Текст книги "Санитарка"

Санитарка
Записки практикующего врача
Андрей Валентинович Красильников

© Андрей Валентинович Красильников, 2015

© Дмитрий Трубин, иллюстрации, 2015

Корректор Ксения Ложкина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Санитарка

Случилось так, что в военном госпитале стали меняться руководители. После того как долго работающий начальник по возрасту убыл на гражданку, каждый следующий работал недолго. И это сильно нервировало коллектив. Нет, конечно, никаких медицинских нововведений не было. Благо военно-медицинская доктрина менялась крайне редко. К примеру, в госпитале до сих пор лечили пневмонию калиевой солью пенициллина: внутримышечными инъекциями шесть раз в день. В то время как остальной медицинский мир давно приравнял такую терапию к телесным наказаниям и отказался от неё.

А вот поведенческие особенности у сменяющихся начальников были разные и требовали безусловного к себе внимания. Только успевал коллектив приспособиться к регулярным выпивкам одного командира, как его сменял другой и вводил сухой закон. Первый был любителем сауны – и коллектив тоже любил попариться. Трезвенник считал это неуставным проявлением – и баню прикрыли.

Но вот произошли на окраине государства боевые действия, и первый, вспомнив, что он ещё хирург, отправился снижать восполнимые санитарные потери. Только-только сменивший его второй закрутил дисциплинарные гайки, как вскоре отбыл на повышение в центральный госпиталь. Прибыл третий за короткий период командир.

Человеком он оказался на удивление уравновешенным. В течение первой недели почти не ругался матом и не искал симулянтов среди вновь поступивших бойцов. С начальниками отделений был суров, но справедлив. С женской частью коллектива – подчёркнуто вежлив. Никаких специфических требований не выдвигал и очевидных пороков не имел. Те, кто работал в госпитале недавно, уже было возрадовались – вроде нормального прислали. Но старослужащие предлагали не торопиться с выводами.

Командир находился на той ступени карьерной лестницы, когда длительные мытарства по дальним гарнизонам начинали уравновешиваться широкими возможностями старшего офицерского звания. Должны были быть, просто обязаны были быть какие-то, если не пороки, то человеческие слабости.

Поверить в то, что в госпиталь назначен образцово-показательный командир, было чрезвычайно сложно. С момента его основания таких начальников не бывало. А если, не дай бог, это случилось? Что прикажете, соответствовать высокому моральному духу, крепить дисциплину и расстаться с теми милыми традициями, что так скрашивали военно-медицинские будни? А вдруг он конченый карьерист и просто выделывается перед получением следующего звания? А мы должны терпеть тяготы практически как на передовой? Так или примерно так думало подавляющее большинство персонала.

Вынужденный находиться в постоянной боевой готовности, коллектив грустил и в сотый раз соглашался, что каждый следующий начальник хуже предыдущего.

Счастье привалило внезапно.

В пятницу, которая при нынешнем руководстве стала обычным рабочим днём вместо укороченного ожидания группового безрассудства, начмед вылетел из кабинета начальника сияющим. Срочно созвал совещание с единственным вопросом: командир идёт в баню.

Новость была воспринята присутствующими как долгожданное падение длительно осаждаемой крепости. Все заговорили одновременно, но общий смысл был понятен: мистер Икс оказался обычным мужиком.

Когда улеглась первая волна радости, решили, что нужно максимально качественно подготовить событие. Такое простенькое мероприятие, как командирский поход в сауну, не предвещало сложностей. На всякий случай начмеда попросили ещё раз детально озвучить перечень пожеланий.

Тот бодро начал: «К восемнадцати ноль-ноль сауна должна быть готова».

«Есть!» – хором ответили присутствующие, довольные тем, что почти не придётся напрягаться, чтобы угодить главному.

«Приготовить два берёзовых веника».

«Есть!» – рапортовали сотрудники хозчасти.

«Пол-литра спирта. Охладить, но не взбалтывать» – схохмил начмед.

«Разрешите бегом?» – солировала старшая операционная сестра.

«К двадцати одному ноль-ноль подогнать санитарку», – завершил председательствующий и словно сам удивился звучанию последних слов. Присутствующие затихли и попросили уточнить смысл последней фразы, втайне надеясь, что это не то, о чём они подумали. Озадаченный начмед лишь подтвердил, что и так было общеизвестно: тревожить командира глупыми вопросами – себе дороже.

Как-то само собой был сделан неутешительный вывод о склонности начальника к алкоголизму и половой распущенности по отношению к младшему медицинскому персоналу.

Повестка совещания естественным образом дополнилась вопросом: где в военном госпитале взять санитарку, способную справиться со столь деликатной задачей?

Имеющихся отвергли сразу. Они пребывали в том возрасте, когда не то, что предложение, мысль о таком была уже неуместна.

Возникло предложение, что лучше всего справилась бы переодетая профессионалка из гражданских. Но этот вариант также отклонили как отягощённый проникновением посторонних на военный объект. Хотя сама идея с перевоплощением была поддержана.

Оставалось найти подходящую кандидатуру среди своих. Перебрав с десяток, остановились на заведующей складом. Она не сразу поняла, что от неё требуется. Когда поняла, решила всплакнуть. Но со всех сторон проникновенно и убедительно говорилось, что… всего один раз… ради общего благополучия… в обстановке строжайшей секретности.

В общем, в девять часов вечера вновь обращённая санитарка в синем фланелевом халате стояла на пороге сауны. Постучать она так и не решилась. Дверь распахнулась, и начальник в верхней одежде прошёл мимо неё. Пребывая в смятении от проваленного задания, завскладом также направилась к выходу.

У КПП размеренным голосом, чётко выговаривая слова, командир объяснял кому-то: «Санитарка, она же буханка, она же батон, она же головастик, она же бухлобус – санитарно-транспортное средство УАЗ-3962…»

Расизм в архангельском роддоме

Да простят меня темнокожие братья, но речь пойдёт именно о разном цвете кожи. Точнее, о его восприятии в неожиданных обстоятельствах. Причем хочу подчеркнуть сразу, что я убеждённый интернационалист, воспитанный на идеалах борьбы чернокожего народа за равные права.

Международная интеграция достигла Русского Севера. Всё чаще на улице можно встретить молодых людей с чёрной кожей. И не только юношей. Именно представительница лучшей половины оказалась в весьма сложной ситуации.

Собираясь в далёкую Россию, юная леди скромно умолчала о совсем маленькой беременности, которая благополучно развивалась во время её долгого пути. Некоторое время ей удавалось скрывать интересное положение и во время учебы в одном из архангельских вузов. Но беременность – это состояние постоянного увеличения живота, который в один прекрасный момент начинают замечать все. Кроме того, беременность осложнилась отёками и повышением давления. Словом, юная чернокожая оказалась в отделении патологии роддома.

И врачи, и соседки по палате отнеслись к ней очень внимательно. Однако вскоре выяснилось, что чёрная девушка имела довольно странное представление о распорядке дня. Днём она спала, а ночью, громко шаркая ногами, бродила по этажам. Бог бы с ней, если бы она почивала тихо, но у девушки был не по годам богатырский храп. Стоит добавить, что за стенкой палаты находился холодильник, исправно работающий с момента постройки роддома. Он регулярно поколачивал в стенку, соревнуясь с храпящей мадам.

Беременные жёнки, поневоле оказавшиеся в столь необычном соседстве, стойко сносили сложности своего положения. Но однажды очередной раскатистый всхрап всё же заставил их обратиться к заведующему отделением с просьбой облегчения их судьбы. Если не от беременности, то хотя бы от звукового оформления их пребывания в больнице. Заведующий и сам подумывал, что стоило бы иностранку поместить в более комфортные условия, и перевел темнокожую в отдельную палату. Это было воспринято ей не как улучшение бытовых условий, а как махровое неравенство из-за цвета кожи.

Прояснить ситуацию или выразить своё возмущение она не могла по причине незнания русского языка. И пребывала в полной уверенности, что стала жертвой расизма. От этого она временно утратила свой могучий сон и практически круглосуточно нарезала круги по отделению, обдумывая планы побега из рассадника апартеида.

В это время этажом ниже после очередных родов отдыхала славная труженица пригородного совхоза. Женщина она была серьёзная и, осознав, что активный период прибавления семейства завершен, решила выкурить по этому поводу сигарету. Делать это в роддоме категорически запрещалось, но после пережитого курить хотелось страсть.

Чтобы не совершать противоправный поступок в своём отделении, она воспользовалась служебным лифтом и поднялась наверх. Дело было глубокой ночью. Оставив дверь лифта открытой на случай бегства, она оглядела пустынный коридор, закурила и собралась поразмыслить о причинах снижения надоев совхозного стада. После второй затяжки послышались приближающиеся шаги. Она быстро спрятала сигарету в рукав и, обернувшись, выдохнуть не успела. В неярком свете дежурного освещения к ней приближалась абсолютно чёрная беременная женщина. Потрясение от увиденного было столь сильным, что она только успела протянуть вперед руку, словно отгоняя видение, и тут же без чувств рухнула на пол.

Мятежная дочь африканского народа (это была именно она) сообразила, что случилось что-то нехорошее. Секунду поколебавшись, она юркнула в приоткрытую дверь процедурной, соображая позвать на помощь или подождать.

Тем временем в комнате персонала дежурная акушерка в горизонтальном положении с закрытыми глазами под одеялом напряжённо думала о своих функциональных обязанностях. Её тренированный к громким крикам слух вряд ли бы среагировал и на рёв корабельной сирены. Но глухой удар упавшего тела имел совершенно иные звуковые свойства. Большой практический опыт подсказывал акушерке, что необычные звуки ночью на дежурстве ничего хорошего не предвещают. Выглянув в коридор, она поняла, что опыт её не подвел, – в конце коридора лежало неподвижное тело.

Одним скачком акушерка преодолела расстояние до потерпевшей и в следующий миг определила явный признак жизни: частый пульс шейной артерии. Жива. Уже хорошо. Но дальше было сложнее. Подопечных своего этажа она знала в лицо. Эта же безмолвная женщина была ей не знакома. На громкие окрики она не реагировала. Установить, кто она и откуда, было невозможно. Сообразить с ходу, что стало причиной потери сознания и как вернуть её в чувство, как-то не получалось. Отчаявшись вернуть незнакомку к жизни и убедившись, что та не собирается покидать этот мир совсем, акушерка бросилась за дежурным врачом.

Всё это время африканка находилась в сильном смятении, понимая, что каким-то образом причастна к происшествию. Она посматривала из своего укрытия за происходящим и никак не могла решить: уже пора выходить или ещё нет.

Подоспевший дежурный врач добился того, что неизвестная стала дышать ровнее, открыла глаза, но не могла вспомнить, кто она. Осмотрев её одежду, они обнаружили на рубашке печать послеродового отделения, тем самым разобрались, откуда столь странный гость. Причина же её невменяемого состояния по-прежнему оставалась тайной. Когда дар речи начал постепенно возвращаться, она стала рассказывать о своих родах, которые были… шесть лет назад. Что она делала всё это время, объяснить не могла. Врач и акушерка тревожно переглянулись и одновременно подумали, что это послеродовой психоз. Такое иногда случалось.

Когда собрались вызывать психиатрическую бригаду, виновница происшествия решила, что самое плохое уже позади. Все живы, и пора покидать убежище. Смущённо улыбаясь, она подошла со спины медиков так, что они не могли её видеть. Зато успела увидеть труженица села перед тем, как вновь отключиться, успев подумать, что навсегда.

Второй раз за вечер одним своим видом убить бледнолицую сестру – такое испытание психика африканки не выдержала, и она грузно завалилась рядом, также утратив связь с внешним миром.

Закончилась эта история вполне благополучно. После той памятной ночи обе женщины подружились. Несмотря на языковой барьер у них оказалось много общего. К слову, сельская жительница так же выразительно храпела по ночам.

Выкидыш

Выкидыш – самопроизвольное прерывание беременности в период до 22 недель.

Медицинская энциклопедия

Выкидыш – гражданин, по каким-либо причинам выпавший из окна.

Профессиональный жаргон врачей скорой помощи

Сегодня не каждый студент знает, что такое распределение. Для выпускников же вузов прошлого столетия это было не просто слово, а событие, которое буквально определяло твою судьбу.

Понятно, что всем хотелось судьбы счастливой. Для начинающего врача это связывалось с большой городской клиникой. Поэтому в течение всего выпускного курса наиболее оборотистые эскулапы использовали родительские связи, чтобы непременно остаться в городе. Была, впрочем, и другая перспектива: работа в сельской местности. В участковой, совсем маленькой или центральной районной, большой больнице. Правда, из городских жителей туда особо никто не стремился.

К моменту распределения мне удалось получить гарантию трудоустройства в городском родильном доме. По всем признакам должно было сработать. В дипломе – «хорошо» и «отлично». Благодетель – главный врач обещал…

Крепким выпускником с дипломом акушера-гинеколога я шагнул к столу распределительной комиссии. После нескольких ритуальных вопросов-ответов председатель торжественно поздравил меня с первым рабочим местом… и назвал неведомую мне тогда больницу в совершенно незнакомом сельском районе.

Я так никогда и не узнал причину своего провала. Постепенно привыкал к суровой реальности – стать сельским доктором. Усиленно читал медицинскую литературу, чтобы с первых дней не попасть впросак. Это в городских больницах в трудном случае всегда можно спрятаться за спину опытного коллеги. Мне же предстояло работать одному. Это обстоятельство сильно тревожило. Я лихорадочно изучал возможные клинические случаи, чтобы быть во всеоружии, не подозревая, что меня ждёт.

Работать мне действительно пришлось одному – на трёх вакантных ставках сразу. Видимо, не столь совершенна была распределительная система. Рабочий день начинался с обхода родильного отделения. Затем я бежал в поликлинику консультировать амбулаторных больных. Ближе к обеду мчался в гинекологическое отделение, где уже ждали страждущие избавления от внезапной беременности.

Впрочем, это был условный порядок работы, потому как экстренная помощь оказывалась также мной круглосуточно. Срочные больные поступали исключительно по закону случайных чисел, а беременные имели привычку рожать в ночное время.

Спасало, что в больнице были опытные акушерки и медсёстры. Самой выдающейся из них была старшая акушерка Екатерина Прохоровна Быстрова, или просто Прохоровна, как все её называли. С крепкой фигурой, мужественными чертами лица и крутым нравом, она вполне могла быть моделью для скульпторов соцреализма.

Она умела силой взгляда, жеста, коротким словом направлять действия персонала в нужное русло. Своей внутренней силой и спокойствием она вселяла в рожениц уверенность. А медицинский персонал её либо горячо любил, либо не менее сильно побаивался.

Правда, именно в тот день Прохоровны на смене не было. Да и начинался он довольно обыденно. На утреннем обходе я обнаружил, что накануне с ранними признаками родовой деятельности поступила совсем юная селянка. Возраста позднего детства – 15—16 лет. Звали её Светкой. Личностью в районе она была хорошо известной благодаря своему вызывающе распутному поведению. Словом, в роддоме оказалась не в результате непорочного зачатия.

Осмотрев пациентку, я не обнаружил с медицинской точки зрения каких-либо проблем. Роды начались в срок. Схватки хорошей силы. Правда, свою беременность Светка воспринимала как-то отстранённо. Она совсем не готова была переносить боль и сразу же спросила, когда всё это кончится. Так как времени для лекции у меня не было, я ограничился обычными назначениями и отбыл в поликлинику.

Через полчаса в моём кабинете раздался телефонный звонок, и дежурная акушерка сообщила, что родовая деятельность у Светки хорошая, но она совсем не терпит боли, грязно ругается и предпринимает попытки убежать из отделения.

Из дополнительной информации следовало, что попасть в буйствующий организм успокоительным средством невозможно. Набор стандартных приёмов по убеждению не делать глупостей исчерпан. Весь персонал мобилизован на борьбу. А санитарка, рискуя жизнью, заблокировала собой выход. Мне предлагалось срочно вернуться в роддом и каким-то образом прекратить безобразие. Поняв, что творится что-то неладное, я бросился к месту событий.

Одного взгляда на корпус родильного отделения было достаточно, чтобы понять, что обстановка серьёзно изменилась. Из форточки ближнего к выходу окна наполовину торчала истошно вопящая фигура. Конечно, это была Светка. В два вздоха-выдоха преодолев расстояние до злополучного окна, я смог более детально оценить обстановку. Светке непостижимым образом удалось протиснуть верхнюю часть своего тела, включая огромный живот, через форточку наружу, а вторая половина осталась внутри. Тело заняло равновесное положение на хрупкой перекладине форточки и плавно покачивалось под выразительный мат беженки.

Приблизившись к окну и пытаясь как-то помочь несчастной, я совершил первую ошибку. Оказавшись в пределах досягаемости Светкиных рук, я тут же получил увесистый удар в глаз. Не встретив должного понимания, я решил зайти с тыла. Каково же было моё удивление, когда входная дверь оказалась наглухо закрытой.

Я решил идти напролом и со всех сил рванул дверь на себя. Из-за неё с визгом вылетела повисшая на ручке санитарка, которой было поручено охранять выход. Оказывается, она так вошла в свою героическую роль, что на всякий случай удерживала и вход.

Внутри отделения акушерка быстро обрисовала мне картину, которая, впрочем, была понятна и без слов. Светка совсем вышла из-под контроля. В больничном белье пыталась бежать прочь, но застряла в самом неподходящем месте. Крайне неприятным было то, что роды в таком подвешенном положении роженицы были невозможны. Перекладина, передавив Светке низ живота, мешала продвижению плода. А тут ещё, как назло, стали отходить околоплодные воды.

Светка от непонимания происходящего завыла ещё сильнее. Я же под влиянием экстремальных обстоятельств совершил вторую ошибку, оказавшись в радиусе вращения болтающихся ног. Мощный удар Светкиной пятки в другой глаз с грохотом поверг меня на пол.

В это время, привлечённый необычным шумом, в отделение заглянул больничный плотник дядя Коля. Осмотрев поле битвы, он удручённо заметил, что рамы-то очень старые и если, не дай бог, деревяшка треснет… Я мгновенно представил, как осколки стекла разрезают беременное тело насквозь, лужи крови, части тела… И тут мне стало совсем плохо. Мысли лихорадочно бились в голове, но ни одной стоящей среди них не было.

Так и не придумав чего-то определённого, я решил подготовиться к худшему. В душе надеясь, что, может быть, Светку разрежет не сразу и не напополам. И уж если повезёт, то потребуется срочная операция. Значит, мне нужен анестезиолог. А он почему-то сегодня не вышел на работу. Дав поручение срочно готовить операционную, я выскочил на улицу, чтобы выяснить ситуацию.

Отсутствие анестезиолога на рабочем месте не было чем-то исключительным. Исключительной была роль этого врача в коллективе больницы. Вячеслав Иванович, так звали коллегу, привлекался как специалист по обезболиванию и наркозу во всех случаях хирургического вмешательства. Без него не могла состояться ни одна плановая, ни одна экстренная операция. Такое положение дел быстро сделало Славика, как мы его за глаза называли, звездой районного масштаба. А звезда могла позволить себе многое. Когда позволяла больше, чем могла, как правило, следующий день был нерабочим.

Препятствовала развитию звёздной болезни у редкого специалиста не только администрация. Большую роль играла жена Славика Надежда. Эта семейная пара была наглядным примером единства противоположностей. Он – анестезиолог. Она – офтальмолог. Он – у операционного стола на переднем рубеже ежедневного спасения жизней. Она – в тихом кабинете с безобидными подслеповатыми бабушками. Он – маленький, но чрезвычайно задиристый. Она – крупная и флегматичная.

Когда Вячеслав, по мере увеличения дозы выпитого, приходил в боевое расположение духа, для него не было более подходящего объекта для нападок, чем собственная жена. На Надежду сыпалась гора упрёков – от никчёмности работы офтальмолога до непонимания величия личности супруга. Надежда слушала это всё с отрешённым безразличием. И уж если Славик совсем её доставал, могла встряхнуть его так, что тот замолкал уже надолго.

Хорошо зная все эти обстоятельства, я не стал рыскать по больнице и прямиком рванул к Славику домой.

Когда я оказался на пороге Славиной квартиры, явных признаков присутствия хозяина в доме не было. На мой нетерпеливый вопрос, где же он, Надежда с грустью взглянула на диван и порывисто вздохнула. Посмотрев туда же, я никого не обнаружил. После некоторой паузы явно смущённая Надежда рассказала, что утром не вполне трезвый Славик был как-то особенно резок в своих выражениях и чем-то сильно её обидел. Ослеплённая праведным гневом, она, мол, всего лишь крутанула пару раз охальника и швырнула его на диван. Но, к несчастью, тело отклонилось от цели, и Славик оказался не на, а под диваном.

Далее начались всхлипывания, что он там уже около часа, самостоятельно выбраться не может, потому что плотно зажат, и пугает её рассказами о каком-то синдроме длительного сдавливания, от которого люди умирают. Смерть единственного в районе анестезиолога в преддверии срочной операции была бы крайне некстати, поэтому его освобождение заняло считаные секунды.

Через минуту мы уже бежали в сторону больницы и обменивались мнениями, что же делать. Славик предложил радикальный вариант: не вступая в переговоры, с ходу заехать Светке по физиономии и разом прекратить этот балаган. На вопрос, как он это себе представляет: два врача на глазах у сочувствующих избивают беременную женщину, – Славик лишь досадливо покачал головой и сказал, что без крайних мер шансов спасти её нет.

К моменту нашего прихода перед окном собрался народ. Вновь пришедшие пытались узнать у тех, кто уже стоял, что же такое теперь творят в роддоме с жёнками, если те уже в окна сигают.

В то время как Славик уже примеривался, как бы половчее осуществить свой первоначальный план, я краем глаза увидел приближающуюся к месту событий Прохоровну. Словно не замечая толпы, она спокойно подошла к окну. Ловко перехватила летящий ей в лицо кулак и, подтянув к себе Светку, что-то тихо сказала ей на ухо. Затем она так же невозмутимо скрылась за дверью отделения. Следом произошло невероятное: мгновенно затихшая Светка самостоятельно убралась внутрь.

…Ни сразу после происшествия, ни много позже ни под какими предлогами нам так и не удалось узнать то заветное слово. На все наши расспросы Прохоровна лишь хмурилась и говорила, что, мол, с людьми работать надо.

На удивление, роды у Светки прошли успешно. Да и сама Светка как-то изменилась. Вскоре вышла замуж. Выучилась на швею. Стала работать. Но обидное прозвище Выкидыш так навсегда и прицепилось к ней.