Текст книги "Мой роман «Тёмное Пламя» (Книга о книге). Книга первая"

Продолжение темы, записки 1989 года

Решил продолжить тему моего исключения из партии в 1987 году. И детальнее рассказать о том, о чём рассказал выше.

Тогда, как это невероятно не звучит, дело завершилось моей полной победой. Главпур восстановил меня в партии и училище, и получилось, что я один умный, а руководство партийного ВУЗа, приравненного к Высшей Партийной Школе, при ЦК КПСС, мягко говоря, не очень умные люди. Меня спасла «Перестройка», а так же я получил возможность убедиться, что М. Горбачёв сам верил в то, что делал.

Он действительно хотел вернуть страну на подлинно социалистический путь развития. И обеспечить этим себе место в истории, достойное место. За что его так, сегодня, и ненавидит номенклатура. Тогда опасность над её привилегиями нависла всерьёз, и они могли быть ликвидированы как господствующий паразитический класс.

Но я, ясно, тогда всего этого не понимал, а всё ещё верил, что живу в социалистической стране, и есть только извращения социализма, а не его полное перерождение в политаризм.

Но больше поразило другое. Уникальность того, что произошло со мной.

Номенклатура не прощает того, что я тогда себе позволил. И все, с кем я это обсуждал, тогда были просто в шоке, как мне, после такого удалось сохранить партийный билет и получить первое офицерское звание. И все как один повторяли: «Такого не было ещё никогда!».

И в 1989 году, у меня появилась мысль описать произошедшие события в художественной форме. Уникальность произошедшего, дающая надежду на то, что номенклатура не всесильна и главный политарный принцип: «Я начальник, ты дурак!» срабатывает не всегда, нуждалась в том, что бы люди об этом помнили.

Но тогда я не верил, что смогу, стать писателем, и поэтому решил не писать книгу, а ограничится просто художественными зарисовками. Тем более что они обещали быть интересными ещё и потому, что именно в 1987 году, на четвёртом курсе Высшего Военно-Политического училища, ко мне пришла первая любовь. У меня, почему-то, отношения с девушками и женщинами начались поздно, в 20 лет.

У офицера тоже очень мало времени, хотя и немного больше, чем у курсанта, но время для работы над этими записями я находил. Но я, почему-то, долго даже и не думал публиковать их в той или иной форме, хотя в 2003 году я стал владельцем собственной бумажной газеты, а в 2011 году издающимся писателем, и возможности были все. А вот сейчас, почему-то, я решил их начать публиковать. Будем надеяться, что время пришло.

Итак, давайте вернёмся в 1986 и 1987 годы.

Иногда мне кажется, что жизнь создала меня для проведения экспериментов на выживание. Возможно, такое преставление возникает у многих, и, всё же, я вижу, что мне труднее, чем остальным.

1

Осень полностью вступила в свои права, и южный город давно мало походил на таковой. Грязно-свинцовое небо было прямо над головой, и в него, казалось, упирались верхушки деревьев. Холодный, пронизывающий, хотя и не сильный ветер, промозглая сырость, сырой чёрный асфальт автострад и тротуаров с многочисленными лужами. По краям асфальта влажная трава и над этим сырые деревья, с плачущей листвою. И сырость, в воздухе, ощущаемая при каждом вдохе.

Впрочем, погода мало интересовала юношу и девушку, неторопливо идущих по осеннему, но ещё зелёном парку. Между ними произошла очередная размолвка, и её и его больше интересовали пути примирения.

Навстречу вышли три офицера. Юноша, курсант IV курса, отдал честь. Офицеры тоже одновременно приложили руки к головным уборам, и прошли мимо.

Он нарушил молчание первым.

– Опять мы с тобой глупо поссорились.

– У нас постоянно это получается глупо, – сказала она, и повернула к нему лицо.

– Наверное, это в силу моего идиотского характера, – кивнул он.

– У меня он тоже не идеальный, – ответила она, чуть склонив голову набок.

– Наверное, ещё одна причина в том, что у меня неприятности.

Она промолчала, взгляд её говорил, что она ждёт продолжения.

– Понимаешь Таня, у меня пропала тетрадь. По-моему, я как-то упоминал о ней в наших разговорах. И я не знаю, какие могут быть последствия, возможно, самые неожиданные.

– Наверное, ты преувеличиваешь.

– Хотелось бы.

После они долго не возвращались к этому разговору, и даже успели забыть о нём.

– Который час? – спросила она.

Он ответил.

– Поехали ко мне.

– Хорошо, – кивнул он.

Они направились в сторону троллейбусной остановки.

2

Тетрадь. Он давно впервые сел за неё. Так требовало нечто заключённое в нём, требовало властно, и он не мог этому противостоять. Позже он узнал индийскую мудрость: «Человек, ты думаешь, что ты один, но твоё сердце всю жизнь не покидает мудрец, наблюдающий добро и зло, творимое тобою».

Почему так несправедлив мир, в котором мы живём?! Вот главный вопрос, на который он пытался ответить. Но он очень непростой – этот вопрос, и очень многие ответа на него боятся. Боятся потому, что ответ может положить конец их благополучному, паразитическому существованию.

Но невероятно далеко до этого решения. И особенно трудно это понять, если тебе всю, ещё небольшую жизнь вбивают в голову, что вопрос давно решён. Решён окончательно и бесповоротно. Каждый когда-то понимает, что это ложь, но далеко не каждый начинает действовать. Большинство поступает мудро, и, увы, здесь не поставишь кавычек, начинает приспосабливаться.

Он не был таким, и ответ для него был только один – вопрос надо решать.

…

– Курсант…

– Я.

– Цель номер пять.

– Цель вижу, – доложил он, снял пистолет с предохранителя и вогнал патрон в канал ствола.

– Курсант… к бою готов, – доложил он.

– Огонь! – Прозвучала команда.

Мушка плавала в прорези прицела, то и дело, отходя в сторону от центра мишени. Он почти непроизвольным движением возвращал её на место, и продолжал плавно нажимать на курок. Пистолет ожил, как всегда, внезапно. Зарычав, он отфыркнулся гильзой, и выплюнул пулю в сторону цели.

Рядом гремели пистолеты сослуживцев.

Он, отбросив в сторону все мысли, думал об одном – поразить!

Придирчиво осмотрев мишень, командир роты объявил:

– Оценка «хорошо»!

– А это? – спросил он, указывая на ещё одно отверстие.

– По-моему, это отскочила щепка, – с сомнением ответил командир.

– Нет, – не согласился он, – это пуля.

– Да, пуля, – присмотрелся командир. Пуля. Но, не твоя.

3

Золотое перо, сверкая, касалось листа бумаги, и, с лёгким шуршанием, оставляло за собой густой чёрный след. След, переплетаясь, складывался в буквы, из букв, складывались слова.

Нам с детства твердили, что мы живём в самой лучшей стране в мире. Что ни в одной стране человек так не счастлив, и так не свободен. Так нам твердили. Но чем больше мы живём, тем больше возникает вопросов.

Почему многие начальники настолько оторвались от народа, что давно утратили с ним связь? Почему такое засилье протекционизма? И, наконец, почему такая разница в благосостоянии? Почему уровень благосостояния простого человека и любого крупного начальника даже смешно сравнивать? Нам твердят: «У нас нет ни богатых, ни бедных», но это далеко не так. Ну, а раз так, то зачем была нужна Великая Октябрьская Социалистическая революция?! Что она по большому счёту изменила?! Привела к тому, что одних социальных паразитов сменили другие?!

Много других.

И, наконец, почему эти и многие другие вопросы нельзя произнести вслух?!

С каждым словом, с каждой запятой ему становилось легче. Наконец, то, что мучило, и что он не мог сказать окружающим, и даже не столько потому, что боялся, а потому, что не понимали, находило хоть какой-то выход и, самое главное, складывалось с логическую схему. Многое сразу становилось яснее и понятнее.

А перо продолжало шуршать.

Только закончился XXVII съезд партии. Слов было сказано много, слов горьких и правдивых. Но где перемены? Где?! Всё осталось по-прежнему, как теперь иногда говорят: «Всё осталось по Брежневу». Хочется надеяться, что пока.

Вслед за вопросами в строчки выстраивалась история страны. Не так, как её изображали в учебниках, а синтезированная им по различным источникам, начиная от рассказов очевидцев и заканчивая закрытыми документами. Разрозненные сведения выстраивались в систему, и ему становилось страшно.

За себя?!

Нет. Этого, почему-то, он не боялся уже давно. Ещё раз подумав он понял, это страх за судьбу Родины. Другого менее громкого определения не было.

Боль и тревога становились всё сильнее, когда он аналитически заполнял логические провалы, возникающие между разрозненными сведениями.

И вот во весь рост встал вопрос, вопрос о социализме в СССР. А есть ли он вообще?! И ели, всё же, есть, то какова опасность его перерождения?!

В прямой постановке он не написал ответ, но из контекста было ясно, что он считает, что всё же есть, но извращения очень высоки, по сути, они дошли до последней черты. Он тогда ещё не понимал, что социалистическая система в СССР ещё при Сталине переродилась в политарную, в их ВУЗе не изучали политаризм.

И, видимо, это потом ему сильно помогло. Новая доктрина КПСС, провозглашённая на XXVII съезде партии, по сути, утверждала то же самое, а значит самое серьёзное потенциальное обвинение против него, теряло резон. Но получалось, что опасность перерождения строя чрезвычайно высока, и неизвестно удастся ли новому руководству страны, не смотря на благие намерения, повернуть её к прогрессу…

Написано было мало, но сказано много.

Он отложил ручку. Позже он вырвет страницы, разорвёт, и напишет по новой, но смысл останется старым. Просто он напишет подробнее, и без сумбурности. Но никто, даже немногие друзья, не будут знать содержание дневника, хотя факт его существования он не скрывал. Части в нём было две: философская и политическая. И ещё в нём велась подборка информации по различным вопросам.

Сейчас он переживал очень тяжёлый и кризисный момент в своей жизни.

Шёл 1986 год, наступила осень, и в это время в его жизнь и вошла Таня. Ей пришлось пережить с ним этот период, что, понятно, имело больше значение, хотя они так до конца и не поняли друг друга. Женщину, способную его понять, ему пришлось искать ещё много лет. Впрочем, то, что они поняли вместе, и что пережили, оказалось достаточным, что бы друг друга помнить. А это очень немало в нашем мире.

4

Мутный сквозь пелену дождя света фонарей и витрин магазинов, темнота и дождь, и такое же дождливое настроение. Он вышел из кафе и остановился в раздумье, не зная, куда иди.

– Андрей?

Он обернулся. Из кафе вышел Чернов, один из его сослуживцев.

– Ты сейчас куда?

– Не знаю, – честно ответил он.

– Поехали со мной, – предложил тот.

– Ты куда?

– В универ, там сегодня дискотека.

– Поехали, – после некоторого раздумья согласился он.

Дискотеку делала 9-я рота, они с Черновым были в 7-й, но это не имело значения, на дискотеки вход был открыт всем. И, прямо нужно сказать, дискотека получилась не очень удачной. Музыка подобранна без системы, текст не подготовлен вообще, ведущий постоянно импровизировал, и постоянно неудачно. Он уже подумал, что зря пришёл сюда. Но тут его внимание привлекла девушка.

Он встал в круг с ней и получил возможность, как следует её рассмотреть. Ему быстро стало ясно, что он не ошибся, внешне девушка отвечала самому взыскательному вкусу.

Быстрая композиция закончилась. «Сейчас приглашу», – решил он.

Громыхнули последние ноты, наступила тишина, правда на считанные секунды. Ведущий поднёс ко рту микрофон и задушено выкрикнул:

– Белый танец!

Было ясно, что предпринята последняя попытка спасти дискотеку.

Он сел на стул, испытывая лёгкое разочарование. Зазвучавшая мелодия, впрочем, была приятной, он с удовольствие начал вслушиваться. Сбоку упала тень, кто-то подошёл.

Он повернулся. Девушка стояла перед ним.

Она стояла, молча, лишь ярко, так, что он на мгновение забыл обо всём, улыбнулась ему.

Он встал, и чуть кивнул.

Уже во время танца он спросил:

– Как вас зовут?

– Таня, – ответила она.

– Меня Андрей.

– Очень приятно, – улыбнулась она.

– Взаимно, – улыбнулся он.

Этот короткий обмен фразами, однако, почему-то очень сблизил их. Проведя после танца её к подругам, он почувствовал потребность ещё поговорить с ней. Однако не успели пройти и десять минут, как ведущий опять закричал:

– Белый танец! – Дискотека погибала, но не сдавалась.

К нему подошла ещё одна девушка, сказала:

– Разрешите?

И ему ничего не оставалось, как принять приглашение.

С ней он чувствовал себя гораздо проще. Разговор в танце шёл сам собой, он быстро узнал её имя: «Тома, можно Тамара». Узнал курс и факультет. Но впечатление она произвела гораздо меньшее.

Расставшись, он поискал глазами Таню и подошёл к ней.

– Садитесь, – предвосхищая вопрос, улыбнулась она, показывая на место рядом.

– Мне хотелось поговорить с вами.

– О чём?

– Расскажите мне о себе.

– Что вас интересует?

– На каком вы курсе?

– На четвёртом.

– Как и я. А на каком факультете?

– На биологическом. Давай перейдём на ты, – вновь улыбнулась она.

– Хорошо. А можно задать тебе не скромный вопрос?

– Задавай.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать.

– С какого ты года?

– С 1966.

– Мы ровесники.

– Даже так?

– Даже так.

– Что ты ещё хочешь знать?

– О! Очень многое!

– Спрашивай.

– Боюсь, мы сегодня не успеем, дискотека заканчивает свою агонию.

Она опять улыбнулась. Ему очень нравилась её улыбка, улыбаясь, она хорошела во много раз, хотя очень хороша была и без того.

– Ты хочешь встретиться ещё?

– Ну, конечно!

– Когда?

– Ну, например, завтра.

– Я свободна весь день.

– С утра не получится, у нас будет марш-бросок, но после обеда мы можем, увидится.

– Хорошо, но где?

– Давай у цирка.

– Я согласна.

5

Подъём, за ним спуск, вновь подъём, затем опять спуск, крымский рельеф горист, и 35 километров, 10 из которых бегом, даются тяжело. Батальон растягивается и петляет как фантастическая змея, извиваясь между горами.

Впрочем, сегодня ему бежалось легко, он даже пришёл в числе первых, за что получил поощрение.

Ему, почему-то, вспомнился такой же марш-бросок год назад. Тогда у него в кармане лежал билет на постановку булгаковской «Мастера и Маргариты» в украинском драмтеатре. Тогда только захватывающие события спектакля помогли ему справиться с тяжёлой усталостью. Сейчас же усталость почти не ощущалась.

Они договорились встретиться в три, он пришёл без пятнадцати, ждать ему пришлось минуты четыре.

– Ты, я вижу, не страдаешь главным недостатком женщин, – после приветствия сказал он, – не опаздываешь на свидания?

– Да, как видишь, – улыбнулась она.

Они долго бродили по городу, рассказывали друг другу о себе, о многом поговорили, сходили в кино.

Стало темно, на осенний город вместе с темнотой опустился и холод. Приказа о переходе на зимнюю форму одежды ещё не было и, заметив, что ему холодно, она просто сказала:

– Поехали ко мне.

Уже в студенческом городке, вскоре после выхода из троллейбуса, она не выдержала и взмолилась:

– Ты можешь идти потише?! Я так больше не могу!

– Ой, извини! Почему ты раньше ничего не сказала?!

– Я сама люблю ходить быстро, но не так долго, и не до такой степени.

– Я постараюсь ходить тише, но, боюсь, ничего не получится.

– Постарайся. Впрочем, это не страшно, – ответила она.

В общежитии она представила его подругам, поставила чай, и они стались в комнате одни. В запасе у них было ещё более трёх часов.

Чай она приготовила старательно, на столе появилась коробка мармелада, и они опять начали говорить о том, о сём, старательно обходя главную, волнующую обоих тему. Три часа прошли незаметно.

– Ну вот, Таня, мне пора уходить, – сказал он.

– Что, уже? – Задала она риторический вопрос. – Я не волновалась, что ты опоздаешь, ты часто смотрел на часы.

– Это одна из моих несносных привычек. Впрочем, у меня их много. Ты заметила?

– Заметила, – улыбнулась она.

– Ты знаешь, виноват я.

– В чём? – Она посмотрела на него чуть прищуренными глазами.

От её зрачков, по радужной оболочке, вообще карей по цвету, расходились многочисленные лучи, цвет которых определить было невозможно. Он так и не смог, понять какой у неё цвет глаз.

– В том, что не сумел правильно построить разговор.

– Ты имеешь в виду, направить его в нужное русло?

– Да.

– У тебя это действительно не получилось.

– Таня?

– Да.

– Ты мне можешь ответить на один вопрос?

– Могу. На какой?

– Какие у тебя цветом глаза?

– Сама не знаю, давно пытаюсь понять.

– Разреши, я взгляну.

– Смотри.

Они встретились взглядами.

– Встань! – Резко сказал он. – И выйди к свету, здесь мне ничего не видно.

Она, молча, подчинилась.

Он встал перед ней, и положил ей руки на плечи.

Они, молча, долго смотрели в глаза друг другу.

– Ну, что понял? – Спросила она.

– Нет. – Ответил он. – Мне нужно взглянуть поближе. Если ты, конечно, не возражаешь.

Она опустила глаза. Бесконечное мгновение она держала их опущенными, затем вновь подняла. Их взгляды сошлись.

– Нет. Я не возражаю, – спокойно произнесла она.

6

Дальше сложилось так, что они несколько дней не виделись, она уехала не предупредив. Поездка, как он узнал позже, намечалась давно, на разговор об этом у них так и не зашёл. Спустя несколько дней они вновь встретились.

Он постучал в дверь её комнаты и, услышав, «войдите» зашёл. Она сидела за столом, на котором лежал раскрытый учебник английского языка и словарь. Они приветствовали друг друга и сели напротив.

– Объяснись, – сказал он.

– Ты по поводу моего отъезда?

– Да.

– Прости, пожалуйста! Я не думала, что так получится.

Он немного помолчал, затем сказал.

– Я не знаю, что ты думала, но не застань я тебя сегодня, то пришёл бы в последний раз.

– Я так и думала, что тебе это уже надоело. – Она улыбнулась ему и посмотрела в глаза.

Мир был восстановлен. Они ещё поговорили о том, о сём, затем она резко взяла стоявшие на столе часы и повернула их так, что бы он не видел циферблат. И опять улыбнулась.

– Знаешь, Таня, наверное, ты неправа, времени у нас мало.

– Ну и что?

– Ничего.

Он поднялся и сказал:

– Встань!

Она встала.

Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, затем он положил ей руки на плечи и привлёк к себе, она молча сделала шаг навстречу.

Поцелуй был долгим, они никак не могли прервать его.

Чуть переведя дыхание, они поцеловались вновь.

Она, как и в прошлый раз, целовалась умело, уверенно, стараясь получить от поцелуя всё. У него же многое выдавало неопытность. После уже неизвестно какого по счёту поцелуя она, лукаво взглянув на него, рассмеялась.

– Ну, ты сама оригинальность! – Улыбаясь, заключила она.

– Тебя это удивляет?

Она прислонила голову к его плечу.

– Вообще, да, ведь тебе уже 20 лет.

– Так вышло. Наверное, ты уже поняла, что ты у меня первая.

Она ничего не ответила. Потом, подняв голову, спросила:

– А что тебе мешало?

– Просто в школе я считал рано, а затем три года был за стенкой. Выпускали редко, встречаться не было смысла, свободный выход в город есть только у курсанта четвёртого курса. Возможность появилась только сейчас.

– Ты ей быстро воспользовался, – улыбнулась она.

– Так уж и воспользовался? Ведь, по сути, ты познакомилась со мной, а не я с тобой.

Ему сейчас, почему-то, вспомнился вечер отдыха полтора года назад. Он отстоял наряд, и пришёл туда страшно усталый. Там его внимание тоже привлекла на редкость красивая девушка, на ней было абсолютно чёрное, очень идущее ей, платье, её пышные золотые волосы сияли в электрическом свете зала. Она тоже заметила его, они оказались рядом, затем она вышла из круга и стала в стороне, прислонившись к стене, и глядя на него. Было ясно, она ждёт приглашения. Он так и не решился этого сделать, а белого танца тогда не было.

Таня ничего не ответила, лишь сильнее прижалась к нему. Они давно уже не стояла, а, обнявшись, сидели на её кровати. Осторожно освободившись от объятий, он встал.

– Мне пора идти.

Она кивнула и тоже встала.

Он одел шинель, подпоясался кожаным ремнём, вновь подошёл к ней и положил руки на плечи.

– Опаздываешь, – грустно улыбнулась она.

С тех пор, при каждом их расставании, он слышал это слово, по сути, оно стало синонимом «До свидания».

Он поцеловал её, они целовались долго, у них всегда это получалось долго. После поцелуя он ещё раз прикоснулся губами к её губам, и вышел из комнаты. Она не провожала его, на проводила его только когда он пришёл в первый раз, и в последний.

7

Встречи с Таней сильно помогали ему. Образованная, умная девушка, с живым воображением и достаточно оригинальным мышлением была хорошим собеседником, а близость их отношений позволяла им быть достаточно откровенными. И всё же были ряд вещей, который даже она не могла понять. И, в относительно недалёком будущем ему пришлось убедиться, что таких вещей, увы, слишком много. Поэтому Таня не могла помешать существованию тетради.

И перо продолжало своё путешествие о её страницам, в те редкие минуты, когда он мог позволить себе выделить на это немного времени самоподготовки.

Он писал:

Вот и начался мой разговор с самим собой. Просто удивительно как много мне нужно стало сказать самому себе, как во многом разобраться. Иногда так бывает, что человеку нужно что-нибудь сказать людям, но его не понимают. Я, пока, не в состоянии вскрыть причины непонимания, но если тебя не понимают люди, остаётся доверить свои мысли тетради. Она всё перенесёт, и ничего не выдаст, конечно, ели правильно с ней обращаться.

Дальше он поднимал многие вопросы, часто самые неожиданные. Например, вопрос о Боге. Он писал:

Даже самый поверхностный анализ, даже нескольких религий, даже нескольких направлений одной религии, выделяет между ними взаимоисключающие противоречия. А это, в большинстве случаев, даёт понять их ошибочность. Ну, а если подойти к вопросу иначе, если представить, что Бог это нечто создавшее Вселенную, пронизывающее её, и направляющее и контролирующее её развитие. Или уже забывшее о своём создании, и предоставившее ему возможность развивается самостоятельно.

Он рассматривал эту мысль со всех сторон. Он писал:

Сейчас мы – материалисты, выделили законы природы, понимая под ними устойчивую, выработанную в процессе развития, связь между явлениями.

Развитие, в свою очередь, подчиняется законам материалистической диалектики.

Здорово это у нас получилось. Законы, обуславливаются законами. Почти как по той древней притче:

Внук спрашивает у деда:

– Дедушка, на чём стоит земля?

– На трёх китах, – отвечает дед.

– А киты на чём?

– На воде.

– А вода на чём?

– На земле.

– А земля на чём?

– Ох, внучек, какой же ты непонятливый! Я же тебе ясно сказал, земля на трёх китах стоит.

Но если так, если силы, установившие законы природы непонятны, то, получается, что их кто-то установил.

Опасная дорожка. Только что, отказавшись от Бога, я вернулся к нему, уже с другой стороны.

Мысль его продолжала своё путешествие, опускаясь то в бездны времени, то в бездны Вселенной, то в открытые вопросы марксистско-ленинской философии.

Наука отвечает на вопрос «Как?», а не «Почему?». А что делать, если этот ответ нужен? Ответы на все вопросы даёт религия.

Он сделал вывод, что Бога нет, в том понимании, в котором учит религия, понятно, какая, нет Создателя и царя Вселенной.

Да, огромная пронизывающая колоссальные пространства разумная субстанция может существовать, и она совсем необязательно должна быть живой. Не исключено, что мыслить может и неживая материя. Но такая субстанция, как и любой разум, может появиться только в процессе развития. Разум всегда продукт развития. Говоря проще, разум – это опыт.

Разумен ли младенец? Забудем на мгновение о генной памяти, если она существует. Что выходит? Потенциально да, реально нет. А разумен ли человек потерявший память и возможность запоминать? Конечно, эти вопросы гораздо сложнее, примеры абстрактны, но главную мысль раскрывают и они.

Мысль из всего написанного вытекала одна – разум не может быть первичным, по отношению к материи. Для себя основной вопрос философии он разрешил материалистически. И нашёл этому обоснование.

Эта тетрадь писалась в самых неожиданных, иногда, в очень сложных условиях, записи были небольшими по объёму, но в них нашло отражение, то самое главное свойство, выражающее существо любого человека, которое мы издревле называем душа.