Текст книги "Эпоха мертвых. Москва"

– Говорят, чтобы заезжали во двор, зовут в гости. Ворота откроются. Просят только не запускать мертвяков одновременно с собой, – сказал нам Соловьев, заодно тем самым отдавая команду механику.

БТР, к тому времени проехавший мимо этого дома, описал круг по пустынной площади Никитские Ворота и лег на обратный курс. Кашээмка шла следом, как привязанная. Машины вновь втянулись в улицу, проскочили поворот на Спиридоновку и подъехали вплотную к огромной арке. Я еще подумал: зачем такая большая была нужна? Она же первые два этажа пополам разделила, считай, сплошной убыток для застройщика. Наверное, какие-нибудь пожарные нормы и правила или еще что-то.

Возле ворот дома топтались три мертвяка. Один был… одна была… Кстати, а как правильно называть зомби женского пола? Точнее, мертвяка женского пола? Мертвечиха? Мертвячка? Мертвица? В общем, она здорово смахивала на модель. Высокие сапоги на шпильках, одна из которых утрачена, а на второй она еле ковыляет. На лице, как ни странно, сохранился мейкап. А куда он может деться, на самом деле? Но выглядит яркая помада на трупно-синеватом лице вообще жутко. Как будто кто-то очень злобный очень мерзко пошутил над мертвой девушкой. Злобный, как сама Не-жизнь.

Дорогие украшения, дорогие часы и даже короткая куртка из шиншиллы. Видать, у девушки был кто-то, кто проявлял заботу о ее материальном благополучии. Второй мертвяк был совершенно непонятный, невероятно грязный, как будто его топили в грязи. Из-за этой облепившей его грязи он скорее напоминал глиняного голема, чем ожившего мертвеца. А вот третьего и разглядеть не удалось: увидев приближающуюся броню, он лихим спринтерским рывком пересек дорогу и скрылся за углом храма. «Ветеран» или даже чуть подморфировавшийся мертвяк, очень уж быстрый.

– Сергей, давай. Обоих, – скомандовал Соловьев, показывая на мертвяков.

Я кивнул, вскинул автомат, натянув ремень и уперев приклад в плечо, навел точку коллиматора на голову девушки. «Сто пятый» слегка брыкнулся, с громким треском выпустив две пули и выбросив гильзы, со звоном скатившиеся с брони. Девушка упала, и я сразу же второй короткой очередью свалил «голема». Когда тот упал, от его одежды полетела пыль, целое облако.

Дальше по улице тоже раздались выстрелы. Это наши занимались «Нивой», вот и отстреливали приближающихся зомби. Надеюсь, там все будет в порядке, не навалится толпа мертвяков со всех окрестностей. Хотя на БТР откуда угодно можно вырваться, да и бронированный «Урал» тварям точно не по зубам.

Ворота в арке тем временем плавно разошлись в стороны, повинуясь поданной из неизвестного места команде, пропуская наши машины внутрь. И сразу же за нами сомкнулись. Бронетранспортеры въехали на большую асфальтированную площадку, со всех сторон окруженную высоким и мощным решетчатым забором, оказавшимся достаточной преградой для мертвяков. К тому же по его верху кто-то щедро намотал «егозы».

На площадке стояло порядка десяти дорогих внедорожников, все – последних моделей, а кроме них – новенькая «БМВ» седьмой серии и «мерседес» представительского класса, судя по стеклам – бронированный. Не сироты тут живут, не сироты.

Кроме дорогих машин имелись и недорогие. Пара передвижных электростанций, толстые кабели, от которых тянулись в дом две вахтовки на базе «Урала» и два наливника, от которых заметно попахивало соляркой. И самая обычная БРДМ-2, на вид – как новенькая, видать, с длительного хранения.

Часовых во дворе не было, думаю, что при нынешней обстановке это разумно. Ждать грабителей в такой крепости маловероятно, даже самые беспредельщики не сунутся, а приманивать зомби видом стоящего во дворе живого человека не следует. Но охрана была, разумеется.

Из подъезда вышли двое, с автоматами АК-74М на плечах и в черных разгрузках с кобурами на животе. Оба были в темно-синей форме с эмблемами «ЧОП «Щит» на рукавах. Обоим к сорока примерно, ведут себя подчеркнуто миролюбиво, приветливо.

Все, кто сидел на броне, спрыгнули вниз, и один из охранников попросил нас отойти из створа арки, чтобы, с его слов, «мертвяков не подманивать». Ну, значит, я прав насчет поста во дворе. Все подошли к подъезду, откуда в этот момент вышел высокий, плечистый, в такой же, как и у других, темно-синей форме, черной разгрузке и без автомата, лишь из его «набрюшной» кобуры торчала рубчатая рукоятка «Грача». Он поздоровался со всеми за руку, затем сказал:

– Рады вас видеть, мы тут общением не избалованы. В общем, шеф вас в гости приглашает, поговорить и просто так, на чаек.

– Зайдем, – согласился Соловьев, затем глянул на меня и сказал: – Со мной сходишь. Остальным оставаться с техникой. Выставить охранение.

Рослый с пистолетом ничего не сказал на такое явное проявление недоверия, даже глазом не повел и лишь сделал приглашающий жест в сторону подъезда.

Мы вошли в роскошную, дубовую с виду, дверь подъезда с бронестеклом. Попали в светлый, отделанный мрамором холл с витражами в окнах. Окна без решеток, кстати, – наверное, какое-то спецстекло. Хотя у крайнего окна виднелся штабель кирпича, мешки цемента и малый растворно-бетонный узел. Закладывать проемы все же собираются. Справа в холле стояла закрытая бронестеклом стойка охранника, за которой как раз и сидели те двое, которые вышли нас встретить первыми.

Наш провожатый коснулся ладонью сенсорной панельки вызова лифта, и двери бесшумно распахнулись, открыв его зеркальное и хромированное нутро, мелодично блымкнул электронный колокольчик, словно приглашая. Наш спутник вошел туда первым, за ним мы, никто не проронил ни слова. Рослый ткнул пальцем в самую верхнюю кнопку, двери закрылись, и лифт бесшумно поехал вверх. Когда он остановился, все вышли на роскошно отделанную лестничную площадку. Темного дерева дверь вела в квартиру, а еще была лестница с дубовыми перилами, установленными на балясины ручной ковки со вставленными в них кусками свинцового стекла (это сколько они стоили-то заказчику?), лестница вела вверх.

– Нам наверх, – показал на лестницу провожатый. Мы пошли по гранитным ступеням выше.

– Двухэтажная квартира? – спросил Соловьев.

– Да, двухэтажная.

Я снова мысленно прикинул. Получается сотни четыре квадратных метров как минимум. Не считая террасы. Или семья большая, или аппетит, одно из двух.

Мы поднялись этажом выше, прошли через открытую всем ветрам сверкающую кухню, отделенную от огромной гостиной лишь барной стойкой. В гостиной центром всего пространства служил открытый камин современных форм, окруженный широкими и низкими диванами. С дивана поднялся невысокий, коренастый человек в спортивном костюме, с простым крестьянским лицом. Очки в золотой оправе и массивный «Патек» на руке. Все атрибуты.

Он прошел нам навстречу, меня не заметил, а обратился сразу к Соловьеву, протягивая тому руку:

– Баранов. «Газстрой».

– Соловьев, – пожал наш командир руку коренастого. – Спецназ ГРУ.

– Заходите, присаживайтесь. – Баранов сделал приглашающий жест в сторону диванов. – Кофе хотите? Или покрепче чего?

– Нет, спасибо, ничего не хотим, – ответил за двоих командир, хоть я от кофе бы не отказался. Он тут небось хороший. – Неплохо вы тут расположились, – сказал Соловьев, обведя рукой обстановку.

– Неплохо, – кивнул Баранов. – Но я вообще ниже живу, эти два этажа нефтяник один занимал. Но его даже не видели здесь никогда, он в Лондоне постоянно. Из жильцов, кроме меня, в доме никого не осталось. Ну а раз не нужно никому, то мы и вскрыли, очень уж терраса здесь стратегически выгодная.

Мы вышли на просторную террасу, от одного вида с которой у меня дух захватило. Панорама окрестностей, в дальнем конце Большой Никитской виден Манеж и Кремль. Ох, немало стоила эта квартирка неизвестному нефтянику, очень немало. Хотя сейчас вид мертвого города с язвами многочисленных пожарищ скорее внушал тоску, нежели восхищение.

А еще мы разглядели две наши машины дальше по улице. Там постреливали, но паники видно не было, да и мертвяков немного, причем в драку они не лезли, держались поодаль. Судя по всему, «Нива» скоро присоединится к колонне.

На террасе, а также на плоской крыше над ней расположились трое, в теплых куртках под разгрузками, с приборами наблюдения. Возле двоих стояли, прислоненные к перилам, новенькие снайперки СВ-98 со сложенными сошками. Третий был вооружен автоматом, но на краю крыши, на треногах, за ограждениями из бетонных блоков, стояли два крупнокалиберных «Утеса». Один накрыт полиэтиленом, но у второго, с оптическим прицелом, как раз автоматчик и прогуливался.

– А эти ребята, которые «Щит»?.. – спросил Соловьев, показав на снайперов.

– Это частная фирма, охраняли наш офис и объекты, – ответил Баранов. – Все в прошлом из Внутренних войск. Когда дело дерьмом запахло, я с их директором посовещался, и решили мы здесь запереться. Запаслись едой на несколько лет, генераторы притащили, оружие раздобыли через сослуживцев их бывших, семьи привезли. Пару-тройку лет сможем продержаться.

– До каких пор сидеть думаете? – спросил я, вмешавшись в разговор.

Не удержался, очень уж меня заинтересовала причина, по которой люди могут укрепиться посреди мертвого, в прямом смысле этого слова, города. Баранов посмотрел на меня, отметив отличающуюся форму, затем повернулся к Соловьеву:

– Вроде как не из ваших парень?

– Не из наших. Союзник, можно сказать. Другая специализация, – более чем обтекаемо ответил Соловьев.

Баранов кивнул, как бы подтверждая, что выяснил мой статус, затем ответил мне, вполне дружелюбно:

– Пока не станет понятно, что делается в мире. Прорваться из города мы всегда сможем, сил и оружия хватит. Но у нас семьи, их беречь надо, а не ломиться в неизвестность. И мне из своей квартиры просто так убираться неохота. У нас тут связь такая, что можем с Магаданом беседовать. – Он показал на крышу, где действительно стоял целый лес загогулистых антенн, и оттуда тянулись к чердаку соседнего, вплотную примыкающего здания, провода.

– А много вас? – спросил Соловьев.

– Не очень, – уклончиво ответил Баранов.

Этот вопрос уже попадал в разряд интимных, доверие в отношениях между группами людей стремительно испарялось вместе с цивилизацией. Кто знает, зачем мы спрашиваем? Может быть, хотим перераспределить ресурсы в свою пользу? Вопрос, правда, вот какой возникает: а для чего нас сюда вообще позвали? Нелогично немного. Это вопрос Соловьев и озвучил.

– Ищем союзников понемногу, – туманно ответил Баранов. – Мало ли как сложится? Сейчас хотя бы частоты для связи дадим друг другу. Мои ребята в город вылазки делают, могут вам информацию подкидывать.

– Что-то еще?

– Есть и еще, – вздохнув, ответил он. – Мы весь этот дом заняли, пробили через общую стену дверь в соседний и там обжили целый подъезд. Завалили вход, забетонировали даже, в общем, с комфортом устроились. Ниже второго этажа незащищенных окон нет. Но позавчера ночью что-то перемахнуло с соседней крыши туда… – Баранов показал на двускатную крышу соседнего старого дома, – …и оттуда через окно влезло в квартиру. Убита семья. Пока наши ломились на шум, тварь ушла, сообразила, что к чему. А один наш боец, его жена и две дочки обратились, пришлось расстрелять.

Баранов болезненно сморщился, вздохнул.

– Плохо все вышло, в общем. А вчера опять такую тварь обстреляли, но не убили. Ее в камере наблюдения заметили, они у нас по всему периметру. Крутилась здесь, причем сидела на крыше одной из вахтовок.

– Не убили? – спросил я.

– Не смогли, – сокрушенно покачал головой собеседник. – Снайпера две пули успели всадить, но почему-то без толку. Ушла, зараза. А мы теперь голову ломаем, что это могло быть?

– Морф, – сказал я. – Который откормился на существах своего вида. Мог быть человеком, животным. Собакой, например.

Вкратце рассказал ему нашу «морфскую теорию». Затем показал прямо на видеокамере ту тварь, которую снял совсем недавно и которая теперь в кузове «Урала» валяется. Объяснил заодно, где у этой гадины мозг и куда надо целиться. Странно, кстати, что они таких до сих пор не видели. Баранов посмотрел запись не один, позвал в рацию того высокого, который встречал нас и представился теперь как Николай Константинович.

– И что нам делать? – спросил Баранов. – Много их таких?

– Не знает никто, – ответил я. – Но сам я сталкивался уже несколько раз. А вот эту мутировавшую собаку мы сегодня в Химках завалили. Запись часовой давности.

– Это очень плохо, – сказал Николай Константинович. – У нас окна ничем не защищены. Когда погибла семья, тварь влезла с крыши. Это какая ловкость! Туда ведь надо было подняться суметь.

– И догадаться, – добавил я. – Мертвяки-то тупые, а вот морфы…

– Мертвяки тоже умнеют, – пожал плечами наш провожатый. – Заметно так.

– Это верно, – подтвердил и Соловьев. – Мы тоже обратили внимание.

– В общем, мы попытаемся укрепиться, – снова ступил в разговор Баранов. – Если не получится, а нападения продолжатся, то будем искать убежища у вас. Может оказаться, что в городе жизни не получится.

– Мы не против. Место найдется, – сказал Соловьев. – Только…

– Начальники не нужны? – усмехнулся Баранов, перебив майора. – Это я сейчас начальник, а всю жизнь отпахал на стройках северных, с прорабов начинал. Хоть по строительству, хоть по трубам, по всему специалист не из последних. Даже проектирую.

– Тогда и вопросов не будет, – кивнул командир группы. – А вообще, давайте пару-тройку сеансов связи в сутки организуем. Чтобы мы знали, что вы тут держитесь. Если совсем подопрет, можем и бронегруппу выслать.

– Запись сохранилась того морфа, которого обстреляли? – спросил я.

– Разумеется, – кивнул Николай Константинович. – Я зачем, собственно говоря, и уходил.

Он достал из кармана конвертик с оптическим диском, протянул Соловьеву:

– Посмотрите на досуге. Может быть, будет полезно.

– Обязательно, – ответил майор и сунул диск в карман разгрузки. Затем сказал: – Ладно. Приятно было познакомиться. Дайте человека от связи, чтобы со мной в кашээмку подошел, договорился по расписанию и частотам. А у нас еще задачи, отбываем для выполнения.

– Это в смысле ваши «Ниву» завели наконец? – усмехнулся Николай Константинович.

– «Нива» – это попутно. А задач еще хватает.

Как раз в этот момент в рации послышался доклад о том, что «Нива» на ходу и даже полный бак бензина в ней. Соловьев приказал выкатить машину на Садовку и там оставить до возвращения. Все равно никто не украдет.

Человек в музее

31 марта, суббота, утро

В опустевшем несколько дней назад здании Зоологического музея жил человек. Один. Молодой, в грязной одежде, состоящей из джинсов, кроссовок и ярко-красной пуховой куртки. У него был с собой рюкзак, забитый банками с консервами, и автомат, который он подобрал у человека в милицейской форме, с которым поначалу делил жилое пространство.

Сначала у них было все хорошо, они даже о чем-то много разговаривали, но о чем – человек в красной куртке вспомнить не мог. Единственное, что он помнил, это – что человеку в милицейской форме не нравилось, когда он… он забыл свое имя, в общем, когда он нагревал в ложке над пламенем зажигалки желтоватый порошок, растворив его в воде. А затем набирал жидкость в шприц и его посредством переливал получившуюся смесь прямо себе в мозг. Он даже чувствовал, как, оказавшись у него в вене, игла начинала вытягиваться и ветвиться, опутывала стальной сетью весь его организм, после чего холодная волна чего-то светлого и прохладного врывалась в сознание. Он закрывал глаза, и дух его свободно парил над умирающим городом, сверкая в вышине подобно диковинной алмазной птице. Даже ожившие мертвецы переставали нападать на живых и задирали головы и смотрели в небо мертвыми глазами, завидуя его полету.

Человек в милицейской форме ему завидовал и поэтому вел себя недружелюбно. И еще он не хотел, чтобы его полеты мешали мертвецам добивать город. А потом человек в форме замыслил его убить. Его… вспомнить бы, кто же он? И наверняка убил бы, у него был этот маленький автомат с коротеньким огрызком-стволом. Но он ошибся в одном: все его планы, все его замыслы становились известны человеку в красной куртке заранее.

Духи животных, чьи чучела в стеклянных клетках заполняли длинные коридоры и этажи музея, не покинули этот мир. Им было известно все, каждая душа была им открыта, а каждый замысел известен. Дух гиены, поблескивавшей в темноте стеклянными глазами, рассказал ему все. Рассказал, что человек в форме даже молился демонам земли, чтобы лишить его полета, что он желал ему смерти.

И тогда он подкараулил человека в форме, бросился на него сзади и зарубил пожарным топором, разрубив голову до шеи. Он помочился на труп, чтобы тот не восстал, и тот не восстал. И стало ему легко и радостно, когда он понял, что никто не может отныне прервать его полет. И как же он ошибся! Человек в форме отомстил ему. Вечером, вновь введя себе в тело стальную сеть игл, он вдруг не смог взлететь. Мертвый человек в форме забрал с собой его способность к полету, навеки приковав его к этой юдоли скорби и отчаяния.

Он сделал это вместе с чугунным человеком, который сидел в кресле, откинув руку, и которого хорошо было видно из окна. Каждый вечер он корчил рожи человеку в красной куртке, доводя его до слез, до такого отчаяния, что он вынужден был кататься по полу и выть, заливаясь слезами, колотясь затылком в рассохшийся паркет. Однажды он схватил автомат, оставшийся от человека в форме, и выпустил весь рожок в чугунного своего врага, и тот умер, затих. И так смирно сидел до следующего вечера. Но потом снова воскрес, когда новая луна всходила на небе и вела за собой все зло, что приходит ночью. Тогда он расстрелял в чугунного человека еще один рожок, и тот снова умер.

У человека в красной куртке оставался всего один рожок к автомату, и он знал, что через день ему нечем будет убить чугунного человека, и тот придет к нему и задушит его, втопчет чугунными своими ногами в вытертый паркет музейных залов. И даже желтоватый порошок почти закончился, и с ним уходила последняя надежда на то, что удастся улететь отсюда. Поэтому всю последнюю ночь человек в красной куртке лежал, свернувшись калачиком, и тихо подвывал, засунув в рот большой палец.

Чугунный человек не стал ждать еще день и еще ночь. Утром перед окном появились зеленые пятнистые машины, а на них сидели люди и хохотали, показывая пальцами на человека в красной куртке, который присел за подоконником, согнувшись пополам. Он отскочил назад, вскинул маленький автомат и выпустил оставшиеся патроны в людей на машинах, и все они умерли, стекли ртутью на асфальт и впитались в него. А затем он услышал, как они грызут снизу фундамент музея. Он попытался выстрелить в пол, но патроны закончились. И тогда он схватил пожарный топор, разбил стекло перед чучелом гиены, которая не подсказала ему, как спасти свою жизнь, и начал рубить ее, стараясь, чтобы ни одного крупного клочка от нее не осталось, и вечером ее лживому духу некуда было вернуться.

А затем он решил, что изрубит всех животных в этом огромном молчаливом здании, и, когда люди из машин все же прогрызут и подкопают фундамент здания, они будут ему уже не опасны.

Сергей Крамцов

31 марта, суббота, раннее утро

Когда мы проезжали по Большой Никитской улице, нас обстреляли. Стреляли плохо, безбожно мазали. Стрелок, судя по всему, сидел в здании Зоологического музея, на верхнем этаже. Расстояние всего ничего, но ни одна пуля даже в броню не попала, а мы провалились в десантный отсек за долю секунды. Гранатометов у стрелков не оказалось, ничего крупнокалиберного – тоже. А судя по звуку, пальба шла из пистолета-пулемета. Вообще странно, зачем они это делали? Надеялись кого-то из нас с брони сшибить? Непонятно.

Соловьев приказал даже ответный огонь не открывать, и мы проехали мимо, вся колонна. Выехали на простор Манежной площади и снова выбрались на броню. Дисциплина дисциплиной, а любопытство – страшная сила. Но смотреть на Манеже на что-то еще, кроме картины запустения, смысла не было – пустота, даже мертвяков почти не видно. Совсем им тут делать нечего – или в других местах гуляют, или попрятались. Зато снова вдалеке мы разглядели неторопливо едущий следом за «уазиком» большой грузовик, в кузове которого виднелись вооруженные люди. Еще кто-то «по хозяйству» промышляет, наверное.

Машины свернули левее, проскочили прямо на Красную площадь, где ничего, кроме скуки, на нас не напало. Пустота. Один-два мертвяка на всем этом огромном, продуваемом злым ветром пространстве. Замершие навсегда Минин и Пожарский. Архитектурный пряник Василия Блаженного. Длинный ряд окон ГУМа. За ГУМом опять пожар, большой, тянет шлейф дыма, и выплескиваются выше крыш языки пламени, но что горит – непонятно. И никакой суеты, полная тишина, и это в центре гигантского города. Ни рева сирен пожарных машин, ни толпы, ничего. Плетущиеся по улицам мертвяки останавливаются и тупо глазеют на огонь.

Ворота в Кремль были открыты, но выглядело все абсолютно безжизненным, так что и заезжать туда не стали. Все же тесная и закрытая территория, маршруты отхода все через ворота, которые так просто перекрыть, да и смотреть там не на что. Не Царь-пушку же себе на буксир цеплять? Из нее все равно не постреляешь.

Колонна выкатилась на набережную, тоже пустынную, и пошла в сторону Остоженки. После храма Христа Спасителя, на этот раз проспавшего новое бедствие, выбрались на Бульварное кольцо, с него дернули на Пречистенку и по ней выехали на Садовку. И уже оттуда пошли сначала в сторону Нового Арбата, а потом – на Кутузовский.

Для наших перемещений мы старались выбирать самые широкие и самые прямые улицы. Их сложно перекрыть, заблокировать, завалить, там у нас всегда будет маршрут для отхода. На том же Кутузовском всегда можно выскочить из-под огня, просто увеличив скорость, если, конечно, тебе не ПТУР залепят сразу же в борт. Если залепят, то уже не выскочим.

Кутузовский тоже давил на нервы запустением и множеством объеденных до самых костей трупов, лежавших тут и там и невыносимо смердевших. Целых трупов почти не осталось, все больше костяки с клочьями гниющего мяса или вообще разбросанные кости. На некоторых из них кормились крысы, причем явно мертвые, на иных еще пировали зомби. Заметил я и пару стай мертвых собак. Интересно, но у этих тварей стайный инстинкт и смерть не нарушила – одиночек я пока еще ни разу не видел. Попасться такой стае – верная смерть, без вариантов.

– Ты гля, а мертвяки друг друга жрут, оказывается, – сказал Бугаев.

– Ну да, а что? – удивился я заявлению. – Давно уже заметили. Но это так, утилизация отходов, лучше было бы, если бы они друг друга убивали.

– Ага, жди, – сказал сзади прапорщик. – Дожидайся. Но хоть гниль немного подберут, раньше вонять перестанет.

– Кстати, а почему они вообще друг на друга не нападают? – вдруг спросил Бугаев. – Тоже ведь пища и всегда под рукой.

– Не знаю, – ответил я. – Может быть, их плоть после смерти снова как-то изменяется и становится более привлекательной в качестве пищи.

– В смысле? – уточнил Соловьев.

– Не знаю… – пожал я плечами. – В теории если… Например, они вырабатывают какие-то феромоны, которые работают как система «свой – чужой».

– Чего вырабатывают? – переспросил прапорщик.

– Запах, в общем, – уточнил я. – Заметили, как странно мертвяки пахнут?

– Не заметь тут, – ответил прапор. – Дохлятиной и чем-то вроде ацетона.

– Вот этот ацетонный запах, может быть, и есть их система опознания, – кивнул я. – А как помер, он быстро выветривается, и тогда можно жрать. Он уже не «свой», а по разряду «еды» числится.

– Надуманно, как мне кажется, – возразил Соловьев.

– Возможно, – согласился я. – Но другую теорию пока придумать не могу. По-хорошему, надо бы мертвяков наловить и поэкспериментировать. Однако то, что повторно убитый зомби пахнет как обычный мертвец, а пока он бродит – то по-особому, очень заметно.

– Ну тоже верно, – подвел итог разговору Соловьев.

Колонна шла дальше, уверенно и неторопливо, а я задумался еще глубже. Еще одно несоответствие того, что я вижу, тому, что должно быть, просто мозолит глаза. Зомби на улицах мало, а людей не видно вообще, если не считать две группы мелькнувших моторизованных мародеров. Значит, люди должны были уйти из города или погибнуть. Но ушло не так уж и много. Думаю, что подавляющая масса беззащитных и безоружных горожан все же погибла. Погибла в попытках добыть еду или оружие, в попытках завести чужую машину или залить бензин в свою на брошенной бензоколонке. Погибли все слабые, все медленные, все неуклюжие, все одинокие пожилые, все трусливые, все наивные и все, кто верил, что правительство их спасет. В общем, погибли миллионы. А где они теперь?

Два тоннеля под мостами были забиты мертвяками, пребывающими в коме. Добычи нет, и они угомонились. Но не все. Некоторые бродят по улицам. Но всех их чертовски мало для того количества зомби, которое должна была «произвести» Москва.

Где еще могут скрываться? В домах? Проверять? А какие именно проверять? И где гарантия того, что в каком-то доме мы не найдем сразу всех отсутствующих на улице одновременно? И не будем ими съедены, если они кинутся разом, для примера. Страховка это не покрывает, короче. Да и нет у меня никакой страховки, это я так глупо и нервно шучу.

Колонна проскочила по Кутузовскому до поворота на Минскую улицу, что за Поклонной горой, по ней дошла до Мичуринского проспекта. Затем свернула направо, и мы начали вызывать на частотах радиоопознания автобазу, на которой должна была базироваться группа Доценко. О кодах опознания мы договорились заранее, поэтому, к моему облегчению, там меня узнали. Даже более того, к микрофону подошел Доценко. Я рассказал ему в двух словах, с кем я еду, на чем и зачем, и получил от него «добро» на посещение.

И еще через десять минут вся наша колонна на скорости влетела в распахнувшиеся стальные ворота в бетонном заборе и остановилась. Встречал нас сам Доценко, в необычном комбинезоне, в котором, как в «горке», на руках и ногах были вставки отличающегося оттенка, и в черной разгрузке. Вместе с ним был Игорь, в такой же форме, у которого на плече висел бессменный ПКМ. Интересно, он его постоянно с собой таскает или сейчас прихватил, в честь нашего визита? Кстати, что за комбинезоны такие интересные?

Я поспешно стащил с головы шлем с очками и маской, давая возможность себя опознать, помахал рукой. Доценко тоже изобразил что-то вроде приветствия.

К моему удивлению, к Доценко подошел Соловьев и тоже поздоровался, причем намного теплее, чем я. Перехватив мой удивленный взгляд, сказал, что они в первую чеченскую пересекались по службе.

Ну и замечательно, подумалось мне, меньше придется заниматься дипломатией. Доверие-то между представителями человечества, особенно вооруженными, проявляется все меньше и меньше. А так я могу предоставить им самим все возможности по налаживанию контакта, сложив с себя эти обязанности с чистой совестью.

Действительно, начальная настороженность прошла быстро. Все люди из нашей группы разошлись кто куда, оставив лишь одного часового у машин. Я тоже решил прогуляться, тем более что моя основная задача установить контакт уже выполнена, а о дальнейших планах на совместное мародерство в торговых центрах командиры и без меня договорятся.

В автохозяйстве, которое, к слову, было очень даже немаленьким, работа кипела. Бетонный забор, окружавший его раньше, с колючей проволокой поверху, был достаточно неплох в городе как защита от хулиганов и очень хорош против зомби, но против нормально вооруженных людей он никак не годился. Гранатомет, крупнокалиберный и даже обычный единый пулемет – и дыра гарантирована. А разогнавшийся грузовик проехал бы его насквозь без проблем. Поэтому изнутри забор обкладывали кирпичом и земляным валом. Местами укрепляли мешками с землей. Откуда у них столько мешков, кстати? По верху же ограды размотали еще два ряда «егозы».

На территории были видны не только мужчины в черной форме и с оружием, но и женщины, подростки и даже дети. Доценко собрал всех своих людей с семьями и, можно сказать, положил начало новому «племени» – все атрибуты такового были налицо. И все были при деле, даже дети были чем-то заняты, за исключением самых маленьких. Пересыпали землю в мешки, например. Работа скучная, разумеется, но несложная и очень нужная.

Несколько зданий на территории автобазы разбирались за ненадобностью. Полученный материал шел на укрепление периметра. Впрочем, стена была не единственным рубежом защиты территории, а лишь первым. В зданиях, на верхних этажах и крышах, были оборудованы огневые точки. Где-то под пулеметы, и оттуда торчали стволы крупнокалиберных «Утесов», а где-то под АТС-17, автоматические гранатометы, способные в бодром темпе забросать 30-миллиметровыми гранатами любую цель на дальности до километра. Очень эффективное оружие против людей. А вот против зомби – весьма сомнительно.

Было оборудовано несколько качественных НП, почти неуязвимых для снайперского огня, в которых постоянно дежурили люди. Наблюдать за окрестностями было несложно – комплекс автобазы стоял на отшибе, к нему примыкало еще небольшое складское хозяйство, но его Доценко тоже приватизировал, снеся забор между территориями. Вообще, всерьез они тут устроились.

Интересно, а где вход в само подземное хранилище? Не то чтобы мне туда хотелось заглянуть, но все же… простительное любопытство. Столько все слышали про эти гигантские подземные склады, но мало кто видел. Скорее всего, вход в большом складском здании, что в середине автобазы. Во-первых, по размеру подходит, во-вторых, охрана возле него под грибочком караульным и в окружении мешков с песком. Два человека. Может быть, и не нужны в сугубо дружественном окружении, но порядок есть порядок. Это сейчас они все на стройках работают, а когда закончится процесс строительства? Хотя бы его основная фаза? Вот тогда только службой людей от одурения и спасешь.

Кстати насчет «слыхал о складах»… Кое-где на стенах и заборе есть следы пуль. Свежие, выбитые ими сколы силикатного серого кирпича почти белые, а он быстро темнеет. Значит, с кем-то повоевать местному «племени» уже пришлось. С кем бы это, а? Кто-то еще «услыхал о складах»? Надо спросить. Но если в городе имеются вооруженные группы людей достаточной численности или даже в пригороде, то атаковать эту базу будут наверняка. Хоть объект и секретный, но скрыть его наличие в огромном городе невозможно. И знают о нем многие хотя бы потому, что земля здесь стоит дорого, а разрешений на строительство нет и не было. А это наверняка вызывало вопросы, которые, в свою очередь, получали ответы, и эти ответы, в свою очередь, разойдутся среди выживших и вызовут у них желание взять этот самый вход в хранилище под личный, собственноручный контроль, потому что ценность такого склада в мертвом мире переоценить невозможно. Для чего следует вытолкать отсюда неплохо окопавшегося Доценко со товарищи, со чады и домочадцы.