Текст книги "Путин. Человек с Ручьем"

Насчет опыта российских военнослужащих в Чечне Владимир Путин высказался коротко: «Опыт малоприятный, но большой».

В какой-то момент стало понятно, что Владимир Путин начал уставать. Он говорил уже часа полтора. Отвечая на вопрос, зачем в «90-е годы Россия оказывала Ирану помощь в создании ракетной техники», президент России заявил:

– Россия здесь ни при чем. Уверяю вас. Меньше всего здесь замешана Россия. Меньше всего.

Сразу стало не очень понятно: так ни при чем или все-таки замешана, но меньше всего? Владимир Путин решил исправить собственное замешательство:

– Если вообще хоть как-нибудь замешана… Но, наверное, там, знаете, на уровне бизнеса что-то могло происходить. У нас обучали специалистов в институтах и так далее. И мы по просьбе, по информации наших американских партнеров на это жестко отреагировали. Сразу же и жестко… Но из Соединенных Штатов до сих пор поступает военная техника и специальное оборудование. До сих пор! До сих пор поступают из наличия в вооруженных силах, из Пентагона запчасти к самолетам F-14! Несмотря на то что расследование идет в США по этому поводу, с границы эти запчасти забрали, вернули назад и через некоторое время опять, по имеющимся у меня сведениям… если они не точны, проверьте их, – озабоченно произнес президент России, и американский журналист, сидевший впереди меня, расхохотался и захлопал – либо информированности выступавшего, либо его актерскому мастерству, – опять на границе задержали те же самые грузы. Даже с пометкой «вещественное доказательство»!

Президент России считает, что нет никаких оснований подозревать Иран в том, что у него есть ракеты, которые угрожают Европе:

– Вы ошибаетесь! Сегодня у Ирана… вот здесь есть господин Гейтс, который наверняка знает эту информацию точнее, чем я, и наш министр обороны… у Ирана сегодня есть ракеты с дальностью 2000 километров.

– 1600–1700 километров! – крикнул Сергей Иванов, а не господин Гейтс.

– 1600–1700 километров, – согласился господин Путин. – Всего! Ну посчитайте, сколько километров от границы Ирана до Мюнхена! Нет у Ирана таких ракет! Они только планируют разработать на 2400. И то неизвестно, смогут ли они это сделать технологически. А вот уже 4, 5, 6 тысяч километров… Я думаю, что для этого нужна просто другая экономика даже.

Владимир Путин очень обрадовался вопросу про то, что США не разрабатывают ядерное вооружение, а Россия разрабатывает. Владимир Путин так не радовался, наверное, самому этому факту. Президенту нравится, что Россия с помощью технологичных решений ищет адекватный, но недорогой ответ на создание американской системы ПРО.

– Да, Соединенные Штаты не разрабатывают якобы наступательного оружия. Во всяком случае, общественности об этом неизвестно… Хотя наверняка разрабатывают. Но мы даже сейчас спрашивать об этом не будем… Мы знаем, что разработки идут, – не удержался все-таки он. – Но сделаем вид, что мы об этом не знаем. Не разрабатывают. Но что мы знаем? Это то, что в США активно разрабатывается и уже внедряется система противоракетной обороны. Если вы говорите, что система ПРО не направлена против нас, то и наше новое оружие не направлено против вас.

– Так. Что я забыл? – с душой переспросил господин Путин у зала.

Мне казалось, между ним и присутствующими готов рухнуть занавес. И это был железный занавес.

Забыл он ответить, разумеется, на вопрос о правах человека в России.

Сразу после Мюнхенской речи (я еще в автобус не сел, Владимир Путин только-только уехал, ну, минута, может быть, прошла) мне позвонил пресс-секретарь Алексей Громов и спросил: как мне – понравилось – не понравилось. И я ему честно сказал, что мне не понравилось. Что все слишком жестко. Что речь конфронтационная явно. Что это не пойдет России на пользу в отношениях ни с теми, кто был в зале, и уж тем более с теми, кто был героями этой речи, то есть с США в первую очередь.

Как вы помните, он там впервые говорил о многополюсном мире и о том, что однополярный мир не имеет перспективы. В Сирии мы получили в результате – только в Сирии, я считаю, – мир биполярный, двухполюсный. А тогда я был абсолютно убежден, что от такой речи хорошо никому не будет. И я считаю, это и на самом деле было так. Потому что все были ошеломлены, а Владимир Путин, может быть, даже впервые стал восприниматься как человек, от которого исходит опасность и угроза миру. И это желание стать еще одним полюсом, еще одним центром сил, центром мира – это место можно же только завоевать, это место нельзя приобрести мирным путем, это всем было понятно… Значит, действительно конфронтация, значит, действительно война.

И я думаю, что тогда по крайней мере Алексею Алексеевичу Громову важно было получить эту точку зрения. И тогда, в первые годы президентства, – я потом, честно говоря, уже даже привык к этой практике, когда мне кто-то звонит и спрашивает: ну, каково это было? – а я по-честному говорю, что все это было ужасно. А потом это раз – и прошло. Видимо, решили, что они сами понимают все – хорошо это было или плохо, конфронтационно или нет.

Выступление премьера Италии Маттео Ренци на XX Петербургском экономическом форуме было блестящим. В каком-то смысле он, конечно, повторил Владимира Путина, когда сказал, что будущее возглавит тот, кто опередит его. Но эта фраза не бросилась в глаза на фоне общего умопомрачительного ораторского искусства Маттео Ренци. Он ведь не может сказать «широкополосный Интернет». Он говорит «ультраширокополосный Интернет». Что такого, если разобраться, сказал Маттео Ренци? Да конечно, ничего. Если не считать, что ближайшее будущее для Италии (которое и которую он, видимо, и намерен возглавлять) должно состоять в том, что один евро бюджета должен расходоваться на культуру, а один – на безопасность. А также, что «можно вернуть принципы, по которым Россия и Европа будут вместе». А также что «у нас есть поговорка, что итальянское правительство живет меньше, чем кошка на автостраде». И что «нас объединяет чувство изумления, которое мы испытываем перед красотой» (действительно, больше уже, пожалуй, почти и ничего). А больше вроде ничего и не сказал. И сколько раз речь Маттео Ренци прерывалась бурными аплодисментами? Да постоянно.

Причем он же не в первый раз выступает в присутствии российского президента, но так хорош не был, кажется, никогда. Очевидно, что, кроме Владимира Путина, ему нужна аудитория еще как минимум в 2–3 тыс. человек.

Модератор Петербургского экономического форума, ведущий CNN Фарид Закария начал задавать вопросы. Тут все и началось.

Сначала это были вопросы исключительно Владимиру Путину. Так, господин Закария спросил, возможна ли сейчас холодная война, к которой, кажется, идет дело.

– Мне бы не хотелось думать, что кто-то переходит к холодной войне, – Владимир Путин говорил уже не так вяло, как во вступительном слове, но и не так, как иногда с ним это случается (последнее время, правда, все реже). Он анализировал отношения России и НАТО, говорил, что «после крушения СССР мы думали и ожидали, что наступит эпоха всеобщего доверия», но «увидели поддержку экстремизма и радикализма» (видимо, чеченского. – А.К.) «вместо ожидаемой поддержки от партнеров» (видимо, Европы и США. – А.К.).

– Но, когда нам удалось справиться с этими проблемами, зачем нужно было расширять инфраструктуру НАТО, двигаться к нашим границам?!

Владимир Путин понемногу разжигал сам себя, и ему в отличие от сидевшего рядом премьера Италии Маттео Ренци требовалось для этого присутствие не многотысячной аудитории, а присутствие прежде всего, похоже, Маттео Ренци. Ну и ведущего, американского тележурналиста, которого Владимир Путин воспринимал, как вскоре выяснилось, прежде всего как потенциального, а затем и реального противника.

– Абсолютно наплевательское отношение к нашей позиции! Ну просто во всем! – уже восклицал Владимир Путин.

Из его уст прозвучала и новая версия происхождения такого наплевательского отношения. Он, может, и не хотел ничего этого говорить, но уже и не считал нужным сдерживаться. Российский президент сказал, что на Западе, видимо, никто уже «не думал, что в начале 2000-х годов (то есть когда он пришел к власти. – А.К.) Россия сможет восстановить свой оборонно-промышленный комплекс… думали, не то что новых вооружений не появится, а даже прежних не удастся сохранить!.. И одно за одним!.. Взахлеб ведь поддержали «арабскую весну»!.. К чему пришло? К хаосу… А зачем надо было поддерживать госпереворот на Украине?..

Владимир Путин уже и возможность холодной войны не исключал:

– Если будем в такой логике дальше действовать, нагнетать, наращивать усилия, чтобы пугать друг друга, то когда-нибудь придем и к ней.

Маттео Ренци никак пока не комментировал все это – так, словно слова Владимира Путина не имели к нему никакого отношения, было такое впечатление, что он даже и думает о чем-то постороннем. И в самом деле уже ведь начинался футбол Италия – Швеция.

Между тем модератор уже интересовался у Владимира Путина его позицией по Сирии и спрашивал, зачем же Россия поддержала Башара Асада. Неожиданно Владимир Путин рассказал, что согласен с инициативой американских переговорщиков, которые предлагают, не дожидаясь выборов, ввести в правительство Асада членов оппозиции. Между тем даже сама эта инициатива до сих пор не была обнародована публично. Господин Путин и сам это понимал:

– Может, лишнего скажу…

И все-таки сказал.

Фарид Закария спросил Владимира Путина, почему тот так восторженно отзывался о Дональде Трампе:

– Что именно в этом человеке привело вас к такому его восприятию?

– Вы известны в вашей стране, – издалека начал господин Путин, обращаясь к господину Закарии. – Вот вы лично. Зачем вы передергиваете?

Фарид Закария улыбался то ли осторожно, то ли растерянно. Он не ожидал такого стремительного перехода на личности. Хотя это так естественно не только везде, где возникает Дональд Трамп, но и везде, где возникает Владимир Путин.

– Над вами, – продолжал российский президент, – берет верх журналист, а не аналитик (аналитики ведь не передергивают. – А.К.). Я сказал, что он яркий человек.

Неожиданно получилось, что Владимир Путин оправдывается. Он ничего такого далеко идущего, таким образом, не имел в виду, просто сказал, что Дональд Трамп – яркий человек…

– Но что он точно говорил, – продолжил президент России, – что готов к восстановлению широкоформатных (Маттео Ренци сказал бы «ультраширокоформатных». – А.К.) отношений с Россией.

Фарид Закария еще настаивал, что это был «официальный перевод Интерфакса», а Владимир Путин уже был в том состоянии, когда правду говорить легко и приятно. И он наговорил ее много. Так, он в присутствии Маттео Ренци сказал о том, что санкции против России «никак не отражаются на США» и что «им плевать». А на Европе отражаются, и как! «Но она терпит».

Более того, президент России повернулся к итальянскому коллеге и добавил:

– Сейчас Маттео объяснит, зачем терпеть. Он яркий оратор. Италия может гордиться таким премьером.

Это вышло без преувеличения грубо. Господин Путин не вкладывал, видимо, при этом в свое замечание никакого уничижительного смысла. На него, видимо, тоже произвела впечатление вступительная речь итальянского премьера, и он все хотел как-то отметить это. И вот наконец отметил.

Англичанин или француз, тем более швед или норвежец отнеслись бы к этой ремарке, наверное, спокойней (но тоже среагировали бы). Но для итальянца это были совершенно вызывающие слова, которые он ни за что не смог бы оставить без последствий, даже если бы захотел.

– Я искренне говорю! – закончил Владимир Путин, и эти слова уже тонули в гуле зала, который был по всем признакам одобрительным. И этого Маттео Ренци тоже не мог не почувствовать.

И может быть, раскаялся уже наконец, что приехал все-таки на этот форум, хотя сколько же ему все подряд говорили, что не надо!

Следует отдать ему должное: он все еще пока молчал. И считал, видимо, до десяти.

Тем временем Фарид Закария, который, судя по тому, что тут происходило, прекрасно справлялся с функциями модератора, уже спрашивал у Владимира Путина, как тот относится к Хиллари Клинтон, и вспоминал, как Владимир Путин однажды сказал, что «муж и жена одна сатана».

– Чего не скажешь сгоряча! – отвечал теперь Владимир Путин, зная за собой эту трагическую особенность, с которой он, впрочем, совершенно не собирается бороться (потому что все равно бесполезно).

И он тут же снова ее продемонстрировал, заявив, что с Хиллари Клинтон, когда она была госсекретарем США, гораздо больше общался сидящий в этом же зале министр иностранных дел Лавров, у которого и надо про Хиллари Клинтон спрашивать.

– Он (Сергей Лавров. – А.К.) скоро уже как Громыко (министр иностранных дел СССР в 1957–1985 годах. – А.К.)! Сколько вы уже работаете?

То есть Владимир Путин снова даже не попытался притормозить.

Мне кажется, Владимиру Путину нравятся публичные возражения, споры. Он-то готовится, как правило, к любой встрече. В том числе и с неизвестным. Но сталкивается, как правило, по его представлениям, наверное, с достойным противником редко. И он, может, думает, зря потратил те усилия, которых не стоила подготовка к какой-нибудь дискуссии глобальной.

Он любит оживленные дискуссии, потому что для него это, мне кажется, очень серьезная, конечно, возможность встретить хоть какое-то сопротивление. И мне кажется, его окружение это чувствует, и много экспромтов позволяется – в том числе на больших пресс-конференциях. В общении с журналистами, когда на самом деле дозволено все. Дозволено все, и на самом деле очень малая часть вопросов с кем-то согласована. Просто потому, что этого не нужно. Чем более яростный вопрос, чем более вызывающий, тем больший интерес вызывает он у президента, и тем больше интерес в конце концов к самому президенту.

В реальной работе, например, с членами правительства такое, конечно, редко происходит. Редко с ним спорят. Есть всего несколько человек, которые, как считается, могут ему возражать. Некоторые – это известные всем люди, некоторые известны не очень. Таких людей, повторяю, не много. В этом смысле Владимиру Путину предпочитают, что называется, верить на слово.

Впрочем, про Хиллари Клинтон он сам выражался уже очень аккуратно и несколько раз повторил только, что Россия будет работать с тем президентом, которого выберет Америка…

Наконец, модератор дал слово Маттео Ренци. И выяснилось, что ничто не забыто. Итальянский премьер нашел в себе силы согласиться с «мудрым подходом президента России к ситуации в Сирии» и безжалостно добавил, что российского министра иностранных дел теперь будет называть «мистер Громыко-Лавров».

При этом Маттео Ренци вполне определенно заявил:

– Надеюсь, что мы будем плодотворно работать с госпожой президентом США.

Соединенные Штаты Америки, по его словам, создали великую модель демократии, у которой есть чему поучиться (а то Владимир Путин несколько минут назад в который раз вспоминал про драматическое несовершенство этой модели: кандидату в президенты США, чтобы выиграть выборы, бывает достаточно, чтобы за него проголосовало меньшинство избирателей…).

И наконец, Маттео Ренци высказался по поводу тех, кто заставляет Европу терпеть санкции.

– Не США приняли это решение за других. Хотя позиция США кажется мне предельно ясной. На самом деле существует проблема подхода и поведения России. А ускорить проведение ряда процедур (санкционных. – А.К.) – это было европейское решение, и президент России это знает.

Да, зря, конечно, Владимир Путин задевал итальянца за самое живое. Тот тоже сначала, видимо, не собирался все это говорить вслух.

– Вы спрашиваете: «Сколько вы еще будете терпеть?» – продолжал Маттео Ренци. – Ответ простой: это минские соглашения и их выполнение… Я здесь не для того, чтобы, как мы, итальянцы, можем сказать, «ласкать шерсть». Но я здесь представляю великую державу Италию! И я не буду говорить сладких слов, чтобы понравиться залу.

Только сейчас подтверждались мои худшие опасения. Только теперь можно было осознать степень раздражения, а скорее всего негодования Маттео Ренци.

И если у кого-то возникло предположение, что Маттео Ренци приехал на форум потому, что он наш друг, то мы тут становились свидетелями того, как легко можно потерять друзей.

После пленарного заседания, которое на этом и закончилось, Владимир Путин и Маттео Ренци еще уединились на переговоры, после которых вышли только через два с лишним часа. Возможно, Владимир Путин старался загладить. Это, конечно, если он решил, что обидел.

Так или иначе, пресс-конференция показала, что Маттео Ренци все-таки, кажется, отошел сердцем (не в последнюю очередь, наверное, потому, что Италия в конце концов на 88-й минуте выиграла у Швеции, и потому, что сообщил ему об этом именно Владимир Путин, по его же собственным словам. Хотя итальянский премьер и тут припомнил, что «публично обсудил на форуме в том числе то, с чем не согласны друг с другом»).

Между тем вопросы про санкции продолжались, но теперь спокойствие Владимира Путина могло бы убаюкать даже Маттео Ренци.

– Мы были бы готовы сделать первый шаг (это Владимир Путин комментировал слова Николая Саркози о том, что Россия должна сделать первый шаг в деле отмены санкций. – А.К.), если бы были уверены в том, что нас, как говорят в народе, не кинут. Но кто нас сможет убедить в этом, я пока не знаю, убеждать надо вообще-то партнеров в Киеве – выполнить Минские соглашения. Я же не президент Украины, я не могу подписать за президента Украины!.. Надо помочь им выйти из этой замкнутой спирали!

Если бы «замкнутая спираль» была не фигурой речи, а просто фигурой, то она могла бы порекомендовать некую возбуждающую воображение инсталляцию.

Все-таки им удалось не разругаться.

А так-то пар выпустили.

* * *

19 октября 2017 года президент России Владимир Путин выступил перед участниками Валдайского клуба. Это долгожданное для огромного количества политологов и журналистов событие продолжалось дольше трех часов и было ознаменовано подробными рассказами российского президента о том, как Россия много лет разоружалась перед Западом и как больше этого никогда не будет. Речь Владимира Путина выглядела конфронтационной не хуже мюнхенской и вдруг превращалась в такую миролюбивую, какой до этого не была никогда.

На третий день работы Валдайского клуба члены его ждали Владимира Путина. Обстановка была, конечно, нервной и накануне подогревалась сообщениями о том, что Владимир Путин обязательно «скажет что-то очень важное». Разумеется, все решили, что он объявит об участии в президентских выборах в 2018 году (после случившегося накануне с Ксенией Собчак это казалось бы, впрочем, признаком не очень солидной поспешности). Разумеется, ничего подобного произойти не должно было – и не произошло.

Владимир Путин прилетел в отель «Поляна 1389» около четырех часов вечера, успел тут провести еще две встречи, а потом появился в зале, где его ждали члены Валдайского клуба. Модератором дискуссии был главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов. Он напомнил про смысл дискуссии именно этого года: «созидательное разрушение», «из которого рождается целый мир», и признался, что третий день пытается понять, на каком из двух этих слов надо сделать акцент.

Сопредседатель Валдайского клуба Андрей Быстрицкий выступил со вступительным словом и сравнил ситуацию в Валдайском клубе в связи с очередным его заседанием с нотными листами Ференца Листа, в которых были пометки на полях: «Играть быстрее… Еще быстрее… Быстро, как только возможно… Еще быстрее…»

– На следующий год, – поделился Андрей Быстрицкий, – надо придумать что-нибудь особенное!

Нынешний мир, говорил Андрей Быстрицкий, не столько производит безопасность, сколько тратит прежнюю. При этом он сам говорил так стремительно, что я невольно с сочувствием думал про переводчика всех этих его слов и про то, что он, выступая сейчас, быстрее всех остальных соответствует рекомендациям Ференца Листа: «Быстро… Еще быстрее… Быстро, насколько возможно…»

Между тем надо признать, что Андрей Быстрицкий сэкономил Владимиру Путину несколько драгоценных, видимо, минут.

– Когда собираются эксперты, – произнес Федор Лукьянов, – они могут позволить себе алармизм и могут себе позволить даже со страхом смотреть в будущее. Политики себе этого позволить не могут. Поэтому для оптимизма хочу дать слово президенту России Владимиру Путину.

Речь последнего была в той же мере яркой, в какой и откровенной. Следует признать ее при этом временами очень откровенной. Владимир Путин сказал, что, конечно, обострилась конкуренция за место в мировой иерархии, и продолжил было о том, о чем говорит в последнее время постоянно, что некоторые государства (а вернее, конечно, одно) поставили под сомнение наличие правил вообще; что это приводит к жесткой конфронтации; что ввергает мир «в архаику и варварство»… Было уже понятно, что речь будет конфронтационной (не в этом ли, как однажды в Мюнхене, содержалась ее особенная важность?). Но не было понятно, насколько конфронтационной она станет (хотя можно было, конечно, не сомневаться…).

Тут Владимир Путин обвинил Европу в потакании «старшему брату» в истории с бомбардировками Сербии, в истории с независимостью Косово, в том, что Европа должна была помнить о «веками длящихся противоречиях в самой Европе, и помнила, разумеется, не могла не знать и не помнить, а все равно получила Каталонию» и «серьезнейший политический кризис…»

Возник в его речи, конечно, и Крым в связи с этим, и Курдистан, и «правильные борцы», и «сепаратисты» в терминологии, очевидно, «старшего брата»…

И Владимир Путин естественным образом пришел к тому, из-за чего его речь, очевидно, тоже следовало считать очень важной: к отношениям с США в сфере ядерного разоружения. Это действительно то, на чем не могут не специализироваться большинство приглашенных экспертов, сидевших сейчас в зале, или по крайней мере то, что их больше всего интересует и что они готовы в любой момент начать обсуждать с перманентной страстью скорее всего остального.

Российский президент рассказал, как в 1990-х годах американские специалисты «совершили 620 проверочных визитов на предприятия российского оружейного комплекса»:

– На все совершенно секретные объекты!.. Потом еще 170 визитов на обогатительные комбинаты… Прямо в цехах были созданы постоянные рабочие места, куда американские специалисты ходили как на работу… Да просто на работу! И там стояли американские флаги (вот это, конечно, выглядело драматичней всего остального, пожалуй, вместе взятого. – А.К.)! И все это продолжалось десять лет!

Российская сторона, по словам Владимира Путина, получила за все это только одно: полное пренебрежение российскими национальными интересами, поддержку сепаратистов на Кавказе и так далее.

– Конечно, – вздохнул Владимир Путин, – посмотрели, в каком состоянии наш оружейный комплекс…

Это было бы неожиданное признание, если не учитывать, что обо всем этом договаривались еще до того, как Владимир Путин стал президентом России.

Самое сильное впечатление на него, судя по всему, произвело то, что Россия выполнила все обязательства по уничтожению химического оружия, построила для этого восемь огромных заводов, с которыми «надо было решать, что потом делать…», а Соединенные Штаты отложили утилизацию своего химического оружия до 2023 года.

То же самое произошло и с оружейным плутонием, который из обогащенного согласились превратить в «обедненный».

– США построили один такой завод, довели его готовность до 70 %, а в этом году попросили заложить в бюджет деньги на консервацию этого завода. Где деньги? – по привычке, приобретенной на заседаниях президиума Госсовета, спрашивал Владимир Путин. – Украли… Но нас интересует: что с плутонием и ураном?..

И он возвращался к химическому оружию, потому что это, похоже, задевало его больше остального, в этом он видел унижение России, а значит, и свое собственное:

– Мы же закончили утилизацию химического оружия! Это не заметили! Где-то в Канаде промелькнуло, и все!.. Человечество, – неожиданно спокойно закончил российский президент, – несмотря ни на что, способно выработать общие правила поведения.

Того, что такое возможно, после всей этой его речи ничто, честно говоря, собственно, не предвещало.

Выступили коллеги Владимира Путина, сидящие в креслах на сцене перед участниками клуба. Джек Ма, создавший и владеющий Alibaba, недоумевал, почему его до сих пор не приглашали в этот клуб, и демонстрировал оптимизм, которого, судя по всему, был лишен весь Валдайский клуб от начала до конца.

– Я чувствую, – говорил Джек Ма, – все большую уверенность в России!

Он настаивал, что «мы делали машины для людей, а теперь людей пытаются делать наподобие машин, а надо делать машины наподобие машин, а людей – наподобие людей…».

Бывший президент Афганистана Хамид Карзай настаивал, что афганская демократия – это афганская демократия, а не американская, и не надо, как делал бывший госсекретарь США Джон Керри, «приезжать и считать наши голоса…».

– Да Джон считать-то не умеет… – успокаивал его господин Путин. – С арифметикой у него пока не очень…

Владимир Путин демонстрировал необыкновенную расслабленность, а может, и недопустимую.

Российского президента спрашивали, возможно ли сейчас полное ядерное разоружение – тема по-прежнему интересовала западных экспертов.

Да, возможно, отвечал он и переспрашивал:

– Хочет ли Россия этого? Да, хочет и стремится к этому. Но есть вопросы…

Опять эти «но»… Главное «но» состоит в том, что, по его мнению, на Западе создаются новые виды вооружений, по разрушительной силе не очень уступающие ядерным.

– И мы к этому будем готовы! – воскликнул Владимир Путин.

– Понятно… – поощрительно проговорил еще один сильно расслабленный человек в этом зале, модератор господин Лукьянов. Он даже вопросы задавал, казалось, нарочито вяло и как-то простовато, формулировал цинично, даже словно нехотя, словно не считал нужным промолчать, хоть и не было никакого желания говорить… При этом, страшно сказать, было в его словах какое-то необъяснимое очарование…

Еще один вопрос, следующий, снова был про ядерный контроль: Дмитрий Суслов из Высшей школы экономики предположил, что «мы возвращаемся в 50-е годы прошлого века, которые закончились Карибским кризисом…».

– Мы не возвращаемся в 50-е… – качал головой господин Путин. – Нас пытаются вернуть в 50-е годы!..

И опять он говорил про химическое оружие, да как же не давала ему покоя эта тема!

– Американская сторона ничего не делает!.. «У нас на химическое разоружение денег нет!» – словно передразнивал он партнеров. – У них печатный станок работает, и у них денег нет! А у нас есть!.. Мы не вышли из соглашений!.. Мы приостановили некоторые из них, ожидая реакции наших коллег… Теперь их СНВ-3 не очень устраивает!.. Но мы не собираемся из него выходить!.. Что касается договоров о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) … Если бы у нас не появились, как и у США, ракеты морского и авиационного базирования, может, у нас и было бы искушение выйти из этого договора… Когда СССР в свое время уничтожил в соответствии с договором наземные ракеты, у США другие остались… И у нас в России они появились!..

Он добавил, что не только «Калибры», чья эффективность на виду, – 1,4 тыс. км, а и ракеты 4,5 тыс. км дальности…

– Мы просто выровняли ситуацию! – пожимал он плечами… – Если кто-то захочет выйти, наш ответ будет мгновенным!

А мне кажется, что Путина не боятся на Западе… «боятся» это вообще как-то… грубовато. Даже люди, которые видят, что бояться нечего, делают вид, что очень боятся. Иногда это просто гораздо более выгодно – бояться Владимира Путина. И публично испытывать страх перед Путиным по разным причинам. А на самом деле я не думаю, что они его боятся. По большому счету он ничем не угрожает им. Да и угрожать-то нечем, честно говоря, кроме, естественно, ядерного оружия. Но все понимают, что Владимир Путин – не тот человек, который будет его применять когда-нибудь. Это не лидер Северной Кореи – вот кого действительно боятся. Потому что понимают: этот способен, может быть…

И с тем же газом все понимают, что проблем не будет. Потому что мы от этого газа зависим не меньше, чем они. От бесперебойности всех этих поставок. Тут, по-моему, тоже все более или менее очевидно. Мне кажется, тут их можно даже объединить всех в один пул, так сказать, по тому признаку, что они не боятся. Иногда, конечно, нужно, чтобы Путин как угроза миру встал во весь рост. И это регулярно происходит. Потому что это человек, который сказал в свое время, как мы знаем, про многополярность мира. И сейчас пытается насаждать эту многополярность – хотя бы в Сирии. Да и все его действия об этом свидетельствуют.

Они понимают – многие из них, – что, решив что-то для себя, он уже не остановится. Вот в этом смысле он вызывает опасения, глобальные такие опасения, долгоиграющие. И это, кстати, правда.

Наконец, кажется, политологи услышали от него по этому поводу все, что хотели, и перешли к другим вопросам.

На большинство он отвечал так же, как много раз до этого: про дело Магнитского, про ситуацию с КНДР и Украиной. И тут не было никаких новостей, и вопросы, как и ответы, следовало считать в целом бессмысленной тратой времени (впрочем, судя по тому, как подробно он на них отвечал, сам Владимир Путин так не считал). Но вдруг один из членов Валдайского клуба вспомнил, как бывший министр иностранных дел России Андрей Козырев, разговаривая с бывшим президентом США Ричардом Никсоном, сказал, что у России нет национальных интересов, а есть только общечеловеческие, а господин Никсон в ответ покачал головой, – и тут Владимир Путин обезоруживающе, так сказать, честно проявил отношение и к Андрею Козыреву лично, а особенно к тому, что тот сказал:

– Это говорит о том, что у господина Никсона есть голова, а у господина Козырева – только черепная коробка…

Это по всем признакам оскорбительное замечание с головой выдавало во Владимире Путине человека, для которого разговор о существовании национальных интересов России является настолько главным, что по сравнению с ним в его голове моментально меркнут все правила приличия.

Главный редактор Russia Today Маргарита Симоньян спрашивала, как Владимир Путин относится к тому, что эту телекомпанию и радио Sputnik пытаются сделать в США иностранными агентами, и надо ли бороться с этим или подставить другую щеку, и вопрос был риторическим, и президент России отвечал, что «у России и США, конечно, несопоставимые мощности, просто несопоставимые, у нас нет мировых СМИ!.. А то, что происходит… Это просто не знаю, как назвать! Недоумение – это слишком мягко сказано!.. Их СМИ влияют на политику чуть не во всех странах!..» (Неожиданно энергично закивал Хамид Карзай.)