Текст книги "Эпоха мертвых. Москва"

Что тут еще интересного у них есть? Я пошел дальше и столкнулся с Игорем, который так и таскал на плече свой пулемет с «сотым» коробом, да еще два у него было разложено в боковых карманах разгрузки. При этом он в тяжелом бронике с наплечниками, правда, шлем висит сбоку на ремне, на голове черная «шэпээска». Но все равно – человек-дот, блин. Еще гранат шесть штук на нем висит и СР-1 в кобуре. Вот ведь верблюд здоровый…

– Гуляешь, партизан? – спросил он меня.

Вопрос такой, с намеком, что гулять не зазорно, конечно, но слишком-то здесь не разгуливай. Ты тут все же чужой.

– Гуляю, – кивнул я. – Интересно же, куда меня звали.

– Да ты вроде не хуже устроился. Даже лучше. – Он показал на наши машины.

– Я тоже так думаю, если честно, – согласился я. – Но я понял, что вам-то особо выбирать не давали?

– Правильно понимаешь, – подтвердил он. – Уже знаешь, что здесь у нас?

– Знаю, – кивнул я. – Сергеич рассказал. Кстати, а почему вам броню не дали? Не нашлось, что ли, для таких задач? – высказал я давно вертевшийся на языке вопрос.

– Почему не дали? – удивился Игорь. – Дали. В боксах стоит, так просто для разъездов не пользуем. Куда же по таким задачам без брони?

Мы как раз проходили мимо стены с отметинами от пуль, и я показал ему на них:

– А не пора еще разве?

– Нет, не пора, – усмехнулся он. – Это залетные какие-то нарисовались. Шпана обычная на первый взгляд, где-то оружие добыла и носится по Москве. Постреляли, получили из «Утеса». Одна машина сгорела, если поедете к Матвеевскому, то увидите, а остальные сбежали.

– А если вернутся? Числом поболее? – поинтересовался я.

– Тогда из Спецакадемии бронегруппа придет, – пояснил Игорь. – Основные силы наши там, здесь вроде как форпост. Там и народу много, и даже школа есть. Через пару недель откроется, точнее. Наших детей туда отвезем.

– Артиллерию там не догадались поставить?

– Плохо о нас думаешь, – усмехнулся собеседник. – У нас три «Подноса»[11]11
  82-миллиметровый миномет.


[Закрыть] есть и в академии, но побольше наших.

– «Сани»,[12]12
  120-миллиметровый миномет.


[Закрыть] что ли? – уточнил я.

– Они самые, – кивнул он. – От нас до них два километра всего, так что прикрывают оттуда полноценно.

Два километра. Если исходить из того, что второй вход в хранилища точно в Спецакадемии находится, склады-то немаленькие получаются. Они же не просто тоннелем сделаны, если два километра (как минимум) в длину, то сколько в ширину? И сколько там вообще уровней?

– Пойдем чайку попьем. Там еще из академии народ заехал с вами познакомиться, – сказал Игорь.

– Пойдем, – согласился я. – Мне тоже интересно.

Мне действительно было интересно. По всему выходило, что в Спецакадемии обосновались фээсбэшники, да и кто туда, кроме них, мог доступ получить? Никто. И насколько я понимаю, наиболее боевая их часть, все спецподразделения, что были прикреплены к УФСБ по Москве и области, а заодно центрального подчинения. Можно сказать, коллеги наших Пантелеева с Соловьевым, но из несколько конкурирующей организации. Впрочем, без нездоровых проявлений этой конкуренции.

Кстати, прошлое самого Игоря меня тоже здорово интересовало, непохож он совсем на кабинетного человека, да и просто на охранявшего объекты – тоже. Это по всему видно – как с оружием обращается, как снаряга на нем висит, как вообще держится. Не выдержал, спросил. Оказалось, служил в контртеррористическом управлении, но не в Москве, а в Управлении по Питеру. Потом официально вышел в запас, устроился в частное агентство, в какое приказали.

Рассказывал теперь он это легко, потому что мы оба понимали, что всем этим тайнам прошлого в нынешнем мире цена хрен целых хрен десятых. Нет уже ни ФСБ, ни Управления по Санкт-Петербургу, даже террористов не осталось. Вообще ничего не осталось. Не веришь – выгляни за забор.

Возле нашей техники на площадке стоял БРДМ-2А – современная переделка заслуженного броневика, который теперь получил широкую колесную базу, расширители арок над массивными бронетранспортерными колесами и дизельный двигатель вместо старого, не слишком мощного бензинового. Симпатичный броневик получился, обзавидуешься, нам бы такой. Мы на старом «бардаке» в инженерно-разведывательный дозор выходили, оценил машину. И, по нынешним временам, главное в ней даже не могучий КПВТ в башне и не броня, не хрен-то какая, если честно, а то, что расход топлива у этой машины, как у обычного грузовика. Недостатки есть, конечно, например, такой, что иначе чем через верхние люки его не покинуть и внутрь не залезть, но для езды на броне это некритично. А в этой модификации даже двери сделали, демонтировав выдвижные колеса, правда, низенькие, для входа «на четырех костях». А то, что он априори сильнее любого небронированного транспорта, это важно. Так что я от такого в нашей колонне при походе в «Шешнашку» нипочем бы не отказался. Если бы кто предложил.

Кроме «бардака» там пристроился УАЗ с удлиненной базой, явно бронированный, из последних, что для Чечни делали. Хорошая машинка, крепкая.

…Чаевничать собрались в одном из залов административного корпуса, перестроенном под столовую. Чай разливали из самого настоящего самовара, к моему удивлению. Ну надо же, вот гранаты чайной церемонии! Народ из академии приехал все больше серьезный, по мордам видно. И явно с нашими «подсолнухами» знакомый, потому что разговор у них шел оживленный, как будто даже не чай пьют, а водку.

Увидев меня, Соловьев представил меня как «командира партизанского отряда», «примкнувшего и сочувствующего», в общем, издевался, как хотел. Но такое представление было встречено доброжелательно, все по очереди пожали мне руку, представились. Запомнил я всего двоих – подполковника Нестерова, белобрысого, красномордого дядьку пугающих габаритов, и молодого старлея с гранатометом ГМ-94, новой мощной штукой для стрельбы 43-миллиметровыми гранатами, специально для городской войны сделанной. Старлея звали Димой.

Чаевничали час примерно. До чего договорились, так это до того, что завтра в «Пламя» прибудет первая группа «академиков», которые вместе с нашими начнут планировать мародерские операции в брошенных подмосковных торговых центрах. Теперь уже всем все равно, так что совесть спит спокойно, можно грабить.

Затем Соловьев дал команду к отбытию, и все засобирались. Через минуту мы уже сидели на броне, а двое доценковских бойцов, проверив, что делается за воротами, распахнули металлические створки, и колонна выбралась на улицу. Следующей точкой маршрута была улица Автопроездная. Это Пантелеев настоял, чтобы мы посетили здание института. Зачем – он и сам точно не знал, но сказал, что, может быть, мы обнаружим что-то интересное. Компьютеры ли, документы, что угодно. На месте разберемся. Ну, может, он и прав.

Дальнейший наш путь через город начал вызывать у меня тяжелую депрессию. Сейчас я был особенно рад, что не стал принимать предложение Доценко присоединиться к «племени» на автобазе. Смотреть на такое постоянно через забор – сам вскорости в петлю полезешь. Город умер. Город был убит. Жизнь из него ушла, но не это было самым мрачным. В него вошла Не-жизнь, то есть что-то намного более жуткое, чем сама смерть. И присутствие этой самой Не-жизни ощущалось постоянно, куда бы ты ни глянул, ты везде видел ее. Были ли это бестолково бредущие или смотрящие вслед машинам ожившие трупы, были ли это обгрызенные останки тех же зомби или людей на тротуарах, были ли это выбитые окна домов или не смытые дождем пятна запекшейся крови на асфальте. Все пугало, все давило, все вызывало тоску. И венчали картину пожары в опустевшем городе, которых было множество. Куда ни брось взгляд – везде поднимались в небо черные столбы дыма. Ад.

Учебный центр «Пламя», расположенный в лесу, между озером и его старицей, где кипит жизнь и люди работают, сейчас казался настоящим раем на земле. А здесь… мне казалось, что тысячи мертвых глаз следят за мной из тысяч мертвых окон, что сам воздух здесь враждебен любой жизни, и я как будто бы даже боялся вдыхать глубоко. Страшно было в Москве, очень страшно. Так страшно, что хотелось бежать отсюда без оглядки и никогда не возвращаться.

Я вновь натянул маску на лицо и закрыл глаза тактическими очками, словно это должно было охранить от того мертвого взгляда, которым смотрел на меня мертвый город, словно я скрыл свое лицо, и он меня никогда теперь не узнает. Это было бы смешно, но я заметил, что все сидящие со мной рядом на броне чувствуют себя неуютно. Тот же Копыто, которого я наконец рассмотрел и выяснил, что это «контрабас» из Костромы, рыжий, конопатый и круглолицый, и тот старался держать машину как можно дальше от всех стен и окон. Странное ощущение, что на тебя или могут броситься откуда угодно, или ты заразишься чем-то плохим, излишне приблизившись.

Едва мы вкатили на улицу Автопроездную, я сразу понял, что нам ничего в институте не светит. Потому что института не было, а было заваленное мощным взрывом или серией взрывов здание, от которого осталась груда изломанных стройматериалов. О чем я и известил Соловьева. Он кивнул и дал команду проезжать без остановки, только замедлиться до пешеходной скорости. Мало ли что разглядим в последний момент.

– Думаешь, твое начальство взорвало? – спросил меня Бугаев.

– А кто же еще? Они, разумеется, – подтвердил я. – Разом все вопросы сняли. Чтобы не копался никто.

– Значит, точно от них все пошло, – кивнул капитан.

БТР сбросил скорость и, слегка порыкивая дизелем, медленно поехал вдоль почти полностью завалившегося бетонного забора, объезжая наиболее крупные обломки бетона, лежащие на дороге. Обломков немного было, кстати, взрыв был произведен с умом, профессионально, здание просто сложилось внутрь себя. Тут и с экскаватором не один день провозишься.

Возле пролома я увидел сидящего на асфальте мертвяка, одетого в знакомый, хоть и очень грязный наряд. Я присмотрелся внимательно – Олег. Олег Володько, которого по-прежнему можно было узнать, несмотря на обвисшее, бледное, частично разложившееся лицо, измазанное запекшейся кровью.

– Остановите, пожалуйста, – сказал я неожиданно охрипшим голосом.

– Стой, Копыто, – не задавая вопросов, скомандовал Соловьев.

БТР, слегка качнувшись, остановился. Володько, сидящий неподвижно на земле, поднял голову и уставился на меня, спрыгнувшего с брони. Глаза были не Олега. Если все остальное, несмотря на посмертные изменения, было узнаваемо, даже две дырки от пуль против сердца, куда выстрелил Оверчук, то глаза были совершенно другими. Странная смесь равнодушия, даже непонимания, одновременно с невозможной, удушающей злобой и голодом, – вот что они, как мне казалось, излучали. Это даже не его взгляд был, это как будто нечто смотрело через его глаза на меня, ненавидело меня за то, что я живой, и хотело поглотить.

Я достал из кобуры ПБ. Не знаю, почему не взялся за автомат, а именно за пистолет. Это какой-то знак уважения к покойному? Может быть. Может быть, это еще станет когда-нибудь ритуалом. Последним «прости».

Володько издал тот самый еле слышный скулящий звук, который я уже не раз слышал от мертвяков, начал быстро и ловко подниматься с земли. Он уже был «ветераном», быстрым и хищным, непонятно только, почему он не убежал и не кинулся сразу. Да это и неважно теперь. Я навел пистолет ему в лоб, большим пальцем оттянул рубчатую округлую головку курка, взведя его с хрустящим щелчком, и нажал на спуск. Хлопнул выстрел, во лбу у Олега появилось отверстие, а сам он рухнул навзничь. И больше не шевелился. Похоронить бы надо, да не получится. Нехорошо. Жаль.

Я спустил курок с боевого взвода и убрал пистолет в кобуру. Ну вот и все. Хоть одному человеку из тех, кто работал со мной, отдал последний долг. Я вернулся к машине, и Соловьев, ничего у меня не спрашивая, дал команду трогаться с места.

– Копыто, давай теперь на Ленинградку, по утвержденному маршруту. Посмотрим там, как спасать программистов, – сказал он в люк.

– Понял. Сделаем, – откликнулся Копыто, снова скрывшийся за маской, очками и шлемофоном. Впрочем, теперь мы все так выглядели снова.

Двое на крыше

31 марта, суббота, день

– Смотри, вояки, – сказал он, ткнув пальцем в сторону появившихся на параллельной улице бронетранспортеров с пехотой на броне.

– Ага, – кивнула сидящая рядом девушка безо всяких эмоций в голосе.

До бронетранспортеров было метров шестьсот. Дом, на крыше которого они сейчас сидели, был крайним в группе двенадцатиэтажек, за которыми раскинулся сквер, отделяющий их двор от улицы Автопроездной. За последние два дня это были первые живые люди, которых им удалось разглядеть с их наблюдательного пункта. Мародеры здесь не крутились особо, потому что в этом районе их ничего не привлекало, так что одиночество было полным.

Девушка, сидевшая рядом, появилась здесь случайно. Он встретил ее во время одной из своих вылазок, спокойно идущую по улице, с таким видом, как будто ничего вокруг и не происходит. Она остановилась, глядя на него, укладывающего в кузов развозного фургона «Рено» коробки с консервами.

– Привет, – сказал он, после того как заметил, что она стоит у него за спиной.

– Привет, – ответила она.

Она не была красавицей. Короткие жесткие волосы соломенного цвета, веснушки, почти сливающиеся между собой – так их было много, короткий курносый нос, слишком крепкий подбородок. Однако в ее глазах было что-то, что отличало ее от всех вокруг. Взгляд ее выражал абсолютную безмятежность, столь странную на фоне гибнущего вокруг них мира.

– Хочешь со мной? – спросил он, кивнув на кабину фургончика.

– Не знаю, – пожала она плечами. – А куда ты?

– Домой.

Из-за угла застекленной витрины супермаркета, откуда он как раз и выносил продукты, показался бредущий своей покачивающейся походкой мертвяк. Девушка как бы вопросительно подняла брови, посмотрев на него и на приближающуюся опасность.

У него было самозарядное ружье, висевшее наискось за спиной, но патроны он предпочитал не тратить. Он ухватился за длинную деревянную рукоятку, торчащую из-за лежащих в кузове коробок, и в руках оказался увесистый молоток на очень длинной ручке. Держа это оружие наперевес, он шагнул к мертвяку, уже привычным движением замахнулся и ударил. Треснул расколовшийся череп, труп с глухим стуком упал на асфальт. Вокруг на асфальте лежало уже пять мертвых тел – этот не был первым. И девушка посмотрела на него с уважением.

У него же во время этого короткого боя, скорее даже убийства, лицо ни единой чертой не дрогнуло и не изменилось – как гвоздь забил. Забил – и забыл.

На улице появилось еще двое мертвых, метрах в пятидесяти, но он не стал тратить на них времени. Уселся за руль машины, завел двигатель, жестом пригласив ее в кабину. Она села справа от него. Он резко рванул с места, и она услышала, как в кузове застучали о борта штабеля картонных коробок, когда фургон с креном развернулся на широкой улице и набрал скорость.

Ехать пришлось совсем недалеко, минут пять. Машина вплотную подъехала к двери подъезда старой панельной двенадцатиэтажки. Он подал ее задом почти к самым дверям подъезда, вышел из-за руля, распахнул задние дверцы фургона, снова подал назад, вплотную прижав кузов к стальному листу, прикрывающему вход в подъезд.

Он размотал цепь, прижимающую стальной лист к дверям подъезда, сдвинул его в сторону, открыв безопасный проход. Они вдвоем через кабину и кузов машины пробрались в здание, а затем начали перегружать в подъезд коробки с добычей. Она взялась ему помогать, на что он ей не сказал ничего, даже не кивнул.

Он жил в квартире на самом верхнем этаже, и таскать коробки пешком туда было тяжело. Хотя он, несмотря на худобу, проделывал это легко, и она даже поразилась, сколько силы кроется в этом тощем мрачном парне. Самой ей не хватало сил для того, чтобы нести целый ящик консервов, поэтому он поручил ей таскать запаянные по шесть штук в полиэтилен блоки бутылок с минеральной водой.

Так, часа за три, как ей показалось, они перенесли к нему в квартиру все, что он привез. Он даже не выглядел уставшим, к ее удивлению, как ей показалось, он даже не вспотел. После того как последний картонный ящик улегся на свое место в и без того не малом штабеле, он подозвал ее, быстро, почти равнодушно раздел, оглядел с ног до головы, как будто размышляя, что это еще за товар такой, который он привез из разграбленного магазина.

Товар был неплох. Она не считала себя красавицей, зато знала, что у нее идеальное тело. И это была чистая правда. Даже многочисленные веснушки не портили впечатления. Судя по всему, ему тоже понравилось. Он наклонил ее у кухонного стола и быстро ею овладел, как-то механически и равнодушно. Но она поняла его правильно – это не был секс, это был акт социального порядка. Ей указали ее место в иерархии, и она не имела ничего против.

Затем, прихватив две бутылки сухого вина, они поднялись на крышу здания, где уселись в два новеньких шезлонга, даже с не оторванными ценниками, которые он привез из одного из своих рейдов. Было еще прохладно, но он дал ей теплую горнолыжную куртку, такую же новенькую, как и шезлонги, и сам накинул такую же на плечи. Так они и сидели до темноты, попивая вино и разглядывая мертвый город, раскинувшийся перед ними.

Затем они спустились в квартиру и он, без всякой видимой причины, после того как она разделась, довольно сильно избил ее ремнем. Но она совсем не обиделась, признав за ним право распоряжаться как ее судьбой, так и ее телом.

Еще из его поведения и нескольких фраз она поняла, что он не любит и никогда не любил людей, и только сейчас ему наконец удалось избавиться от их общества. Он всю жизнь мечтал об одиночестве и сейчас наконец его добился. Она же одиночества этого не нарушала, а скорее дополняла и подчеркивала его. Как так получалось, она объяснить не могла, но знала, что права. Эта истина открылась ей в первую ночь. По ночам он был страстен и удивительно нежен с ней. Они засыпали уже под утро, утомленные, на смятых и скомканных простынях, но так и не сказав друг другу ни единого слова.

Каждое утро он не меньше часа молотил большой кожаный мешок руками и ногами, а на второй день ее пребывания в доме заставил и ее повторять все за ним. И у нее неплохо получалось.

С утра они выезжали на фургоне в город, привозили из поездок продукты, книги, очень много книг, самых разных, одежду. У него в квартире оказался собран целый арсенал всевозможного оружия, и он не говорил ей, откуда оно взялось, а она и не спрашивала, хоть и понимала, что никто ему его не дарил. Он научил ее пользоваться молотком для уничтожения зомби, и после первых двух удачных попыток ей даже понравилось. Напоминало какую-то игру, правда, непонятно, какую именно. Научил добывать бензин из брошенных машин, просто пробивая стенку бака стальной трубкой с надетым на нее шлангом. Многому научил.

Они вообще очень мало разговаривали, произнося несколько бытовых фраз в течение дня. Она не спрашивала его, куда делись все жильцы этого дома, хотя и понимала, что так не бывает, чтобы он остался один на весь дом, а все остальные побросали двери в свои квартиры открытыми. К тому же возле дома было разбросано немало костяков. Она не спрашивала его, что он намерен делать в будущем. Впрочем, она не спрашивала об этом и себя.

Ей нравилась такая жизнь, безмятежное существование на остатках мертвой цивилизации. У нее было ощущение, что они единственные живые в этом мире, и ей это нравилось. Судя по всему, ему это нравилось тоже. Им обоим нравилось то, что они существуют здесь без цели, без смысла, нравилось, что они вольны делать все, что им взбредет в голову, – спать друг с другом, читать, сидя на крыше, в свете тусклого солнца, пить вино. Когда он пару дней назад увидел пронесшиеся на большой скорости машины, два черных джипа, у него даже испортилось настроение, и он снова ее избил, на что она снова совсем не обиделась. Она тоже считала, что эти ездоки нарушили их уединение на развалинах мира.

Вот и сейчас, увидев бронетранспортеры, остановившиеся на минуту возле развалин здания напротив, а затем поехавшие дальше, она расстроилась, но не потому, что он снова ее изобьет, а потому, что они снова вторглись в их жизнь. Но потом ее мысли сбились на нечто более приятное. Завтра у него день рождения, она подсмотрела в его паспорте, валявшемся на столике в спальне. А послезавтра – у нее. Ему исполнится двадцать семь, а ей – пятнадцать.

Сергей Крамцов

31 марта, суббота, день

Когда наша колонна поднялась на мост возле «Войковской», нас заметили. На этот раз нас ждали и все стояли у окон. Мы связались с осажденными по радио, узнали, что их двадцать девять человек на десятом этаже, все собраны в одном офисе и находятся в безопасности, и еще один человек, сторож, застрял на двенадцатом. Больше в здании никого быть не должно. По крайней мере, никто живой себя больше там не проявлял. Зато зомби проявлялись почем зря.

Была и очень плохая новость – электричество отключилось. Судя по всему, накрылась подстанция, потому что в двух кварталах отсюда электричество было, там мигала невыключенная вывеска над магазином или кафе. А нам придется пользоваться фонарями и светом из окон. Хорошо, что достаточно рано приехали, успели до наступления сумерек.

Соловьев начал спешно формировать штурмовые группы из числа людей, вооруженных автоматами. Таких в каждом десанте было трое, считая командира машины, и еще двое сидели в кузове «Урала». Восемь человек всего. Экипаж КШМ был укомплектован связистами, а не штурмовиками, работал по другим задачам, к тому же одного человека оттуда выделили за руль подобранной на обратной дороге «Нивы». С моста их, а точнее – нас, потому что я тоже шел, могли поддержать огнем два снайпера и два пулеметчика с «Печенегами». А вход на мост для мертвяков с обеих сторон должны были перекрыть башенные пулеметы брони. В каждом БТР было по три запасных боекомплекта, сложенных в десантных отделениях, так что патронов должно было хватить.

Операция придумалась сразу, после того как примерно определили высоту козырька подъезда бывшего институтского, а ныне офисного здания, и ширину входных дверей. Туда свободно входил задом «Урал», и им можно было начисто запереть вход в здание. Водитель и второй человек в кабине будут в полной безопасности, она пулю из пулемета держит, по крайней мере в жилой ее части, зато мы в здании будем защищены от вторжения извне.

Поделились на тройки. Мне выпало действовать с лейтенантом Сенчиным, поражавшим меня весь день своей невероятной молчаливостью. После утреннего разговора об энергетике он и слова не сказал, кажется. Замечательный человек, лучший компаньон. Еще был малознакомый мне капитан Власов из второго экипажа, который и был старшим в нашей тройке.

Прапора, путешествующие в кузове, придумали еще одну простую вещь – откинули задний борт грузовика и закрепили его в таком положении при помощи толстой алюминиевой проволоки. Теперь под откинутым бортом мог пролезть ну очень тощий зомби, и если кто-то останется в кузове, чтобы это дело пресекать, то защиту можно считать абсолютной. Борт ведь специально наращивали, для того чтобы кто ненужный не мог так запросто в кузов забраться.

Все проверили оружие, снаряжение. Я прикрепил к цевью автомата сбоку тактический фонарь, недаром Леха нам по целых три планки Пикатинни на них посадил, прямо на стандартный пластик. Пустячок, а приятно. Теперь берешь фонарь и надеваешь его на планку до щелчка. Протягиваешь от него тонкий пружинящий шнур с кнопочкой, и прикрепляешь ее по ту же сторону того же цевья, под указательный палец левой руки. И все. Никаких кронштейнов не надо. Что значит свой оружейник!

Соловьев еще раз вкратце описал задачу. Сводилась она к очень простой – убивать все, что умерло, но мирно не лежит. Идти наверх медленно, патронов не жалеть, все равно взяли с собой несколько ящиков. А заодно он отдал приказ при случае проверить, как действуют на мертвяков светозвуковые гранаты. Зрением и слухом они пользуются. Так, может быть, взрыв «Зари-2»[13]13
  Светозвуковая граната, дающая яркую вспышку и звук мощностью до 170 Дб.


[Закрыть] или, скажем, того же «Факела»[14]14
  Блок из шести светозвуковых гранат, мощностью аналогичных «Заре-2», применяется против толпы.


[Закрыть] сработает как надо?

Все четыре участвующие в операции двойки загрузились в кузов «Урала». Водитель резко рванул с места, набирая скорость под уклон с моста. Судя по звуку, он сбил пару зомби, которых уже немало направилось к расположившейся на мосту технике. Оттуда же слышна была стрельба из двух СВД – снайперы быстро расстреливали скопление мертвяков у входа в здание. Пулеметы пока молчали.

Пятнадцатитонный грузовик бодро набрал скорость, плавно вписался в какие-то повороты, которые были нам не видны из кузова, затем перед нами появился козырек подъезда офисного здания, куда нам предстояло проникнуть. Возле него валялось несколько трупов, работа снайперов. В холле тоже топтались мертвяки, но не слишком много, по-моему.

Грузовик резко затормозил, так, что мы чуть не полетели на спину, затем задним ходом, подвывая коробкой передач, быстро сдал к подъезду. С откинутым бортом небольшая промашка вышла, не рассчитали, что он будет, как бульдозерный нож, норовить сгрести все трупы на дороге, а снайперы уже настреляли их немало. Но все же они один за другим исчезали под днищем грузовика, а он лишь подпрыгивал, когда задние колеса наезжали на них.

Когда задний край тента, усиленного изнутри сеткой рабица (местная уже самодеятельность), уперся в косяк двойных дверей, Соловьев крикнул: «Бойся!», и в холл полетела СРГ «Факел». Все зажмурились и отвернулись. Рвануло и вправду здорово, грохнуло пулеметной очередью в нескольких местах, даже сквозь зажмуренные веки пробилась вспышка.

– Начали!

Выход мы отработали заранее, даже пару раз повторили прямо на улице. Сначала отстреливались ближние противники, затем четверо бойцов выпрыгивали из кузова в позицию «на колено», а еще четверо вели огонь сверху. Так и сделали. Я стоял во второй шеренге. Треснули несколько выстрелов, первая шеренга покинула кузов, а я подбежал к его краю и тоже опустился на колено, наводя автомат в свой сектор. Сразу луч фонаря поймал совершенно неподвижного мертвяка, который лишь слегка крутил головой, даже не глядя в нашу сторону. Я всадил ему в голову очередь, потом подстрелил толстую женщину в бигуди и домашнем халате, с обрывками свисающих из-под халата внутренностей, затем огляделся.

«Факел», по крайней мере в помещении, подействовал, это наверняка, тут никаких сомнений – все зомби в холле были совершенно дезориентированы, по ним стреляли почти как по неподвижным мишеням. Я застрелил еще одного, уже в чужом секторе, а они даже не начали реагировать на то, что их уничтожают. Даже те из них, которые вполне могли быть «ветеранами», а у одного на морде отчетливо были видны следы изменений, хоть и незначительных. В ином случае он бы или кинулся на нас, или смылся.

– Пошли!

Меня сначала хотели оставить в кузове, еще на этапе планирования операции, но я уперся рогом и пошел с основной группой. В кузове остались двое прапоров, удерживать холл чистым от бродячих мертвяков. А мы с Сенчиным и капитаном Власовым выстроились уступом, они впереди, разумеется, и быстро, но без суеты пошли к правой лестнице, ведущей на промежуточную площадку, где две лестницы сливались в одну, а затем – на второй этаж. Там лестница снова делилась на две и так далее. Привычная в любом казенном здании тех времен постройки картина.

На лестнице зомби не было. А вот когда мы вышли на площадку между этажами, то увидели сразу пятерых. Выстрелить я не успел, их завалили шедшие впереди, потому что меня, как самого неопытного, держали сзади. На втором этаже группы разделились влево-вправо. Дверь в один коридор, та, которая с нашей стороны, была заперта, а со стороны, где шел Соловьев с нашим прапорщиком и еще офицером со второго БТР, была открыта. И там точно кто-то был. Раздалось несколько коротких очередей, а затем под эту дверь, открывающуюся наружу, забили деревянный клин. Тоже «домашняя заготовка», у меня в одном из карманов разгрузки тоже таких клиньев шесть штук лежит.

– Пошли!

Второй этаж оказался заперт с двух сторон. Одну из дверей заклинили, под вторую засунуть деревяшку не смогли, потому что дверь была стальная и прилегала плотно. Но она была намертво заперта, а замки, самые простые, для зомби были непреодолимым препятствием, даже если они и открывались с их стороны, так что выход сочли безопасным. На этом этаже застрелили троих, причем на этот раз одного я записал себе.

Дальше на какой-то момент стало труднее. Судя по всему, зомби с верхних этажей разом пошли на выстрелы, и на следующей широкой лестнице мы застрелили уже одиннадцать мертвяков, которые падали и катились нам под ноги, заставляя меня каждый раз в испуге подскакивать. А ну как недобитым окажется, а ну как просто упал? С ними поди разберись, все «на одно лицо», мертвое. Один такой и вправду оказался, вцепился рукой Сенчину в ботинок, потянулся зубами и был застрелен им.

На этаже зомби повалили с двух направлений, с обеих сторон, я даже вынужден был несколько раз отталкивать их ногой, прежде чем удавалось стрелять. Они практически вцепились в нас, в какой-то момент я даже решил, что нам хана. Кругом были синюшные перекошенные хари, вонь была такая, что дышалось с трудом. Сверху тоже продолжали валить новые и новые ходячие трупы, выстрелы грохотали непрерывно. Пули давали множество рикошетов от стен, но все большее вверх, к нашему счастью, но я все равно втянул голову в плечи и жалел, что у меня броник без воротника. А уж о фартуке жалел в особенности.

Применять светозвуковые было невозможно, слишком тесно, нам бы самим досталось, поэтому отбиваться могли исключительно огнем. Я едва успел переставить спаренный магазин автомата, хорошо, что заранее скрепил их попарно клипсами. Какой-то мертвяк просто свалился почти на нас сверху, потянувшись через перила, но достиг лишь того, что сбил атаку других мертвяков, на которых рухнул. Так их и расстреляли, когда они пытались подняться на ноги.

Цевье «сто пятого» начало нагреваться, я чувствовал жар, идущий от ствола, под ногами звенели и хрустели стреляные гильзы. Трупы валились друг на друга, образуя заторы, скатывались вниз. «Ветераны» пытались укрываться за другими мертвяками, тянулись к нам сверху или просто убегали.

Когда мы все же отбились от этой волны, второй магазин «сто пятого» выпустил трассер. Значит, в нем осталось всего два патрона. А Сенчин даже перешел на пистолет, настолько некогда было перезарядиться, и сейчас менял магазин в своем «Граче». В воздухе стоял туман от сгоревшего пороха и отчаянный его запах, забивавший даже мертвячью вонь. Весь пол под ногами был засыпан стреляными гильзами.

Я отсоединил опустевшую спарку рожков и заменил ее полной. Еще шестьдесят в боевой готовности. И еще две таких в разгрузке. Дальше придется набивать.