось беседовать с подполковником Зарудным еще в те времена, когда он был отнюдь не подполковником и не начальником уголовного розыска.

– Молчите? Значитца, так, орлы. – Зарудный явно обращался к тем, кто маячил у него за спиной. – Тут у нас клиент без документов. Берите его и везите к нам, я с ним позже пообщаюсь. А ты, конспиратор, – это уже было адресовано Шполе, – ноги в руки и вперед на мины. Кое-что пояснишь. Заодно и я тебе кое-что растолкую.

Часть 4
Смерть рядом

Лет девять или десять назад в Сумы нагрянули американские полицейские.

Почему именно в Сумы – одному Богу известно, в те времена никто не удосужился это выяснить, а теперь и подавно ничего об этом не узнать. Был только слух, что существует якобы какая-то международная программа по обмену опытом, в рамках которой сначала американские копы должны показать себя на Сумщине, а уж потом сумские менты полетят за океан, чтобы постоять за честь страны и не ударить в грязь лицом перед коллегами из Штатов. Были то игры местного высокого начальства, попытка сделать какой-то из североамериканских городов побратимом Сум или иная оказия – осталось тайной. Которую никто особо и не стремился раскрыть, потому что в Америку все равно полетел начальник УМВД Сумской области вместе с коллегами из других областей, причем в качестве «нагрузки» к министерским генералам и полковникам. По возвращении, помнится, начальник даже давал несколько интервью местной прессе, суть которых сводилась к одному: эх, нашим бы людям да американскую технику!

Однако факт остается фактом: в Сумы тогда прибыла группа американских копов, в том числе темнокожий афроамериканец и коротко стриженная пуэрториканка, к которой полагалось обращаться «офицер Гонсалес», тогда как к остальным парням, включая и афроамериканца, запросто: Джон, Том, Сай. Провела эта команда профессионалов на Сумщине три дня. На второй день наши решили показать гостям, что слобожанские менты тоже не лыком шиты, и предложили провести импровизированные соревнования. Против четверки копов была выставлена четверка наших парней. Сперва, правда, офицеру Гонсалес попробовали деликатно намекнуть – мол, забава сугубо мужская, но та сухо и отчетливо, словно зачитывая задержанному права, заявила о недопустимости дискриминации по половому признаку в цивилизованной стране. Деваться некуда. Наши в авральном порядке кинулись искать для пуэрториканки достойную соперницу – в первую очередь в Харькове, городе с двумя полицейскими академиями. Прослышав об этом, офицер Гонсалес снова заявила протест: ей не требуется женщина-коп в качестве партнера, она готова потягаться на равных с любым мужчиной.

Среди четверки украинских стражей порядка, выставленной против американцев, оказался и Владимир Зарудный, в ту пору еще опер «убойного» отдела конотопского городского уголовного розыска, капитан полиции с совсем еще свежей четвертой звездочкой на погонах. Те, кто знал его до этого случая, были уверены: именно после участия в образцово-показательных состязаниях служебная карьера Зарудного уверенно и быстро пошла вверх.

На обычном полицейском «бобике» Зарудный умудрился выполнить знаменитый полицейский разворот, когда автомобиль, мчащийся на полной скорости, совершает мгновенный поворот на сто восемьдесят градусов. От водителя при этом требуется не только абсолютное хладнокровие, но и недюжинное мастерство. А перед этим опер проделал то же самое, оседлав БМВ. Когда же команды переместились в тир, Зарудный спокойно, словно делал это каждый день, выбил максимальное количество очков по неподвижным и подвижным мишеням. Причем не только из «макарова» и «стечкина», но и из доставленных ради такого случая из Киева «магнума» и «глока». А под конец предложил Джону, Тому и темнокожему Саю сойтись в рукопашной против него втроем и так же невозмутимо «сделал» их, правда, и сам оказался изрядно помятым. Затем, уже из принципа, он сошелся один на один с офицером Гонсалес. У пуэрториканки глаза горели от азарта: трое коллег Зарудного, не привыкшие «воевать с бабами», один за другим уступили ей в поединках – об этом сговорились заранее, чтоб не было стыдно кому-то одному, если эта дамочка в самом деле возьмет над ним верх. Украинские судьи знали об этой договоренности и в случае чего готовы были подтвердить: наши парни пожалели американку. Ну а Зарудному было плевать – и офицер Гонсалес в результате получила фингал на половину лица, а вдобавок капитан чуть не сломал ей руку.

Кое-кто потом злословил: мол, Зарудный – мужик, воюющий с бабами. Но продолжалось это недолго: опер пользовался уважением коллег и до того, как на головы сумских ментов свалился заокеанский десант.

Скупой на слова и жадный до работы, Зарудный всего за несколько лет после этих «международных состязаний» от мента, который «топтал землю», познавая все тонкости оперативной работы, дослужился до такой странной на взгляд тех, кто не знаком с полицейской спецификой, должности, как заместитель начальника отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями против личности. Говоря простыми словами, «убойного» отдела конотопского уголовного розыска.

Странными такие должности выглядят из-за общего положения вещей, в соответствии с которым заместителей в полиции всегда много больше, чем начальников, но при этом заместитель является кем-то вроде промежуточного начальника – уже не подчиненный, но еще не руководитель, вернее, он не руководит, но фактически организует всю работу отдела. Но главное – это то, что именно в правоохранительной системе в заместителях надолго не задерживаются, так как сами становятся руководителями, занимая места предшественников, которые неизменно уходят на повышение. Причем сначала в область, а там, глядишь, и в Киев, где и погружаются в недра раздутого министерства, чтобы со временем вынырнуть в близком окружении одного из депутатов, банкира средней руки или в качестве члена правления какой-нибудь бизнес-структуры.

Примерно такая же судьба была, вероятно, уготована и сорокалетнему Владимиру Зарудному. Ценный кадр был давно замечен в Сумах, да и Харьков поглядывал в его сторону, соперничая с Киевом. Но две тысячи четырнадцатый год перетасовал все карты и поломал все планы. Зарудный остался на своем месте, и было похоже, что Конотоп, в котором подполковник чувствовал себя как рыба в воде, оказался для него куда удобнее и надежнее, чем Сумы, что уж говорить о суматошных Киеве и Харькове. Более того, ходили слухи (разумеется, до Сергея Горелого они тогда уже не доходили), что Семеныч, как коллеги и подчиненные величали Зарудного, может, и не прочь подняться на пару-тройку ступеней по карьерной лестнице, но какому-то влиятельному лицу он очень нужен именно в Конотопе и именно на этой должности. Удивляться нечему: начальник уголовного розыска контролировал этот довольно большой город, для кого-то стратегически важный. Процент убийств, бандитских нападений и разбоев, раскрытых по горячим следам, из года в год рос. Но держать планку на этом уровне Зарудному удавалось не без труда, поэтому каждое убийство, совершенное в Конотопе, он воспринимал как чрезвычайное событие. «Убойщики» немедленно получали что-то вроде команды «в ружье!» и немедленно брались за дело.

В связи с убийством предпринимателя Николая Коваленко и странными обстоятельствами, при которых оно было совершено, личный состав «убойного» отдела работал практически в круглосуточном режиме. Такой вывод, по крайней мере, сделал для себя Сергей Горелый, сидя на заднем сиденье автомобиля рядом с молодым и незнакомым ему опером. Второй, тоже из молодых и тоже незнакомый, вел машину.

Оба молчали.

Автомобиль Зарудного, куда сел Андрей Шпола, рассекал по ночному городу впереди.

Плотно прикрыв за собой дверь кабинета, подполковник Зарудный кивком указал капитану Шполе на один из стульев, стоявших у стола, за которым оперативники обычно собирались на совещания, а сам уселся по другую сторону стола, закурил и разрешил курить и Андрею.

Опер помалкивал – начинать разговор первым в кабинете шефа не полагалось. По пути сюда Зарудный не проронил ни слова, и теперь Шпола был почти уверен: дело в Горелом. Но зачем весь этот цирк с ночной засадой у подъезда и задержанием Сергея «для установления личности»? И какое отношение все это имеет к убийству Коваленко?

На первый взгляд казалось, что Зарудный поднял оперативников среди ночи только ради выяснения каких-то личных отношений с Горелым, который, с какой стороны ни посмотри, отмотал свой срок за грехи чуть ли не трети конотопских ментов. Однако Шпола знал, что такой подход для Зарудного нехарактерен, поэтому продолжал теряться в догадках.

Но едва начался разговор, Андрей моментально сообразил, в чем дело, и Горелый с его проблемами напрочь вылетели из его головы.

– Ты телефон зачем выключил? – сурово вопросил Зарудный.

– Так ночь же…

– Ну и что? У нас убийство. Это я тебе поясняю, почему мы оказались у твоего дома. Лидия твоя сказала, что вы оба куда-то ушли. Пили-пили, а потом слиняли.

– Вы заходили к нам?

– Мобильный твой не отвечал – я позвонил на домашний.

– Ну, не особо-то мы и пили. За ужином для аппетита, не больше.

– Дружбан твой, Шпола, вчера тоже за ужином для аппетита…

– По крайней мере, не со мной.

– Ладно, не в этом сейчас дело. Я, в отличие от тебя, мобильный не выключаю. И потерпевшая смогла ко мне дозвониться… – Зарудный затянулся и с шумом выдохнул дым. – Коваленко Галина. Днем я пытался с ней поговорить, а когда не вышло, оставил свой номер. Сказал, чтоб звонила в любое время, если хоть что-то вспомнит.

– Я тоже оставил.

– А телефон выключил. И вообще тебя дома не было. Где это вы шлялись среди ночи?

– Вы же сами только что сказали, что это к делу не относится.

– Сказал. – Зарудный кивнул и стряхнул пепел. – Ты потом, при случае, поблагодари вдову. Если б не она, мы бы с тобой сейчас здесь не беседовали. Ну ладно, к делу. – Подполковник раздавил окурок в пепельнице и толчком отправил ее поближе к оперу. – Вчера вечером, около одиннадцати, Коваленко позвонила мне. А тебе, – указательный палец Зарудного, словно ствол «макарова», прицелился в Шполу, – она звонить не захотела. Решила: если есть номер начальника, зачем дергать подчиненного, которому все равно придется докладывать начальству. Разумно?

– Разумно.

– Вдова сделала заявление: ее муж, то есть Коваленко Николай, в последнее время имел серьезные проблемы с одной здешней финансовой организацией, а именно филиалом банка «Слобода», управляющий которого, Павел Никитин, – персона в городе известная.

Пауза, которую сделал подполковник, подсказала Андрею: сейчас он должен самостоятельно сделать какой-то вывод. И тут его осенило – похоже, даже быстрее, чем этого ожидал Зарудный.

– Погодите! Банк «Слобода», Никитин… Так у него же там службой безопасности ведает…

– Молодец, соображаешь. – Подполковник щелчком выбил из пачки следующую сигарету, но закуривать не стал, начал разминать ее между пальцами. – За безопасность в «Слободе» отвечает полковник полиции в отставке Александр Момот. Бывший наш коллега, более того, мой старый товарищ… – Он бросил сигарету на полированную поверхность стола, накрыл ладонью и принялся легонько катать туда-сюда. – Когда-то даже пересекались по работе. Нормальный мужик, его уважали. Никто и слова худого о нем не сказал, когда он отслужил свое и подался в бизнес-структуру. Тебе ведь тоже предложения такие поступали, да?

Шпола предпочел промолчать, но Зарудный и не ждал ответа, во всяком случае честного.