Текст книги "Сборник-2023"

Задумался же Вязирка о том, что больше, наверное, не будет носить воду, ухаживать за дынями, помогать Кахиду и прочим, исчезнут беседы с Камалем, прогулки к озеру Маймагуль, мальчишки-озорники, обзывающие его издалека, уйдут вечерние часы, когда можно прихлебывать чай и умиротворенно глядеть на огонь. Он больше не зайдет к тетушке Забун, чтобы украдкой полюбоваться Джабни, мелькающей в окне или метущей двор.

Все это очень нравилось ему.

Потом Вязирка вдруг понял, что ему дороги и те поступки, слова и события, что огорчали его или заставляли грустить и плакать в одиночестве. Это была такая же часть его, как рука, нога или живот. Это тоже был он, Вязирка.

Жалко терять.

А на другой стороне…

Бог был терпелив и ждал.

«Да, – сказал Вязирка, – я хочу быть твоим голосом, Бог».

И кто-то невидимый мягко коснулся его темени.

«Тогда поспи, Вязир, – сказал Бог. – Аль-куддуш встает рано».

«Да, Бог».

Вязирка забрался в треснувший ствол чинара, разгладил старое одеяло, на котором спал еще Саттарбаш, и мгновенно уснул. Во сне ему снились золотистые патыры, которые плыли куда-то по воздуху.

– Вязир!

Вязирка почувствовал, что его тащат, схватив за штанину шавара. Он улыбнулся. Солнце еще только-только собиралось показаться из-за горизонта, и небо имело зеленоватый оттенок, живущий всего несколько мгновений.

Редкий момент.

Красота.

– Вязир! Что ты здесь делаешь? – навис над Вязиркой Камаль.

Лицо его не было злым, скорее, он был удивлен и раздосадован. Вязирке открылось, что Камаль хотел попробовать сесть на место Саттарбаша, пока никто не видит. Ночь не спал, переживал, сердился на самого себя.

Хороший человек.

– Вязир! Ты меня слышишь? – спросил Камаль.

– Да, – сказал Вязирка.

Вокруг него все звенело и текло. Он видел насекомых и тонкие ниточки их движений, чувствовал их крохотное тепло, ощущал чинар, токи в могучем теле дерева и птиц, обживающих его крону, холм ластился к ладони, земля, многочисленные ростки напоминали о себе, легкий ветерок доносил трепет воды с аррыков и озера, новости, далекие голоса и звуки. От аяла, раскинувшегося в отдалении, тянулись к нему ростки человеческих душ, и Вязирка видел их всех, как видел смущенную душу друга Камаля.

– Вязир, зачем ты забрался в чинар? – спросил Камаль.

Вязирка улыбнулся.

– Поспать, друг мой.

Камаль открыл рот, хотел что-то сказать и осекся. Вместо этого он пристально всмотрелся в Вязира.

– Вязир…

– Да.

– Ты изменился, – сказал Камаль.

Вязирка кивнул, устраиваясь на своем месте.

– Да, друг Камаль. Все меняется. Но это к лучшему.

Камаль прищурился. Показавшееся солнце мешало ему.

– Ты, э-э… ты, кажется, постарел.

Вязирка пожал плечами. Он подобрал под себя ноги, расправил полы ханыка и мягким жестом попросил друга сесть напротив.

– Что тебя гложет, друг Камаль?

– Я…

Камаль сел. Солнце взошло, взобралось на выцветающее небо, осветив вытоптанный пятачок перед чинаром, погашенное кострище, забытые скамейки и покрывала поодаль. Тени от листьев испятнали ствол дерева.

– Вязир, ты… – Камаль качнул головой. – Неужели теперь ты… Как у тебя получилось? Никому не удалось, а тебе…

– Это не давало тебе спать, друг мой?

– Нет, я пришел… Но я вижу, что зря пришел.

– Не зря, – сказал Вязир. – Наклонись.

Он поднял ладонь.

– Ты как Саттарбаш, – прошептал Камаль.

Соглашаясь, Вязирка прикрыл глаза. Он видел друга, как никогда раньше. Видел его смятение и неуверенность, ощущал боль в его колене, слышал его спутанные мысли, движение крови и биение сердца.

– Ну же, друг мой.

– Да.

Камаль наклонился и коснулся лбом ладони. Вязирка улыбнулся, чуть склонил голову. Тепло с его руки потекло светлыми ручейками. Была тревога – и вот ее почти нет. Была горечь ночного отказа – и ушла.

– Как ты, друг мой?

– Хорошо.

Вязирка подержал ладонь еще немного, исцеляя колено, и убрал. Камаль медленно разогнулся, выпрямился. Вязирка видел его свет.

– Я…

– В полдень пусть придет Хорсан, – сказал Вязирка. – А эмир после.

– Да, аль-куддуш.

Камаль поклонился и поднялся.

– Для остальных я все время здесь, – сказал Вязирка.

– Я сообщу людям.

– И, друг мой…

– Да? – обернулся Камаль.

Вязирка смотрел на него и видел весь его жизненный путь, видел, как взрослеет Гиннук, как женится, как у него появляются свои дети, два сына, и как Камаль прогоняет их, когда они начинают бросаться в Вязирку, дремлющего под чинаром, дынными корками. Смешные, смешные ребята. Видел он также Джабни, пришедшую к нему с мужем, как для благословения, это было грустно, но совсем чуть-чуть. Видел жизнь в аяле и много дальше, видел пустыни и города, рождения и смерти, зло и добро, печаль и радость. Он понимал, что может поправить, а что должно идти своим чередом.

– Друг Камаль, – сказал Вязирка и растянул губы в улыбке, извиняющейся за его маленькую слабость. – Я все еще люблю патыры.

Все будет хорошо

Посадка была – хуже не придумаешь. Собственно, это и не посадка была, а крушение. Тонька в своей капсуле могла только наблюдать, как трещит и расползается обшивка, как «пляшут» переборки и как в неожиданную щель с любопытством заглядывает клок мутного, желто-коричневого неба.

Потом раздался вой, и капсулы принялись вылетать из гнезд. Одна за другой в брызгах искр и креплений, они проносились мимо Тоньки куда-то за спину, в стороны, в пустоту. Несколько капсул столкнулись, и Тонька не смогла сдержать крик – в разбитом колпаке мелькнуло рассеченное лицо с выпученным глазом.

Настил впереди приподнялся волной, огонь, жар рванули вверх, и тут уже пришла очередь Тонькиной капсулы, кувыркаясь, вылететь навстречу новой земле.

Бамм!

Самого «бамм!» Тонька не помнила. Несколько минут просто выпали из ее жизни. Молилась она или ругалась во время короткого путешествия к поверхности, Тонька тоже не имела понятия. Только несколько кадров задержались перед глазами: вздыбленный, неровный горизонт, зарево и ее собственное слабое отражение с широко открытым ртом.

Пришла в себя она уже на земле. Капсула лежала на боку, отстрелившийся метра на три колпак имел поперечную трещину, а сама Тонька, оказывается, проползла метров двадцать по направлению к зыбким дымам, вьющимся над невысоким песчаным гребнем.

Стоп, сказала она себе, стоп.

Было необходимо хоть как-то привести мысли в порядок. Тонька повалилась и подышала, глядя в небо. Так. Первое, я жива. Это замечательно. Короткий осмотр дал следующее. Два ногтя на правой руке сорваны. Бровь над правым глазом вздулась гематомой. Лицо и предплечье – в царапинах. Но самое плохое – перелом малой берцовой кости левой ноги. Даже сквозь мушки перед глазами выглядела нога отвратительно кривой. Тоньке стоило десяти минут кое-как закатать штанину комбинезона. Здравствуй, красная, распухшая конечность. Кость не вышла наружу, но вздула кожу так, что при неосторожном движении могла и порвать к чертям. Тонька даже побоялась ее трогать.

Боли, что интересно, не было. Проверив аптечку на бедре, Тонька не досчиталась тоника и блокатора. Значит, вколола автоматически сразу после приземления. То ли рефлексы сработали, то ли паника.

Хорошо. Хотя – ничего хорошего. Ничего.

Оглянувшись назад, Тонька заметила, как ветер несет по воздуху то ли ветку, то ли проволоку. Хотя откуда здесь ветки? Вроде бы не должно быть растительности. Это была их задача – посадить, приспособить к местной почве, вырастить…

Вообще, их задача была – жить. Жить на новой земле. А тут, похоже, получится только умереть.

Хотелось бы, конечно, не сразу.

Тонька скрипнула зубами и поползла к вершине гребня. Песок был плотный, крупнозернистый, чувствовался даже через плотную ткань. Голую кожу ладоней драл, как абразив. И все же по сравнению со всем остальным был сущей мелочью. Кровь – что? Кровь – дело наживное. А вот двести двадцать колонистов, оборудование, материалы, генераторы, промышленные фабрикаторы, биолаборатория и эмбриональные контейнеры…

Тонька застонала. Господи, господи, за что? С гребня ей открылась сухая долина, угнездившаяся между двумя невысокими грядами. Почти весь груз из трюма, все капсулы с корабля высыпались над ней. То там, то здесь среди песка взблескивали колпаки. А на далеком каменном склоне стыли растрепанные останки корабельной кормы. Дымил и плевался огнем контейнер метрах в пятистах.

Все, подумала Тонька. Не хочу жить. Какая разница – сейчас или днем, двумя днями позже? И все же она поползла с гребня, взяв направление на ближайшую видимую капсулу. Правая ладонь оставляла красные отпечатки, будто округлыми печатями клеймила песок.

Давай, Тонька, давай!

Она добралась до первой капсулы и обнаружила в ней мертвеца – перекрученное, изломанное тело. Во второй капсуле тоже был труп. Действие блокиратора заканчивалось, и с каждым преодоленным метром сломанная нога ныла все сильнее, пока не врезала болью так, что опрокинула Тоньку навзничь.

Пять, десять секунд провала в темное ничто.

– Не-ет!

Сдаваться Тонька не собиралась. По крайней мере, не сейчас. Давайте позже, позже. Она вынырнула из темноты под неродное небо и саму себя оглушила криком.

– А-а-а!

Хорошо воздух, воздух был пригодный. Сказались геномодификации, сказалась тонкая подстройка, выполненная по данным последних анализов.

– А-а!

Тонька перевалилась и нырнула носом в песок. Хорошо. Хорошо. Теперь уже можно не кричать. Блокиратор в руке – второй и последний. Но надо ведь? Надо. Тонька вжала устье инъектора в кожу.

Ух, волна бодрости!

– Есть кто живой?

Не было никого живого.

– Эй!

Тонька приподнялась на одной руке, оглядываясь. Ладно, ползем к контейнеру. Почему бы не поползти к контейнеру? Может, в контейнере найдется что-то более приятное, чем очередной мертвец. Горизонт качался, раскачивался, будто чаши весов слева и справа от Тоньки. Смерть – на одной стороне, смерть – на другой. Чаши то и дело грозили перевернуться. Но на одной все же был контейнер, а не смерть. Да, контейнер. А на другой – ничего, силуэт горной гряды. Как же ее мотает, братцы! Хуже, чем в капсуле.

Кажется, Тонька вновь на какое-то время провалилась во тьму, потому что, открыв глаза, обнаружила, что головой и плечом бодает пластиковый бок. Контейнер не поддавался и не спешил освобождать ей место.

– Ну-ка!

Тонька попыталась забороть его сверху. Но стоило ей приподняться, опираясь на сломанную ногу, как тело прошило болью, как электрическим разрядом. В голове словно несколько раз включили и выключили свет. Врезали раз, другой. Выгнули, загнули, отпустили загнутой. Ох, мама, мама, мамочка! Что ж она забыла-то о ноге! Тонька простонала, упав на песок. Какое-то время, скукожившись, она лежала неподвижно. Только сжимала и разжимала пальцы, поджав руки к груди. Дышала мелко и часто. Так, тихо, тихо. Бывает. Надо бы как-то гадскую ногу зафиксировать…

Боль рассыпалась искрами, мурашками, песчинками.

– Люди-и! – крикнула Тонька.

Никого. Ничего. Неужели она одна осталась? Прекрасная, замечательная перспектива! Разбитое оборудование, двести двадцать трупов и неизвестный мир.

И она.

Крупицы песка пересыпались через ладонь, неожиданный порыв ветра оскреб лицо, заставив жмуриться и закрываться от острых серых крапин, впивающихся в кожу. Это еще! Тонька выждала момент и, отплевавшись, осторожно приподняла голову. Небо над отрогами темнело, небо не предвещало ничего хорошего. Конечно, крушения и сломанной ноги нам мало. Давайте по полной! Включаем фантазию. Дождь! Буря! Атмосферное электричество! Ничего не забыла?

– Эй! – издала вопль Тонька, поворачиваясь. – Люди! Живые!

Тишина.

– Я здесь!

Она решила не возиться с контейнером.

В конце концов, даже если получится его открыть, что далеко не факт… На кой черт ей какие-нибудь «умные» строительные смеси или пена-герметизатор? Вот если бы две короткие трубки… Из двух трубок можно соорудить жесткую шину для ноги.

Внешний короб контейнера был ребристый, с выемками, и Тонька, наверное, минут десять потратила, пытаясь отломать кусок пластика. Для чего, зачем – спросите что полегче. Но ничего не вышло – только сорвала третий по счету ноготь. Плевое дело. Боль, правда, была совсем мимолетная. По сравнению с упрямо дергающей, гудящей, пышущей жаром ногой загиб ногтя, обозначенный алой полоской выступившей крови, казался сущей ерундой. Мешает? Так вот тебе! Тонька выкусила ноготь зубами. Ну, крови побольше, конечно, но когда это кровь мешала жить? А если еще сжать кулак…

Подышав и собравшись, Тонька обползла контейнер и наметила себе сразу две цели. Первая цель – капсула метрах в ста пятидесяти, кажется, даже без колпака. Небольшое всхолмление – и она. Вторая цель – взрывший песок рядом с капсулой зеленый бок еще одного контейнера. Что с этим контейнером было хорошо, так это то, что он имел черный провал там, где раньше находилась одна из створок. Значит, там можно было укрыться. Если поднимется хороший ветер, у нее будет, где его переждать.

Тонька тряхнула головой. В глазах потемнело. Небо? Нет, показалось. Мошки перед глазами. Много мошек. Устала. Выдохлась. Ну, Тонька, вперед? Она застыла, никак не решаясь двинуться. Рука, на которую она опиралась, заходила ходуном. Сил не было.

Как так?

Тонька закусила губы. Ну-ка, пошла! – крикнула она себе. Здесь, дура, хочешь сдохнуть? Думаешь, место подходящее? Так вот ни черта! Ну! Тонька с криком бросила себя вперед, как бросают ящик или мешок. Тело рухнуло на песок, в ноге вспыхнул огонь, но это заставило зашевелиться – подтянуть руки, подгрести песок под себя, продвинуться на десять, двадцать сантиметров. Очень хорошо. А правильно ползем?

Тонька вскинулась, сморгнула песчинки. Ей показалось, что в стороне, шатаясь, тащится параллельным курсом какая-то корявая, согнутая фигура.

– Эй, – просипела Тонька.

У нее получилось махнуть рукой, а вот голос куда-то пропал. В горле скрипел песок, колол и мешал словам.

– Я живая! – с усилием вытолкнула из себя Тонька.

Фигура не обратила на нее никакого внимания. Брела и брела. Куда брела? А, похоже, к той же, намеченной Тонькой капсуле и брела. Человек, не человек, не пойми кто. Впрочем, кому здесь еще быть? Скорее всего, такой же, как она, выживший. Только стукнутый головой. Глухой.

– Эй.

Тонька на локте, на боку, на бедре поползла вдогонку. Опередить или хотя бы подобраться к сопернику у нее, конечно, не было никакой возможности. Все-таки тот имел две целые конечности и вполне сносно ими пользовался. Но элемент соревновательности неожиданно придал Тоньке сил. На ногу она уже не обращала внимания. Там было горячо и, видимо, совсем плохо. Жар волнами приходил оттуда и накрывал по самую макушку. Тонька каждый раз выныривала, словно из ванны с кипятком, хватала воздух обожженным, сухим ртом и ползла, ползла, удивляясь самой себе. Сколько у тебя сил, Тонька! А ну-ка еще! Полметра и полметра! Да ты – монстр! Так можно и полпланеты на зад…

Окончание мысли уже готово было сложиться в Тонькиной голове, но тут песок раздался воронкой и затянул ее в ласковую тьму.

Все. Замечательно.

К Тонькиному удивлению обитание во тьме оказалось беспокойным. Кто-то там лягался и лапал ее, щипал, рычал, трубно гудел и даже бил по щекам. Последнее было совсем уже возмутительным, и Тонька неимоверным усилием разлепила глаза.

– Вон… пошел вон…

– Хорошо! Хорошо! – обрадовался кто-то косматый, едва видимый.

– Я тебя…

Тонька попыталась попасть по возмутителю спокойствия ногой, но обнаружила, что совершенно не чувствует себя ниже пояса. Как ни странно, это ее не огорчило. Ну и пусть, подумала она. Пожалуйста. Сдохните все.

– Э, нет-нет-нет!

Неугомонный космач вновь затряс ее, не давая нырнуть во тьму поглубже. Он вообще, похоже, не собирался к ней относиться деликатно. Ворочал, как хотел. Дикий человек. Пристанет же тоже.

Тонька отмахнулась, но это дикаря только завело.

– Давай, давай, милая!

Чего он от нее хотел? Полез пальцами в глаза. Потом что-то стукнуло Тоньку по ребрам, и она вскрикнула, удивившись, что еще может кричать.

– Больно?

– Убью, – выдохнула Тонька.

– Сейчас, сейчас, – пообещал ее истязатель.

Кольнуло шею. Тонька почувствовала, что ее куда-то тащат, схватив за шиворот. Забавное путешествие. Шуршал, скрипел, терся о ткань песок. Все в крови, наверное, все в крови. Ладони, нога.

– Полежи. Полежи здесь.

Космачу ее транспортировка явно далась нелегко. В зыбкой, чуть подсвеченной темноте Тонька слышала, как он надсадно дышал и харкал. Возможно, он затащил ее в контейнер. В свое логово.

– Полежи.

Будто она могла встать на ноги и уйти. У нее даже глаза не открывались. Полежи. Ха-ха. Три ха-ха.

– Су…

– Мне сейчас надо… – сказал, тронув ее, космач. – Ты лежи. Все будет хорошо. Дальше там… с нужной маркировкой.

Бред. Он нес бред. Какое «все хорошо»? Откуда? Они, черт возьми, разлетелись на куски! Вся экспедиция, все замыслы, все надежды. Она – на одной ноге. Спасибо, хоть такая. Оптимист, блин!

– Жалко, воды нет, – сказал космач. – Воды здесь днем с огнем…

– Конец, – сказала Тонька.

– Что? – не расслышал ее собеседник.

Тонька напрягла горло.

– Конец нам, – проговорила она.

– Какой конец? Ты давай… – космач неловко провел ладонью по Тонькиным волосам. Успокоить, что ли, хотел? – Мы же живы? Живы. Значит, что? Все только начинается. Столько дел. А авария… Ну, бывают в жизни моменты…

Тонька хотела засмеяться, но лишь заперхала.

– Смеш…

– Это сколько угодно, – сказал космач. – Смешно, значит, смешно. Я пошел. А ты смотри, не умирай, хорошо?

Сил говорить не было – Тонька посопела носом. Космач услышал.

– Художественный свист, – сказал он. – Уважаю.

И пропал в скрипе песка. Прислушиваясь, обживаясь в темноте, Тонька подумала: два человека из двухсот двадцати. Меньше одного процента. Не дотянули даже до этого. Но скорость была не так велика, чтобы все остальные капсулы разнесло вдребезги. Тем более, что они рассчитаны на нештатные ситуации. Как там сказал этот? Бывают в жизни моменты… Как раз для таких моментов… Или не совсем таких…

Тонька шевельнулась. Она лежит или сидит? Понять это было невозможно. Впрочем, какая разница?

Скоро ей стало казаться, что поверхность под ней покачивается, это покачивание ее даже убаюкало, и только звонкая дробь, неожиданно ударившая в контейнерный бок, вытряхнула ее из забытья. Глаза открылись сами, перед глазами возник прямоугольный проем в серое и желтое песчаное пространство.

Прекрасно. Смотри, Тонька, в мир. Это мир, в котором могло бы утвердиться человечество. Маленькая его часть.

Нравится?

А что с ногой? Тонька обнаружила, что сломанную ногу охватывают две корявые пластиковые загогулины, когда-то, видимо, бывшие частью контейнерного покрытия. Шнур, накрученный кольцами, плотно прижимал их к штанине. Паршиво, но лучше, чем ничего. В полевых условиях – почти сказка.

Тонька сглотнула. Во рту было сухо. На языке царапались песчинки. Как там он сказал? Воды днем с огнем… Да, воды бы. Она сплюнула вязкую, горькую слюну, привалилась к ребристой стенке и вытянула в сторону здоровую ногу. Нормальный человек подумал бы о воде в первую очередь. Оставил хотя бы на глоток, если Тонька очнется. Но был ли этот космач нормальным человеком? Бо-ольшие сомнения! Говорить, что все будет хорошо…

Тонька простонала.

Этот стон у нас смехом зовется. Ы-ы. Вот так. Все будет хорошо. Да ничего уже не будет хорошо! Будет только хуже и хуже. О, лучше бы ее засыпало песком! Прикрываясь рукой от света, Тонька оглядела внутренности контейнера. Ящики и ящики, невысокими штабелями. Часть рассыпалась, часть сдвинута, видимо, для того, чтобы появилось место, куда можно было бы затащить раненую ее. А что в ящиках?

Тонька, скрипя зубами, подтянула к себе один из кучи. Прислонила к здоровой ноге. Так, надо отдохнуть. Дальше только хуже. Цвет – оливковый. Вроде бы. Маркировку не разобрать. Под пальцем, тактильно, ощущается символическое изображение молнии. Какая-то энергетическая приблуда.

Смотрим?

В ящике, легко отщелкнувшем крышку, оказалась универсальная батарея-накопитель. Заряжается от ветра, света, разницы температур и любых внешних источников генерации электрического тока. Разъемы для подключения тоже универсальные, регулируемые. Только вот питать нечего. У нее даже захудалой лампочки-липучки нет.

Очень-очень годная штука. Сарказм. Ы-ы.

На всякий случай Тонька нажала на сенсор. Раздался сухой щелчок. На батарее вспыхнул глазок светодиода и тут же погас. Ну, понятно, полностью разряжена. Или ты ожидала чего-то другого?

Ничего не ожидала, возразила Тонька самой себе. Но можно попробовать… Она вытянула накопитель из ящика, поместила на бедро. Килограммов пять, наверное. Тонька подышала. Ффу. Ффу. Интересно, получится докинуть до створки? Понятно, что дело гиблое, но чем-то надо себя занять. Тем более, что в перспективе заряженная батарея очень даже может пригодиться. Например, если космач раздобудет мини-станцию по добыче воды. Станция просто так работать не будет.

Ну-ка!

Тонька, подняв к груди, бросила накопитель. До песка он не долетел, стукнулся о вторую створку и со звоном, с взбряком упал внутрь контейнера. Индикатор зажегся было, но, помигав, погас.

– Ладно, – прошептала Тонька, – ты лежи, лежи. Я сейчас твоего собрата…

Она выхватила из штабеля еще один ящик. Выхватила, не рассчитав силы. Сломанную ногу дернуло, и Тонька зажмурилась, пережидая, пока острая, пробивающая насквозь боль сожмется в пульсирующую, локальную.

Так, поделом. Кто сказал, что будет лучше?

Она вскрыла ящик. Накопитель лежал в предохранительной ячейке.

– Что, дружок, полетаем?

Тонька вытянула батарею и подняла над головой. В несколько секунд уместился примерный расчет траектории. Мне, значит, надо туда – вот его формула. Дело за малым, за реализацией. Вдох-выдох. Бросок!

Она чуть не попала накопителем по здоровой ноге. Сантиметрах в десяти от ступни прямоугольная чушка батареи углом воткнулась в пол, перевернулась и замерла. Ногу Тонька сообразила отдернуть уже позже.

Ай, молодца! А еще щурилась, рассчитывала! Ей сделалось смешно. Ы-ы. Приходит космач, а у нее уже две ноги сломаны. Он: Как так? А она: А вот так, инициативная я, инициативная. Господи. Заныло левое плечо, закололо в боку, и Тонька вдруг поняла, что страшно устала. Похоже, две батареи за раз – это уже перебор.

Она вяло пошарила по карманам, ничего не нашла и прикрыла глаза. Ждем. Давай, космач. Ты где, космач?

Хотя иди на фиг! У тебя же все хорошо! Ни воды, ни еды, ни товарищей. Но все хорошо. Как это обнадеживает!

Незаметно подкравшееся беспамятство на мгновение окунуло ее в себя, и Тонька вскинулась, словно задремавший страж в карауле. Нет, это нельзя. Это не годится. Она поморгала, потом шлепнула себя по щеке. Ы! Две сломанных ноги и выбитая челюсть. Оправдание: я старалась не заснуть, космач.

И все же, все же…

Тонька вздохнула, глядя на створку. Все же придется выползти. Смысл сидеть и ждать? Понятно, что перед смертью не наползаешься. Но так, в удовольствие… Он меня в контейнер, я – из контейнера. Она переложилась, подобрала здоровую ногу, сдвинула мешающие ящики и на боку, на локте двинулась к створке.

Всего-то два метра. Два метра. Не больше.

По стенкам то и дело шуршал песок. Тонька добралась до неудачно кинутой батареи и подгребла ее под себя. Со мной пойдешь! Жутко мешала сломанная нога. Она казалась чужой, но намертво пришитой, и то горячо пульсировала, словно накапливая в себе боль, то вздергивала Тоньку до крика, заставляя бить кулаками в дно контейнера и до крови закусывать верхнюю губу.

Что это у тебя с губой, деточка? А то же, что и с ногами и челюстью, дяденька. Ы!

Не смешно. Ногу бы оторвать и выбросить. Болит, зараза, болит. Хорошего обезболивающего бы. Чтобы забыть о заразе хотя бы на полдня, но железно. И воды. Холодненькой такой, литров пять. Или литр. Или даже стакан.

Много это или мало – стакан воды? А в нем – кристаллики льда.

Тонька обнаружила, что лежит щекой на песке, задутом внутрь. Снова выключилась. Где у тебя кнопка? В ноге. Включаемся, Тонька! Она поднялась на руке. Поморгала. Какая-то гадость острым ребром давила на живот. Ага, что это? Тонька вывернула гадость из-под себя. Ффу. Накопитель. Ну, пусть будет. Чуть-чуть, кстати, зарядился от ее тепла. Она вот скоро «остынет», а накопитель согреется.

– Эй! Есть кто?

Не крик, а скрип. Себя услышать трудно.

– Я здесь.

Еще тише. Ладно, оставим голосовые связки на будущее. Вдруг пригодятся? Двигаемся потихоньку, двигаемся. С двумя отключениями-провалами в искрящую болью темноту Тонька все же добралась до створки. Ох, эти два метра. Очнулась – оказалось, что вцепилась в пластик так, что побелели пальцы. Разжимать их пришлось с уговорами. Ну-ка, первый второй, третий. О мизинце речи нет.

На пределе сил она вытолкнула в свет дня один накопитель, потом другой. Поморщилась от занывшего плеча. Наверное, минуты две или три наблюдала, как перемигиваются индикаторы заряда. Так было покойно.

Песок шипел, шуршал, стукался в стенки, даже сыпал сверху, в волосы и за шиворот. Других звуков было не уловить. Никого живого поблизости.

Этот еще где-то…

Пришел, поместил, ушел. Все у него хорошо. И не возвращается, скотина. Зачем тогда нужно было спасать? Чтобы не зареветь, Тонька заскрежетала зубами, стукнула себя по здоровому бедру. Ну-ка, не раскисать! Она выползла, выгребла, вывернулась из контейнера, рухнула, окончательно обессилев. Перевернулась, взборонив песчаный холмик.

Вверху текло небо, желтое, в белесых подпалинах и коричневой дымке. Такие нынче облака, видимо. Жиденькие. Родные на всю оставшуюся, недолгую жизнь. Высоко опять промелькнула словно заплетенная в ячейки проволока. То ли флора местная, то ли фауна. То ли просто что-то попало в глаз.

Тонька выдохнула. Ну, вот, что дальше?

Она перевалилась набок, осмотрелась. Светло. Пока светло. Но небо то и дело существенно темнеет, словно что-то невидимое скользит по нему снаружи. Или кто-то, может быть, прикладывает ладонь. Или щеку.

Но, скорее всего, это ветер носит песок. Песка много. И ветер, видимо, имеет приличную скорость. Почему бы ветру не нестись со скоростью сто пятьдесят или даже двести километров в час и переносить тонны песка с одного места на другое? Тонька видела песчаные бури на Земле.

Ладно, это все требует исследований, наблюдений, фиксации данных, анализа данных… Может подождать? А куда денется?

Тонька выползла за габариты контейнера, чтобы понять, куда это ее оттащил космач. Песчаная равнина оказалась на месте, в беспорядке усеявшие ее внутренности экспедиционного корабля тоже никуда не делись. Горная гряда с остатками вдрызг разбитой корабельной кормы сместилась левее. Это если по памяти.

Тонька локтями вымесила песок, оставляя контейнер-прибежище справа. Вон знакомая капсула, воткнувшаяся перпендикуляром к поверхности, вон крышка, вон труп. Она оглянулась на контейнер. Ха-ха, космач оттащил ее туда, куда она и сама стремилась. Только вот помогло ли это? И кстати…

Тонька неожиданно сообразила, что труп – это не только труп. Труп – это, как минимум, два инъектора с блокадой и два витаминных тоника. А в капсуле должна быть фляжка с водой на дневную норму. Три литра. В каждой капсуле.

Что ж она за дура-то такая?

Вода, вода, водичка. Откуда только силы взялись? Метров тридцать Тонька одолела, почти не останавливаясь, и только на последних десяти метрах сбавила темп. Очередной порыв ветра принес песок, ударивший по телу, как дробью. Ничего, ничего. Жарковато, но ничего. Капсула вытянулась, выросла. Выпавший из нее труп успело занести.

И никакой брезгливости.

Тонька вывернула, перевернула мертвеца, пошарила в набедренной сумке. Что такое? В кармашках ничего не было. Ни слева, ни справа. Тонька проверила пояс, потом сунула пальцы в вырез комбинезона.

Ничего.

Космач что ли прошелся? И не поделился? Ах, сука! Хватаясь за выемки, за округлую кромку, Тонька поднялась на одной ноге к верху капсулы, стукнула ладонью изнутри по боковой стенке, нащупала крохотный рычажок.

Ну-ка…

Вода была! Вытянутая полипластиковая емкость захолодила пальцы. Тонька выхватила ее, прижала к груди, осторожно опустилась, жмурясь от прилетевшего в лицо песка. Холодненькая! Милая водичка!

Радости было – на всех живых и мертвых. Загубник, трубочка, движение губами. О! Ооо! Ничего вкуснее не было до и не будет после. Тонька пила воду крохотными глотками и не могла напиться. Встроенный дозатор не давал сделать большой глоток. Но ладно, простим. Холодненькая!

Пять глотков. Шестой, седьмой… Десятый.

Ох, как хорошо! Странное ощущение. Все болит, нога, сорванные ногти, плечо, бедро, но это не имеет значения. Это на заднем, отдалившемся плане. Десять глотков воды – и эйфория. Ухху! Это была славная охота. Но не мешало бы заодно проверить капсулу со вторым мертвецом. Да и в ее собственной капсуле емкость никуда не делась. Упрек, почему не сообразила сразу, не принимается. Выкинет вас с корабля, брякнет о поверхность, тогда и будете недоумевать.

Нет, в сущности, можно жить. Три емкости – это три дня. А то и пять. Мастер растягивать, наверное, продержится на этом неделю.

А она – продержится?

Тонька полежала, прижимая полипластик с водой к себе. Периодически она гладила его, и мягкий бок проминался под ладонью. Она сделала еще четыре глотка. Потом еще два. Все, пора и честь знать.

Подниматься и куда-то ползти совсем не хотелось. Да и ветер стал злей, а песок, летящий на его крыльях, кусал не в пример яростней, чем раньше. Пожалуй, до поры было лучше вернуться обратно в контейнер. Он стал почти как родной. И внутри, кажется, должен быть ящичек с минимальным набором инструментов. Тонька вспомнила, что такими ящичками комплектуется каждый контейнер. Еще на стадии производства аварийный набор автоматически закладывается в стенную полость под шторку. Правда, чтобы добраться до него, придется выкинуть большую часть батарей наружу.

О, она построит из них защитный барьер!

Ладно. Закрываясь рукой от колючих залпов, Тонька сориентировалась и развернулась. Сломанную ногу дергало, словно внутри ее кто-то жил, прокладывал ходы, ломая и выгрызая лишнее. Черт! Без блокады, пожалуй, никуда. Значит, второй мертвец – следующий. Но после отдыха.

Мертвец, слышишь? Я приду за тобой! Не потеряй инъекторы и тоник!

Постанывая, Тонька двинулась в обратный путь. Ногу дергало и скручивало так, что хотелось скрутиться самой. Улиткой. В раковину. Она извивалась на песке, с трудом разбирая, куда ползет. Пульсация ноги передавалась окружающему пейзажу, и холмы и горная гряда пританцовывали, растягивались и прыгали вперед и назад. Все плыло, все летело, распахивало темные, звенящие рукава. Не мудрено, что на пятидесяти метрах от капсулы до контейнера она в этих чудных экзерсисах повернула не туда.