Текст книги "Сборник-2023"

Такое бывает. Подняла голову – черт! Где контейнер? Ни справа, ни слева не было ничего похожего. Какая-то дрянь, вывалившаяся с корабля, дребезжала под песчинками прямо по курсу. Вспученная жаром, излохмаченная рыжая, металлическая дрянь. Позади – кромка взгорка, рядом – длинная борозда, уже до половины засыпанная. Окончание борозды знаменовал загнутый, обугленный кусок обшивки метра в три высотой. Лучший памятник экспедиционным надеждам. Но совсем не то, что нужно. И раньше его, кажется, она не видела. А так, конечно, все хорошо, даже замечательно. Космач не даст соврать. Вы, Тонечка, в полной… Да-да, в ней самой.

Но где же контейнер, блин? Тонька оглянулась. Ползти назад? А вода? Она схватилась за грудь. Умятый за пазуху комбинезона полипластик был тут как тут. Ох, не пугай, родной. Тонька нащупала губами загубник. Три, четыре торопливых глотка. Запить страх. Вот, так лучше. Вода все еще прохладная.

– Люди-и!

Никого. Слушай, не слушай, один песок имеет что-то сказать. Местный, самобытный язык, состоящий из одних шипящих. Невольно просилось в голову: двести человек, двести капсул, шестьсот литров воды. Такие вот славные подсчеты. Имеют ли они какое-то значение? Скоро узнаем!

– Косма-ач!

Тонька перевалилась на спину, сжала кулаки и замолотила ими по песку, вбивая в него свои отчаяние, бессилие и усталость.

– Я что здесь, одна?

Ее вдруг разобрал смех. С кем разговаривает? Кого спрашивает? Единственный ее собеседник – это нога, у которой свои печали и заботы. Но интересоваться у ноги, одна ли она здесь… О, это как бы намекает!

Черт!

Песчинки, принесенные порывом ветра, казалось, проникли даже сквозь комбинезон. Тонька спрятала лицо, но по волосам будто прошлись жесткой щеткой. Небо резко потемнело, над горной грядой повисла темная дуга. Воздух наполнился шелестом и посвистыванием. Метрах в сорока вздулся песчаный султан. Подхваченный ветром, песок устремился вверх. Интересные дела. Видимо, это начало бури.

Тонька несколько секунд размышляла, ползти ли на взгорок в поисках контейнера. Времени может и не хватить. Выдержит ли она бурю? Большие сомнения. Ветер все решил за нее. Влупил так, что она, подвывая, двинулась к борозде, проделанной куском обшивки. Десяток метров под нарастающий свист и бьющую в комбинезон жаркую дробь вымотали ее донельзя. Тонька свалилась в борозду и закричала, ударив сломанную ногу. Выгибаясь, затянула на пластиковых загогулинах ослабший шнур.

Вот так. Вот так.

Ветер крепчал. Песок засыпал канаву, как могилу. Тонька сквозь боль, вспыхивающую в глазах темными кругами, поползла навстречу куску обшивки. Тот покачивался под напором, но держался крепко. Вблизи он пах горелым и щетинился обломанными пластинками по краям. Но это ничего, ничего. Тонька устроилась в выемке, образованном загибом обшивки.

Почти хорошо.

Небо расколола фиолетовая молния. Она не ударила в землю, а прошла едва ли в двух-трех метрах над поверхностью шипящим зигзагом, истончаясь и заплетаясь в косичку. Ее образ отпечатался у Тоньки на сетчатке, и какое-то время она видела только слепящий след молнии, словно наложенную поверх всего картинку.

Обшивка тряслась и трещала. Тонька моргала, вжималась и чувствовала, как с противоположной стороны металл и пластик атакуют крупицы песка. Все звенело, нога звенела, внутри звенело, в голове звенели слова, сложенные от всего этого непотребства, начавшегося с того момента, как Тонькину капсулу вышвырнуло с корабля. Какого же! Как же это достало! Да идите вы все, мертвые и живые! И ты, космач!

Хоть бы появился, чтобы тебя послать!

Буря не утихала. А если бури длятся здесь сутками? – задумалась Тонька. Сколько она высидит? Этого она не знала. Но и ползти куда-то наобум решилась бы только в крайнем случае. Тонька выставила руку за обшивку и вскрикнула. Вся тыльная сторона ладони покрылась крохотными ранками и казалась колючей. Песок! Черт! Тонька затрясла рукой. Вот и высунься, вот и попробуй куда-то направиться.

Ветер свистел, гудел, трепал пластины. В сумраке носились завесы песка, похожие на беспокойные тени каких-то гигантов. Проскакала прочь крышка от капсулы, мелькнула и пропала, зачерпнув песка с вершины взгорка. Тонька увидела, как пролетел яркий красный ком комбинезона.

На какое-то время она потом выключилась. Шевельнула ногой и – привет, беспамятство. Из него было мучительно трудно возвращаться. Казалось, будто с нее сдирают защиту, давая боли ломать тело.

Тонька застонала, очнулась. Полузасыпанная песком нога лежала как-то криво. Пришлось, не смотря на ветер, по-новой затянуть шнур. Узел там, узел здесь. Больно? Больно. Но ничего. Все же будет хорошо. Тонька захрипела, закаркала смехом. Выпила воды. Интересно, сколько все же выжило? Из двухсот двадцати будет хотя бы тридцать процентов? Впрочем, тридцать процентов – это под семьдесят человек. А семьдесят человек за несколько часов после крушения уже лагерь бы отгрохали. Контейнер к контейнеру, батареи, свет, гидрогенератор. Организовали бы поисковые группы…

Нет, не будет семидесяти человек. Если всех высыпало в долину, Тонька кого-нибудь да увидела бы. Хотя долго ли она ползла?

И все же было бы хорошо встретить кого-нибудь знакомого. Не космача. Любку Старикову. Димку Желдобина. Валерку Кайкова. Даже Левку Терещенко, хотя заноза он та еще. Живы ли? Ну не может быть, чтобы все двести двадцать человек… Не может! Она-то жива! Значит, кто-то еще обязательно, обязательно выжил! Пусть не семьдесят, пусть сорок человек. Тридцать. Двадцать.

Тонька заревела.

Ревели вдвоем с бурей, на два голоса. Буря, конечно, была сильнее, перекрывала влегкую. Тоньке и оставалось только вплетать свои слезы в редкие посвистывающие вздохи ветра.

– Люди-и!

Нет людей. Никого. И темно. Все темнее. Впереди, похоже, местная ночь. А ее еще надо как-то пережить. По отчетам хоть колонистам ничего и не грозило, но Тонька была уверена, что те первичные данные, которыми они располагали, к действительности имели весьма отдаленное отношение. Вроде и нет местной живности, а вдруг как она резвится по ночам? Откапывается, прихорашивается, выходит на охоту.

А как они мечтали! Первым делом – энергетика. Реактор, генераторы, сеть. Защитный периметр. Жилые, быстровозводимые боксы. Но под них можно приспособить и контейнеры на первое время. Запитываем, запускаем микроботов. Они строят корпуса из местных материалов – эмбриональный, ясельный, исследовательский, медицинский, технический. Рядом вырастают закрытые фермы. Пока – закрытые. Потом…

Ногу задергало, и Тонька с неохотой разлепила глаза. Как хорошо дремалось! Она помяла, потискала больную конечность до колена. Успокоишься ты уже когда-нибудь? Срастайся. Видишь, я тебя не трогаю?

Буря стихала. Песок еще позвякивал, щелкал об обшивку, но уже без энтузиазма. Воздух приобрел загадочную синеву. В небе, полосатом от песчаных шлейфов, засияла первая из двух лун.

Должно быть, красиво.

Тонька повернула голову. Песок искрил в свете спутника, вспыхивал тут и там целыми плантациями. И это тоже было красиво. Сколько же она провела в забытьи? Несколько минут? Час? Или часы? Определить было невозможно. Где тут сформироваться чувству времени? Капсулой в песок и ползи, ползи. Помнилось лишь: в местных сутках – двадцать с минутами стандартных часов. И все. Делай с этим знанием, что хочешь.

Тонька отпила еще воды, которая уже потеплела. Пригрела, видишь ли, на груди. Но с водой она еще полдня протянет.

В посвистывание ветра и шорох пересыпающегося, летящего песка вдруг вклинились новые звуки. Тонька, вслушиваясь, высунула голову. Песчинки тут же царапнули по щеке, укусили шею, но Тонька стерпела. Изыди! За песчаным холмом звякало, стукало, дребезжало скрытое, невидимое нечто, и хриплый голос, надсаживаясь, вздергивался между порывами.

– Эу! Ди-и-и!

Космач? Кто же еще? Конечно, космач!

Радость чуть не заставила позабыть Тоньку о ноге. Она уцепилась пальцами за край обшивки.

– Я зде…

Ветер залепил рот, песок порезал уголки рта, проник в горло. Тонька закашлялась. Поцелуи в этой местности – горячие. Она перевела дух, вытерла губы тыльной стороной ладони. Потянулась, и нога взбухла болью. Чуть ли не новый спутник за веками узрела. Яркий, зараза! Аж слепит! Звяканье и дребезжание, кажется, удалялись.

– Эй! – крикнула Тонька, падая на песок. – Косма-ач!

Дыхания опять не хватило. Но что ж сделаешь? Если пройдет, и пусть. Являться буду. Встану призраком. У-у-у! Ты почему мимо прошел? Почему не спас?

– Космач!

Уже не выкрикнула, выплюнула вместе с песком. Взмахнула рукой, взрывая нанесенную горку.

– Косма…

Но вместо космача навалилась тьма. Эта субстанция почему-то всегда находилась рядом. Проси или не проси, сама приходит, сама качает, обнимает, сама бросает – хватит, мол, нанянчилась, теперь без меня, я в сторонке постою.

Но недолго.

Бумм!

Песок ударил по щеке. Тонька сморщилась во тьме. Хороший заряд. Опять буря? Не часто ли здесь бури? Просто планета бурь!

Бумм!

Второй удар был еще сильнее. Так и шею сломать можно! Нет, лучше отползти, поняла Тонька. Видимо, она разлеглась у ветра на пути.

Тонька зашевелилась, разлепила веки.

– Я сесь…

Удивительные вещи – прямо в нее из чуть подсвеченной тьмы таращилось непонятно что. Внимательно так таращилось. За круглыми линзами плавали прищуренные глаза. Все остальное было задрапировано капюшоном и воротом. Кто такой? Что такое?

– Очнулась?

Радость вспыхнула в Тоньке от узнавания голоса. Космач! Нашел-таки ее!

– Я поползла… – прошептала она.

Слов не было, улыбка – была. Космач! Рукой бы потрогать, только сил не было. Растопырить пальцы и то подвиг.

– Вот именно, что поползла, – недовольно проворчал ее спаситель. – Куда поползла? Зачем поползла?

Он пропал из поля зрения, но Тонька ощутила, как отзывается на чужие прикосновения сломанная нога. То и дело наплывал жар, но лежать было удивительно хорошо. Лежишь, а кто-то рядом. Контролирует.

– Опять все нарушила, – сердился космач.

– Вода… Воды не было, – одними губами произнесла Тонька.

– Это понятно. Я бы принес.

– А я нашла!

Тонька потянула емкость из-за пазухи.

– Лежи! – толкнул ее обратно на песок космач.

– Лежу.

Тонька закрыла глаза. Боль покачивала, грызла, высверкивала вспышками под черепом, но ее можно было терпеть.

Вдвоем, не в одиночку. Вдвоем лучше.

– Ты только не исчезай, космач, – забеспокоилась, зашевелилась Тонька.

– Лежи! – прикрикнул тот.

Тонька приподняла голову. Космач, оказывается, разложил у нее на коленях какой-то пластиковый рулончик.

– Там плохо все?

– Могло быть лучше, – отозвался космач. – Но, в целом, все хорошо. Я нашел терапевтический субмодуль, сейчас попробую закрепить его на твоей ноге.

– И что?

– У меня нет блокады, так что будет больно.

– Прекрасно, – сказала Тонька.

Небо было зеленое, с вкраплениями темно-синего, как в побегах плесени. Спутник исчез. Над горной грядой проявились белесые штрихи.

– Так, – сказал космач, – вообще не шевелись.

– Совсем?

– Умри.

Раздался треск ткани.

– Песок дурацкий…

– Здесь всюду песок, – засмеялась Тонька.

– Говорю же – не дыши, – космач сунул ей в рот какую-то тряпку, возможно, штанину от ее же комбинезона. – Прикуси.

Тонька сомкнула зубы.

– Феф.

– Так, вправляю кость.

Космач склонился над нижней частью Тонькиного тела. Что-то там хрустнуло. Боль была такая, что Тоньке показалось, будто космач доломал ногу совсем. Ударил молотком или тем же накопителем. Слезы брызнули из глаз.

– Кха-а!

Она выплюнула тряпку.

– Еще чуть-чуть!

Кажется, хрустнуло снова. Тоньку подкинуло, и только сидящий на ноге космач не дал ей сдуру вывернуться, покатиться, поползти по песку подальше от него, от его безжалостных рук, от пронзающей тело боли.

– А-а!

– Все, уже все.

– Все?

В глазах у Тоньки все плыло и текло, небо мешалось с песком, и из этой серо-желто-зеленой смеси фрагментами проступал мучитель, плечо, рукав куртки, поднятый капюшон.

– Нога на месте? – прохрипела Тонька.

– Все с ней будет хорошо, – сказал космач.

Тонька приподнялась. Субмодуль был обернут вокруг перелома, надувшись голубоватой подушкой. Голень чуть-чуть покалывало.

– Что теперь? – спросила Тонька.

– Иммобилизация, – ответил космач.

– Что?

– Неподвижность конечности.

Космач сбил капюшон и отер лоб. Лоб был весь в крапинах от песка. Под стянутым вниз воротом обнаружились щетинистый подбородок и разбитая в кровь, опухшая губа.

– Дай-ка воды, – попросил космач.

Тонька потянула емкость из-за пазухи.

– Там в капсулах…

– Я знаю.

Космач закусил клапан и сделал несколько глотательных движений.

– Мы – единственные? – спросила Тонька. – Единственные остались?

Космач закашлялся, брызнул водой. Мотнул головой.

– Прости.

Он неловко отер Тонькино лицо. Ладонь была шершавая, жесткая, уже, видимо, крепко познакомившаяся с песком.

– Нас пока пятеро, – сказал космач, наклоняясь. – Двое, как ты, поломанные, из них один к тому же с тяжелым сотрясением мозга. На ногах только я да Петя.

– Какой Петя? Рускиль? Или Чертков?

– Не знаю. Я и тебя-то не знаю.

– Тоня, – сказала Тонька. – Антонина Сторожкина.

– Ясельная группа?

– Биологическая. Микроорганизмы. Растениеводство.

– Это хорошо, – сказал космач. – Это пригодится. – Он поднял очки на лоб. – А я Клим. Клим Ширшов. Техник. Водитель. И, похоже, медбрат.

Без линз глаза у него оказались светлые и какие-то старые, усталые, в красных прожилках. Тонька нашла силы улыбнуться.

– Это тоже пригодится.

– А то! – согласился Клим.

Он расстелил рядом тонкий желтый пластиковый лист, который тут же затрепетал краями. Воздух вдруг «запел». Над песчаными волнами потекли переливчатые звуки, похожие на трели духовых инструментов. Казалось, будто засевшие группки оркестрантов то здесь, то там пробуют исполнять фрагменты музыкальной пьесы.

– Что это? – спросила Тонька.

– Не знаю, – ответил Клим. – Кажется, песок. Остывает или еще что. Так, нам надо переложиться. Я тебя сейчас приподниму…

– Я сама!

– Куда ты сама? – рассердился Клим. – Лежи. Лист только придержи.

В два приема он переместил Тоньку на пластик. Как по частям – нижняя половина, верхняя половина. Приподнялся. Тонька смотрела на него снизу вверх. Не космач, а настоящий памятник экспедиции. Несгибаемый человек.

– Лежишь?

– Лежу, – ответила Тонька.

– Там петли есть, – сказал Клим.

Тонька вслепую повела руками по листу и нашла вырезы, в которые можно просунуть пальцы. Потянув края на себя, она завернулась в пластик как в кокон.

– Как нога? – спросил Клим.

– Не чувствую.

– Это хорошо.

– Она есть?

– Ничего с ней не сделается.

Клим дополнительно скрепил лист застежками, поднялся и, пошатываясь, перешел в изголовье.

– Вы сами-то как? – спросила Тонька, выглядывая из импровизированного чехла, как из норы.

– Я? – Клим поймал и забросил на плечо перекрученную, цветную, явно самодельную лямку. – Лучше, чем некоторые. Куда лучше.

– Просто…

– Меньше слов, Тоня. Следи за ногой. Поехали.

Заскрипел песок. Тоньку поддернуло. Она вцепилась в вырезы. Лист заскользил, и над Тонькой поплыло небо, по которому медленно рассыпалась охра скорого рассвета. Где-то в отдалении группка оркестрантов вновь решила порадовать их музыкальным отрывком, но смешалась и умолкла.

Ехать на листе было хорошо. Не сама ползешь, везут, и везут с комфортом. Нога в субмодуле, клапан с водой под подбородком.

– Мы куда? – спросила Тонька.

Песок сыпнул сверху, и она отвернула лицо.

– Все туда же, – ответил Клим. – Но скорее всего… – Он остановился, чтобы отдышаться. – Скорее всего, придется перебазироваться.

– Почему?

– Местность открытая. Ветер… бывает сильный. Песок тогда – как абразив, в полчаса стирает защитное покрытие подчистую. Второй комбинезон у меня уже.

– Второй?

Клим снова двинулся.

– Первый – как решето. Навентилировано отверстий – от всей души. Да и стенки контейнера с наветренной стороны… Месяц хороших бурь, и нет контейнера.

– А вы говорите, что все хорошо.

– Так и есть. Живы же? Живы. Сейчас будет небольшой спуск.

Тонька напряглась. Твердая поверхность под ней на мгновение пропала, лист ускорился и пошел боком, но быстро выправился. Клим чертыхнулся, видимо, едва не упав, но после заминки потянул Тоньку дальше.

– Еще метров пятнадцать, – сказал он.

Тонька видела только небо в щель между сходящимися краями. Подчиняясь неспешному ритму шагов перевозчика, небо двигалось с задержками.

– А далеко я уползла? – спросила она.

Клим перевел дыхание.

– Метров двести по сложному рельефу.

– Далеко.

– Это точно. Насилу тебя нашел.

– Я за водой…

– Я уже понял. Не сообразил сразу. Знаешь, самые очевидные вещи вылетают из головы, когда сам некоторым временем ранее вылетаешь из капсулы.

– Всего пять человек, – прошептала Толька.

Клим то ли не услышал, то ли не счел нужным прокомментировать. Он сделал еще несколько шагов и остановился, завернув лист с Тонькой.

– Все.

Тонька отпустила вырезы. Сбоку выросла сложенная из ящиков невысокая стенка, ограничивающая проход к контейнеру. Оливковое на сером. Примерно такую защиту от песка задумывала и она.

– Эй! – крикнул Клим. – Сергей!

– Да! – донеслось из контейнера.

– Как настроение?

– Бредим хором и по одиночке!

Клим сел рядом с Тонькой.

– Бред – это хорошо, – сказал он ей. – В том смысле, что человек еще жив. Дай-ка еще глотнуть.

Тонька вытянула горлышко клапана. Клим наклонился, сбил ворот и присосался к клапану, жадно высасывая воду. Как ребенок к женской груди. Тонька стряхнула песок, налипший на его комбинезон.

– Все, спасибо.

Клим отвалился к стенке из ящиков, потрогал опухшую губу.

– Болит? – спросила Тонька.

– Болит – это хорошо, – сказал Клим.

– У вас все хорошо, когда ничего хорошего.

Клим посмотрел с улыбкой.

– А зачем унывать?

– Просто – ничего же хорошего, – сказала Тонька.

Клим фыркнул.

– Вот смотри, – качнулся он и хлопнул по боковине одного из ящиков ладонью. – Стенка. Плохо? Нет, хорошо. Во-первых, дополнительная защита от песка и всяких местных неожиданностей, о которых мы еще не знаем. Во-вторых, таким образом мы освободили полезный объем в самом контейнере. Сейчас там трое или даже четверо располагаются вполне комфортно. В-третьих, это какой-никакой, а знак, что здесь – обжитая территория. Это трижды хорошо.

– И ориентир.

– Для ориентира было бы в пользу иметь флагшток, – сказал Клим, поднимаясь. – Ну, что, поехали внутрь?

– Поехали, – кивнула Тонька.

Она схватилась за вырезы, Клим, как буксир, повел лист в проход.

– Ногу смотри.

Одна створка контейнера была распахнута настежь, пандусом зарывались в песок оторванные от ящиков пластиковые крышки. Клим скрылся в контейнере, Тонька на листе заскользила в подъем.

Триумфальное возвращение в родные пенаты. С водой, как с трофеем, и на повозке.

– Принимайте новенькую, – сказал Клим.

Он подтянул лист. Тонька села. С шорохом осыпался песок.

За время ее отсутствия контейнер здорово преобразился. Часть ящиков была высокими штабелями сложена к задней стенке, часть приподнималась над полом на три ряда вверх, формируя спальные места у боковых стенок. Соответственно, в центре образовалось пустое пространство, где одинокие ящики использовались как стулья, а два, поставленных друг на друга, претендовали на звание стола. К створкам вел широкий проход. И – чудо чудное! – висела лампа из аварийного комплекта, подключенная к накопителю, и дававшая белый, резкий свет. Свет непривычно бил по глазам.

– Привет!

С ближнего лежака приподнялся худой парень. Такой же, как у Тоньки, субмодуль обнимал его левую ступню. Казалось, голубоватый лед с прожилками штифтов сковал его ногу.

– Привет, – сказала Тонька. – Я – Тоня.

– Я – Сергей, – сказал парень, – а там, – он указал на лежак в глубине контейнера, – Федор. Или Федоров. Мы не разобрали.

В резком свете человек на дальнем лежаке казался мертвым. Он не шевелился, грудь его стягивала повязка.

– Он живой? – спросила Тонька.

– Уснул.

– Я проверю, – сказал Клим.

Стукнув коленом в Тонькино плечо, он прошел к лежащему без движения человеку. Наклонился, послушал, прижал пальцы к горлу, проверяя пульс.

– Жив, – вынес вердикт Клим. – Но долго не протянет. Пульс совсем слабый. Его бы под медицинского робота.

Он уселся на ящик поблизости.

– Блокатор я ему недавно колол, – сказал Сергей.

– Это хорошо.

Клим ссутулился, уронил голову на грудь. Еще немного – и засопел в ворот, чуть клонясь набок. Тонька не успела сообразить, что он, должно быть, уснул, как Клим очнулся, вздернулся, затеребил очки и сдернул их с лица.

– Я отключился? – спросил он.

– Да, – сказала Тонька.

– На несколько секунд, – добавил Сергей.

Какое-то время Клим, не мигая, посмотрел на лампу.

– Следите за ней, – сказал он. – Свет – это важно. Я найду еще одну, надо будет запитать и повесить у входа. Теперь…

Клим нашел взглядом Тоньку.

– Я в порядке, – сказала Тонька.

Клим кивнул.

– Ты в порядке, но тебя надо определить на лежак. Сергей, помоги.

– А, да, уже.

Сергей соскочил со своего места, поджав ногу в субмодуле.

– Я приподниму, ты подхватишься, понял? – сказал Клим. – Ногу свою смотри.

– Перелом легкий, – сказал Сергей, – наверное, плюсневые, предплюсневые кости. Почти не больно.

– Не больно – это хорошо.

Клим присел и поднял Тоньку вместе с листом.

– Держу!

Сергей оказался рядом. Тонька почувствовала, как его руки под листом скользят по плечам, по спине и замирают у лопаток.

– На лежак!

Потолок контейнера приблизился и отдалился. Жесткая поверхность ящика ударила по ягодицам. Край листа выгнулся и царапнул щеку. Сергей, убирая руки, стукнул Тоньку по шее. Ловкости, конечно, никакой.

– Прости. Готово! – отчитался он.

Клим наклонился, глядя в Тонькины глаза.

– Все, лежи теперь.

– Сколько? – спросила Тонька.

– Три дня – минимум.

– А по нужде?

Клим задумался.

– Хороший вопрос. Упустил. Но это поправимо. – Он закрутил головой, видимо, что-то ища. – Сергей, здесь поддончик был…

– Поддончик?

– Щиток такой выпуклый, со стены.

– Так я его под голову.

Сергей на одной ноге проскакал к своему спальному месту и выудил из-под каких-то тряпок серую панель.

– Ага!

Клим взял панель в руки и, фыркая, принялся обжимать и складывать бортики ладонями. Через полминуты из панели получилась карикатура то ли на вазу, то ли на горшок.

– А? – Он показал скульптуру Тоньке. – Красота! Пластичный материал!

– Что это? – спросила Тонька.

– Изделие для малой и большой нужды. Сделаешь дело, Сергей вынесет.

– Как сделаю?

– Лежа. Или сидя.

– Я не хочу! – замотала головой Тонька.

Клим надвинулся. Глаза его, казалось, схлопнулись в злые щелки.

– Ты чего хочешь? Сдохнуть здесь хочешь? – зашипел он. – Думаешь, я дам? Нет. И не надейся. И стеснительность свою можешь выкинуть вон, – он указал на выход из контейнера, – в песок. Поняла?

– Я могу сама…

– Не можешь! – Клим для убедительности саданул кулаком в стенку. Космы его над очками вздыбились и, казалось, нацелились на Тоньку. – Лежишь и ждешь, когда субмодуль срастит перелом. Лежишь! Ждешь! Что за детский сад? Думаешь, мне заняться нечем, как тебя опять назад тащить? Потом, когда все мы чуть оклемаемся, – уже спокойнее, устало произнес он, – смастерим и туалет тебе, и нормальный медбокс. Но потом.

Покачиваясь, он пошел наружу. У створки обернулся.

– Сергей, как с водой?

– Две емкости, – ответил Сергей.

– У Тони еще половина, – показал пальцем Клим. – Но это… поэкономней. За Федором следи. Тоник есть?

– Есть.

– Вколи ему. Тоне тоже дай.

– Хорошо, – кивнул Сергей.

– Там, кажется, накопители зарядились. Сейчас я тебе закину.

Клим выбрался наружу. Рискуя свалиться на пол, Тонька, скособочившись, смотрела, как он приседает у створки. Бум! Бум! Бум! Накопители залетали в контейнер и приземлялись с грохотом. Подмигивали индикаторы. Клим выпрямился и на несколько секунд застыл на фоне серого песка.

– Еды пока нет. Никакой, – сказал он, вздохнув. – Это данность. Долина, по которой нас размотало, километров двадцать в длину, и в какую ее часть закинуло холодильники с припасами, я не знаю. Ладно…

– Ты куда? – выкрикнула Тонька.

– Работать, – выдохнул Клим. – Спасать.

– Ты же сам едва стоишь!

Клим спустил очки на глаза.

– А что делать?

Он хлопнул ладонью по створке, поднял ворот комбинезона выше подбородка и пропал. Тонька упала обратно на лежак. Что за человек! Нет, чтобы отдохнуть! Хотя бы полчаса, час. Еще самого в песках искать придется!

– Он вернется, – сказал Сергей, осторожно двигаясь к заряженным накопителям.

– Ты-то откуда знаешь? – простонала Тонька.

– Он Федора принес, он меня принес. Тебя вот принес. Как минимум, три ходки.

– Четыре, – сказала Тонька. – Меня – дважды.

– Видишь!

Сергей, приседая на одной ноге, поднял батареи и расположил их на ящиках в углу рядом с весело помаргивающими соседками.

– Уже двенадцать! – гордо произнес он.

– И что? – спросила Тонька.

– Пригодится.

– Куда? У нас нечего запитать.

– А лампочка?

Тонька откинула голову.

– Одного накопителя ей – на год.

– В «аварийке» еще мультитул и проектор с гарнитурой были. У проектора – универсальный блок питания. Бесконтактный. Накопитель должен «подхватить». Гарнитура, правда, совсем простенькая.

– Ви?

– Квази-ви.

– А что в проекторе?

– Стандарт. Графический редактор, план-документ, виртуальные инструкции по компонентной сборке, работа с фабрикаторами и строительными смесями.

– Так, – сказала Тонька, – мне надо подумать.

– А я пока… – Сергей проскакал мимо лежака к Федору-Федорову. – Совсем про него забыл. Раньше он хоть бредил…

Он склонился над раненым. Тонька, повернув голову, ловила его оплывающий силуэт. Переложиться, подтянуться на локте сил уже не было.

– Что там? – спросила она, удивленная установившейся тишиной.

– Сейчас… – каким-то задушенным голосом произнес Сергей. – Не слышу.

– Чего не слышишь?

– Сердца.

Послышался треск разрываемой ткани. Тонька все же кое-как скрутилась, чтобы посмотреть, что творится от нее наискосок в глубине контейнера. Ногу, кажется, не дернула. Да даже если б и дернула!

– Эй, – негромко позвала она.

Сергей лежал головой на груди у Федора. Глаза его были закрыты.

– Тсс, – сказал он.

– Живой?

Сергей выпрямился.

– Кажется, умер.

Он побледнел, отчего крапины, оставленные песком, ярко высветились на лице. Тонька легла. Внутри у нее вдруг обнаружилась пустота, воронка, в которую засосало все чувства. Человек умер, а у нее даже слез нет. Важно ли, знала она его или не знала? Не важно. Все и так наперекосяк. Она выдохнула.

– Вот нас и четверо.

– Нет, нас больше! – Сергей подсел на ящик у Тонькиного лежака. – Это просто не все еще нашлись!

– Ты уверен? – спросила Тонька.

Сергей кивнул. Он принялся беспокойно постукивать по стенкам ящиков, словно не знал, чем занять руки. Спокойно лежать на коленях они не желали.

– В корабле же противоперегрузочные… Как минимум, экипаж… половина экипажа… Потом – капсулы.

– Видела я эти капсулы…

– Они – прочные! Я думаю, человек восемьдесят спаслось.

Тоньке захотелось коснуться Сергея, погладить по щеке, по волосам. Какой дурачок! Они провели на планете уже, наверное, сутки, а количество выживших так и осталось смешным. Пятеро из двухсот двадцати. Нет, четверо! Уже четверо. Кому хочется принимать такую реальность?

– Еще скажи, что все будет хорошо, – усмехнулась Тонька.

– Что? – вскинул голову Сергей.

Он на мгновение перестал барабанить по ящикам.

– Клим все твердит: все будет хорошо, все будет хорошо, – сказала Тонька. – Но, знаешь, мне совсем в это не верится.

– Ну, мы, скорее всего, несколько лет протянем.

– Протянем – правильное слово.

– Ты, Тоня, зря драматизируешь.

– Я?

Тонька захохотала.

– Я драматизирую? Два инвалида, один труп и Клим. Где я драматизирую?

Сергей нахмурился.

– Еще Петр, – сказал он. – Петра забыла.

– И где ваш Петр?

– Ушел на се… – Сергей смутился, сообразив, что «север» – это не совсем правильное обозначение направления. – К носу корабля ушел. Клим – к корме, – кивнул он на дальнюю торцевую стенку контейнера, – а Петр – к носу. Они изначально разделили области поисков.

– Давно ушел?

– Не знаю. По ощущениям, часов пять уже.

– Пять.

А сколько она уже здесь, в контейнере? Полчаса? Час? Наверное, минут сорок. Пока Клим ее доволок, пока она лежала, пока Федор…

– Тоня.

Тонька повернула голову. Сергей смотрел на нее, будто ждал чего-то. Лампа светила прямо на него. Он был коротко стрижен. Под глазами темнели круги. Лицо казалось детским, во всяком случае, очень юным.

– Да?

– Скажи мне, что делать с Федором? – попросил Сергей.

– Ничего, – сказала Тонька.

– Но он… он – мертвый.

– Такое случается.

– Просто он лежит…

– Ты не сможешь его вынести в одиночку, так? – приподнялась Тонька. – А я не смогу тебе помочь. Значит, пусть лежит. Придет Клим… или Петр… вы его вынесете, потом похороните где-нибудь неподалеку.

– Прости.

Сергей поднялся и забрался на свой лежак.

– Ну, чего ты? – сказала Тонька.

– Ничего.

Сергей повернулся к ней спиной, пошевелил плечами. Обиделся. Ничего вроде бы не сказала. Тонька качнула головой. Впрочем, в такой ситуации попробуй отреагируй адекватно. Корабль разбился, у тебя – перелом. Человек умер.

А ты – не Клим. И не Петр.

Впереди… Черт-те что впереди. Но все мечты ушли в песок.

Сама она мыслила на удивление трезво. Видимо, вся дурь из нее вышла, когда она ревела за куском обшивки на пару с бурей. Или то не буря была, а так, мелкая местная поземка? Тонька хмыкнула.

– Сергей, – позвала она.

– Что?

– Дай-ка мне проектор.

– Зачем?

– Хочу занять голову.

Сергей осторожно переложился так, чтобы смотреть на Тоньку.

– Ты точно знаешь, что выжили только мы? – спросил он.

Глаза его блестели.

– Я думаю, – сказала Тонька, – выжило больше. Думаю, около двух, трех десятков. В разных местах.

Сергей шмыгнул носом.

– Тогда это хорошо.

– Лучше, чем ничего. Думаю, два или три дня – и на нас выйдут те, кому больше повезло с припасами и водой.

– И кто на ногах.

Тонька кивнула.

– И это тоже.

Сергей приподнялся.

– А ты работала с квази-ви? – негромко спросил он.

– Больше с ви.

– У квази функционал обрезан. Может быть неудобно.

– Приспособлюсь, – сказала Тонька.

– Как запитать, знаешь?

Тонька кивнула.

– Почему ты шепчешь?

– Ну, Федор…

Сергей показал взглядом на лежащего за ним, через ряд ящиков, человека. Потом он вспомнил, что сам констатировал его смерть, и дернулся, словно от разряда. Песок ударил в контейнер снаружи. По стенкам будто пробежали многоножки. Ци-ци-ци-ци. Кровожадные многоножки.

– Я… – Сергей сглотнул, и голос его стал громче. – Я уже не шепчу.

– Так дашь проектор?

– Сейчас.

Сергей поднялся, и отщелкнул крышку одного из ящиков сбоку. Тонька наблюдала, как он ковыряется внутри.

– И тоник, – сказала она.

– Я помню, – ответил Сергей.

Обернувшись, он бросил Тоньке тонкий обруч с двумя височными клипсами и коробочку-контроллер, которую полагалось крепить на затылке.