Текст книги "Умельцы"

– Спасибо, – сказал Строгов, выпил коньяк.

***

…потом Саша протянул ружье и сказал:

– Давай.

– Что… давай?

– Давай, – сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. – Давай, Игорь. Так надо.

– Что? Зачем?

– Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное слово – Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень сильный… Потом Саша сказал:

– Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.

***

– На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? – спросил Брюнет.

– Друг! – с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его стал стеклянным.

– Ну, так на какую сумму?

– На полета тонн баков. Попал я… попал на пятьдесят тонн баков, – с трудом выговорил Строгов.

Брюнет на это ответил:

– Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется, что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с хвостом… с изрядным хвостом.

– Как?

– Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?

– Караул!

– Ты еще закричи, что тебя грабят.

– Караул! Караул, караул!

– Вот заладил… караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? – спросил Брюнет.

– Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.

– А где они у тебя? Здесь?

– Здесь, – кивнул Строгов.

– Неси-ка сюда.

– Зачем?

– А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.

– Щас, – сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.

– О, да ты уже хорош, юнга.

– Я щас, – повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:

– Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. – И спросил в селектор:

– Лена, что он у тебя там своротил – компьютер?

– Нет. Факс.

– Вот собака, – сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.

– А ты что смеешься? – спросил его Брюнет.

– Смешно, – сказал Строгов.

– Ты лучше кричи: караул! – сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.

– Караул! Ой, ой! Караул.

– Настоящий-то «караул» впереди, Игорек… Я тебя съем. Я тебя до косточек обглодаю, говнюка такого, – ответил «олигарх» Голубков и положил деньги перед Петрухиным. – Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь – пять. Нормально?

– Нормально, – сказал Петрухин, сгребая пачки.

– У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, – сказал педантичный Купцов. – Вот список расходов…

– Леонид Николаич, – сказал Брюнет, – что ж ты меня за крохобора-то такого считаешь? Слышать ничего не хочу.

– Ой! Ой! – пропел Строгов. – Караул! Оперфонды!

– Ты вот что, Игорь… езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А завтра… сегодня говорить с тобой бесполезно… завтра будем обсуждать твои перспективы невеселые. Понял?

– Понял, – кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.

– Беда, – сказал Брюнет.

– Пьяный проспится, дурак никогда, – философски заметил Купцов.

– В том-то все и дело, что Игорь – далеко не дурак. Потому и непонятно, как же он так глупо подставился.

– Сломал его Трубников, – сказал Петрухин. – Смял. Раздавил. Хотя, разумеется, твой Игорь сам виноват. Он сам поставил себя в зависимость от Саши Т. Если бы не было этого случая с Нокаутом, был бы другой… или, в конце концов, Саша мог бы его шантажировать сожженным джипом. Я даже немного удивлен, почему он не стал этого делать.

– Бог с ними, – сказал Брюнет. – Я вот что предлагаю, мужики: а не отметить ли нам завершение наших трудов?

Купцов ответил:

– Я не против, но сейчас не могу – за рулем.

– И я не против, – сказал Петрухин. – Но тоже сейчас не могу, есть дело неоконченное.

– А вечером? Есть одно приватное и во всех отношениях приятное место. С хорошей кухней, с хорошей музыкой… я приглашаю, ПАРТНЕРЫ.

– Я не против.

– И я тоже ничего не имею против.

***

Петрухин:

Мы с Купцом вышли. Прошли через приемную с удивленной Леночкой и разбитым факсом. Через «зимний сад» с террариумом, черепахами и пальмами, через КПП, где зарабатывал на жизнь седой флотоводец… Мы вышли на улицу. Светило солнце, ветер гнал по Неве волну.

Мы сели в «шестерку». Было ощущение какой-то потери. Мы стали богаче на две с половиной тысячи долларов каждый. Но все равно было ощущение потери.

– Дай-ка сигаретку, Дима, – попросил Ленчик.

Я дал ему сигарету. Он закурил и сказал:

– Следствие закончено… забудьте.

Те же слова крутились и у меня в голове. Нет, иногда Леонид меня положительно удивляет…

– Жалеешь? – спросил я.

– Нет, ностальгирую.

– Эге ж, хлопчик! Не журись. Вечор снимем напряг. Что немаловажно: за счет господина олигарха. Как тебе перспектива?

– Ладно… тебе куда?

– Сначала на Финляндский.

– А потом?

– А потом сам доберусь. Пусть отдохнет твоя «антилопа».

– Куда? – спрашиваю.

– На Апрашку.

– Даешь… а что тебе там нужно, Борисыч?

– А там, Николаич, мне нужно передать привет Мамуке от брата Намика.

– Эге ж, хлопчик, – передразнил меня Купец.

Он повернул ключ, и двигатель «антилопы» забормотал. Поехали. Мимо «Крестов», в которые так и не удалось запихать Сашу Т. Меня воспитали безбожником, и я не верю в Божий суд. А от людского Матвеев ускользнул.

На Финляндском я вышел. А Ленька уехал. Я смотрел вслед «антилопе» и вспоминал цитату, которую он однажды произнес… Как там он сказал? Ну-ка, ну-ка…

«Ибо ничто не пропадает бесследно, ничего и никогда… И все времена – одно время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив о них, и глаза их из сумрака взывают к нам».

25.05.2001