Текст книги "Называй меня Мэри"

Дома творилось то же самое.

Одежду он никогда не вешал и не клал на раз и навсегда предназначенное для нее место. Если жена убирала, всегда ругался, потому что не мог ничего найти. В конце концов она смирилась с кроссовками и ботинками в ванной, свитерами на кухне, рубашками и футболками под кроватью в спальне, с носками возле тумбы для телевизора. Когда разводились, она ни одним словом не упомянула бардак вокруг себя, потому что признавала вслух и не только в глаза, но и заочно: где бы ни валялись носки, в голове Олега всегда был такой порядок, что дай Бог каждому.

Она смирилась с тем, что муж считает все подобное не заслуживающими внимания мелочами. Особенно если имеет цель, к которой нужно идти несмотря ни на что. В его случае – найти очередного убийцу, маньяка или насильника. И правда, тут не стоит обращать внимание на мелочи.

Проблемы начались, когда пришло понимание: с какого-то момента, который она пропустила, душегубы вытеснили ее из головы Кобзаря.

Вот так пошел необратимый процесс.

Пока Олег искал решение квартирного вопроса, на бытовые неудобства не обращал внимания. Но однажды почувствовал: он портит жизнь другим. Уже из милицейского главка интересовались у Пасечника, почему это в Святошинской управе офицер спит в камере предварительного заключения. Найдя визитку одного из бывших брокеров, который жаловался на проблемы с законом и бандитами одновременно, Олег позвонил, встретился и поговорил с человеком по душам. У того осталась небольшая клиентская база, которая не потеряла актуальности из-за того, что потенциальные покупатели все равно не могли дать настоящую цену. Ведь посредники включали в нее свой процент, это увеличивало стоимость. Кроме того, на бывшего брокера давил долг – надумал в начале кризиса занять, чтобы удержать контору и сотрудников, и теперь приходилось сосать лапу. Капитан милиции, тем более из «убойного» отдела, имел возможности все это решить. А за это получил несколько контактов людей, готовых платить напрямую. Поторговался, немного скинул, знакомый юрист оформил сделку почти даром.

А потом Кобзарю повезло. Нашлась крыша над головой – однокомнатный скворечник в родном районе, недалеко от прошлой квартиры. На нее впритык хватило половины денег, полученных от бывшей. Там жил алкоголик, который продал все из дома и наконец, к тихой радости родни, умер на грязном матрасе. Избавиться от наследства в виде недвижимости, которая внезапно свалилась на голову, все хотели очень быстро. Олегу оставалось лишь опередить других желающих.

Конечно, теперь тут была старая, купленная по объявлениям мебель. Новый собственник обставил жилище в минималистическом стиле. Зато ничего лишнего. Широкий, достаточно удобный и тяжелый, из натурального дерева диван. Кобзарь его разложил один раз и спал, временами даже не застилая. Глубокое кресло, тоже из дерева, единственным недостатком которого бывший владелец считал потертую обивку. Комод, телевизор на нем – Олег время от времени любил валяться и переключать каналы, без всяких мыслей следя за тем, как мигает и меняется картинка. Единственная новая вещь – ноутбук, у которого не было отдельного места. Больше свою обитель отшельника он ничем не обременил. Грязную одежду носил в прачечную. Пока не запачкал – бросал на кресло, кухонную лавку или на пол.

Именно так Олег Кобзарь представлял себе уютное жилище.

Вернулся он ближе к трем часам ночи, после Бабьего Яра взяв еще три заказа. По дороге назад привычно завернул в круглосуточный маркет, прихватил бутылку виски. Дешевого, даже, как он подозревал, поддельного. Однако от водки у него была изжога, а коньяк подделывали чаще и хуже.

Куртку – на вешалку в маленьком коридоре.

Джинсы и свитер – на кресло, в общую гору шмоток.

Включил телевизор. Устроился на диване как был, в одних трусах.

Пил он не из-за того, что тянуло, не считал себя алкоголиком. Тем более не из желания помянуть Свистуна, не заслуживающего доброго слова и после смерти. Тот еще до сегодняшнего дня успел нажить себе адский котел.

До войны Олег мог спать по ночам. Не всегда высыпался, спокойный и здоровый сон вообще был редкостью. К такому режиму привыкает всякий сыщик.

А вернувшись с Донбасса, просто перестал спать.

Потому и подписывался на ночную работу чаще, чем кто-либо другой.

Алкоголь усыплял, только когда в бутылке оставалась треть. И все равно сон был коротким. Зато – был, и это уже хорошо. Остатки Кобзарь находил в себе силы не допивать утром, а выливать в унитаз.

С экрана подмигнула какая-то певица, послала воздушный поцелуй.

А потом он услышал взрывы – они всегда начинались в голове, когда он засыпал. Понимал: это похоже на начальную стадию шизофрении. Но иначе, чем под канонаду, заснуть не мог.

Даже после выпитого.

7

– Тянет тебя к таким местам.

– Нормальное место. А тебе не надоело всякий раз на это жаловаться?

– Нужно расти, Лилик. Такие гадюшники карму портят.

– Ага. Зато кабаки, в которых привык сидеть ты, карму чистят.

Игорь Пасечник сейчас не выглядел на миллион долларов, как надлежит руководителю службы безопасности большой корпорации. На встречу он пришел в скромных, даже немного запачканных джинсах, дешевых ботинках, сером свитере под горло и синем пальтишке, явно родом из секонд-хенда. Образ вечного бюджетника завершала неизвестно на каком чердаке откопанная войлочная кепка.

Как только мужчины устроились за дальним столиком, Пасечник снял ее, обнажив овальную проплешину.

Она уже намечалась, когда Кобзарь пришел работать в отдел по раскрытию особо тяжких преступлений. Переход совпал по времени с назначением Пасечника начальником отдела. Он уже тогда напоминал не грозного охотника на убийц, а простоватого дядьку, косолапого медвежонка. Так опера называли Пасечника за глаза, когда его еще не поставили старшим над ними. Позже, уходя на повышение в главное управление, кличку он забрал с собой. Бывая там время от времени, Кобзарь собственными ушами слышал в коридорах, как Медвежонка поминают незлым тихим словом.

В свои сорок восемь отставной подполковник Игорь Пасечник выглядел лет на десять старше. Уже наметились мешки под глазами. Нос-картошка делал его похожим сразу на нескольких актеров-комиков. Регулярные – Кобзарь это знал – походы в спортзал и бассейн не уменьшали кругленького пузика, которое тот старался скрыть, туже затягивая ремень. Однако внешность его была, как во многих случаях, обманчива. Того, кто успел узнать Медвежонка ближе и лучше, точно не собьет с толку этот мирный образ типичного селянина. Пасечник отличался острым умом, умением разрабатывать стратегии, рисковать и принимать не всегда обычные решения. Начинал он службу снизу, с патруля. Уже потом, став оперативником, изучил все нюансы своей работы. Возглавив отдел, всегда принимал их во внимание, делал поправки на то, что идеала не бывает и стандарты всегда можно нарушить в пользу конечного результата. Из-за этого хватку имел железную, как всякий, кто мыслит нестандартно.

Неудивительно, что однажды Пасечнику стало тесно на должности вроде бы руководящей, достаточно высокой, но вместе с тем такой, которая не давала возможности решать что-то самостоятельно. Одновременно он переставал быть удобным для милицейского руководства. Опережая неприятные события, Пасечник тихо ушел в отставку по состоянию здоровья, хотя тут мог дать фору многим. А через короткий промежуток времени занял незаметную должность в финансово-промышленной группе «Капитал-Украина», которая имела интересы в разных сферах – от банковской до производственной.

Конечно, подполковник договорился о таком ходе заранее. И не только из-за усталости от кабинетной, преимущественно неэффективной работы. Это случилось сразу после скандала на Николаевщине, в маленькой провинциальной Врадиевке.

Тем летом врадиевские милиционеры похитили, избили, изнасиловали и чуть не убили молодую женщину. Она спаслась чудом, едва живой попала в больницу. А когда пришла в себя – увидела одного из палачей перед собой. Он, будто так и нужно, пришел брать у потерпевшей показания. Дело по привычке замяли и свернули, потому что тамошнее милицейское руководство имело покровителей в Киеве, в главном управлении. Но местные жители потеряли терпение. Они сплотились и пошли крушить милицию. История прогремела и вспоминается до сих пор, лишний раз подтверждая: система прогнила. Не хочешь замазаться бесповоротно – надо паковать вещи.

Мудрые делали так.

Игоря Пасечника дураком не называли даже враги.

Он оказался еще мудрее.

Потому что в том же году начался Майдан, и каждого, кто тогда служил в милиции, народ проклял как устно, так и в социальных сетях. Достаточно было просто носить форму, иметь звание и должность, чтобы оказаться слугой преступного режима. После победы Майдана и с началом войны волна вымыла из органов многих. Каждый имел клеймо, которое старался вытравить, как знал и умел.

Олег Кобзарь, например, пошел добровольцем на Восток.

Чтобы вернуться с еще большим позором и окончательно сменить род деятельности.

Пока ему не напомнил о себе бывший начальник Игорь Пасечник…

8

Тут, в «Фильтре», старые приятели встречались во второй раз.

До того Медвежонок приглашал его в неприметные, дорогие и помпезные, обычно пустые рестораны. Даже вечером выходного дня в залах не бывало посетителей. Мэтры здоровались с ним, не проявляя больше никаких эмоций, официанты ни о чем не спрашивали. Пасечник, в свою очередь, не просил меню, всегда заказывая по памяти.

Кобзарь еще в розыске подобные заведения преимущественно обходил стороной. Его клиентов чаще можно было найти в дешевых забегаловках, а то и вовсе в заброшенных квартирах, притонах, подвалах, у проституток, на дальних окраинах. Словом, всюду, куда человек, которого принято считать приличным и солидным, зайдет лишь в крайнем для себя случае.

Например, в кафе «Фильтр».

На самом деле оно так не называлось.

Над дверью собственник разместил скромную табличку «Бистро», и тут собирались окрестные маргиналы. Совсем уж притоном «Бистро» не выглядело: деревянные столы в два ряда с лавками, запрещалось курить, пьяным не давали упасть – выводили по просьбе, а чаще по требованию Зои или Кати. Женщины работали тут поочередно, в их обязанности входило разливать алкоголь, делать кофе-чай, греть в электрической печке котлеты, вареную картошку, блинчики с творогом-мясом, зажаренные куриные крылышки и пирожки. Буфетчицы будто нарочно прошли пробы и получили роли, настолько колоритной выглядела парочка. Зоя – приземистая, коротко стриженная, полноватая, не часто улыбалась. Катя, наоборот, длинная, худая, одну прическу не носила долго, постоянно шутила и могла налить в долг, если, конечно, клиент постоянный и проверенный. Единственное, что объединяло обеих: это были женщины, чей возраст невозможно определить на глаз.

Сегодня была смена Зои.

Расположение забегаловки оказалось очень удобным для местных таксистов. С одной стороны – стихийный рыночек, с которым прежде не могла справиться милиция, а теперь полиция. Рядом спальный район, почти весь застроенный старыми «хрущевскими» домами. Чуть дальше – конечная остановка сразу нескольких маршруток. Все размещалось вокруг небольшой площадки, все пути которой вели к «Бистро». Так сложилось, что в округе не было другого места, где с восьми утра до одиннадцати вечера можно выпить кофе. И таксисты давно освоили местность, сделав участок рядом с кафе своей базой. Подобные неформальные стоянки они называют фильтрами. Нет ничего удивительного в том, что забегаловку, куда постоянно наведывались, они тоже стали звать между собой так. А со временем название «Фильтр» распространилось и по всему микрорайону.

Если бы Пасечник появился тут, одетый привычно для себя, на него обязательно обратили бы внимание.

– Олег, кофе свой забери! – гаркнула Зоя.

– Момент.

Кобзарь сходил за двумя бумажными стаканчиками эспрессо, поставил один возле Медвежонка и хмыкнул, когда тот брезгливо поморщился.

– За точно такой ты в понтовых кабаках платишь тридцать гривен.

– Пятьдесят. – Пальцы Пасечника осторожно, будто это было хрупкое стекло, стиснули стаканчик с двух сторон.

– Тут шесть таких выпьешь, еще и сдачи дадут.

Медвежонок вздохнул – так уставшие родители реагируют на непослушных упрямых детей.

– Почему я постоянно должен за тобой подтирать, не знаю и не узнаю никогда.

– Не так уж и постоянно.

– Ага. – Пасечник кивнул, слегка пригубил кофе. – Когда был твоим начальником, прикрывал тебя через два раза на третий. Именно тебя, Лилик. Не Головко, не Нагорного, не Свистуна…

– Ну-ну, вспомни весь отдел поименно. Может, соберешь всех, выпьем, подуреем. Без Свистуна, ясно.

– Знаешь, как говорят: своей дури хватает, – отмахнулся Пасечник. – Не спрыгивай с темы, Кобзарь. Говорим по делу и разбегаемся. Жена ждет. Она долго не может одна, забыл?

– Не забыл. Как Алла?

– Держится.

– Не лучше?

– Сейчас лучше. Потому и держится, пока снова не стало хуже.

Жена – еще одна причина отставки Пасечника. Детей у пары не было, что до сих пор огорчало Игоря. Однако бесплодной оказалась Алла, теперь у нее еще и диагностировали рак. Грянуло, когда он уже работал в главке. Лечение требовало немалых денег, и он не скрывал: Алла до сих пор не сгорела, потому что на новой службе он зарабатывал значительно больше. Что позволяло время от времени класть ее в дорогие клиники, а то и отправлять лечиться за границу. Хотя все посвященные понимали: с онкологией ничего не могут поделать даже самые лучшие западные доктора. Уход Аллы Пасечник – вопрос времени. Однако усилия мужа хотя бы давали возможность это время оттянуть.

– Мы не про жену мою говорим.

– Ты сам ее вспомнил.

– Кобзарь, ты услышал и понял.

Олег вздохнул. Так было всегда, когда кто-то свободно или невольно касался болезненной для Пасечника темы.

– Хорошо. Милена.

– Милена. Приметное имя. В «Торнадо» мои люди навели справки. Правда, заходит туда часто. Имеет клубную карту, фамилия ее Кравец.

– Думаю, не так много в Киеве молодых женщин с такими паспортными данными.

– Правильно думаешь, Лилик, я это уже признавал. – Пасечник был слегка раздражен. – Есть одна Милена Кравец, зарегистрирована на Анны Ахматовой, район Позняки.

– Знаю.

– И знаешь, что там новострой?

– Это имеет значение?

– В нашем… В твоем случае – большое.

– Именно в моем?

Пасечник снова вздохнул:

– Давай ты дослушаешь.

– Я – одно большое ухо.

Игорь хмыкнул:

– Объясняю популярно, один раз. Милена Кравец никогда нигде не работала. То есть где-то подавала кофе и распечатывала бумаги в офисах. Но не могла на такой службе заработать на квартиру площадью пятьдесят шесть квадратных метров в новом доме. Я там не был, мне достаточно адреса и фотографий строения. Вряд ли твоя знакомая живет в хате, где нет ремонта и мебели. Добавь к стоимости стен еще и начинку.

– Ее содержат! – вырвалось у Кобзаря.

– Не научился слушать.

– Извини, но это же очевидно!

– Без тебя знаю, – буркнул Пасечник. – Математика очень простая, учебник начальных классов. Хату ей купил один папик, которому нужно приблизительно раз или два в месяц безопасно расслабляться и не платить за это больше, чем оно стоит. Дешевле содержать девку, которая полностью зависит от твоих денег.

– Не знаю. Не содержал.

– Потому что у тебя бабла не хватит. А означенный папик его имеет. Но, ясно, не хочет и не будет делиться ни с кем своим движимым имуществом.

– Ты про Милену?

– Иначе ее не назовешь.

– Пусть так. – Олег допил остывший кофе. – Тогда, позволь, я теперь. Нашей Милене скучно в золотой клетке. Тот, кого ты назвал папиком, действительно не часто наведывается. Однако вряд ли он будет доволен, узнав о ее приключениях в «Торнадо». Из-за этого, кстати, девушка заглядывает в клуб на Подоле, хотя развлечений и на Позняках хватает. Не просто другой район – другой берег. Зуб даю, Милена бывает там, когда опекуна нет в Киеве, а то и в Украине.

– Говорю же – простенькая задачка. – Пасечник с плохо скрываемым отвращением отодвинул пальцем бумажный стаканчик с недопитым кофе. – А ответ такой. Милена Кравец – не свидетель для полиции. Пусть она даже каким-то чудом узнает, что последней видела Свистуна живым. И с ним был человек, которого убитый называл по имени.

– Еще труп нужно найти.

– Найдут. Сам же говорил – вопрос времени. Завтра понедельник. Он не появится на службе. Начнут звонить. Потом искать. Домой додумаются постучать не раньше чем далеко после обеда. Но, Лилик, я не думаю, что эта Милена интересуется криминальной хроникой. Она вообще может не узнать об убийстве случайного кавалера.

– Если вдруг узнает, у нее хватит ума сложить два и два и понять: лучше сидеть тихо. – Кобзарь машинально скомкал стаканчик. – Иначе всплывут ее приключения, чего она меньше всего хотела бы. Хотя…

– Ну? – Пасечник насторожился. – Что-то не учтено? Глаза у тебя как-то не так заблестели.

– Только теперь стукнуло…

– Что?

– Работать начнут правильно, Игорь. Полицейский убит, как ни крути. Прежде всего пропасут его последний маршрут. Кто-то да вычислит «Торнадо». Там вспомнят и его, и Милену, которая ушла с ним вместе.

Пасечник забавным жестом почесал нос.

– Так и не так, – произнес он наконец. – Пусть наши бывшие коллеги придут в «Торнадо». Но мы знаем – девушка шифруется. Вряд ли она позволила себе выйти вместе со Свистуном. Они вполне могли поговорить за столиком. Потом он встал и ушел, ждал ее в машине за углом. Вариант?

– Вариант. Даже очень вероятный. Милена – конспиратор. Только ведь ее вычислили твои люди. Легко вычислит и полиция. Не суть, ушли ли они из клуба вместе. Важнее, что сидели вместе и разговаривали. Дальше – техника.

– И все равно бежишь впереди паровоза, Лилик. На месте ментов мы бы с тобой поняли: доказательства непрямые. Мало ли кто с кем общался за столиком. Девушка без нас прекрасно это просчитает. И займет глухую оборону. Никто не докажет, что Свистун уехал из клуба именно с ней. Единственное, на чем она может спалиться, – если папик сейчас в Киеве. И полиция придет, когда он как раз будет с ней. Возникнет вопрос: хрена ты делала вечером в пятницу в клубе на Подоле? Милене хоть как придется напрячься.

Кобзарь откинулся на спинку лавки. Теперь тревожное выражение исчезло с его лица.

– Вряд ли опекун запретил ей ходить по клубам. И вообще, ситуация для нее выигрышная. Сидела, никого не трогала, ждала подружку. Подсел незнакомый тип, начал приставать, клеить. Отшила, он ушел. А потом убралась прочь и она сама, от греха подальше. Такую линию гнул бы я.

– Влез в Миленину голову.

– Всегда пытаюсь влезть в чужие головы и действовать, как действовали бы другие.

– Да знаю твою манеру. – Пасечник снова почесал нос. – Если б ты еще внимательнее при этом был. Импровизируешь много.

– У тебя учусь.

– Не ври. Я сто раз подумаю, прежде чем сделать.

– Но все равно учитываешь все изменения обстоятельств. И действуешь так, как они того требуют. Я тоже.

– Ага. Только обстоятельства почему-то в основном против тебя. – Игорь бросил взгляд на часы. – Ну, поговорили. Дай бог, чтобы все сложилось, как думаем. На Головко чтобы тоже ничего не упало.

– Ага. Свистун всем рассказал, что делал. Санкцию от начальства на это получил. Мы оба понимаем: именно тут безопасно. Кто бы ни был замешан в том деле – каждый будет молчать.

Пасечник покряхтел, поднялся, опершись обеими руками на стол.

– Вишь, как замечательно. Все причастные и посвященные будут молчать. Милена – первая. Забудь о ней, вопрос решен. Других свидетелей твоей вчерашней, хм, встречи нет. Единственная проблема – дело чести.

– Ты о чем?

– Убийство полицейского. Мы с тобой, Лилик, тоже костьми легли бы, разыскивая. Только сам знаешь, лучшие злодеи выходят из бывших ментов.

– Это ты о себе?

Пасечник промолчал. Кобзарь тоже поднялся.

– На всякий случай – чистая самооборона.

– Ты передо мной сейчас оправдываешься? Так не надо.

– Убийств нынче и без нас хватает. Послушай утренние новости, чуть ли не каждый день кого-то убивают на Донбассе.

Пасечник на мгновение напрягся.

– Что значит – без нас… Мы никого не убивали, Лилик. О себе говори.

Кобзарь помолчал – ушел первым.

Руки коротко пожали возле выхода.

9

Два года назад, той зимой, оперативников массово отправляли на Майдан.

Сыщики под видом гражданских должны были слоняться среди повстанцев. Высматривали, прислушиваясь, фиксируя разговоры и заводя контакты. В те дни от милиции прятали десятки, если не сотни активистов, преимущественно раненных в уличных боях. Больницы и врачи сдавали не всех, и заданием оперов было выявлять беглецов. Пойманных паковали, развозили по управам, там клепали дела, оперативно судили и закрывали как минимум на два месяца.

Кобзарь был не в восторге от подобных методов, но и не удивлялся им. Он давно привык к деградации, работал по инерции, потому что не видел себя нигде, кроме «убойного» отдела. Лишь пытался по возможности держаться подальше от откровенного и неприкрытого произвола. Чего не скажешь про Дмитрия Свистуна. Среди всех сотрудников отдела ему такое нравилось больше всего. Артему Головко – совсем нет. Поэтому он терпел до последнего, а как только загорелось на Грушевского – терпение лопнуло, написал заявление и ушел.

Сам Олег вскоре через знакомых состряпал себе больничный, чтобы отсидеться.

Понимал, насколько это малодушно, но поделать с собой ничего не мог. Вечно сидеть на фиктивном больничном дома невозможно. Так что Кобзарь вернулся на службу и дальше выполнял приказы прессовать причастных к восстанию. Делал это, сцепив зубы и стремясь разобраться в себе, понять собственное отношение к событиям вокруг.

Выплеснулось через край, когда крепкие мужчины с «Автомайдана» поймали на улице трех гопников, которые чуть не забили арматурой насмерть студента с сине-желтой ленточкой на рукаве. Кобзарь тогда лично принял задержанных, даже начал работать и через несколько часов расколол главаря. Тот назвал их старшего, заявил: у них есть базы, на каждой – вооруженные бойцы, только ждут команды. Но Тимур Нагорный, начальник отдела, который заменил Пасечника, лично порвал протоколы, приказал отпустить троицу, а Свистун с опергруппой радостно помчался в больницу арестовывать полуживого студента. Его подстерегали, началась стычка, все снимали на телефоны, потом слили в Интернет. Идентифицированного Свистуна соцсети прокляли мгновенно.

Вот почему после того, как все закончилось и зазвучали требования гнать, а лучше сажать садистов в погонах и чистить милицейские ряды, его поперли одним из первых.

Сам Кобзарь, как и Нагорный, ушел тихо. Никого не держали, не уговаривали остаться. Все прекрасно понимали, что происходит. Хотя Олег со всем своим опытом даже предположить не мог, что процесс обратимый. Потому что не прошло и года, как Свистун оказался среди тех, кого восстановили в органах. Разве что всплыл в другом управлении и на другой должности.

На то время Олег уже вернулся с Донбасса.

Он пошел добровольцем. Послушал Пасечника. Тот остался чист, но работать в своей фирме не предлагал. Вместо того посоветовал идти на войну, как тогда делали многие вчерашние менты. Это давало возможность очиститься, получить своеобразную индульгенцию и, главное, вернуться в органы без особых проблем.

Ведь вчерашний фронтовик считался героем.

Однако Кобзарь и без того размышлял, не податься ли на Восток. За то время в самом деле успел многое обдумать и наконец договориться с собой. Он убедился: в целом начались правильные вещи, которые он готов принять. Еще и говорил обо всем с Головко – тот вернулся на службу с репутацией одного из немногих честных офицеров, кто нашел силы бросить вызов бандитскому режиму.

Но все же желание легко обнулить грехи, получив статус участника боевых действий, засело глубоко и примешалось к естественной потребности защищать свою страну.

До войны, когда он только начал служить в органах и они еще не деградировали окончательно, Кобзарь воспринимал свою работу как охрану определенного рубежа от врага. Именно так, ходил на службу, как на фронт. Считал себя защитником мирных людей от вооруженных бандитов, конченых садистов, больных на голову насильников. Вслух такое не произносил, понимая: более циничные коллеги будут тыкать пальцем, воспринимая Олега как некую белую ворону. Мол, он рыцарь без страха и упрека, а они тупо разгребают грязь и копаются в чужом дерьме. Но ежедневное, даже в выходные, общение с отбросами общества делало Кобзаря не менее циничным. К тому же на его глазах те, кто должен был бы служить и защищать, сами медленно и уверенно превращались в обитателей темной стороны, точно так же вооруженных, опасных – даже более опасных, потому что имели законную власть и право на насилие.

Придумав себе сказку про защитника и его великую миссию, Олег Кобзарь старался хотя бы так удержаться от превращения.

Так что добровольцем пошел, имея то же самое намерение: служить и защищать. Даже не отбрасывал тщеславного желания вернуться с победой и остаться героем в глазах людей.

Случай поблизости Гранитного все перечеркнул.

Поэтому Кобзарь уже не мог считаться героем, которого нужно уважать. Из-за того даже не добивался статуса участника боевых действий. Тихо проглотил досадную историю, пересидел неделю дома, выходя лишь за спиртным и консервами. Потом отоспался и подался на службу в такси.

Не поддерживал контактов ни с кем из бывших коллег.

Пока месяц назад Игорь Борисович Пасечник сам не нашел его.

10

Встретились они в пустом зале небольшого и с виду дорогого ресторана.

Медвежонок перешел к делу без лишних предисловий: у Головко похитили жену и пятилетнего сына. Случилось это среди бела дня, и несколько часов Артем не мог ни думать, ни толком говорить – сил не было. Жена перезвонила сама, мертвым голосом сказала: с ним хотят побеседовать. Потом Головко услышал ребенка – сынок просил папу никому не говорить, что их забрали дяди, иначе им с мамой отрежут головы.

Потом прошла вечность.

Как вдруг все закончилось.

Жена снова позвонила и сказала – они дома, целые и невредимые.

Сорвавшись, Головко примчался к ним, чтобы лично в этом убедиться. И правда не нашел на них ни царапины. Разве что они были смертельно напуганы, а сын прилип к маме, как детеныш панды. Как только Артем выдохнул, зазвонил телефон.

Пришло сообщение с номера, который не определялся.

«Привет от Свистуна, ответь».

Затем позвонили. Незнакомец выражал надежду, что дома все хорошо. Предупредил: в следующий раз так не будет. Головко лучше не рыпаться, делать свое дело, не лезть в чужие и не мешать другим жить и работать. Даже если бы Артем смог записать разговор, ничего криминального не прозвучало. Ход этой истории полицейский дать не мог – просто не имел ничего на руках. Ни одного факта.

Зато уже не первый месяц упорно собирал данные, которые позволили бы если не посадить Свистуна, то по крайней мере вымыть его из органов навсегда. Головко так и не смирился с его восстановлением. Тесно сотрудничал с активистами, которые добивались реального очищения теперь уже новой полиции. Но все упиралось в отсутствие профессиональных кадров, а Дмитрий Свистун, несмотря на свою подлость, действительно был опытным сыщиком. Молодежь, которая приходила в розыск, могла у него поучиться.

Круговая порука никуда не делась.

И тогда Свистун пошел в наступление: он решил остановить Головко.

– Ты знаешь систему, – подытожил тогда Пасечник. – И Артему не хуже тебя известно: ничего не поделаешь. Помоги себе сам. Поэтому он пошел ко мне. Хотя друг твой.

– Тебе тоже не враг.

– Всего лишь бывший подчиненный.

– А я?

– С тобой, Лилик, у нас другие отношения.

– Я тоже так думал.

– Что изменилось?

– Ничего. – Кобзарю не хотелось заходить в круг разговоров на тему нынешней жизни, которая все поставила с ног на голову, так что он перескочил: – Головко мог бы сказать мне сам. Считайте, я обиделся.

– Дуйся, сколько хочешь. На здоровье. Только чем поможешь ему ты? Будешь охранять Нину с малым? Лилик, мы оба хорошо знаем Свистуна. Сделал раз – сделает и повторно. Никто не докажет его причастность. Нина, между прочим, беременна.

– Не знал. Вот Головко, а говоришь – мой друг…

– Разве Артем должен тебе отчитываться, что там у них с женой в постели? Когда виделись последний раз?

– На Рождество.

– Тогда они и решились. Нина неделю как подтвердила. Потому Артем чуть с ума не сошел.

– Чер-р-рт!

– Не то слово, – согласился Пасечник. – Может, не стоит так говорить, но я не очень расстроюсь, если Свистун однажды доиграется, как когда-то Геша Пузо. Не забыл?

В тот момент Кобзарь не сразу понял, что бывший начальник не шутит и даже не рассуждает вслух. Но взгляд Пасечника, а главное, красноречивая и продолжительная пауза говорили сами за себя.

– То есть? – переспросил он, заранее зная ответ.

– Не делай такие глаза, Лилик. Все же понимаешь.

Еще бы не понять.

Именно упомянутая история в свое время, еще мирное, свела мужчин ближе, чем пристало начальнику и подчиненному…

Пять лет назад некий Геннадий Семенович Пузан с логичной кличкой Пузо избил, а потом изнасиловал несовершеннолетнюю падчерицу.

Подобной грязи тогда хватало и до сих пор полно, просто в больших городах она проявляется быстрее, потому что скрыть труднее. Соседи Пузана давно жаловались на нездоровую атмосферу: он вышел из колонии, где отсидел за сбыт наркотиков, вскоре пригрел у себя тихую женщину с девочкой-подростком, которых, очевидно, соблазнил отдельной квартирой. Поначалу все было тихо, и соседи решили – ошибались в человеке, Пузо взялся за ум, даже начал работать и заботиться о созданной им семье и чужом ребенке. Позже седая от горя сожительница рассказала: Пузан взялся за старое, задолжал, потерял товар, убегая от милиции, и вместо денег решил отдать падчерицу. Кто надоумил, не имело значения. Страшнее, что мать не позволила – и тогда он озверел.

Результат имеете…

Пузана задержали.

Но отпустили очень скоро.

Пасечник потом объяснил Кобзарю то, о чем Олег догадывался сам: наркодельцы вытащили его с помощью адвокатов, подмазав, где нужно, чтобы Пузо держал язык за зубами. И заодно попал в зависимость от них, считай, в рабство. Ведь долг на нем висел немалый, а теперь, после освобождения, он стал еще больше должен.

Только дурак не получит из этого выгоду.

Женщина с покалеченной дочерью вернулась туда, откуда пришла, где снова вынуждена была делить одну комнату с родителями. Которые ворчали: мол, предупреждали, теперь доигралась, и все такое. Геша Пузо начал угрожать, требуя забрать заявление и признать: все было по согласию. Это они так играли, значит. Женщина неожиданно для себя проснулась, нашла силы и заняла оборону. А потом и вовсе пообещала вернуть Пузана в камеру – нашлись активисты, которые имели возможность помочь.